— А газеты на стены, зачем клеят, по-твоему?
– Так обои крепче держатся, сцепка со стеной. Все такое.
Лера и Костя жмутся друг к другу под хлипким зонтом. Штормовой ветер, а тоненькие спицы не гнутся, не выворачиваются. Магия.
– А вот и нет. Так, стены укрепляют, — Лера замечает подозрительный взгляд друга. — Ну что ты на меня так смотришь? На страницах история отпечатана. История народа — это особая энергия. И вот ею оклеивают стены, чтобы семья крепче была…
– Но есть же те, кто это делают и газеты не срабатывают.
– Потому что это только часть ритуала, — жмет плечами Лера и подталкивает друга в арку двора-колодца.
«Этот двор еще Достоевского помнит!» — мелькает в голове Кости. Ветер пробирается за ворот пальто, холодный сентябрьский дождь попадает на разгоряченную быстрой ходьбой кожу. Костя ежится. Сейчас бы дома сидеть, в «Ведьмака» играть, а падающие желтые листья видеть только в окно. Но нет. Костя, лучший студент на потоке, о современной магии знает все, а здесь такой шанс. В учебниках о потомственной магии написано мало, информация сухая, без подробностей. Все, что нашел про празднование осеннего равноденствия, прочитал за несколько часов: накрывают праздничный стол, готовят из овощей и фруктов, украшают ветками и цветами, благодарят природу за урожай. Ну да, так он и поверил, что все исключительно просто.
Пиликанье домофона отвлекает Костю.
– Это я, — Лера собирает зонт и забегает в парадную. Костя следом.
– Знаешь, когда я еще только собирался переезжать, мне казалось, что называть подъезд парадной — это просто снобство, — оглядывая огромные, украшенные витражами окна, Костя замер на месте.
– Ты, наверное, и про шаверму так думал, — Лера кивает в сторону лестницы.
– Всем на Кавказе известно, что шау… — договорить не получается. Подруга закрывает ладонью рот.
– Нас ждут, давай быстрее, — и Лера бежит вверх, только успевай за ней.
Дверь в квартиру уже открыта. Из коридора пахнет запеченной тыквой и корицей. И почему-то…
– Чеснок? Только не говори, что от вампиров, — хмыкает Костя, снимая пальто. Даже первокурсники знают, что в северных широтах обитают исключительно энергетические вампиры, а от них чеснок не помогает.
– О, ты удивишься, — таинственно улыбается Лера, оставляя на пороге насквозь мокрые кеды. И тянет за руку.
Коридор такой длинный и темный, кажется, это портал в другой мир. Так и есть, понимает Костя, когда оказывается на освещенной желтым светом кухне. Прямо по центру длинный стол, за которым десяток женщин разных возрастов чистят, режут, перемешивают. Колдуют, в общем.
– Моя особенная девочка, — бабушка во главе стола тянет руки и обнимает внучку. — Вы вовремя. Скоро мы со столом разберемся и начнем.
– Если помощь нужна… — все оборачиваются на Костю. Главное — вовремя понять, что ты один в женском коллективе, так сказать.
– Да мы уже все, — улыбается бабушка. — Покажи хлопцу, где у нас руки помыть можно, — это уже Лере.
Лера хватает дольку яблока, прямо из-под бабушкиного ножа, не обращая внимания на ее упреки, хохочет и убегает. Опять Косте ее догонять.
– А это? — квартира пропитана магией, Костя чувствует. Наверняка все стены газетами правильно обклеены.
– Баба Нюра. Моя бабушка, — свет в ванной получается включить только раза с третьего. Лера щелкает пальцами, бормочет что-то под нос, и тогда электричество добирается до лампы.
– Она — Верховная?
– Это в «Американской истории ужасов» может быть верховная, а она — Большуха.
– Аутентично, — хмыкает Костя, намыливая руки.
– Ты же в курсе, что неправильно используешь это слово?
– Питерский снобизм, — глубокий выдох.
* * *
– Ну, пожалуй, начнем, — баба Нюра улыбается всем в кухне.
Нарядные и замершие, словно статуи, женщины будто только этой улыбки и ждут, все начинают двигаться, даже Лера. У нее в руках появляется корзина с помидорами, у старушки напротив целая простыня тонкого лаваша. Костя замечает даже литр кефира из соседней Пятерочки. На столе появляются соленые огурцы, кочан капусты и целый противень ароматного — в специях — мяса.
– Это точно ритуал? — с сомнением спрашивает Костя.
– Смотри и удивляйся, — хитро щурится Лера, и друг понимает: она специально не вдается в подробности, чтобы потом подшучивать над его вытянувшимся лицом. Костя фыркает и обещает себе сдержаться, что бы здесь ни произошло.
– Это случилось давным-давно, — голос бабы Нюры как будто становится крепче, громче. — Каждый год люди праздновали сбор урожая и знали: солнце теперь низко, Укко-старик и не может греть смертных как летом. В день новолетия провожали его за тридевять земель. А каждую весну ждали его возвращения молодым и сильным. Переродившемся. Но в тот год что-то пошло не так, и люди не дождались весны…
Косте сложно следить за всем происходящим, но он пытается: помидоры нарезаются тонкими кружочками, как и огурцы. Капуста на глазах превращается в хрустящую соломку. Но главное колдовство происходит с кефиром: в плошку летят специи, мелко нарезанные чеснок и зелень.
– И пошла тогда Прародительница за тридевять земель искать Укко. Мешали ей мороз и вьюга, но Прародительница была умна не по годам: оделась тепло и припасов с собой взяла в достатке. Звери помогли ей найти дорогу, деревья укрывали от дождя, птицы подсказали, как правильно завести разговор со стариком. И вот дошла Прародительница, и видит, лежит Укко, бел как снег и пошевелиться не может. Покинули деда силы. Бросилась к нему Прародительница и давай согревать, ноги-руки растирать, причитать и уговаривать, чтоб вернулся он к людям. А Укко ей на это: дуреха, есть, что в рот закинуть? Даже маковая росинка подойдет. Но не было у Прародительницы маковой росинки. Она заглянула в суму, нашла недоеденный огурец, маленькую помидорку, чуть обветренный кусок мяса.
– Только не говори, что и лаваш… — бурчит под нос Костя, а у самого брови на лоб ползут. На разложенный лаваш целыми горстями укладывают овощи с мясом, все это добротно поливают соусом и начинают лаваш закатывать.
