Калдрис никак не мог оторваться от меня, время шло, а его тело продолжало давить на мое. Я как будто зависла во времени, витая в облаках в ожидании, когда на нас снова навалится реальность, и изо всех сил пыталась прийти в себя.
Его голова лежала у меня на плече, омывая дыханием чернила моей метки, и ее завитки, словно лианы, казалось, извивались в ответ на его близость.
– Мин астерен, – выдохнул он.
Во мне проснулся инстинкт, желая прогнать его страхи по поводу того, как я отреагирую, но я не смогла.
Я вздрогнула, когда его рот коснулся метки, и губы скользнули по ней в нежной ласке, как будто он знал ее наизусть и боготворил каждую черточку на моей коже.
– Слезь с меня, – сказала я, упираясь руками ему в грудь.
Я провела пальцами по его метке, и у меня в теле возникло знакомое покалывание, предупреждение, пришедшее откуда-то из глубины моей души.
От той части меня, которая хотела, чтобы он был рядом, хотела втянуть саму его сущность в легкие и хранить ее там, но все же я не могла остановить охватившую меня панику.
Что я наделала?
– Не надо корить себя, – тихо сказал он, отстраняясь, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.
Он обнял меня рукой за шею, и его взгляд был мягким, нежным, хотя изучавшие меня глаза казались абсолютно незнакомыми, да и лицо я не совсем узнавала.
– Это естественно – искать утешения в объятиях своей половины. Не стоит считать это извращением.
– Это не что иное, как извращение, – ответила я, и голос у меня сорвался от всхлипа, зажатого в горле и пытавшегося вырваться. – Оставь меня…
– Ты просто скорбишь, моя звезда. Скорбишь о том, кого потеряла, к кому привыкла и кем восхищалась, о человеке, которым ты меня считала, и о той человеческой жизни, которую мы могли бы прожить. Но ты справишься, сделаешь все возможное, чтобы избавиться от охватившего тебя оцепенения, даже если тебе придется упасть в мои объятия, – сказал он, и эти слова больно ударили меня в грудь.
Они были слишком похожи на правду, слишком похожи на то, что я называла пустотой внутри себя, которая угрожала поглотить меня целиком.
С каждым днем, с каждым новым открытием она превращалась в пропасть, которая все росла и росла и из которой я никогда не выберусь, если упаду в нее. Из пропасти, окруженной тенями, можно увидеть только мерцание звезд в небе.
– Не говори со мной так, будто ты знаешь обо мне хоть что-то, – сказала я, качая головой, пытаясь избавиться от чувства успокоения, исходившего от кого-то, кто понимал, что творится у меня внутри.
Там и до падения Завесы существовало что-то живое, что наблюдало и ждало, как если бы оно было живым и материальным и знало, что его время наступит уже скоро.
– Мы с тобой одинаковые. Я потратил столетия, изгоняя из себя эту поселившуюся внутри пустоту, прежде чем ты родилась для своей первой жизни. Я пытался найти маленькие утешения везде, где только можно. Не знаю, что это, что живет внутри нас, что толкает нас к этой наполненной пустотой пропасти. Знаю только, что ничего хорошего не выйдет, если мы туда упадем, – сказал он, прикоснувшись своим лбом к моему.
Он говорил все это так нежно, так ласково, что зревший во мне бунт тихо увял и умер, а слезы, сжигавшие мне горло, наконец добрались до глаз, так что мне пришлось крепко зажмуриться.
– Мне нужно, чтобы ты слез с меня, Кэлум, – сказала я, убирая руки с его груди, неловко указывая на наши бедра, где мы все еще были соединены в одно целое, где бог Мертвых все еще был внутри меня.
– Пожалуйста, – прошептала я.
Слово прозвучало тихо, как мольба, как принятие, а мне так не хотелось показывать ему свою слабость. Он был достоин моей ярости, и гнева, и предательства. Но только не моей боли.
