Железная дорога

Как меня называли

Я был маленький и всех спрашивал: «Почему?»

Мама скажет:

– Смотри, уже девять часов.

А я говорю:

– Почему?

Мне скажут:

– Иди спать.

А я опять говорю:

– Почему?

Мне говорят:

– Потому что поздно.

– А почему поздно?

– Потому что девять часов.

– А почему девять часов?

И меня за это называли Почемучкой. Меня все так называли, а по-настоящему меня зовут Алёшей.

Про что мама с папой говорили

Вот один раз приходит папа с работы и говорит мне:

– Пускай Почемучка уйдёт из комнаты. Мне нужно тебе что-то сказать.

Мама мне говорит:

– Почемучка, уйди в кухню, поиграй там с кошкой.

Я сказал:

– Почему с кошкой?

Но папа взял меня за руку и вывел за дверь. Я не стал плакать, потому что тогда не услышу, что папа говорит. А папа говорил вот что:

– Сегодня я получил от бабушки письмо. Она просит, чтобы ты с Алёшей приехала к ней в Москву. А оттуда он с бабушкой поедет в Киев. И там он пока будет жить. А когда мы устроимся на новом месте, ты возьмёшь его от бабушки и привезёшь.

Мама говорит:

– Я боюсь Почемучку везти – он кашляет. Вдруг по дороге совсем заболеет.

Папа говорит:

– Если он ни сегодня, ни завтра кашлять не будет, то, я думаю, можно взять.

– А если он хоть раз кашлянет, – говорит мама, – с ним нельзя ехать.

Я всё слышал и боялся, что как-нибудь кашляну. Мне очень хотелось поехать далеко-далеко.

Как мама на меня рассердилась

До самого вечера я не кашлянул. И когда спать ложился, не кашлял. А утром, когда вставал, я вдруг закашлял. Мама слышала.

Я подбежал к маме и стал кричать:

– Я больше не буду! Я больше не буду!

Мама говорит:

– Чего ты орёшь? Чего ты не будешь?

Тогда я стал плакать и сказал, что я кашлять не буду.

Мама говорит:

– Почему это ты боишься кашлять? Даже плачешь?

Я сказал, что хочу ехать далеко-далеко. Мама сказала:

– Ага! Ты, значит, всё слышал, что мы с папой говорили. Фу, как нехорошо подслушивать! Такого гадкого мальчишку я всё равно не возьму.

– Почему? – сказал я.

– А потому, что гадкий. Вот и всё.

Мама ушла на кухню и стала разводить примус. И примус так шумел, что мама ничего не слыхала.

А я её всё просил:

– Возьми меня! Возьми меня!

А мама не отвечала. Теперь она рассердилась, и всё пропало!

Билет

Когда утром папа уходил, он сказал маме:

– Так, значит, я сегодня еду в город брать билеты.

А мама говорит:

– Какие билеты? Один только билет нужен.

– Ах, да, – сказал папа, – совершенно верно: один билет. Для Почемучки не надо.

Когда я это услыхал, что для меня билета не берут, я заплакал и хотел побежать за папой, но папа быстро ушёл и захлопнул дверь. Я стал стучать кулаками в дверь. А из кухни вышла наша соседка – она толстая и сердитая – и говорит:

– Это ещё что за безобразие?

Я побежал к маме. Бежал и очень плакал.

А мама сказала:

– Уходи прочь, гадкий мальчишка! Не люблю, кто подслушивает.

А вечером папа приехал из города и сразу меня спросил:

– Ну, как ты? Кашлял сегодня?

Я сказал, что «нет, ни разу».

А мама сказала:

– Всё равно – он гадкий мальчишка. Я таких не люблю.

Потом папа вынул из кармана спичечную коробку, а из коробки достал не спичку, а твёрдую бумажку. Она была коричневая, с зелёной полоской, и на ней буквы всякие.

– Вот, – сказал папа, – билет! Я на стол кладу. Спрячь, чтобы потом не искать.

Билет был всего один. Я понял, что меня не возьмут.

И я сказал:

– Ну, так я буду кашлять. И всегда буду кашлять и никогда не перестану.

А мама сказала:

– Ну что же, отдадим тебя в больницу. Там на тебя наденут халатик и никуда пускать не будут. Там и будешь жить, пока не перестанешь кашлять.

Как собирались в дорогу

А на другой день папа сказал мне:

– Ты больше никогда не будешь подслушивать?