– Это же шау… — резкая боль в колене не дает договорить.
– Еще раз услышу, как ты пытаешься шаверму неправильно назвать — выгоню, — Лера возмущенно смотрит на друга.
– Да что не так-то? — шипит Костя
– В ритуале каждое слово важно!
– Знаю, не первак!
– Из-за твоего вот этого, как на Кавказе называют, ритуал не сработает. Все усилия зря, и нам всем потом мучиться. Тебе это надо?
– Н-нет?
– Никому не надо. Слушай лучше.
– Попробовал Укко кушанье, что для него Прародительница приготовила и моментально силой наполнился, помолодел. Соус по локтям тек и там, где на землю капли упали, весной появились подснежники. И вернулось тепло в наши земли. И настолько был поражен бог, что подарил Прародительнице силу магическую. И сказал, что у всех потомков эта сила будет, пока они ритуалы соблюдать не бросят. Так и повелось: каждый год мы собираем Укко самую вкусную шаверму, и он возвращается могучий и приносит с собой весну, — улыбается баба Нюра и как в ладони хлопнет, а хлопок этот оглушительный, как раскат грома прямо на кухне. Свет в комнате будто кто-то выключает. Аромат яблок, корицы, тыквы перекрывает запах чеснока и жареного мяса, хоть и кажется, что это невозможно. Когда на кухне светлеет, Костя понимает почему: гигантской шавермы, собранной трудолюбивыми родственницами Леры нет. И никто не испуган. Женщины улыбаются и поздравляют друг друга, прям как с Новым годом.
– А теперь давайте праздновать, — снова баба Нюра хлопает в ладоши и в одно мгновенье на столе появляются пироги и пирожки, напитки в кувшинах и цветы в вазах. — Надеюсь, понравится Укко угощение.
* * *
Костя не может усидеть на месте, то и дело теребит скатерть.
– Ну, спрашивай давай, — снисходительно смеется Лера, а сама тянет себе в тарелку кусок тыквенного пирога.
– Шаверма? Серьезно? — Костя есть не может от перевозбуждения. Ему бы прямо сейчас бежать да записывать все услышанное, пока помнит.
– Ну ты же сам все видел, — жмет плечами подруга и набивает рот.
– Получается, что на осеннее равноденствие вы кормите древнего языческого бога шавухой?
Лера чуть не давится от смеха и только отдышавшись кивает.
Атмосфера Нового года захватывает. Все шумно обсуждают прошедший год, играет музыка, только фейерверков за окном не хватает.
– А на весеннее? — продолжает свой допрос Костя.
– А что в Питере весной едят? — Лере слишком весело, чтобы отказать себе в удовольствии. Пусть друг отгадает. Она берет тарелку и относит ее к раковине. Там же и останавливается.
– Не-е-ет, — Косте, конечно, приходится идти следом.
– Сам догадаешься? — Лера оборачивается на бабушкин окрик. Кричит ей в ответ: «да он сам пристал» — и снова поворачивается к Косте.
– Не говори, что корюшку.
– Ладно, молчу, — кивает Лера и идет из кухни в коридор.
– Лера! Лера! — и Косте снова приходится догонять подругу.
***
Назойливая, стандартная мелодия телефона орет на всю комнату. Лера стонет, не отрывая лица от подушки, и выключает телефон, уговаривая мозг показать ей что-нибудь приятное, например, Тома Харди, который готовит ей завтрак. Солнечные лучи уже начинают бегать по татуировкам на коже актера, нос щекочет запах жареного бекона, а Лера всего в шаге от мускулистой спины, до которой так хочется дотронуться, погладить, провести ногтями, подразнить до мурашек… Звонок повторяется и заставляет Леру выбираться из ее совершенно выдуманного, пасторального утра в серую реальность. Она смотрит на экран. Там написано «бабушка». Шумно выдохнув, садится на кровати: трет глаза – на пальцах остаются блестки и размазанные черные тени. Лера зевает и поправляет сползший блестящий топ, застегивает пуговицу на узких джинсах и встает. Ей кажется она все еще пьяна. То ли голова кружится, то ли комнату вертит как кабинку в карусели. Прикрыв глаза, она пытается сконцентрироваться на дыхании и, едва поднимая ноги, идет на кухню, придерживая стенку. Ей нужно умудриться сделать завтрак, да так, чтоб от запахов не вывернуло.
***
В кабинете Хухулева всегда дубак. Говорят, он делает это специально, чтобы подчиненные в его кабинете не задерживались, чтоб все как на иголках сидели. На таких то-онких, ледяных, пронизывающих все тело иголках. Говорят, он после академии служил на севере, поэтому в Питере ему вечно жарко. Говорят, кабинет главы Администрации проклят Семьей с тех пор, как был подписан закон о лицензировании ведьм, артефактов и зелий. Костя всегда говорит коллегам, что правдивы все версии. Сам не верит ни в одну. Разве что последняя теперь не кажется такой уж маловероятной.
Собрания Хухулев всегда проводит многочасовые. Закаляет, шутит Костя, а потом жалуется на хронический насморк, какого у него в Сибири не было.
– Какие предложения? – голос начальника сотрясает стены. Все сидящие за этим огромным овальным столом, предпочитают внимательно изучать узор столешницы, чем смотреть на помощника губернатора.
«Предложить этим бездарям жевать тщательнее и запивать блины водичкой», – ехидно думает Костя и хоть удивляется этому хладнокровию, уверен, что примерно так и ответит, если спросят.
– Соболев, что делать будем? – и ведь спрашивает, чертыхается Костя, но вопреки своим дерзким фантазиям судорожно выдумывает другой вариант:
– У коренных спросить? Может, они в курсе? Может есть какое-то пророчество или проклятье? Может…
– Ты с этой чухонской бабкой говорить будешь? – Ленька, вечно удивляющийся снегу зимой, начальник отдела по уборке улиц, фыркает. С усилием косит глаза, открывает рот как зомби. Кажется, именно так он представляет себе душевнобольных.
– Так, она ж к кровати прикованная лежит. Внучка теперь на постоянной основе вопросики решает, – гогочет кто-то.
– Там же эти, как их, «плотные знакомства», – кивает сам себе Хухулев и Костя уже догадывается, что он скажет дальше, – значит, Соболев у нее и узнает. А пока давайте это… бдительность на сто процентов. Делайте что хотите, но люди должны прекратить давиться чертовыми блинами. Это ясно?
