Часть I

1

Дверь открылась.

20 июня 1271 года студент Майлз Грайвер вышел из здания архива, держа под мышкой тонкую тетрадь, лишь часть крупного трактата, который он переписывал уже несколько месяцев. Солнце припекало. От духоты помещения, камиза под тонкой курткой насквозь пропиталась потом. Легкий порыв теплого ветра всколыхнул прядь волос и иссушил влажный лоб. Юноша поправил рукава куртки и аккуратно разгладил края тетради. Едва он спрятал свою ношу под одеждой, как скверного вида попрошайка подскочил вплотную к Грайверу и принялся трясти прогнившей ладонью перед самым его лицом. Морщась от вони бродяги, Майлз попятился и прикрыл глаза. Воспользовавшись этим, нищий с еще большим напором наскочил на студента, почти прижав его к шершавой стене и лишив возможности свободно двигаться. Проведя пару мгновений в замешательстве, юноша вовремя опомнился. Опустив глаза, он увидел костлявые черные пальцы, которые словно лапки паука бегали и ощупывали пояс. В порыве бурлящего гнева, Грайвер сжал кулак и резким движением предплечья, оттолкнул от себя вора. Тот подался назад, на миг утратил опору под ногами и бесформенной массой плюхнулся на булыжник дороги, раскинув в разные стороны конечности. Никого из тех, кто проходил мимо не привлекло произошедшее секундой ранее. С невозмутимым видом люди обходили лежащее тело, а иногда, не замечая его, наступали на запястье или спотыкались о голову. Чертыхаясь, они кривили лица и уходили, не сбавляя шага.

Стряхнув приставшую к куртке пыль, Майлз постоял над попрошайкой и увидел, что тот едва заметно кряхтит. Юноша шмыгнул носом и, переступив через разбросанные ноги, направился вдоль улицы мимо сплошной стены фасадов.

Был полдень. Жаркий день. В городе школяров и студентов всегда шумно и весело. Всегда запах знаний, смешиваясь со смрадом попоек, кружил голову вновь прибывшим и заставлял странствующих школяров задерживаться подольше. Всегда стычки между горожанами и учащимися заканчивались плачевно для обеих сторон конфликта, и виновны тогда были все без исключения. Таковы законы и реалии города-университета. Жить ими приходилось в независимости от желания и статуса.

Ими жил виконт Майлз Грайвер, потомственный дворянин и наследник замка в небольшом графстве на краю королевства. Замка, куда он грезил вернуться с самых первых дней появления в Оксфорде. Ему часто виделись сны. В них знакомые с детства стены и горячо любимые лица нагоняли воспоминания и тоску, с которой юноша не мог бороться. Он отчетливо помнил день, когда покинул родовое гнездо. Мать тогда утирала глаза расшитым цветами платком, отец с прищуром и поджатыми губами смотрел на готовую повозку. Кто-то улыбался, кто-то всем видом выражал безразличие. Повар, по своему обыкновению, ссутулившись, стоял в теньке и с приоткрытым ртом таращился на собравшихся. В тот день солнце светило необычайно ярко и утомляюще. Гнедой мерин топтался на месте, недовольно фыркая, мотая головой и взрывая копытом сухую землю. Рябой конюх со злобой поглядывал на него, но сам от жары не переставал чесать сальные волосы и пыхтеть под нос ругательства.

Майлз ненавидел тот день. Он терпеть не мог тяжелый суконный плащ, подходивший для холодной зимней погоды, но который напялили на него в солнцепек. Он взрывался от мысли, что расстается с прекрасной и беззаботной жизнью, играми и сытной едой, шутками отца и лаской матери. Но больше всего его бесило тогдашнее эмоциональное одиночество.


Глазами ребенка смотрел Майлз на стоявших поодаль людей и понимал, что с его уходом, их жизнь ничуть не измениться. Они так и продолжат вставать по утрам, с легким сердцем проживать день и ложиться спать. Они будут стареть, покрываться морщинами и сединой, но делать это в спокойствии и умиротворении. Оставалось лишь молча завидовать им.

