Настасья Андреевна всё утро металась «в руганиях». Досталось даже Семёну, её жирному и ленивому коту. Тот, в виду своего преклонного возраста, старался особо не отсвечивать. Он валялся на диване, в излюбленном продавленном углу. И чаще, благодаря плохому зрению хозяйки, принимался за полосатую подушку.
Но так как сегодня день был особенным, ему припомнили все его кошачьи прегрешения. Кот был отчитан за шерсть, за разбросанный корм вокруг миски и за то, что он, уж точно не по его вине, а благодаря затуманившейся памяти Настасьи Андреевны, неприлично растолстел. Она, хоть и соблюдала режим питания Семёна, накладывая ему в миску еду, как предписывал врач. По крайней мере, старушка была в этом уверена. Но тот, судя по его упитанной морде, кое-что понимал в стариках и, всякий раз проголодавшись, принимался орать так, что Настасья Андреевна теряла всякую уверенность в том, что сегодня его кормила. Поэтому полосатый альфонс питался гораздо чаще, чем догадывалась его хозяйка.
Да, вчерашнее событие несколько оживило её. Аппарат давления, с которым она не расставалась в последние дни, оставался без её внимания. Теперь оно всецело было приковано к часам. Настасья Андреевна не верила своему счастью! То и дело смотрела на запястье, дивилась и, на всякий случай, прикладывала часы к уху. Вдруг зрение и тут сыграет с ней злую шутку.
Но на другое утро, для старушки, проснувшейся в самом чудесном расположении духа, уже через час после пробуждения положение сильно изменилось.
Испив цикория на своей крошечной и абсолютно белой кухоньке, Настасья Андреевна нацепила очки и принялась изучать квитанции от ЖКХ.
Часы, что висели над дверным проёмом, громко «ходили». Холодильник с шумом качал фреон. Откуда-то сверху, по трубам, стекала вода. В гостиной работал телевизор. За окном работала стройка, но та приглушалась стеклопакетом. Вот это всё уже стало частью её жизни, что она принимала за «тишину».
И вот в этой «тишине» старушка вдруг ощутила нечто неладное. Как если бы за воротничок заползла какая-то крошечная букашка.
Неужели коммунальщики ей опять насчитали лишнего? Такое вполне могло быть, как пару месяцев назад, когда в графе «количество прописанных» вместо цифры 1 вдруг появилось 3. Ей тут же насчитали за бытовые отходы, за канализацию и за всё, что только можно, уверенно помножив на три.
Сначала она, конечно, сильно встревожилась, что пришлось принимать таблетки. Но после, немного придя в себя, отправилась в управляющую компанию и вылила на них всё своё негодование. Те, хоть и понимали, в чём дело, но отправили её дальше, по другим службам. Так как проблема оказалась не в их ведомстве.
Помыкавшись по конторам и повыясняв, в чём же, собственно, дело, Настасья Андреевна всё же восстановила справедливость. Оказалось, что к ней по ошибке «прописали» лишних – семейную пару, что жили по соседству. Перед ней извинились, попросили войти в положение, что к ним в штат пришла новенькая, а после – сделали перерасчёт, и всё тут же встало на свои места.
Моментом её триумфа стал вечер, когда за рюмочкой со своей такой же повидавшей жизнь подругой она рассказывала эту историю. С жаром, описывая, как она боролась с этими «мошенниками», раззадорив этим тишайшую Зинаиду. И уже после, когда страсти улеглись, она то и дело рассказывала всем знакомым и соседям, с которыми сталкивалась на лестничной площадке, об этом недоразумении. Бывало, кому-то и по несколько раз. В особенности, той самой паре, что чисто документально, на бумаге, переехали ненадолго к ней. Часто забывая, что те приписанные к ней «халявщики» были они же сами.
Но в то утро, приглядевшись внимательно и всё пересчитав несколько раз, ошибок Настасья Андреевна не выявила. Вот только всё её нутро говорило: что-то было не так.
Она бросила дело с квитанциями и пошла в соседнюю комнату.