– Да-а, Дмитрий Сергеевич, – как проштрафившиеся второклашки весь цвет администрации города вываливается из кабинета начальника.
***
– Лерочка, – бабушке приходится откашляться, голос с непривычки скрипит и крошится. Движение, которым она отстраняет ложку, наполненную серой, вязкой овсянкой, такое же рваное.
– Наелась? Убираю? – Лера отставляет тарелку и вручает бабушке непроливайку с чаем.
И в комнате, где каждый винтик, каждый брусочек и клочок ткани говорит о роскоши и самоуважении, непроливайка эта как прыщ на носу, яркая аляповатая, искусственно розовая. Такого цвета в природе не найдешь. Лера бы выбросила ее с удовольствием, предварительно разломав, раздолбав, раскрошив… Но бабушка из обычных кружек пить не может, захлебывается. Вот и приходится терпеть эту до омерзения позитивную непроливайку. У бабушки тремор, дрожащими руками она подносит непроливайку ко рту, отпивает. Прочищает горло и, наконец, выскабливает из своего горла:
– Что-то не так.
– Где болит? Нога? Спина?
В прошлом месяце бабушка неудачно поскользнулась, что несложно на улицах, которые каждую зиму превращаются в каток и сломала шейку бедра. С тех пор Лера будто окончательно застряла в Питере. От осознания своего бессилья выть хочется, но ничего Лера неплохо держится.
– Масленица.
– Масленица болит? – не понимает Лера, пытаясь подсчитать, сколько она в городе. «Два месяца скоро» – хмурится, прикидывая, что неделя, на которую она так рассчитывала – затянулась.
Смешанное со смешком «нет» звучит болезненно. Лера ставит в голове галочку, надо вызвать врача.
– А что тогда?
– Я тут новости смотрела, да егеря приходили, рассказывали, – о-о да, ох уж эти егеря через день паломничество к большухе устраивают.
– И что же егеря приходили, рассказывали, – Лера ловит себя на сюсюканье, как с детьми маленькими сюсюкают, вот так и она только с бабушкой.
– Что в этот раз на Масленицу народа много помирает.
– А в новостях по этому поводу говорят?
– Ну а что они скажут? Расследуют, администрация взяла на карандаш, – и передразнивает ведущую новостей настолько похоже, Лера аж фыркает и поднимается, собирая с приставного столика посуду: – Значит, разберутся.
– Кто разберется? Эти недоучки, для которых древние ритуалы все равно, что байка безумца о том, как он с Наполеоном воевал? Пальцем у виска на нас крутят, – говорит бабушка, – что мы дикие, что нас всех надо как собак чипировать.
– Бульбуль, – качает головой Лера, – тебе нельзя нервничать, мешает выздоровлению.
– Я тебя умоляю Лерочка, держись ты от всех этих официалов подальше, ладно?
– Как видишь, я без труда справляюсь, – смеется.
– О, тебе бы лишь бы шутки шутить.
– А что остается, – жмет плечами Лера и выходит из комнаты нагруженная посудой.
Поставив тарелку у раковины, Лера все-таки проверяет новостные каналы в телеге. Действительно, за последние два дня многие подавились, задохнулись, воспламенилось масло, отравились… И все о блинах. Может проклятье какое? Но тогда бы бабушка о нем знала. А она попросила Леру разузнать. Значит, ни у кого из семьи выведать не получится и егерей спрашивать бесполезно. Остается только… Ну, Костя. Ноги сами несут в кабинет, к разложенным камешкам и травам. Она знает, если сейчас засядет за очередной эксперимент с даром, то пропадет на весь день. А бабушка и так каждый день спрашивает, когда она доделает новую партию амулетов. И вот, казалось бы, ну нога у нее сломана, не рука, чего бы самой не делать… Лера отмахивается от этой мысли. Знает ведь, чего. Знает, что та ночь очень по большухе ударила. Что сил у нее все меньше. А все равно приходится злость сдерживать, чтобы не вырвалась.
Делать амулеты Лера не любит – их можно собирать, не задумываясь, чисто механически, нет в этом ни магии, ни творчества. Ру-ти-на. Не работа, а болото и вязнешь в нем, вязнешь и не выбраться никак. Спасается сериалами, чем длиннее, тем лучше. Фильмы слишком быстро кончаются. И клепает, клепает, клепает. Желаете удачу в камушке? Без проблем. Защиту в колечке? Да пожалуйста. Чтобы продать труды одного вечера, тоже надо постараться. Имя ее семьи – знак качества, конечно. Адрес – широко известен в узких кругах. Все, что семья делала поколениями: хранила и оберегала, копила знания и обучала. Все это свелось к обычному торгашеству пустышками. Притом не к самому успешному. Тех, кто о семье знает много, но им не нужны безделушки. Реклама и соцсети? Блевать охота каждый раз, когда нужно составить пост или отфотографировать товар.
Серии сменяют одна другую, как амулеты, которые Лера с завидной периодичностью убирает в коробочки.
– Вот чего ты злишься? – задает вслух вопрос, уже зная ответ. Потому что не вызывалась становиться большухой. Не вызывалась носиться со смертями среди лапотников и держать связь с официалами.
«Вы не представляете, что наделали, недоучки. Жаль. Этот город мне нравился», – угроза королевы фей вспоминается Лере, как только она думает, что нужно набрать Костю. Годы прошли, а она так и не поняла было ли ошибкой выбрать друга. Все равно разбежались. Или это просто королева драматизировала?
– Королева фей? А может королева драмы? – Лера устало выдыхает и откладывает последний амулет. К праздникам заказов всегда больше, женщины хотят вручить маленький дар подругам, дочерям и мамам. Ведьма никогда не ударяется в объяснение, что дар – серьезная магия, требующая сноровки не только от создателя, но и от пользователя. Что вещица в руках покупательницы – безделушка, собранная со знанием дела, конечно. Способная защитить от мелких неприятностей на работе или от вывиха ноги, но все еще просто безделушка.