Толстый мужик жестом указал на повозку. Майлз залез на нее и устроился рядом со своим тюком. Мужик лениво сел за вожжи и хлестанул коня. Тот заржал, и телега с толчком тронулась, протяжно заскрипев осью. Юноша оглянулся и увидел, как родные люди начали расходиться по своим делам. Оставалась стоять только матушка, опустив голову и уткнувшись носом в тяжелый от слез платок. Седовласый старик подошел к ней и принялся что-то говорить, положив руку на плечо. В конце концов, они исчезли в дверях.

Все ушли. Остался только Майлз да напевающий неприличные песенки возничий. Высокие башни еще долго чернели на фоне голубого неба. Повозка свернула, и башни растворились, пронизанные ослепительным светом золотого диска.

Вид города пугал до дрожи в коленках и бешеного разгона сердца. Майлз думал, что все взгляды были обращены к нему, отчего он прятал глаза и зарывался поглубже в обмякший с одного края тюк. Здесь было слишком шумно и многолюдно. В лице каждого прохожего юнец видел агрессию и неприязнь. Каждый выглядел как законченный мерзавец и подлец. В их глазах не было доброты, а рты постоянно кривились от ухмылок и смешков. У ворот стражники с алебардами отгоняли нищих, рассчитывающих поживиться у приезжих. Попрошайки хватались за телеги и хрипло стонали, некоторые пытались остановить лошадей, бросаясь под копыта. Люди в броне бесцеремонно стаскивали их, бросали в дорожную грязь, а точнее, в то болото, что разливалось под колесами. Вездесущий шум раскалывал голову. Со всех сторон раздавались брань и проклятья, и невозможно было разобрать, кто являлся их источником.

Проехав глубже по улицам, Майлз мог позволить ушам немного отдохнуть. Здесь он отметил намного более спокойную жизнь, не вызывающую резкого внутреннего отторжения, в отличие, от въезда в город. Повозка остановилась около двухэтажного паба с высокой крышей, и возничий приказал юноше вылезать. Майлз выволок свой помятый тюк и взгромоздил его на спину. Мужик не обмолвившись и словом с пассажиром, пошел вдоль улицы, резво размахивая правой рукой. Привязанный к столбу конь вопросительно посмотрел ему вслед и недовольно фыркнул.

Это была очень тесная комната, устланная старой соломой. В ней собралось несколько десятков людей, возраста примерно, как Майлз. Каждый из них или сидел на полном мешке или держал его рядом с собой. Юноша с облегчением бросил на пол тюк и одной рукой оперся на него. В комнате под самым потолком была настежь открыта форточка, через которую поступал живительный воздух. На подступах к ней сидели утомленные мальчуганы, запрокинув головы и открыв рты. Подобраться к забаррикадированному мешками и тюками источнику свежести было невозможно, поэтому Майлз довольствовался одним видом светлого неба и обрывком розового облака.

− Бывай, − бросил пузатый мужик и вышел из комнаты.

Если бы Майлз чуть раньше понял ситуацию, то, не раздумывая бросился бы за возничим и ни за что не отпустил бы того, не позволил ему так просто уйти. Но как бы ни так. Все произошло слишком быстро. Юноша рванулся к открытой двери, с надеждой высунулся, но увидел лишь бредущих в его сторону груженых сверстников.

Прошло тринадцать лет. Проучившись на обязательном артистическом факультете, который давал знания таких наук как грамматика, диалектика, риторика, арифметика, геометрия, музыка и астрономия, Майлз поступил на юридический факультет. До завершения обучения оставалось всего два месяца. Это и радовало и пугало одновременно. Привыкнув к тяжелой и неутихаемой студенческой жизни, Грайвер совсем не помнил ту, которая благоухала в стенах любимого замка. Все, что осталось от былых времен это стойкое убеждение в необходимости вернуться домой.