Я сказал:

– А почему?

– А потому, что коли не хотят, чтобы слышал, значит, тебе знать этого не надо. И нечего обманывать, подглядывать и подслушивать. Гадость какая!

Встал и ногой топнул. Со всей силы, наверное.

Мама прибежала, спрашивает:

– Что у вас тут?

А я к маме головой в юбку и закричал:

– Я не буду подслушивать!

Тут мама меня поцеловала и говорит:

– Ну, тогда мы сегодня едем. Можешь взять с собой игрушку. Выбери, какую.

Я сказал:

– А почему один билет?

– А потому, – сказал папа, – что маленьким билета не надо. Их так возят.

Я очень обрадовался и побежал в кухню всем сказать, что я еду в Москву.

А с собой я взял мишку. Из него немножко сыпались опилки, но мама быстро его зашила и положила в чемодан.

А потом накупила яиц, колбасы, яблок и ещё две булки.

Папа вещи перевязал ремнями, потом посмотрел на часы и сказал:

– Ну, что же, пора ехать. А то пока из нашего посёлка до города доедем, а там ещё до вокзала…

С нами все соседи прощались и приговаривали:

– Ну вот, поедешь по железной дороге в вагончике… Смотри, не вывались.

И мы поехали на лошади в город.

Мы очень долго ехали, потому что с вещами. И я заснул.

Вокзал

Я думал, что железная дорога такая: она как улица, только внизу не земля и не камень, а такое железо, как на плите, гладкое-гладкое. И если упасть из вагона, то о железо очень больно убьёшься. Оттого и говорят, чтобы не вылетел. И вокзала я никогда не видал.

Вокзал – это просто большой дом. Наверху часы. Папа говорит, что это самые верные часы в городе. А стрелки такие большие, что – папа сказал – даже птицы на них иногда садятся. Часы стеклянные, а сзади зажигают свет. Мы приехали к вокзалу вечером, а на часах всё было видно.

У вокзала три двери, большие, как ворота. И много-много людей. Все входят и выходят. И несут туда сундуки, чемоданы, и тётеньки с узлами очень торопятся.

А как только мы подъехали, какой-то дяденька в белом фартуке подбежал да вдруг как схватит наши вещи. Я хотел закричать «ой», а папа просто говорит:

– Носильщик, нам на Москву, восьмой вагон.

Носильщик взял чемодан и очень скоро пошёл прямо к двери. Мама с корзиночкой за ним даже побежала. Там, в корзиночке, у нас колбаса, яблоки, и ещё, я видел, мама конфеты положила.

Папа схватил меня на руки и стал догонять маму. А народу так много, что я потерял, где мама, где носильщик. Из дверей наверх пошли по лесенке, и вдруг большая-большая комната. Пол каменный и очень гладкий, а до потолка так ни один мальчик камнем не добросит. И всюду круглые фонари. Очень светло и очень весело. Всё очень блестит, и в зелёных бочках стоят деревья, почти до самого потолка. Они без веток, только наверху листья большие-большие и с зубчиками. А ещё там стояли красные блестящие шкафчики. Папа прямо со мной к ним пошёл, вынул из кармана деньги и в шкафчик в щёлочку запихнул деньгу, а внизу в окошечке выскочил беленький билетик.

Я только сказал:

– Почему?

А папа говорит:

– Это касса-автомат. Без такого билета меня к поезду не пустят вас провожать.

Какая платформа

Папа быстро пошёл со мной, куда все шли с чемоданами и узлами. Я смотрел, где мама и где носильщик, но их нигде не было. А мы прошли в дверь, и там у папы взяли билет и сказали:

– Проходите, гражданин.

Я думал, что мы вышли на улицу, а здесь сверху стеклянная крыша. Это самый-то вокзал и есть.

Тут стоят вагоны гуськом, один за другим. Они друг с другом сцеплены – это и есть поезд. А впереди – паровоз. А рядом с вагонами шёл длинный пол.

Папа говорит:

– Вон на платформе стоит мама с носильщиком.

Этот длинный пол и есть платформа. Мы пошли. Вдруг мы слышим – сзади кричат:

– Поберегись! Поберегись!

Мы оглянулись, и я увидел: едет тележка, низенькая, на маленьких колёсиках, на ней стоит человек, а тележка идёт сама, как заводная. Тележка подъехала к маме с носильщиком и остановилась. На ней уже лежали какие-то чемоданы. Носильщик быстро положил сверху наши вещи, а тут мы с папой подошли, и папа говорит:

– Вы не забыли? Восьмой вагон.