То ли дело дары, ее маленькие эксперименты. С дарами работать одно удовольствие. Они у нее почему-то легко получаются, будто деталька к детальке сами тянутся. Но это после того, как разгадаешь суть, разберешь загадку на камни и металлы, на нужные слова и интонации – такому не учат в академии. Отец говорит: мастера передают подобные знания из поколения в поколение. Говорит таких мастеров на всю Европу с Азией на пальцах одной руки пересчитать. Лера отмахивается, уверенная, что это явно не про нее. Большуха считает, что она занимается чепухой. Мол зачем новые дары выдумывать, когда старые хорошо работают. Бабушка говорит: – не трать время на белиберду. Лучше пустышками-амулетами торговать, чем за эксперименты свои в тюрьму отправиться.
А Лера сама не понимает, с чего решила, что ее дары разлетятся как горячие пирожки, будь она дома, во Франции. Все чем она до этого занималась, оставалось незамеченным. Учеба в колдовской Сорбонне не пошла – бросила. Украшения делала, через полгода перестала, никому кроме нее, эти безделушки были не нужны. Она бы и задумку с дарами оставила, если бы не узнала, что они работают. И еще как. Тогда, когда министерские артефакты сбой дают. Подобное не может не обнадеживать. Маленькая искра надежды зарождается, что вот оно, нашла наконец-то дело, которым хочет заниматься.
Которым нельзя заниматься в Питере. Бабушке нужен уход, забота и время. Врачи говорят заживают такие переломы долго, если заживают вообще. Да и потом реабилитация… В лучшем случае она здесь еще на год. Лере надо бы сконцентрироваться на единственном доступном и законном деле. Даже если это тупое собирание амулетов для лапотников.
Она изо дня в день пытается прикинуть, как заниматься настоящим, как делать дары, не опасаясь ареста. Может быть, открыть свою лавку? – фантазировать об этом так легко. А что, всего-то и надо: получить разрешение на практику, может быть доучиться. А там и до собственного магазинчика дело дойдет. Лера представляет, как по всей стране знают о ее дарах, знают, чем они лучше фабричных. Представляет, как ее фамилия становится синонимом названия вещи. Но нет, Лера застряла в Питере, где все это делать просто на просто незаконно.
Бабушке не нравятся эти ее фантазии. Бабушка говорит: – на лицензирование? Может, еще в министерство, какое устроишься? Будешь у всех этих неучей на побегушках, как егеря? Внучка большухи? Ну уж это только через мой труп, знаешь ли!
А Лере в принципе все равно, можно и в министерство. Егеря, глядишь, не голодают. Главное, чтоб не думать каждый раз, чем счета оплачивать. Бессилие бесит, но она продолжает день за днём, день за днем. Амулет на любовь. Амулет на удачу. На любовь. На деньги. Бабушке нужны костыли, бабушке нужен обезбол и другие лекарства, бабушке нужна реабилитация…
На краю стола лежит смартфон, поблескивает выключенным экраном. Всего и делов-то, думает Лера, найти в телефонной книжке, жамкнуть по имени, да сказать «алло». Может быть, у него и номер поменялся, может, я и не дозвонюсь. И тогда тем более все проблемы на их совести. Да и сейчас уже рабочий день закончился. Завтра суббота – выходной. А в воскресенье и Масленица все. Само пройдет. Лера убирает телефон в задний карман и идет готовить ужин.
***
Лера лежит, накрыв лицо подушкой. Нет, задохнуться не пытается, просто…
«Может, все-таки получится уговорить бабушку уехать? Ей на том же юге, ну, в условной Франции легче будет, не так нервно. А если энергия настолько принципиальна, то хотя бы в Финку…» – крик вырывает ее из мыслей, его она слышит даже сквозь перьевую подушку, обычно спасающую от городского шума даже с открытыми окнами. Лера вскакивает с кровати, одеяло летит на пол, спотыкается и летит следом, разбивает коленку и только после того, как ловит равновесие поднимается и наконец-то выбегает из спальни в одной ночнушке. В несколько шагов пробегает длинный коридор.
– Что? Что такое? Где болит? – «запыхалась», как-то отстраненно замечает Лера, разве такое вообще может быть из-за пробежки в десять метров?
– Нигде, Лерочка. В городе плохо. Непорядок там.
– Опять? Сколько можно. Я ж тебе говорила, это не наша забота.
– Неспокойно мне.
– Вижу. Парочку капель, м? Корвалол? Валерьянка? Я и себе налью.
– В твоем возрасте еще рано, знаешь ли… – недовольно.
– Да-да, знаю, вот ты в моем возрасте… Это все экология, бульбуль. Новые поколения уже не те. Наверное, потому, что в телефонах постоянно сидим.
– Лерка! Прекращай мне это. Иди, собирайся.
– Куда?
– В парк, там неладное.
– И давно там неладное?
– Только будет еще.
– Ну вот когда случится…
– Лерка! – бабушка стучит пальцем по тумбочке, и Лера понимает, что та от нее не отстанет, пока не получит свое.
И Лера действительно одевается и идет в парк. Не для того, чтобы как Бэтмен всех спасти, если что. Нет. Хочется просто выйти, подышать и не слышать этого упаднического «а вот раньше» хотя бы полчаса. Ну и всякого для даров можно подсобрать, хоть в парке народа много, праздник – дело шумное, редко кто обращает внимание на странности.
Город будто недовольный пес, фыркает на Леру и отворачивается. Все светофоры гордо демонстрируют ей красных человечков, стоит только подойти к переходу. То, что она поскальзывается и удерживается на ногах, не попав под колеса мимо проезжающих машин, то еще чудо, на которое сама Лера уже не обращает внимания. Зациклившись на мысли, что Питер еще та вредная заноза, когда ему не угодишь.
Она чувствует неладное в воздухе, еще на подходе к парку. Слышит странное в хрусте снега. Облака складываются в страшные предсказания катастроф и войны. Лера хмурится.
– Бабка накрутила, – ей бы закурить сейчас да выдохнуть полной грудью, но Лера упрямо бросает уже которую неделю. Пятьдесят два дня, на самом деле. И восемь часов. И сорок три минуты. Лере стыдно признаться самой себе, что она так точно помнит, сколько прошло времени с приземления самолета в Питере. Настолько же стыдно становится, когда понимает, что каждую неделю стабильно срывается и курит.
В парке действительно много народа. Особенно родителей с детьми, что, вообще-то, не удивительно. Администрация многие годы работает над карнавалом, из всего на что бабушка жизнь положила. «Фу, Лера, что за пафос», – одергивает себя и осматривается. По центру небольшой площадки стоит чучело, но…
– Они совсем охе… – выдыхает Лера.