Он начал молча отделяться от меня и наконец выскользнул на свободу, а мое тело, казалось, уже оплакивало потерю. И это совершенно не соответствовало облегчению, которое я почувствовала головой. Паника, метавшаяся где-то по краям моего сознания, постепенно исчезала, пока он поднимался, чтобы встать у меня между ног. Я услышала шорох его шагов по усыпанной щебнем улице – он уходил, оставив меня одну. Я медленно открыла глаза, села, скрестив руки на груди, и вдруг ощутила внезапный холод в теле. Обняв себя за колени, я попыталась успокоить испуганно бившееся сердце и выровнять дыхание.
Подстилка фейри.
Слова звенели у меня в ушах. Я понимала, что раньше могла сказать, что ничего не знала о нем, когда позволяла прикасаться ко мне. Но на этот раз я точно знала, что делаю.
На мгновение я прижалась щекой к коленям, глядя в сторону, противоположную той, где стоял Кэлум. Слишком хорошо я осознавала его присутствие рядом с собой, мое тело чувствовало его близость, даже если я не слышала его тихих шагов, когда он двигался. Звук рвущейся ткани наконец заставил меня посмотреть на него, я повернула голову в его сторону, прижавшись к коленям другой мокрой щекой.
В руке у него был кусок ткани, оторванный от края рубашки. Он снова бросил его на землю рядом с собой в кучу собранной одежды и протянул мне руку, чтобы помочь подняться, приподняв бровь, как будто это был такой же невинный жест, как и любой другой. Но все, что он делал, отнюдь не было безобидным – все служило некой цели.
А я не хотела иметь ничего общего с этим.
Я попыталась подняться на ноги, опираясь обеими руками о землю. Наконец, мне это удалось, хотя ноги едва держали, до костей пронизанные исходившей изнутри усталостью. Слегка покачнувшись, я все же заставила себя выпрямиться перед богом Мертвых с высоко поднятой головой. Стряхнув с себя образ уязвимой девчушки, которая пыталась сжаться в комок от стыда за то, что сделала, я посмотрела в темные глаза монстра.
– Вот, моя звезда, – сказал он, складывая в руках кусок ткани.
Положив его на раскрытую ладонь, он потянулся вперед, выдерживая мой взгляд в молчаливом вызове. Просунув руку мне между бедер, он стер следы своего удовольствия с моей кожи. Ни разу не взглянув ни на то, что делал, ни туда, где прикасался ко мне. Лишь изогнул бровь, когда я сдержала дрожь чувственности, пока он нежно касался меня между ног.
– Смотри, как ярко ты вспыхиваешь, когда погружаешься во всю эту ненависть в своем сердце. Подумай, на что ты будешь способна, если не будешь тратить свою силу впустую на единственного человека в этом мире, который любит тебя больше всего на свете.
Он бросил ткань на землю, поправил штаны, завязал их и продолжил одеваться. А я стояла перед ним голая, на мгновение взглянув на свою одежду, а затем снова перевела взгляд на него.
– Я никогда не смогу забыть человека, которым тебя считала, не смогу забыть, как сильно я любила его. Но остаток своей жизни я проведу, стараясь забыть о твоем существовании.
Он поморщился, когда я присела на корточки, чтобы схватить свои брюки, вывернув их лицевой стороной наружу и сунув ноги в штанины. Подтягивая их вверх, пока они не сели на бедра как положено, я изо всех сил старалась не обращать внимания на вспышку боли, которая импульсом передалась от него ко мне. Чувства его были приглушены, как будто это были мои собственные вернувшиеся эмоции – более слабые, но все же узнаваемые.
– Не делай из меня своего личного злодея, – сказал он, глядя на меня.
Его рубашка все еще лежала на земле рядом с ним, и золотистая кожа блестела в лучах скрывающегося за горизонтом солнца. В сумерках на вечернем небе появилась луна, танцуя с солнцем под звуки краткой серенады, прежде чем оно скроется на ночь.