Телевизор вещал на всю гостиную. С экрана мужчина в деловом костюме показывал на карту, приводя какие-то аргументы с самым серьёзным видом.
Здесь старушка уже успела навести порядок, так что заняться ей было особо нечем. Точнее, не было какого-то особого дела, куда бы она направила всё своё внимание. Тогда Настасья Андреевна подошла к окну, отдернула занавеску и принялась щупать почву в горшках своих гераний. И там всё было в порядке. Судя по пропитанной влагой почве, поливались цветы недавно. Да и судя по их ухоженному виду, всё с ними было преотлично.
Но что-то явно было не так! Сердце, которое она сама же и растревожила, о чём-то ей подсказывало.
И тут, желая найти утешение в недавней радости, уцепиться как за спасательный круг, Настасья Андреевна посмотрела на свои наручные часы.
Последнее время зрение играло с ней всякие шутки. То она хорошо видела, то не очень. Поэтому не смогла сразу понять, двигались ли стрелки. Должны! Они должны двигаться!
Приложила к уху, но и тут могли быть недоразумения, уж она точно знала. Вот только никаких тиканий расслышать старушка не смогла.
Тогда она схватила пульт со столика, в сердцах выключила телевизор и снова вслушалась в механизм наручных часов.
Тишина.
Настасье Андреевне сделалось дурно, и чтобы не упасть прямо посреди гостиной, плюхнулась на диван, прямо в подушки. Точнёхонько в тот самый угол, где почтенный Семён зализывал свою старость.
С этого момента и началось грандиозное отчитывание кота, благодаря чему, пусть и ненадолго, старушка забыла про часы, которые вдруг остановились.
Какими только словами она не бранила кота! Она перепугалась на смерть, когда Семён, отчаявшись выбраться из-под хозяйских телес, вцепился в самые мягкие места когтями и, на всякий случай, но лишь от отчаяния, укусил. А уже после, соскочив с дивана, едва понимая, что же произошло, метнулся как можно скорее в кухню. Потому как за ним летел тапок, что старушка стащила с ноги и метнула в сторону выхода.
Настасью Андреевну как прорвало, отчего она даже забыла причину своей внезапной слабости. Да, коту тут же припомнилось всё и даже кое-чего приписалось. Когда же брань иссякла, старушка нацепила очки и осмотрелась, и только потом села на диван. Ей нужно было подумать.
На словах ей дали гарантию сроком в неделю, но часики протикали едва ли сутки.
Денег не взяли.
Имеет ли место быть хоть какой-то претензии? Настасья Андреевна всё никак не могла решить образовавшийся в голове ребус, положив ладонь на часы. Да и что это был за ремонт такой? Спросила себя старушка, будто только что по-настоящему проснулась. Что это вообще такое было?
Мысленно она перенеслась во вчерашний день, когда дивилась непонятно откуда взявшейся мастерской (теперь она ещё больше была уверена, что её там быть не должно!). Вспомнила, как ей не понравилось внутри, и уже потом до неё дошло, что чинили её часы каким-то сомнительным образом, с применением молотка и, возможно, наковальни!
От этой мысли она будто потеряла связь с реальностью. Да, она по-прежнему находилась в своей гостиной, где всё было, как и раньше, но… что-то было не так. Настасья Андреевна будто взглядом стала проводить своего рода инвентаризацию. Телевизор на тумбе, шкаф-купе, окна за занавесками, мягкий диван прямо под ней (с этими мыслями она потрогала покрывало и испытала какие-то новые чувства).
В какой-то момент она даже стала сомневаться в том, что вчера вообще ходила в ту странную мастерскую. Может, это всё ей приснилось или причудилось вовсе? А часы как были сломаны, так и сломанными и оставались. Настасье Андреевне сделалось страшно, неужели она начинает потихоньку терять разум? Она вдруг опомнилась, сколько ей лет, посмотрела на пусть ещё изящные, но сильно одрябшие кисти рук.
Вздохнула, пытаясь примириться с неизбежным. Что в ближайшее время (насколько ближайшее Настасья Андреевна, конечно, не хотела и думать) её жизнь сложится не самым радостным образом. А именно, закончится небольшим холмиком подле отца, матери и супруга.