А сам всё меня на руках держит. Носильщик посмотрел на папу, засмеялся и говорит:

– А молодого человека тоже можно погрузить.

Взял меня под мышки и посадил на тележку, на какой-то узел. Папа крикнул:

– Ну, держись покрепче!

Тележка поехала, а мама закричала:

– Ах, что за глупости! Он может свалиться! – и побежала за нами.

Я боялся, что она догонит и меня снимет, а дяденька, что стоял на тележке, только покрикивал:

– Поберегись! Поберегись!

И тележка побежала так быстро, что куда там маме догнать!

Мы ехали мимо вагонов. Потом тележка стала. Тут подбежал наш носильщик, а за ним папа, и меня сняли.

У вагона в конце – маленькая дверка, и к ней ступеньки, будто крылечко.

А около дверки стоял дядя с фонариком и в очках. На нём курточка с блестящими пуговками, вроде как у военных. Мама ему говорит:

– Кондуктор, вот мой билет.

Кондуктор стал светить фонариком и разглядывать мамин билет.

Как я потерялся

Вдруг, смотрю, по платформе идёт тётя, и на цепочке у неё собака, вся чёрная, в завитушках, а на голове у собаки большой жёлтый бант, как у девочки. И собака только до половины кудрявая, а сзади гладкая, и на хвостике – кисточка из волосиков.

Я сказал:

– Почему бантик?

И пошёл за собакой. Только немножечко, самую капельку пошёл. Вдруг слышу сзади:

– А ну, поберегись!

Не наш носильщик, а другой прямо на меня везёт тачку с чемоданами. Я скорей побежал, чтобы он меня не раздавил.

Тут много всяких людей пошло, меня совсем затолкали. Я побежал искать маму. А вагоны все такие же, как наш. Я стал плакать, а тут вдруг на весь вокзал – страшный голос:

– Поезд отправляется… – и ещё что-то. Так громко, так страшно, будто великан говорит.

Я ещё больше заплакал: вот поезд сейчас уйдёт, и мама уедет! Вдруг подходит дядя-военный, в зелёной шапке, наклонился и говорит:

– Ты чего плачешь? Потерялся? Маму потерял?

А я сказал, что мама сейчас уедет. Он меня взял за руку и говорит:

– Пойдём, мы сейчас маму сыщем.

И повёл меня по платформе очень скоро. А потом взял на руки.

Я закричал:

– Не надо меня забирать! Где мама? К маме хочу!

А он говорит:

– Ты не плачь. Сейчас мама придёт.

И принёс меня в комнату. А в комнате – тётеньки. У них мальчики, девочки и ещё совсем маленькие на руках. Другие игрушками играют, лошадками.

А мамы там нет. Военный посадил меня на диванчик, и тут одна тётя ко мне подбегает и говорит:

– Что, что? Мальчик потерялся? Ты не реви. Ты скажи: как тебя зовут?

Ну, кто ты такой?

Я сказал:

– Я Почемучка. Меня Алёшей зовут.

А военный сейчас же убежал бегом из комнаты.

Тётенька говорит:

– Ты не плачь. Сейчас мама придёт. Вон смотри, лошадка какая хорошенькая.

Как я нашёлся

Вдруг я услышал, как на весь вокзал закричал опять этот великанский голос:

– Мальчик в белой матросской шапочке и синей курточке, Алёша Почемучка, находится в комнате матери и ребёнка.

– Вот, слышишь? – говорит тётенька. – Мама узнает, где ты, и сейчас придёт.

Все девочки и мальчики вокруг меня стоят и смотрят, как я плачу. А я уже не плачу. Вдруг двери открылись: прибегает мама.

Я как закричу:

– Мама!

А мама уже схватила меня в охапку. Тётенька ей скорей дверь открыла и говорит:

– Не спешите, ещё время есть.

Смотрю – и папа уже прибежал.

А мама говорит:

– Хорошо, что по радио сказали. А то бы совсем голову потеряла.

А папа говорит:

– С ума сойти с этим мальчишкой!

Мама прямо понесла меня в вагон и говорит дяденьке-кондуктору:

– Нашёлся, нашёлся…

Вагон

В вагоне – длинный коридор, только узенький. Потом мама отворила дверь, только не так, как в комнате, что надо тянуть к себе, а дверь как-то вбок уехала. И мы вошли в комнату. Мама посадила меня на диван. Напротив тоже диван, а под окошком столик, как полочка. Вдруг в окошко кто-то постучал. Я посмотрел, а там за окном папа. Смеётся и мне пальцем грозит.