– Ты сам все это сделал, Калдрис, – произнесла я.
Это имя, произнесенное мной, казалось неправильным во всех смыслах. Он поморщился, словно соглашаясь с этим, хотя это было его настоящее имя.
Он вздохнул, нагнулся и сердито подхватил свою рубашку с земли, а я уселась перед ним, чтобы натянуть носки и ботинки. Надев рубашку через голову, он сунул руки в рукава, пока его волосы развевались на легком ветру.
– Однажды ты поймешь, что ничего не знаешь об этом мире, детка. Если бы тебе так не повезло и твоей половиной оказался бы кто-то похуже, менее терпеливый мужчина низшего вида, ты бы уже сгнила в страданиях, которые создала бы из-за собственного невежества.
– Но можно угадаю? Ты никогда не отпустишь меня, – сказала я, вставая на ноги и выпрямляясь перед ним. – Навряд ли бы мне стало от этого хуже. Похоже, ты просто еще более эгоистичен.
Он изучающе уставился на меня, и черты его лица исказились, а верхняя губа дернулась, будто у него возникла животная потребность зарычать, угрожая нарушить его самообладание.
– Эгоистичен? Защищая тебя от твоего же безрассудства? Как же быстро ты осудила меня за то, что еще даже не начала понимать? Однажды я сказал тебе, что, если ты попросишь меня сжечь мир, я сделаю это. Как думаешь, что я сделаю, если потеряю тебя? Как думаешь, для чего предназначена связь между половинами? Эту связь создали ведьмы, чтобы наладить баланс в мире – между фейри и людьми – так, чтобы все работало как должно. Пару выбирают, чтобы уравновесить мир и нас. Мое равновесие – это ты. Все, что есть во мне хорошего, исходит от тебя. Если я потеряю тебя, ты и сама сможешь сжечь мир дотла, – сказал он, подходя ближе, пока не склонился надо мной.
Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом, хотя этого совсем не хотелось.
– Так скажи мне еще раз, детка, я – эгоист?
Он уставился на меня, его глаза вспыхнули, когда внутри меня вскипел гнев в унисон с его разочарованием, которое исходило волнами, наполняя воздух тошнотворным запахом смерти. Я взглянула на могилу Мелиан, и при воспоминании о ней в грудь меня ударило что-то чуждое, пронзая и угрожая сбить с ног.
– Не надо возлагать на меня эту ответственность, – сказала я, в ужасе глядя на него.
Он не мог заставить меня возложить себе на плечи судьбу мира. Ведь, отвергая его, я бы отвергла и мир и обрекла его на участь худшую, чем смерть. Он поднял руки, указывая на город вокруг нас, на развалины и остовы зданий на улицах, которые, вероятно, блистали великолепием во времена своего расцвета.
– Я разрушил этот город, чтобы отомстить за то, что они сделали со мной. За то, как они предали меня. Хочешь, чтобы и мир выглядел так? Такую надежду ты хочешь дать своему дому и людям, которых, как ты утверждаешь, любишь и хочешь защитить? – спросил он, усмехаясь, потому что уже знал ответ.
Он знал, я сделаю все необходимое для общего блага, потому что меня тревожило то, на что ему было плевать.
– Конечно нет, – сказала я, отчаянно замотав головой в отрицании.
Калфолс лишили жизни. Этот город являл собой смерть, распад и разрушение. В нем не осталось и следа человечества – только те, кто был отмечен фейри, скрывались среди руин, отчаянно нуждаясь в защите от них, прячась там, где не было ни еды, ни воды, в которой бы не плавал пепел погибшего города. Вообще ничего не было.
– Ты не можешь прикрываться миром и этим извращенным чувством высшего блага, чтобы заставить меня быть с тобой. Чтобы заставить меня любить тебя. Так это не работает, Кэлум, – сказала я сдавленным голосом.