В кухне что-то со звоном разбилось, а затем закричал и принялся шипеть её кот.
«Вот, – вздохнула про себя старушка, вспомнив про Семёна, которого после подобных размышлений стало ещё жальче, – ещё и коту досталось, а ведь он ни в чём не виноват!» Она громко, но как можно ласково позвала недавно отчитанного бедолагу и поднялась, кряхтя по-старушечьи, выбираясь из «кошачьей ямы». По пути к выходу из гостиной, в одном тапке, она подобрала второй, тут же ловко в него прыгнула ступнёй, и засеменила до кухни.
– Чёрт с ней с этой диетой, кот! Сейчас я положу тебе твоих любимых… – но чем конкретно она собиралась умасливать кота, Настасья Андреевна так и не договорила.
Она даже не успела дойти до кухни, застыв в коридоре с поджатыми руками у груди, будто сейчас с ней случится сердечный приступ.
Семёна она не видела, а только слышала его сдавленные урчания и шипения. Однако теперь она понимала, почему кот так кричал и почему никак не успокоится. Её взору представилось другое, то, что никак не укладывалось ни в одну из картин её мира. От чего просторный и в меру освещённый коридор вдруг стал мрачным и узким, а стены словно надвигались на неё с двух сторон.
На кухонном столе, аккурат на тех самых бумажках из ЖКХ, сидела огромных размеров чёрная кошка и сверлила её своими зелёными глазами. Длинный тяжёлый хвост свисал со стола и нервно дёргался из стороны в сторону. На полу лежала пополам расколотая любимая чашка.
Позади той самой кошки, которой ну никак не должно быть здесь, в окне можно было увидеть, как работала стройка, как перемещался кран. Настасья Андреевна слышала где-то над собой всё то же громкое тиканье часов. Но слышала и другое: испуганное шипение и какие-то утробные звуки, что издавал её кот, вжавшись где-то, судя по звукам, под мойку. Видела огромную кошку, которая, как чёрное пятно, закрывала от неё дневной свет от окна.
Что делать в такой ситуации, старушка, даже ввиду её богатого жизненного опыта, не знала. То есть, сама жизнь (или же разыгравшаяся фантазия) подкинула ей очередной ребус, перегрузив и без того усыхающий мозг. Поэтому она закатила глаза, схватилась за стену и, обмякнув, упала на пол, окончательно лишившись чувств.
Тем временем кошка глянула в сторону, где продолжал шипеть кот, ухмыльнулась, а затем грациозно спрыгнула со стола. Теперь она стала размером с самую обычную кошку. На мягких лапах грациозная тварь дошла до лежащей на полу старушки, нюхнула тапочек, а потом мягко прыгнула на неё. С той манерой, что делают обычно все коты, желая поласкаться и понежиться на своём хозяине.
Добравшись до груди, кошка громко замурчала и принялась топтать Настасью Андреевну, мягко впиваясь когтями в её впалую грудь. Кошка хоть и, явно, получала от этого всего невероятное удовольствие, распустив длинные усищи и продолжая громко и утробно мурчать. Но с другой стороны, это было частью некого ритуала, а не банальные инстинкты.
Насытившись, кошка разлеглась на груди у старушки и вытянула длинные лапы до самой её шеи. Зевнула, обнажив острые зубы, прикрыла глаза и на том упокоилась. Настасья Андреевна всхрапнула, а рот её разомкнулся, как это обычно бывает, когда та погружается в глубокий и продолжительный сон.
Кошка же, будто того и дожидаясь, на миг приоткрыла один глаз, глянула в сторону окна, откуда лился дневной свет. Собранные жалюзи тут же с шуршанием упали, а свет, что ещё лился сквозь их щели, тут же померк.
Реальность угасала с воплями Семёна, который, хоть и не успокоился, но становился всё тише и отдалённее.