– Девушка! Не ругайтесь! Здесь дети! – тут же прилетает от чересчур обеспокоенной мамаши и Лера закусывает губу, чтобы не послать ту куда подальше. Пробирается через толпу поближе к гигантской игрушке. Зрелище не из приятных: тонкие синие ручонки тянутся к небу, треугольная голова, рассеченная зубастой улыбкой, глупые глаза…
– Мама-мама, это же хаги-ваги! – писклявым голосом кричит девчушка, закутанная с ног до головы в розовое, и тянет родителей поближе к чучелу.
– Точно. Именно так оно и называется, – желание закурить становится только сильнее, когда Лера представляет, как будет рассказывать бабушке о таком подходе к празднику. Но сигарет нет, поэтому остается только тяжело вздохнуть и пойти искать главного. При всем нежелании говорить хоть с кем-нибудь, проще предотвратить это позорище, чем с бабушкой потом разбираться.
– А вы здесь главный? – Лера натянуто улыбается при виде человека с огнеметом. Тот хмуро сплевывает себе под ноги и грязными ногтями чешет сизую щетину на подбородке.
– А кто спрашивает? – хрипит мужик.
– Я, – закатывает глаза Лера. – Вот это вот, – она тыкает пальцем в чучело, – сжигать сегодня нельзя, – как можно категоричнее. На что дворник, а это именно он, совершенно справедливо спрашивает «почему?» только, другими словами. В него требование не ругаться при детях почему-то не летит. «Огнемет решает», – отмечает Лера и продолжает настаивать: – Слушайте ну это не экологично, дети надышатся…
«Девушка, идите отсюда и не мешайте работать», – говорит дворник немного иначе и развернувшись, под обратный отсчет, запускает в чучело струю огня, не обращая на возмущение Леры никакого внимания. Через секунду и Лере становится не до того, чтобы разбираться в собственных эмоциях. Как только струя огня дотрагивается до хаги-ваги, улыбка расползается по лицу и изо рта страхолюдины на всю площадь летят отборные ругательства. В следующий момент все дети на площади кричат, плачут. Родители хватают их на руки, пытаясь убежать от чучела как можно дальше. Толкаются, кто-то падает, но чучелу все равно, оно отрывается от основы и шагает в сторону толпы. Шагает и горит. Вот только огонь, зацепившись за одну из рук, не распространяется по «телу».
Дворник бросает огнемет и улепетывает. Полицейские пытаются успокаивать людей, чтобы те не навредили друг другу, но некоторым офицерам все-таки достается локтями в нос, когда командир приказывает им остановить чучело. Незамедлительно люди в форме достают пистолеты и начинаю стрелять, но горящий хаги-ваги, в лучших традициях Годзиллы, просто продолжает переть на пролом через площадь.
– Черт-черт-чертчертчерт, – кусает губы Лера и все-таки решается, достает из рюкзака прозрачный елочный шарик, полный чем-то черным, что как клубок змей вьется. Ей совершенно не хочется палиться перед ментами. Ведь знает, к чему это может привести, но люди сбились в толпу у узкой калитки. Когда хаги-ваги доберется до них… Не факт, что обойдется без ожогов и переломов. Выдыхает и решается. Бежит, поскальзывается, и когда до чучела остается всего пара метров, она кидает в него шарик. Елочная игрушка разбивается. Вьющиеся в ней тени раскидываются в мощную сеть, накрывая чучело во весь рост. Монстр на секунду застывает, теряет равновесия и падает. Слава богам не на толпу.
Только Лера выдыхает с облегчением, как ей в спину летит: руки за голову! На землю! Рюкзак в сторону! Вы арестованы за незаконное использование артефактов.
Лера хочет спросить да с чего офицеры это решили, но, вообще-то, дары действительно незарегистрированные, а как известно из фильмов, в таких ситуациях лучше хранить молчание, чтобы адвокату было проще ее защищать.
– Погодите, у меня есть право на один звонок! – Лера только договаривает, а на ее запястьях застегиваются металлические браслеты, покрытые рунами для блокировки магии. «Кажется, я попала».
***
Воскресенье начинается не с кофе и не с дымящегося на тарелке омлета. А со звонкого, совершенно нехарактерного, мата Хухулева прямо в ухо.
– Дмитрий Серг… – Костя понимает, что это начальник, только глянув на экран смартфона.
– Я тебе дам «Дмитрий Сергеевич» по самые гланды! Что за бардак в твоем отделе? Почему город на ушах, а ты спишь? Одна дежурная бригада!
– Так обычно этого хвата…
– Замолчи и чтоб я этого больше не слышал. Мало тебе одной проверки? Под суд захотел? Быстро со всем разобраться, чтоб через два часа была тишь да благодать, ясно? Мне плевать как ты это сдела… Света, закройте свой рот и скажите журналистам, что профессионалы уже работают. Соболев, через три часа быть у меня в кабинете с докладом, понял? – и, не дождавшись ответа, начальник вешает трубку.
Костя, едва продрав глаза, открывает ближайший новостной канал. Поначалу все идет стандартно: холод, снег, масленичные гуляния в каждом районе. Но уже в следующих сообщениях появляются весьма пространные заголовки. И видео, Костя сразу включает первый попавшийся ролик: вроде бы Московский район, да, памятник Ленину мелькает где-то на заднем плане, пока люди водят хоровод вокруг уже стандартного за последние годы чучела Масленицы. Эдакая бабка на чайник, только огромная, из деревянного каркаса, обмотанного бумагой – чтоб горело быстро и эффектно. И вот когда к этой монструозной, по факту бумажной, бабе специально обученный человек несет факел, гуляющий народ, приоткрыв рот, жаждет шоу (и чтоб оно побыстрее закончилось, а то холодновато). Только одно существо на площади не устраивает праздник – само чучело Масленицы. Она, будто проснувшись, потянувшись и оглянувшись, хватается за голову и кричит на всю площадь «Батюшки, люди добрые, что ж такое творится!» И как завизжит «Убива-а-ают!» и как побежит.
– Что бл… – Костя резко садится на кровать, случайно скинув с живота Кота, тот ворчливо усаживается рядом и смотрит на него, мол «ну что опять, болезный?».