Он подошел ближе, коснувшись рукой моей щеки и нежно погладив ее, что полностью противоречило напряжению, пульсирующему у него в теле. Чувствовалось, что он был в шаге от того, чтобы взорваться в неистовой ярости.
Как будто через секунду был готов погрузиться в безумие.
– Я пытаюсь добиться совсем другого, – сказал он, тяжело вздохнув.
Он провел большим пальцем по моей щеке и скуле, и выражение лица у него смягчилось.
– Я прожил века, – произнес он, более внимательно обдумывая слова. – Я видел, что этот мир делает с хорошим – с прекрасным. Я жил, не чувствуя доброты, и был предан людьми, которым должен был доверять. Этот мир уродлив и полон жестокости. – Он помолчал и грустно улыбнулся мне. – А потом появилась ты.
Что-то в выражении его лица заставило сердце затрепетать в груди, угрожая расколоть меня пополам от горько-сладкой боли.
– Твоя сущность перетекает ко мне по связи между нами – твои свет и добро попадают в меня, окрашиваясь моей тьмой. Но в глубине твоей души бьет источник красоты. Ты не любишь легко, но любишь крепко. И я провел века, чувствуя, как ты влюбляешься в мужчин, которые тебя не заслуживают. Чувствуя, как трепещет твое сердце из-за мужчин, которые никогда не смогли бы дать тебе то, чего жаждала твоя душа. Зная это, я застрял в ловушке с другой стороны Завесы в ожидании тебя. Я ждал. Просто ждал. Веками. Чтобы получить шанс удержать тебя.
– Кэлум, – запротестовала я, замотав головой.
Я попыталась вырваться из его хватки, но он крепко держал меня, глядя сверху вниз, как будто ему было необходимо, чтобы я услышала слова, слышать которые не хотела.
– А затем Завеса рухнула, и я встретил тебя, и ты была всем, о чем я когда-либо мечтал, и даже больше. Я чувствовал, что ты снова влюбляешься, но на этот раз в меня. В твоих глазах я вижу, что больше всего на свете ты хочешь вернуть это, но не можешь. Потому что ты и я – мы оба знаем, что ты чувствовала. Мы оба знаем, что ты любила меня всем сердцем. Больше, чем ты когда-либо любила своих мужей во всех прошлых жизнях. Ты все еще любишь, и ты не можешь отказаться от этого, потому что ты рождена, чтобы любить меня, заслуживаю я этого или нет.
Несколько мгновений я изучала его, стараясь не думать о том, как бы я себя чувствовала, если бы наши роли поменялись. Мне не хотелось даже думать, что он может развлекаться с другой женщиной. Одна только мысль об этом вызывала во мне огромную невообразимую ярость. Как он вынес все это? Чувствуя, понимая, что это была любовь, снова и снова на протяжении веков. Я бы, наверное, так не смогла. Но я не хотела ни сочувствовать, ни сопереживать ему из-за ситуации, в которую он попал в результате злых игр судьбы от рук ведьм.
Я просто хотела быть свободной, быть собой. Просто хотела не любить его.
Но он был прав. Что-то во мне не отпускало Кэлума. Что-то никак не могло отделить человеческого мужчину от самца фейри. Я знала, что это одна и та же личность. На первый взгляд это казалось подтасовкой, но я же видела, как в оболочке Кэлума иногда мелькал Калдрис. Это можно было определить по тому, как он защищал меня от всего. Как он хотел обладать мной – и телом, и душой. И как он оставил Дженсена умирать только потому, что тот оскорбил меня в библиотеке.
Я не знала, что ему сказать. Соглашаться с тем, что он говорил, я не хотела и не хотела доставлять ему удовольствие, признаваясь в любви. Он этого не заслужил. Он потерял право услышать эти слова от меня. Независимо от того, могла ли я контролировать то, что чувствую, я пока еще могла контролировать то, что говорю.