Светловолосая девочка в розовом платьице продавала цветы. Майлз купил букет бархатистых синих фиалок и быстрым шагом направился к небольшому трактиру. Над входом на двух железных кольцах висела вывеска. Выцветшей бежевой краской на ней было намазано «Ржавая пика», а под надписью красовались два нарисованных треугольника, составляющих подобие наконечника копья. Не успел юноша поднести свободную руку к двери, как она с грохотом распахнулась, и из полутемного помещения вывалилось небритое и хмельное нечто. Это нечто, наклонив корпус под невообразимым углом, перебирало толстыми ногами в разодранных на левом колене портках. Майлз едва успел отскочить в сторону и спастись от прямого столкновения с человеком–тараном. Просеменив еще несколько метров, нечто повалилось на желеобразный живот и принялось лениво перебирать руками, протаскивая свою тушу по голой земле. Грайвер скользнул в открытую дверь и с головой погрузился в атмосферу вечного праздника. С порога воняло пивом и мочой. Перебранки, хрюканье, то и дело раздававшийся надрывистый хохот заполняли мрачное помещение «Ржавой пики». К кирпичным столбам крепились подсвечники с длинными застывшими нитями свечного сала. Свет от свечей вырисовывал дугообразные спины и округлые головы посетителей. Майлз окинул быстрым взглядом комнату и убедился, что все столы до единого были заняты. Шаркающей походкой он подошел к стойке трактирщика, где пузатый хозяин заведения натирал дубовое покрытие куском сукна. Над самой головой мужчины раскинулись косы чеснока и пучки сушеных трав.

− Чего подать? – низким голосом спросил кудрявый трактирщик, не поднимая глаз.

− Пива, – коротко ответил юноша и обратил взор на неприметную фигурку, скрючившуюся чуть правее от хозяина, у бочек.

Фигурка ловким движением подцепила деревянную кружку и наполнила ее пенной жидкостью, после чего встала, выпрямилась и расплылась в широкой улыбке. Майлз ответил тем же. Девушка в светло–сером чепце поставила полную кружку на стойку и вытерла руки о фартук. Еще одно бурое пятно осталось на нем. Трактирщик, видя радостные улыбки молодых людей, потянул ртом спертый воздух и слегка повернул голову.

− Сильвия, сходи вынеси собакам кости, а заодно ополосни кружки. Пару минут тебе, − хозяин помолчал, после чего тихо добавил, − работы много.

Худощавая девушка вытащила наполовину пустое ведро с костями и собрала из-под стойки четыре кружки. Держа ведро в одной руке, а кружки в другой, она медленным шагом скрылась в подсобном помещении.

− Чего встал? – бросил кудрявый трактирщик и махнул пальцами в сторону подсобки, − время уходит же.

Майлз схватил свою полную кружку и по пути расплескав пену, поспешил за вышедшей из комнаты.

На заднем дворе девушка вываливала кости собакам. Два барбоса: печеночного окраса и палевого кружили вокруг кормилицы и нетерпеливо высовывали широкие языки. Опустошенное ведро она поставила у самых ног юноши.

− Брось эти кружки.

− Да как же, а потом хозяин меня без харчей оставит.

− Брось, говорю.

Майлз вынул из-за спины левую руку. Синие пятнышки вспыхнули в карих глазах. Девушка остолбенела, продолжая держать ослабшей рукой четыре кружки.

− Привет, Сильвия. Давно не виделись.

− Давно, Майлз.

Кружки бесшумно покатились по высушенной солнцем земле. Хруст костей приглушал птичьи трели.

− Фиалки, твои любимые, − юноша протянул букет.

− Я, было, подумала, что ты забыл меня или уехал.

Сильвия взяла нежными руками цветы и прижала их к груди.

− Никогда не говори так. Даже если бы я лежал при смерти, то непременно послал бы тебе весточку.

− Тогда почему ты не приходил почти полгода? Где ты пропадал так долго? Или только смерть достойный повод для напоминания о себе?

Слезинка заблестела у краешка глаза.

− Это сложно объяснить, может, присядем?

Майлз указал на скамейку в тени выпирающей части крыши. Девушка сняла с головы чепец, обнажив темные волосы, собранные в пучок. Оба молчали в нерешительности.

− Там, в трактире, ты улыбнулась, − нарушил гнетущую тишину юноша.

− Потому что я обрадовалась. Увидела тебя, хотя, наверное, стоило обозлиться. В конце концов, это часть моей работы – улыбаться посетителям.

− Но ты-то сразу признала не простого посетителя.

− А что с того? Будь ты хоть моим покойным батюшкой, я бы улыбнулась. Зачем привязываться к простым вещам. Эмоции быстрее разума и в тот момент эта истина подтвердилась.

− Прости, я собирался прийти, собирался много раз, но… не решался. Я много думал, боялся, попрекал себя за это, но боялся. И вот, все же смог перебороть страх. Наверное, эта разлука была нужна.