Когда же кошка открыла глаза, она обнаружила себя в высокой траве и даже порадовалась, что её перенесло туда, где тепло и полно сочной зелёной травы. Она приподнялась на лапах и потянулась с той грациозностью и лёгкостью, на какую способны только представители кошачьих.
Она тряхнула головой и, высунув любопытный нос из кустов, принюхалась. Её довольная мордочка тут же сделалась капризной. Она увидела кресты и надгробья за разномастными оградками, что спорили между собой своими убранствами.
Отряхнув уже со всего своего тельца влагу травы, кошка вышла на узенькую тропинку и осторожно проследовала, прислушиваясь к голосу собственной интуиции. То есть, совершенно не понимая, куда ей идти.
Завидь такую чёрную красоту на кладбище, слишком суеверный – перекрестился. А любитель кошачьих точно бы потянулся, чтобы приласкать такую беззаботную оторву. Но поблизости никого не было, так что кошка быстро засеменила на своих тонких лапках, трубой подняв изящный хвост.
Кладбище «спало» в своём обычном сне. Разве что ветер, что качал траву, кустарники и деревья, немного тревожил покой этого места. Да и птицы, для которых, что кладбище, что парк, пели свои слишком радостные песни, даже не предполагая, что подобные нотки тут совсем неуместны.
Кошка же, навострив морду и прищуриваясь на солнце, беззаботно прогуливалась вдоль надгробий и крестов. Могилки то были вовсе не защищены оградками, то буквально находились в плену массивных ограждений. Встречались и памятники, где давно отбывшие на тот свет представали над ней камнем в натуральную величину. И даже попался небольшой склеп, в окружении бетонных горшков с розами.
Наконец, углубившись в ту часть кладбища, где стали встречаться более скромные и более старые могилы, кошка повела ухом. Она точно слышала, как кто-то всхлипывает, и вприпрыжку последовала на звук, который то прекращался, то выделялся более отчётливо. Однако ветер тут же подхватывал и уносил звук куда-то в сторону.
Всё же провидение и её кошачье чутьё не подвели, и вскоре она увидела горюющую женщину лет пятидесяти в скромном платье над одинокой могилой с покосившимся крестом. Женщина изо всех сил старалась не плакать, пряча всхлипы в кружевной белый платочек. Другой же рукой она крепко держалась за оградку побелевшими пальцами.
Так продолжалось какое-то время, чем вызывало невероятное любопытство у кошки. Её морда, с виду кошачья, стала на какое-то время походить больше на недоумённую человеческую. Стоило бы ей, конечно, обратиться в своё истинное обличье, чтобы перестать видеть этот мир снизу вверх. Вот только она могла быть замеченной, а посему рисковать не могла.
В какой-то момент, словно опомнившись, женщина тут же приосанилась, промакнула слёзы, как актриса, которой пора сходить со сцены. Огляделась по сторонам и ушла вверх по тропинке. Видимо, для того, чтобы исполнять какую-то другую роль на какой-то другой сцене.
Убедившись, что поблизости больше никого нет, кошка подбежала к могиле, над которой только что горько убивалась женщина, а затем проскользнула сквозь изгородь. Прыгнув на заросшую сорняками насыпь и, уставившись на крест, кошка фыркнула.
– Никаких тебе имён и дат, – сказала она и тут же вздрогнула, опомнившись, что кошкам не положено говорить. Но всё же недовольно заметила, – похоронили как пса!
Узнав всё, что ей было нужно, точнее, не узнав ничего, кошка быстро побежала следом за женщиной. Надеясь, что ей всё же удастся узнать чуть больше, влекомая чистейшим любопытством, она семенила по тропинке.
Заслышав голоса, кошка замедлилась и сошла в траву, двинувшись на перерез, сквозь оградки, могилки, пробегая под скамейками и столами с уродливыми ножками. И, наконец, добралась до места, где собралась небольшая женская компания.
Подле уже знакомой женщины стояла так похожая на неё и Настасья Андреевна. Только вот здесь она предстала перед нами в молодых и куда привлекательных годах. Здесь были и другие женщины, возрастом куда старше, но в их лицах угадывались похожие черты. Родственники, одним словом, что пришли навестить покойного.