Вопреки традиции, Костя его игнорирует и включает уже следующее видео, на котором похожее чучело стоит и дует на факел в попытке затушить огонь, но это не спасает, и все оставшиеся 10 секунд видеозаписи чучело истошно кричит… Как говорится, как угорелое. Следующий ролик: разбегающиеся зрители, а за ними во весь опор несется чучело и ржет громоподобно. За чучелом несутся работники, которые всеми правдами и неправдами пытаются поджечь. Огонь будто облизывает бумагу, но отказывается ее поглощать.
– Это… Я просто… Аарргх, – Костя подрывается с кровати, чуть не задавив Кота, хватает ближайшие джинсы, натягивает свитер на голое тело, когда раздается звонок. – Если это опять Хухулев… – Костя сам не знает, какой угрозой продолжил бы. На экране светится лаконичное «Лера».
***
– Вокруг люди бегают, орут, чучело как курица без головы, а менты меня арестовывают, за незарегистрированные артефакты. Это нормально вообще?
– А они у тебя с собой? – спрашивает Костя.
– Сам как думаешь?
– Ну понятно.
Костя стоит по ту сторону решетки и сосредоточенно смотрит на Леру.
– Так по всему городу. Ни одно чучело полностью и не сгорело. Что пошло не так?
Лера жмет плечами, но вопреки жесту отвечает:
– Да все, Костик. У нас районная администрация придумала сжечь «заморскую» игрушку. Ну как символ борьбы, – и да она делает пальцами кавычки в воздухе.
– С кем?
– С теми, кто ее придумал.
– Это что-то значит? Выбор, хм, материалов для чучела?
– Ты обдолбался?
– Лера, я спрашиваю.
– Раньше чучело люди делали самостоятельно, из своих вещей. Сжигая чучело, они избавлялись от недостатков и проблем, которые сами и сотворили своими руками. Потом чучело начали делать за людей. Вот такие администрации. И проблемы стали чем-то, что с людьми случается будто б само собой, будто бы люди в этом и не виноваты. Но это ладно, Костик. Все это было нацелено на пользу, даже в таком усеченном варианте… – Лера частит, не успевает схватить глоток воздуха, задыхается, садится на скамейку и только успокоившись продолжает:
– По факту, даже в таком виде сжигание чучела было психотерапией. Ну и раньше это было социальным конструктом. Мол я признаю в себе пороки. Я такой же, как и все. А вы что сделали, Костик?
– Да я-то тут причем. Я вообще в первый раз услышал обо всем этом сегодня утром! – Костя не выдерживает, повышает голос. А Лера так устала, что даже в лице не меняется, просто продолжает его отчитывать:
– А вы Масленичное чучело использовали для казни. Да, символической, но все же. Вот как ведьм на костре сжигали, так и вы это чучело решили сжечь. Из ненависти. И вся суть праздника как бы перевернулась на сто восемьдесят градусов. Сказали тем самым «Мы не такие как те, другие. А другие плохие, достойны того, чтобы их сожгли», это плохой посыл. Темный. И я… Я, если честно не представляю, куда это все может привести.
Костя задумчиво кивает и уходит. Лера своим глазам не верит. От такой наглости остается только смеяться, нервно, надрывно, до слез. Если ее не отпустят, надо что-то решить с бабушкой, она с кровати не встает. Наверное, егеря присмотрят парочку дней, но потом точно придется что-то решать.
Сколько там дают за незаконное хранение? Лет пять. А если докажут, что она эти дары еще и делает… На все десять могут запереть. Лера не может сидеть на месте. Она подскакивает со скамьи и шагает из стороны в сторону. Барабанит по решетке и думает-думает-думает. Даже почти придумывает что-то, но мысль так легко ускользает за очередным скрежетом засова.
– Ну что, давай на выход, – сдержанно кивает Костя и выходит из коридора.
«Дышится так приятно, а всего-то и надо было за решетку попасть», думает Лера. Она потягивается, так, будто сидела в тесном коробе без возможности размяться не парочку часов, а минимум неделю. И только после этого смотрит на закуривающего Костю. Слюна тут же выделяется, хочется так невзначай попросить его одолжить сигарету, прикурить и заполнить легкие дымом.
– Что пробовали? – лишь бы отвлечься.
– Да все, в принципе. Как будто бы нет другого выхода, кроме как вручную отловить.
– Ясно.
– И ты думаешь, что это из-за…
– Все, что знаю, сказала, – жмет плечами Лера. – Всех привлекли?
– Полиция, омон… – Костя вспоминает о своей этой проверке, будь она неладна. Где-то между лопаток жжет, словно туда уже навели прицел. – Вообще всех, Лер.
Этот обреченный тон Лерке ой как не нравится, и она кивает:
– Нам всего лишь надо доказать, что мы здесь ни при чем и стараемся, помогаем.
Косте такой подход кажется наивным, но Леркина уверенность и не такое творила. Остается только довериться.
***
Краем глаза Костя замечает, как в тупике дворика закрывается портал, это значит только одно, Лерка с Михалычем уже готовы с сетью на перевес. Нужно только чучело до них довести.
– Загоняй его, там тупик! – кричит Костя егерям и самые простые искры пускает, пугает чучело, направляя.
Сеть из придуманного Леркой дара действует на чучело безотказно, только соприкасается с напичканной магией фигурой, как та падает и с места уже не двигается, не засыпает, но хоть что-то.
По уже отработанной схеме два егеря тут же открывают портал, хватают чучело и переносят в заповедник. Как только портал схлопывается, у них появляется минутка выдохнуть. «Перекурить», – сладко решает Костя и достает сигарету. Стоит в стороне, чтоб дым не летел в сторону скучковавшихся вокруг Леры егерей.
Это становится видно только со стороны, и Костя вдруг понимает: егеря принимают Леру. Егеря относятся к ней с почтением не меньшим, чем к большухе. Костя видит разницу. С ним они держат язык за зубами, как бы что лишнего не ляпнуть. И исключительно по делу. А с ней посмеиваются чего-то. Это дергает. Как бы он ни старался, что бы не делал, такого же отношения никогда не заслужит.
В кармане вибрирует и Костя тушит окурок о стену, ощерившуюся обломками старой краски.
– Аналитики пишут… Кажется, это было последнее.
– «Кажется» не звучит уверенно, – хмыкает Лера. А егеря, даром, что мужики все взрослые тут же начинают ей поддакивать.