Девушка вздохнула и опустила глаза на цветы. Солнце припекало все сильнее. Собаки догрызли кости и мирно лежали у своих будок, не переставая смотреть на людей. Не было слышно ни звука из трактира, казалось, что он здесь и не стоял.

− В тот самый день, ты сказал, что хочешь навсегда связать свою жизнь с моей, сказал, что это не пустые слова или опрометчивое решение. А потом исчез на полгода. О чем я должна была думать, Майлз?

− Я слабак. Я страшился снова посмотреть тебе в глаза, Сильвия.

− Но почему?

− Боялся, что сломаю тебе жизнь.

− Ты дурак, − вскрикнула девушка, − если ты подумал, что можешь сделать мне еще хуже, чем сейчас, то ты просто дурак.

− Видишь ли, все не так просто. Я – виконт, будущий граф. Мои родители не захотят видеть рядом со своим сыном дочь обедневшего сквайра, а тем более… мертвого.

− Ну да. Когда они узнают, что за мной нет и ржавого пенса приданого, то свалятся от удара. А потом я скажу, что сбежала из женского монастыря, где должна была учиться и работала в захудалом трактире, мыла кружки и выносила помои. Как по мне, неплохая невеста для графа. Зачем ты вообще говорил те слова?

− А знаешь, плевать на их мнение. Пусть хоть испепелят меня своим гневом и выгонят прочь. К черту это, к черту… замок, к черту титулы.

− Нет, − тихо прервала его Сильвия, − не порть себе жизнь ради никчемной служанки. Мне тяжело думать о себе, как о причине возможных бед. Лучше нам больше не видеться.

Девушка поднесла чепец к намокшим ресницам.

− Так будет лучше, − добавила она.

Сильвия встала, надела обратно чепец и, оставив цветы на скамейке, принялась собирать кружки. В большом корыте на ножках с мутной мыльной водой она зачерпывала ими воду и сливала обратно. Майлз подошел к корыту и взял из рук девушки одну из кружек, после чего начал повторять манипуляции по полосканию сосудов. На задний двор выбежал трактирщик.

− Сильвия! Сколько можно копаться? Сейчас каменщики на обед придут. Самое жаркое время начинается, а ты попусту прохлаждаешься.

− Уже иду, − угрюмо ответила девушка и встрянула кружкой, избавляясь от воды.

Трактирщик ушел.

− Я еще вернусь, − сказал Майлз и провел пальцем по шершавой мыльной древесине, − и заберу тебя отсюда, лесная нимфа.

− Лесные нимфы не драят полы и не разносят выпивку, − едва заметно улыбнулась Сильвия.

− Я приду в самое жаркое время, когда каменщики заходят на обед. Приду с самым огромным букетом фиалок! Скуплю все фиалки в городе, а что не смогу купить – украду. И на глазах всех посетителей заберу тебя из этого поганого места. Мы уедем в замок и будем жить в нем, как и мечтали, лучше всех королей и королев. Вот только закончу учебу и обязательно вернусь.

− Тогда я буду ждать, виконт Майлз Грайвер. Ты не притронулся к пиву.

− Ненавижу пиво.


2


Майлз полусидел на набитом соломой матрице и, закинув руку за голову, упершись спиной в стену, думал. Крошечная комнатушка, которую он снимал для жилья, больше походила на кладовую с квадратным полуметровым окном. Это окно невозможно было ни открыть, ни хотя бы протереть от плотно забившихся в трещины пыли и грязи. Даже не вытягиваясь во всю свою длину, Грайвер почти доставал ногами до пустого проема без всякого подобия двери. Пол был деревянный, сучковатый, вечно грязный и в некоторых местах ужасно скрипучий. Здесь юноша жил с момента приезда в город.

Было около четырех часов утра. Матовое окно окрасилось в синий цвет, предвещая скорый восход.

Душу грызло скверное чувство вины и недосказанности. Разве мог Майлз допустить хотя бы мысли, что Сильвия больше не желает его видеть, вопреки своим словам? Она так легко была готова распрощаться, что в один момент сердце юноши больно вздрогнуло, разослав по телу волну огненной крови. Ее слова были обдуманными, хоть и скрытыми за неуверенностью. В них чувствовалась неприязнь.

«А может и правду я ей не нужен. Лишь тягощу своей никчемной компанией».