Я встал ногами на диван, чтобы лучше видеть, а диван мягкий и поддаёт, как качели. Мама сказала, чтобы я не смел становиться ногами на диван, и посадила меня на столик.

Собачка Инзол

Вдруг я услышал, что сзади кто-то входит. Оглянулся и вижу: это та самая собака с жёлтым бантом, и с ней тётя на цепочке. Я забоялся и поджал ноги, а тётя сказала:

– Не бойся, она не укусит.

– Почему?

– Ах, – сказала тётя, – ты, наверное, и есть Почемучка, который потерялся. Ты – Алёша? Это про тебя радио говорило? Ну да, – говорит, – в белой шапочке и в синей курточке.

Тут вошёл к нам дядя, немножко старенький, тоже с чемоданом. А собака на него зарычала. А собакина хозяйка сказала:

– Инзол, тубо!

И собака начала дядю нюхать. А дядя свой чемоданчик положил наверх, на полочку. Полочка не дощаная, а из сетки, как будто от кроватки для детей.

Дядя сел и спрашивает:

– Вы едете или провожаете?

Тётя говорит:

– Еду.

Дядя спрашивает:

– Собачка тоже с нами поедет? А этот мальчик ваш?

Тётя сказала, что собачка поедет и что собачку зовут Инзол, а моя мама сейчас придёт, а меня зовут Алёша Почемучка.

– Ах, – говорит дядя, – это ты от мамы убежал? А теперь, кажется, мама от тебя убежала. Ну что же, – говорит, – поедешь с этой тётей. И со мной. И с собачкой.

Я как крикну:

– Не хочу!

И прямо соскочил со столика и закричал со всей силы:

– Мама!

Собачка залаяла. Я побежал к двери, собачка тоже. Какие-то чужие там, в коридорчике, и, смотрю, мама всех толкает, бежит ко мне.

– Что такое? Ты что скандалишь? Я ведь здесь, дурашка ты этакий!

Взяла меня на руки и говорит:

– Вон гляди – папа. Сейчас поедем.

Как мы поехали

И вдруг громко-громко загудел гудок. Сзади дядя сказал:

– Ну вот, паровоз свистнул – значит, поехали.

А папа за окном что-то кричал, только ничего не слышно. Рот раскрывает, а ничего не слышно. Потом под полом заурчало, и на платформе все поехали назад, а это мы поехали вперёд, и все замахали руками, шапками. А папа шёл рядом с нашим окном, махал шапкой и что-то ртом говорил. Ничего не было слышно. Мама мне сказала:

– Помахай папе ручкой.

Я стал махать; папа засмеялся. А мама всё говорила папе:

– Хорошо! Хорошо!..

А всё равно она ничего не слыхала, что папа говорил. Мы уже совсем скоро поехали. Папа немножко пробежал, махнул кепкой и остался.

Какая железная дорога

Мы с мамой сели на диванчик, и я сказал:

– Это потому так гудит внизу, что наша дорога железная.

А дядя говорит:

– Ты думаешь, она как доска железная? Как железный пол? Нет, брат.

Я говорю:

– Почему?

– А потому, что там лежат всего две железины – рельсы, гладкие и длинные-длинные. По ним наши колёса катятся и вагончики бегут шибко-шибко.

Я сказал:

– Почему?

Мама сказала:

– Не приставай к дяде.

А дядя говорит:

– А потому, что впереди паровоз тянет. У паровоза машина. Она крутит ему колёса.

Я сказал:

– Почему?

– А потому, что в паровозе пар. Там котёл с водой и огонь жгут. От воды пар идёт прямо в машину. Вот завтра, как станем на станции, пойдём с тобой паровоз смотреть.

А я сказал:

– А если колёсики соскочат?

– Куда? – говорит дяденька.

– С этих…

А дяденька говорит:

– С рельсов? Бывает, соскакивают. Ух, тогда что выходит!

И дяденька рассказал, что один раз он ехал и вдруг сам паровоз соскочил с рельсов и не по железу побежал, а прямо по земле. А машинист поезд остановил. Мама говорит:

– Не рассказывайте страшного: я спать не буду.

А дяденька говорит:

– А ничего страшного и не было. Машинист остановил, вот и всё. Да и я могу поезд остановить хоть сейчас!