– Ну, другой информации у меня нет. Давайте пока по домам, но на стреме. Если что вызову.
Отпустив егерей, Костя смотрит на часы, что-то подсчитывая.
– Ты не домой? – Лера подходит, и Костя удивляется, как не мерзнет в этих кожаных штанах. Наверняка без магии не обходится.
– Начальство вызывает, – качает головой.
– Взрослые дела, понимаю, ну я пой.. – но Костя перебивает. Этот день тянется бесконечно долго и после всего этого безумия, понимает, ему просто необходимо выпить. – Может, посидим где в баре после?
– Чего б нет. Мне с тобой пойти? – с сомнением тянет Лера и Костя хватается за это предложение, как за спасательный круг.
– Да, пожалуйста.
То, как Лера улыбается ему, как когда-то давно, в Академии. «Будто в прошлой жизни это было», с горечью думает Костя, но не может не улыбнуться подруге в ответ. И достает из кармана пуховика служебный портал, только с ним можно сразу в здании администрации оказаться.
– Держись крепче, – приобнимает Лерку.
– Не учи ученую, – фыркает она и крепко обнимает Костю.
***
Лера ждет Костю в кабинете. Осматривает явно дорогущий ковер и наступает на него с удовольствием оставляя след грязи, смешанной со снегом. Плюхается на такой же дорогущий диван и наконец-то хоть чуть-чуть выдыхает, мышцы спины постепенно расслабляются и это, кажется, настолько забытое чувство, что она, не сдержавшись, стонет, когда приоткрывается дверь и в кабинет заходит затянутая в узкое платье футляр секретарша. Аккуратная словно модель, она заносит чайник и пару чашек на подносе.
Лера следит за каждым движением секретарши, прикидывая причину недовольного выражения лица. А варианты все такие вкусные, колышутся между версией о туго завязанном на затылке пучке волос, и версии о том, что она знает кому приносит чай, чухонскому отродью. В любом случае Лера с усилием давит в себе желание подскочить, сесть, чтоб хоть немного прилично.
– Константин Евгеньевич распорядился, – цедит сквозь зубы, а улыбка натянутая-натянутая. Лере даже нравится.
– А Константин Евгеньевич не сказал, что я чай пью только с конфетами? – звучит по-детски, Лера знает, но не может себе отказать и совершенно точно кайфует, когда замечает оторопь девушки. – Очень жаль. Очень жаль, – тянет Лера и давит смешок. – У вас наверняка много дел.
Секретарша поспешно ретируется и Лере остается только мучительно ждать. Она садится и ложится обратно, потом снова садится, и таки наливает чай в фарфоровую с синим ажурным узором чашку. Аромат жасмина разносится по всему кабинету, и Лера с удовольствием отпивает. Проверяет новости, пишет бабушке, что сегодня будет поздно, прикидывает: ну сколько может продолжаться отчет? Минут двадцать? Но дело серьезное, вроде.
То, что выволочку Косте устроили знатную, становится понятно сразу, как открывается дверь. Нет, еще до этого по обеспокоенному голосу секретарши. Она задает какой-то вопрос, он не отвечает, резко дергает ручку и запирает дверь тут же, пока помощница не сунула нос в кабинет. Что все плохо понятно по сжатым до скрежета зубам, по побелевшим от напряжения костяшкам пальцев, по тому, как Костя пытается вдыхать глубоко, а выдыхать медленно. Лера знает это его состояние. Знает, что не расскажет, если не спросить. И знает, что будет, если спросить.
– Ну что? Как? – осторожно, будто из-за угла подглядывает.
– Никак, огреб по самые гланды, – Костя не садится, как будто не может, как будто все тело напряжено настолько, что если попытаться согнуть колени и опуститься на диван, то кости скорее треснут.
– Бывает, – Лера честно пытается сказать это как можно более сочувствующе, но Костя все равно взрывается:
– Но не у тебя, правда, Лерочка? Всегда с тобой все носились, за каждый пук хвалили и сюсюкались. И давай честно, сейчас ничего не изменилось. Лерочка такая самоотверженная! Лерочка вернулась из Европы только ради бабушки… Ты думаешь им есть дело, что ты там пустое место в этой своей Франции? Нет, егерям до этого дела нет. А я отвечаю за защиту города, меня уже второй месяц и в хвост, и в гриву за всю эту чертовщину. Но нет, давайте спросим, что Лерочка думает…
Стук в дверь. Нет сомнения, помощница слышала каждое слово, да Костя и не пытается быть тихим. Лера, закусив губу сдерживает злые слезы обиды. Ловить понимающий взгляд секретарши для Леры как-то слишком. Она снова делает над собой усилие и осторожно ставит чашку на стол, не разбив, не швырнув ее в голову старого друга. Подобных усилий слишком много за этот день, но одним больше, одним меньше, уже в целом без разницы. Лера кивает Косте, мол «окей, услышала» и прикрывает глаза в попытке успокоиться.
– Константин Евгеньевич, вам просили передать, что патруль нашел еще одно чучело, – она совершенно жалко, как думает Лера, семенит на каблуках поближе к Косте и дрожащей рукой протягивает ему бумажку, на которой аккуратным почерком выведен адрес. – Просят поторопиться. Оно детей на детской площадке держит и не выпускает.
Лера моментально подскакивает:
– Защитничек, – фыркает и, забрав записку, выходит из кабинета. Плечом о плечо бьется с секретаршей. Костя чертыхнувшись, хватает куртку и бежит за ней.
***
Их порталы одновременно открываются рядом с детской площадкой. Портал Кости – четкость линий, простой и функциональный. «Казенный», – мелькает мысль, и Лера прикидывает, что она со своим собранным собственноручно из питерских грозовых туч и молний действительно может сойти за чухонскую дикарку. И понимает – вообще-то, ей нравится. Нравится, как эффектно выглядит портал, как он мягко с тихим удаляющимся громом схлопывается и остается на притоптанном снегу аккуратным рисунком с тучкой и молнией. Лере нравится, как тяжело Косте закрыть рот, открытый в удивлении.
– Ты ж наверняка уже не помнишь, как и что делать? – она убирает значок в сумку.
– Если массовое производство выдает такое же качество, то навык становится бесполезным. Зачем тратить время? – они делают вид, что ничего не произошло. Оба. Осознанно. Как настоящие взрослые.