Он со стоном вздохнул, уронив голову на грудь. Наш зрительный контакт прервался… сильно ранив его, и я ненавидела себя за это. Ненавидела то чувство, будто я предала его, не подарив ему уверенность, в которой он нуждался после того, как я поддалась искушению почувствовать его кожу на своей, хотя это было последнее, чего я должна была хотеть.
Я ненавидела себя и то, какой я стала.
– Я ни за что не потеряю тебя снова, – сказал он, поднимая голову, пока его глаза снова не встретились с моими. – Я пойду за тобой, потому что, если ты уйдешь, я превращусь в разбитую оболочку, от которой будет больше вреда, чем пользы. Все, чего я хочу, – это быть с тобой. Скажи мне, как это сделать, Эстрелла.
Я прищурилась, пытаясь найти решение. Нам некуда было идти. Куда бы мы ни пошли, мы бы везде представляли опасность для тех, кто нас окружает. Мы не могли отправиться в мир фейри, не опасаясь того, о чем предупреждал меня Бранн, но и в человеческом мире мы тоже никак не могли остаться – теперь люди знали, кто он такой. Мы не могли вернуться в туннели, ведь Мелиан и остальные члены нашего отряда погибли, и мы не смогли бы объяснить, как нам удалось бежать от Стражи Тумана. Слишком много совпадений, и слишком мало времени.
– Не знаю, – сказала я вместо ответа.
Он кивнул, как будто именно этого и ожидал, изучая мое лицо. Целомудренно поцеловав меня в лоб, он наконец отступил и взял мою руку в свою.
– Тебе нужно отдохнуть. Я чувствую, как ты устала.
Он повел меня туда, где ждали другие меченые, о которых мы почти не вспоминали, и во мне тут же возникло чувство вины. Мне не следовало переживать из-за них. Ведь им было на меня плевать.
– Мы останемся здесь? – спросила я, глядя на темнеющее небо.
– На ночь. Дикая Охота будет здесь к утру.
Мы завернули за угол улицы, и в поле зрения появились меченые под охраной скелетов. Они сбились в кучу, лицом к охраняющим их живым мертвецам, прижавшись друг к другу спинами; пройдет много времени, прежде чем кто-либо из них забудется сном.
Калдрис подобрал брошенный мной плащ и повел меня к грязной поляне на противоположной стороне улицы. Он сел сам и притянул меня к себе, усадив между своими коленями, пока я не прижалась к нему спиной. И немедленно почувствовала на себе взгляды других меченых, которые, несомненно, считали, что мы обнимаемся. Что ж, именно так оно и было.
Я долго возилась, поудобнее устраиваясь на его широкой груди. Он накинул на нас плащ, и мы оказались как будто в коконе, где он согревал меня своим теплом.
– Я не хочу спать здесь сегодня ночью, – сказала я.
Этот город был полон призраков и вызывал холод внутри меня, несмотря на тепло его тела.
– Я тоже, детка, – сказал он, и звуки его голоса гулко зазвучали в его груди у меня за спиной. – Надеюсь, тебе никогда не придется испытать ту боль, которую испытал здесь я. Мы уйдем с первыми лучами солнца, но сегодня ночью не броди с духами, которые попытаются соблазнить тебя.
– Духи? – спросила я, оглядывая темнеющую улицу.
Вокруг не было ничего необычного, никаких признаков чего-либо или кого-либо – лишь мы и меченые.
– Да, духи или чьи-то души. Они могут быть довольно мстительными, и у них есть веская причина меня ненавидеть, – ответил он, обнимая меня.
Он крепче прижал меня к себе, и, несмотря на независимость, которой я жаждала и которая шептала мне оттолкнуть его, я и сама прижалась еще крепче.
Как можно бороться с мстительными духами-душами, которых я даже не вижу?