Как поезд остановили

Мама и тётенька с собачкой стали говорить, что он не может поезд остановить. Пусть как угодно хочет – не остановит.

А дяденька говорит:

– Нет, могу!

Мама говорит:

– Фу, какие глупости! Как не стыдно!

А я у дяденьки на коленях сидел. Он меня снял, сразу вскочил и хватается за ручку. А ручка была на стенке, очень блестящая, а от неё – красная палка. Это не палка, а трубка. Дяденька как дёрнет за ручку, и вдруг всё как загудит… Мама чуть с дивана не полетела, собака тётеньке на колени вскочила, а я за дядины штаны ухватился – и не упал.

И поезд стал. А потом паровоз начал свистеть, а в коридоре все начали кричать. А дяденька меня отцепил, вышел в коридор и громко крикнул:

– Не кричите, это ничего! Это я остановил, сейчас поедем дальше.

И мы правда поехали.

Потом к нам пришёл кондуктор и стал дяденьке говорить, как он смел поезд останавливать. А дяденька сказал, что он очень главный инженер и захотел узнать: можно остановить или нет. И ушёл куда-то с кондуктором.

Мама очень испугалась, что его кондуктор увёл, а тётенька сказала, что хоть он и главный инженер, а глупый, и ему обязательно попадёт, и что останавливать можно, только если кто-нибудь свалится вон. Мальчик, например, какой-нибудь. Тогда всякий может дёргать за ручку, и за это ничего не будет.

Потом дяденька к нам опять пришёл, очень красный, и нарочно смеялся и сказал, что теперь спать надо, и всё говорил:

– Ну, ладно, ничего. Поехали! Поехали!

Наверное, его всё-таки ругали.

Как мы спать легли

Потом дяденька взял наш диван за спинку, за самый низ, и потянул. Я думал, что он ломает. А спинка загнулась вверх и стала как полочка над нашим диваном. А у нас внизу стало как домик: сверху крыша. И зацепками инженер прицепил её, чтобы она вниз не падала. Потом сам залез наверх и говорит:

– Вот как славно! Хочешь ко мне? Давай руки.

Он меня схватил за руки и поднял. Там, наверху, вышел тоже диван.

Пришёл кондуктор и спросил билеты, и за собачку тоже спросил билет. Тётенька дала собачке билет в зубы и сказала:

– Инзол, подай кондуктору билет. Ну, скорее!

Инзол стал лапками на кондуктора и протянул мордочку с билетом.

Кондуктор боялся, а всё-таки взял, и Инзол не укусил и билет отдал.

Кондуктор сказал:

– Он в цирке работает?

А Инзола хозяйка сказала:

– Нет, он в кино показывается.

А потом мама постелила, и мы легли спать.

Как ночью приехали на станцию

Вдруг я проснулся, оттого что внизу у нас, под полом, заскрипело. Поезд остановился. Наш вагон тряхнулся. У нас темно, только синенькая лампочка чуть светит. А вагон ещё раз тряхнулся и совсем стал. Я испугался и закричал:

– Ой, колёса сошли! Мама, паровоз по земле пошёл!

Я так закричал, что все проснулись. Собачка рычит. А дядя сверху говорит:

– Что ты, дурашка? Это станция. Сейчас посмотрим.

Слез сверху и – к окну, а на окне тёмная занавеска, и ничего не видно.

Дядя её снизу подёргал, и она убежала наверх. А за окном свет, фонари. Люди бегают, и у нас в коридоре тоже затопали.

Мама мне говорит:

– Фу, какой ты скандальный!

А дядя говорит:

– Это станция. Хорошая станция. Это Бологое.

Мама меня к окну не пустила, а собачка влезла и смотрела. Я стал дядю спрашивать, что там видно, а мама сунула мне яблоко и говорит:

– Ешь и молчи.

Яблоко было страшно кислое, и я заснул.

Как мы в вагоне умывались

Я утром проснулся, а все уже встали. Мама меня одела, взяла мыло и полотенце и говорит:

– Пойдём мыться!

А поезд шёл со всей силы, и нас шатало так, что даже смешно. Как будто это нарочно. А это потому, что скоро идёт. Мы прошли в самый конец по коридорчику, а там дверка и маленькая комнатка – уборная. И умывальник там есть. Большой, фарфоровый, как корыто. А над ним кран, и никакой ручки нет.