– Что будете делать с чучелами? – как ни в чем не бывало интересуется Лера.
– Пока не знаю. Они не горят, так что…
Лера внимательно смотрит на огромную, трехметровую фигуру бабки, похожей накрывали заварочный чайник в детстве. Только эта в несколько раз больше и пытается дотянуться до парочки ребят, забившихся в угол домика, пока к ней со спины подбираются егеря, вооруженные веревками.
– Надо решать и побыстрее, – Лера хмурится, когда слышит грудной стон чучела. Веревка, брошенная егерями, затягивается петлей на горле бумажной бабы. Вторая летит следом и делает то же самое. Не договорившись, они тянут в разные стороны и тут же матерятся.
Костя тяжело вздыхает и больше не в силах смотреть на эту картину, поворачивается боком к площадке и закуривает. На Леру не смотрит. «Все-таки чувствует вину за то, что наорал?» Раньше, в Академии с их ссорами явно было проще. Затянувшись, Костя выдыхает дым.
– Их пока вывозят за город, – он слегка морщится, когда снова слышит совершенно душераздирающий крик. Чучелу не больно, по крайней мере не должно быть, – чего же оно так кричит, – не выдерживает и выдает себя.
– Заповедник «Ваша кошмарная Масленица» ждет всех желающих обосраться от страха… – качает головой Лера. Чем больше времени проходит, тем меньше она понимает. Остается только иронизировать, шутить и раскидывать сарказм во все стороны.
– Прекращай, – мучительно выдыхает Костя.
– Если б знала как.
***
Костя собственноручно запирает последнее чучело в загон к другим таким же. Те как сумасшедшие в клинике, понимает Лера, ходят, бьются головой в решетку не в силах ни угомониться, ни упокоиться.
Вокруг шум и гвалт. Магической живности, обитающей в заповеднике, такое соседство явно не нравится. Жар-птицы орут как резанные, Сирин и Гамаюн угрожают улететь, если нечисть не уберут как можно дальше и только Конек-горбунок молчит. Молчит и забившись в дальний угол испуганно смотрит в сторону таких соседей.
– Э, ты! Ты ж большухина внучка! Может, как-то порешаешь? – Гамаюн, несмотря на по-настоящему красивое лицо, ведет себя скорее, как быдло-голубь. Лере не нравится, и она игнорирует норовистую дамочку, молча открывая портал. Через штормовой ветер и раскаты грома она слышит несущееся ей вслед какое-то странное даже для Гамаюн пророчество. Мотнув головой, чтобы выкинуть из головы противные слова скрипучим голосом она скидывает верхнюю одежду и одним щелчком пальцев нагревает воду для чая, пока Костя выходит из портала.
«Ты уже встретила смерть, только не знаешь. Ну ничо, ничо, скоро все узнают», – выкинуть пророчество Гамаюн из головы не получается. Что значит уже встретила смерть? Тогда? У Сфинксов? Ну да. Но я о ней не знаю? Это про…
– Тебе с ромашкой? – Лера задает вопрос не поворачиваясь, просто чтобы не додумать эту страшную мысль.
– С ромом, – Костя тяжело опускается на стул, спинкой приставленный к стене, в эту стену он затылком и упирается. И часто-часто так бьется. Тук. Тук. Тук.
Лера кивает и просто наливает ром по низким стаканам. Выпивают молча, до дна, одним глотком.
– А теперь, я пойду и расскажу все большухе, – криво улыбается Лера. – Это быстро, налей пока. Она кивает ему и уходит.
***
Костя честно не собирается подслушивать. Он как можно медленней берет бутылку и открывает ее, потом наливает на два пальца алкоголя, пахнущего корицей и гвоздикой. Потом снова медленно ставит бутылку на стол. Но на это уходит слишком мало времени. По крайней мере, мало по меркам Леркиного «быстро».
На самом деле Костя долго не думает. Шаг, другой, и он уже в коридоре. Еще столько же можно пройти и остаться незамеченным, даже если Лера как она это умеет, внезапно выйдет от бабушки.
«Надо проверить, что они здесь ни при чем», – Костя уговаривает даже не себя, а копошащуюся за правой ключицей паранойю. «Потому что, если это они», – голос поразительно похожий на бабушкин, – «ты поручился за нее перед гэбэшниками, Костик, в лагеря и за меньшее отправляли».
Он не хочет спорить с давно умершей бабушкой, тем более выдуманной его тревожным мозгом. Нет, ему просто надо знать, что Лера не устраивает… Он не хочет даже мысленно произносить слово «теракт», поэтому настойчиво исправляет себя – «бардак».
– Столько людей в давке пострадало! Какого лешего ты свою большуху не слушаешься, девка? – от мощи в ее голосе у Кости волоски на руках дыбом встают. Хочется убежать и спрятаться, либо опуститься на колени и принять любое наказание. – Уж если я тебе сказала связаться с официалами, значит, наверное, все серьезно? Я не слышу!
Лера молчит.
– Могла бы ходить – выгнала бы обратно к родителям. Иди отсюда, разочарование.
Костя торопливо возвращается на кухню. Получается. Что Лера действительно понимает, каково ему сегодня было? А он наорал за просто так?
– Ну, как я и сказала, это было быстро, – Лера улыбается так по-настоящему, что это пугает. «Сколько еще я себе про Семью придумал?» – поражается Костя и наблюдает, наблюдает. Ждет, пока эта маска на Лере как корочка молодого льда треснет, со смачным хрустом, а за ней вода. Но Лера и бровью не ведет, поднимает стакан, выпивает залпом.
– Что ж, поздравляю тебя. Никто не знает, с чем тебе придется разбираться, – и ставит со стуком стакан на стол.
– Нам?
– Не втягивай меня в это, хватило разборок с тайной полицией.
– Они поверили?
– Что я здесь ни при чем? – Костя кивает. – Не знаю, это ты мне расскажи.
Костя жмет плечами и цедит ром мелкими глотками. У Леры всегда с интуицией было все в порядке, неужели и сейчас что-то почувствовала? Столько вопросов, понимает Костя и нет ни одного ответа. Но он точно может сделать хотя бы это. Решившись, он выдыхает:
– Прости, что наорал. Я на самом деле так не думаю. Ну… Что с тобой носились и сюсюкали.
Лера примирительно улыбается и кивает: – забыли.