Кошка подошла как можно ближе. Так близко, чтобы можно было понять, насколько свежа могила и можно было прочитать надпись на табличке. Что-то подсказывало кошке, что конкретно в этом случае она уж точно должна быть. Как и фотография, хотя она не представляла, какой от этого мог быть толк. Но всё же.
Да, могила была свежа, может, прошёл месяц или около того. По крайней мере, свежее той, около которой натурально и по-настоящему лила слёзы, судя по всему, мать Настасьи Андреевны. Здесь же она играла роль собранной и невозмутимой женщины.
– Когда обещал приехать Игорь? – бросив взгляд на Настасью, спросила женщина.
– Нам с ним редко дают говорить, но я думаю, около месяца.
Женщина, кажется, удовлетворилась ответом и тут же выскользнула из-под руки дочери, которую она держала скорее дежурно. Затем присоединилась к другим своим родственницам, оставив дочь пребывать в своих мыслях. Та отошла назад, присела на скамейку и опустила глаза, теребя измятый платок.
Кошка, чьё любопытство ни на секунду её не отпускало, как можно ближе подобралась к могиле. На неё смотрел статный мужчина с суровым лицом и косым пробором. Под круглой фотографией значилось имя «**** Андрей Андреевич». Ниже дата рождения и смерти.
Кое-какие догадки у кошки всё же образовались, но всё равно информации было недостаточно.
Тогда, рискуя рассыпать и без того хрупкий сон старушки, кошка решилась на отчаянную меру, а именно вышла к молодой версии Настасьи Андреевны и стала тереться о её ноги. Та сначала испугалась, вздрогнув всем телом, а после, не в силах противостоять этой ласковости, наклонилась к животному, чтобы ответить ей тем же. Кошка изогнулась, не желая даваться в руки. Отбежала чуть в сторону и обернулась на Настасью призывно.
Настасья робко глянула на мать, которая о чём-то увлечённо болтала с другими женщинами, а после посмотрела на кошку, которая всем видом показывала, что хочет, чтобы та последовала за ней. Но что-то было ещё в этой кошке, а что конкретно Настасья никак не могла понять. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как пойти и узнать, чего же хочет от неё непонятно откуда возникшее здесь, на кладбище, животное. Совершенно не предполагая и не осознавая, что телом она вовсе не здесь, в этом летнем, пусть и полном печали, дне. Что её тело покоится на холодном полу, а она сама издаёт на всю квартиру трубные звуки. А на груди её чёрным пятном лежит свернувшаяся клубком кошка, перед которой была поставлена самая сложная задача. И от решения её зависела если не жизнь, то существование двух мужчин, которые по неизвестной причине решили срастись в одно тело.
– Никаких зацепок, – пробормотал Антон Сергеевич, просматривая заметки в смартфоне, откинувшись на спинку кожаного кресла. На офисном столе стоял компьютер старой модели с потухшим экраном, в котором, как в кривом чёрном зеркале, отражалось полное, как Луна, лицо то ли менеджера, то ли врача, и всё медицинское убранство помещения.
Антон Сергеевич, как ему и было положено, облачился в белый халат. Его примеру последовал и Илья Петрович. Правда, на худощавом парне если ещё нормально смотрелся халат, то стетоскоп выглядел, как хомут на еле живой кляче. Тот сидел напротив и попивал горький и порядком надоевший ему кофе из заляпанной кружки с надписью «Это кружка доктора». Электронные часы под потолком зелёными цифрами показывали 21:15.
– Ничего необычного в истории Настасьи Андреевны я не отследил. По крайней мере, из той информации, что у нас есть.
– Но тем не менее, наши господа продолжают срастаться, и непонятно, почему это происходит, – отозвался Илья Петрович.
Повисла тишина, нарушаемая едва слышной работой всевозможных медицинских приборов и электроники, что издавала редкие писки.