А как снизу поддашь в кнопочку, так из него вода сразу сильно-сильно. Только высоко. Мама меня держала, и я сам вымылся. А перед умывальником, на стенке, – зеркало, и видно, когда моешься. А в это время поезд стал останавливаться, и кто-то постучал к нам в дверь и сказал:

– Кончайте, граждане. На остановках нельзя.

Мама открыла дверь и говорит:

– А мы уже и кончили.

Как нам кофе принесли

Когда мы пришли в нашу комнату, я стал смотреть в окно и увидел, что мы стоим против дома. А перед домом – платформа. А сверху платформы – крыша. И люди ходят с чемоданчиками, с узелками. А дядя мне показывает:

– Вон, видишь, дяденька стоит. Это начальник станции. Он в красной шапке.

Я сказал:

– Почему?

– А чтобы его видней было. Как надо начальника, сейчас смотри: где красная шапка? А это всё – станция.

И дядя показал мне на дом. А там двери открылись, и из них вышли всё тётеньки, тётеньки, и все с подносами. На подносах стаканы. И скорей – к поезду.

Я говорю:

– Почему?

А мама говорит:

– Вот сейчас увидишь. Слезай-ка со стола.

И постелила на столик салфетку. Я только слез, слышу – сзади говорят:

– Кофею, чаю кому угодно?

– Бутерброды, пирожки, яблоки! Кому угодно?

И мама взяла себе чаю, мне – кофе. Это тётенька нам в вагон принесла. И бутерброды мама купила: мне с колбасой, а себе – с сыром. Дяденька тоже взял чаю. И собаке тоже купили бутерброд.

А мама говорит:

– Не копайся, пей скорей. Сейчас поедем.

А я не мог скорей, потому что собачка ходила на ножках, как человек, и лапками просила, чтобы тётенька ей бутерброд дала. А потом она съела бутерброд и стала у меня просить. Я скорей откусил кусок. А что осталось, хотел собачке дать.

А тётенька как крикнет:

– Инзол, тубо! Как не стыдно!

И собачка совсем под стол залезла. Я всё успел допить и доесть. Потом стаканы у нас взяли назад.

Я спросил:

– А когда Москва?

Дяденька мне сказал, что скоро. И тут паровоз засвистел, и мы поехали.

Я стал смотреть в окно и ждать Москву.

А дяденька говорит:

– Вот ты вниз посмотри. Вон они, рельсы.

Как автомобиль хотел обогнать наш поезд

А там, внизу, рядом с нами шли всё время два рельса. И дядя сказал, что по ним тоже поезда ходят. Я смотрел на рельсы, и вдруг что-то страшно зафыркало, загремело, и у нас темно стало. Я со страху не успел заплакать, а в окне что-то замелькало, и мне сразу показалось, что на нас налетела страшная машина.

Дяденька меня схватил и говорит:

– Не бойся. Это встречный поезд.

А пока я хотел забояться, опять стало светло, и поезд мимо прошёл. Это он по тем рельсам пробежал, что рядом с нами.

В окно видно было поле, а дальше – деревья. А совсем близко – дорога, а по дороге бежал автомобиль. Мы скорей, и он скорей. Поезд ещё скорей, а автомобиль тоже скорей. А потом даже стал обгонять. И мне уже в окно не стало видно, так он скорей убежал.

Я сказал:

– Почему?

А дяденька говорит:

– Он хочет нас обогнать и впереди нас через нашу дорогу переехать.

А потом дяденька кричит:

– Смотри, смотри!

И я увидел домик, а потом дорога – прямо на наш путь. И дорога палкой перегорожена, очень большой. А за ней стоит автомобиль и ждёт. А перед палкой стоит дяденька, руку вперёд вытянул и держит жёлтую палочку.

Я закричал:

– Почему? Почему?

Что значит жёлтый флаг

А дяденька автомобилю рукой замахал и кричит:

– Не поспели, не поспели! Вот видишь: автомобиль хотел свернуть и переехать через наш путь. А сторож ему перегородил дорогу, а то автомобиль поедет через рельсы, а поезд на него наскочит и раздавит.

Я сказал:

– А почему сторож жёлтую палочку держит?

А тут мама говорит:

– Чего ты пристаёшь? Это не палочка, а флаг. Только он его смотал, чтобы не трепался.

А дяденька говорит:

– И вовсе не для того! А если флаг смотан – это значит, поезд может идти полным ходом. А если флаг распущен, болтается – значит, надо идти потихоньку.

А я всё смотрел вперёд и опять увидел будку, и там уже не сторож стоял, а тётенька, и тоже флаг держала, и опять замотанный. А потом я вдруг увидал: стоит какой-то человек, держит флаг, как дяденька сказал, что он болтается.

И мы пошли очень тихо.

Как переехали через реку

Потом я увидел: стоит красноармеец с ружьём.

Потом ещё один, тоже с ружьём. И вдруг перед окном – решётка из очень толстых рельсов. А за решёткой внизу я увидал: вода, и лодочки плавают.

Мама вскочила и говорит:

– Что, мост? Мост? Это мы через реку едем? Ах, как интересно!

А я сказал маме:

– А ты флаг не видала!

Внизу на лодочке ехали мальчики и махали нам руками. Я помахал, и дяденька тоже.

А я всё-таки сказал маме:

– Ты не видала, а флаг болтался. Оттого мы и поехали тихо.

А потом немного проехали, и мама говорит:

– А вон, гляди, речку-то как видно! А вон и мост.

А мост вот какой: он как ящик. Только весь из решёток и через речку лежит – с одного берега на другой. Только решётки железные, страшно толстые.

И он с концов не закрыт. Поезд с одного боку вбегает, а с другого выбегает – и уж на другом берегу.

Наш паровоз

Я смотрел в окно и вдруг увидел весь наш поезд. Дорога загибалась вбок, и мне стало видно наш паровоз. Он шёл впереди всех вагонов. Самый первый.

Длинный, чёрный. Впереди – труба. Только очень маленькая. Из неё пар. А сзади – будочка. А сам паровоз на красных колёсах. На очень больших, и паровоз их быстро вертит.

Инженер мне сказал, что в будочке машинист. Он захочет – может паровоз пустить самым быстрым ходом, так что только держись! А захочет – совсем остановит. Захочет – засвистит. И у него в будочке тоже ручка такая есть, чтобы весь поезд остановить, как у нас в вагоне. И ещё там другой дядя есть.

Он не машинист, а кочегар. Это значит, что он в паровозе огонь разжигает.

Там печка, и кочегар туда уголь кидает.

А за паровозом – большой чёрный ящик на колёсиках. Он большой, как вагон, и дядя сказал, что это тендер. Там уголь для паровозной печки и вода для котла.

Как нас семафор не пустил

Тут вдруг паровоз засвистел. Поезд начал останавливаться. Потом совсем остановился. А паровоз всё свистит, свистит. А в вагоне все заходили, выскочили в коридор, и все говорят:

– Что случилось? Что такое?

И все пошли по коридору к дверям. Мама тоже вскочила и тоже говорит:

– Не знаете, что случилось?

Я посмотрел в окно: из вагона люди выскочили, все глядят вперёд и пальцами показывают куда-то туда. Дядя-инженер тоже вышел из вагона, стал у нас под самым окошком и папироску закурил. Мама стала стучать в окно и рукою махать, чтобы он к нам шёл. Он и подошёл.

Мама спрашивает:

– Что, что там?

– Не волнуйтесь. Просто семафор закрыт.

Мама говорит:

– Страшно всё-таки. Наверно, что-нибудь случилось.

А дядя-инженер вдруг как рассердится и стал кричать:

– Чего страшно? Семафор – это столб такой. А наверху дощечка. Если дощечка стоит вбок – значит, ехать нельзя.

А я закричал:

– Почему?

– А потому, что на станции места нет. Там другой поезд стоит. Вот нам и показывают, чтобы мы подождали.

– Почему же паровоз свистит? – говорит мама. – Может быть, опасно?

– А он хочет, чтобы скорей пустили, вот и кричит. Свистком кричит.

Как один дяденька остался

Потом поезд двинулся. Тихонько-тихонько. И все стали влезать в вагоны.

А один дяденька не успел. Бежит, кричит. А поезд всё шибче.

Мама говорит:

– Вот теперь бы остановить поезд. Ручкой, ручкой!

И показывает дяденьке на ручку. Пусть он дёрнет, как тогда, чтобы поезд остановился. А дяденька-инженер говорит:

– Нет, пусть теперь другой кто-нибудь. Я больше уже не хочу.

Вышел в коридор, а там уже кричат:

– Кондуктор, кондуктор! Человек остался!

Вдруг тоненьким свистком кто-то засвистел, как милиционер:

– Трю-у! Трю-трю!