– Родилась 21 мая в 19** году, – Антон Сергеевич решил начать с самого начала. – Отец – заводчанин, мать – учительница. Классика. Приехали сюда до рождения Настасьи Андреевны, из села Т****. Никаких особых жизненных трагедий и драм я не смог найти. Отучилась в местном педколледже на учителя русского и литературы. Вышла замуж в 18 лет и прожила с Игорем Семёновичем до самой его смерти. Детей не было. Сейчас на пенсии.
– Болезни? Травмы? – спросил сонный коллега и потянулся за медкартой, что за всю жизнь старушки уместилась в одну толстую тетрадь, и принялся листать.
– Ничего интересного. Так, ОРЗ, ОРВИ, жалобы на уши пару лет назад, и сейчас беспокоят спина и суставы. Исправно проходит диспансеризацию, можно сказать, здорова как бык, – ничего не понимал Антон Сергеевич.
И снова тишина. Только всполохи дыхания тех двоих на кушетке, за занавеской. «Братьев» хоть и ввели в искусственную кому, но это не остановило процесс, а лишь немного замедлило.
– Ты прав, у нас тут только отсутствие внутренней опоры, которая подкосила её на фоне её интрижки. Но она хорошо держалась, раз пошло осложнение на уши, – Илья Петрович совсем «сдался». Кофе теряло свою силу, тут было необходимо что-то позабористее. Например, крепкий, восьмичасовой сон с дальнейшим и продолжительным отпуском.
– Неужели она вообще не испытывала чувство вины по поводу этого? Обычно это приводит к раку. Да и в тайне её интрижку сохранить не удалось. Болтали, наверно, будь здоров! Оттого и случилось осложнение на уши, всё логично.
– Да, бог сплетен был, наверняка, рад такому подношению. Тем более, в те времена…
– Тут бы, по-хорошему, залезть к ней в голову, но я так и не нашёл какого-то чудного прибора, который позволил бы нам это сделать…
– Согласись, что это было бы слишком хорошо, да и потом лишило бы все наши дела того интереса, с которым нам то и дело приходится чинить судьбы, а то и жизни наших подопечных… – начал было рассуждать вслух Илья Петрович, уже кулаком пытаясь прикрыть разрывавшийся от зевания рот.
Но вдруг осёкся и принялся обыскивать шкафчики под столом, а после замер, уставившись красными глазами на маленький холодильник, словно пытаясь его просканировать.
Антон Сергеевич знал этот взгляд, который хоть и был предзнаменованием того, что в скором времени у них получится разгадать загадку. Вот только ничего хорошего не сулил. Другими словами, Илье Петровичу в голову пришла некая сумасшедшая идея, которая либо кончится очень плохо, либо увенчается успехом.
Худощавый парниша посмотрел на часы под потолком, чего-то прикинул в уме, а после, ничего особо не сообщая коллеге, сбросил халат со стетоскопом и бросился к выходу.
Антон Сергеевич даже не стал того окликать. По опыту знал, что это совершенно бесполезное сотрясание воздуха, так как его друг всё равно ничего не ответит. И не потому что тот был снобом или не хотел раньше времени обнадёживать коллегу. На деле всё было куда проще: Илья Петрович полностью и с азартом уходил в свои мысли, боясь потерять связь с любой из них, даже самой бредовой. Хотя, Антон Сергеевич немного догадывался, учитывая специфику дела и той трудности, с которой им пришлось столкнуться. А если его догадки подтверждались, то Антон Петрович заранее не ждал ничего хорошего. Ему оставалось только одно: просто ждать, присматривая за двумя голубчиками и не дать тем, по возможности, превратиться в одного человека. Ведь дело было даже не в деньгах и даже не в простом человеческом сострадании.
Неудачи в их деле – чреваты ужасными последствиями. О которых менеджер, он же мастер, он же врач старался не думать, так как страх провала всегда порождает серию неудачно принятых решений. Что и приводит тебя в точку, где все твои страхи воплощаются в реальность. Вот только чаще всего в самой извращённой форме.
Так что, Антон Сергеевич сделал свой выбор: он расслабился, сдавшись заранее всем возможным негативным последствиям, а затем разбудил мышью компьютер и принялся раскладывать пасьянс-косынку.