Паровоз свистнул, и поезд остановился. Потом все глядели, как тот дяденька догоняет, и кричали:

– Скорей! Скорей!

А потом я видел: этот дяденька, красный весь, к нам пришёл. Очень бежал.

И говорит:

– Это главный кондуктор дал свисток, чтобы остановили, а то бы я остался.

Мама мне говорит:

– Ага! Вот видишь! Вот видишь!

А я вовсе никогда не выходил.

Потом я семафор видел. Рядом с нашей дорогой он стоял. Очень высокий, а наверху дощечка, как флаг, только она уже вверх смотрела. Это значит – можно проезжать, и мы приехали на станцию.

Как в тендер воду наливали

Я в окошко видел, как наш паровоз, с тендером вместе, по другим рельсам прибежал и стал против нас. А тут был толстый столб, а из него вбок труба, тоже очень толстая. И вдруг какой-то человек влез на тендер, потом поймал эту трубу, а она поворачивается, и он повернул её к себе, на тендер. И из трубы вода пошла. Это он воду в тендер наливает, чтобы потом её в котёл напускать. Для пара. Паровоз паром возит, потому он и называется паровоз.

А тётенька взяла собачку и говорит:

– Инзол, пойдём! Гулять, гулять, Инзол!

Прицепила цепочку, поправила бантик на собачке и пошла.

– Вы смотрите, не останьтесь, – говорит мама, – а то уедем без вас.

А тётенька говорит:

– Вон паровоз ещё воды набирает. Без паровоза не уедете.

А мама достала колбасу и булки, а потом дала мне конфет и позволила, чтобы я одну конфетку собачке дал.

Я всё боялся, что собачка с тётенькой останутся, и всё боялся, что паровоз свистнет. Потому что он ушёл уже от воды. Но потом ударили в колокол: бум!

И тут тётенька с собачкой пришла, и мы поехали.

Какие вагоны всякие бывают

И мы проезжали мимо красных вагонов. Они без окон. Только два маленьких окошечка под крышей. А посредине вагона – большие двери, как ворота. Эти вагоны не для людей, а для ящиков и для всяких мешков. И это товарные вагоны. Так инженер сказал. А потом совсем смешные были. Колёса как у вагона, а наверху лежит боком большущий бидон, как длинная бочка. Туда керосин наливают и возят.

Я сказал, что это бочки, а дядя-инженер сказал, что это цистерны. Я спросил: почему? А дядя говорит: потому что так называются, вот и всё.

А я всё шёпотом говорил:

– Нет – бочки, нет – бочки!..

И вдруг тётя, которая с собачкой, закричала:

– Ой, надо собираться! Сейчас Москва.

Мы приехали

Мама стала наши подушки завязывать. Инженер стал чемодан доставать.

Начали толкаться. Меня совсем в коридор вытолкнули. А в коридоре уже все стоят в пальто, в шапках, и чемоданчики в руках. Наш паровоз засвистел. И вдруг стало темно, как вечером. И поезд остановился.

Мама закричала:

– Алёшка! Какой несносный! Где ты? Опять потеряешься! – и схватила меня за руку.

Из коридора все пошли. А потом прибежали носильщики. Такие, как у нас там, на вокзале, в белых фартуках. И мы вышли на платформу.

Дядя-инженер говорит:

– Вот и Москва!

А я сказал:

– Это не Москва, а вокзал.

А дядя говорит:

– Ну да, вокзал. А сейчас Москву увидишь. Прощай, Алёшка!

И ушёл.

Как я видел машиниста

Мы с мамой очень тихо шли, потому что людей много. Это все из нашего поезда вышли. Мне ничего не было видно. А потом дошли до паровоза. Он стоял и шипел. А из паровозной будочки, из окна, смотрел машинист. Когда мы совсем подошли, я стал махать ему рукой, чтобы он увидел. А он не видел, потому что я маленький. Тут все стали, и нас с мамой совсем затолкали. К самому паровозу. Туда, где машинист. Паровоз очень шипел, а я всё равно со всей силы крикнул:

– Дядя машинист!

Он посмотрел вниз и увидел меня. Я стал махать рукой и закричал:

– Это я потерялся! Это про меня радио кричало!

А машинист засмеялся и тоже мне рукой помахал.

А паровоз – как бочка, чёрный, длинный. А труба совсем маленькая.

Я всё хотел, чтобы он свистнул, но он не свистнул.

Загрузка...