Под руку попал маленький камушек, который Грайвер с силой запустил в стену. Отвернув голову, юноша видел перед собой баночку с чернилами, два листа бумаги и переписываемую тетрадь из архива. Отвернув голову в другую сторону, он видел светлеющее окно.

От бессилия он с трудом поднялся с матраца, откинул в сторону куртку, служившую одеялом, и выцарапал одну из половиц. На небольшой глубине лежал тканевый мешочек. Майлз отсчитал пять пенсов и вернул половицу на место. Встряхнув куртку и накинув ее на ходу, юноша вышел из комнаты. К его счастью хозяин дома уже проснулся и отпирал входную дверь щербатым ключом.

− Сходи на рынок и принеси мяса, − строгим голосом сказал мужчина, протягивая несколько потемневших монет, − вечером не забудь про дрова. Как освободишься, колодец будет ждать тебя.

Хозяин дома пнул одно из стоявших у двери ведер и, прокашлявшись, ушел в темную комнату, откуда вышел. Майлз не был зол, хотя при обычных обстоятельствах непременно бросил бы в след пару гневных реплик.

Ночью шел дождь. Застывшие в выбоинах лужи мутной воды раскинулись по всей улице. Никого вокруг не было. Поднеся сжатую в кулак ладонь к лицу, Майлз разжал ее и обнаружил потемневшие кружочки монет. Искривив губы и широко раскрыв глаза, он швырнул кружочки в лужу, как чуть раньше поступил с камешком. Монеты булькнули в зеленой воде, по которой еще долго ходили кольца и рябь.


В пабе было непривычно пусто. Зевающий кабаноподобный мужик, склонив голову над стойкой, пересчитывал пальцы. В просторном полутемном помещении чернел всего один силуэт. Майлз узнал его по всклокоченным на затылке черным волосам и помятом кожаном воротнике.

− Габриэль! – окликнул юноша сидящего.

Тень повернулась на табурете и исподлобья посмотрела на того, кто только что вошел.

− Привет, Майлз, − угрюмо отозвалась тень.

Юноша сел рядом со своим университетским другом, взглянул на пустой кубок и глиняный кувшин.

− Отчего пьешь? – ненавязчиво спросил Грайвер.

Габриэль молча достал из внутреннего кармана помятую бумажку, сложенную пополам и положил перед собой на стол.

− Это письмо от отца. Вчера вечером получил. Пишет, что разорился и потерял дело.

Силуэт ткнул пальцем в сухой кубок и опрокинул его.

− Работа нотариуса прибыльна и благородна, − протянул Грайвер.

− Но, тем не менее, не свободная от влиятельных конкурентов… да это ерунда, Майлз. Контору-то он закрыл еще давно, как только почуял усиливающуюся вонь. Денег сберег на тот момент немало и поэтому решил вложить их в солеварение. Очевидно, что прогореть на соли просто невозможно, однако на деле оказывается вполне реально. Вот же холера. Тот купец, как получил деньги, так сразу пропил и проиграл все до последнего пенни. Отец пришел к нему разбираться, а он со свиньями в грязи барахтается весь избитый и смердящий. Ясное дело, деньги ушли безвозвратно. Семья на мели.

− А ты какого черта тут сидишь и глушишь водку?

− Да я не пил, просто здесь гонца нашел с письмом. Отдыхал он. А так я ни капли…

− Ладно, пошли отсюда. Мне хотелось бы проконсультироваться с тобой в одном очень важном и сложном вопросе.

Габриэль заметно повеселел, провел пальцами вдоль темных волос и встал.

− Мир тебе, хозяин, − выкрикнул он.

− Э, паскуда, а платить?

− Что платить, я не пил.

− А ну иди сюда!

Хозяин схватил кочергу и ломанулся на единственных посетителей. Габриэль дернул за рукав Майлза и побежал к выходу. Юноши вылетели из паба, выбив плечом дверь. На столе остался пустой кожаный кубок, глиняный кувшин и серебряная монета.


− Понимаю, что проблема глупая, но поступить хочу правильно.

− Правильно для кого? – строго поставил вопрос Габриэль.

− Для всех, но для нее в первую очередь.

Оба друга сидели на каменном подоконнике у витражного стрельчатого окна. Габриэль одной ногой болтал в воздухе, а другую поставил на поверхность и сложил на ней в замок руки. Майлз сквозь стеклышки окна просматривал ухоженную зеленую площадку. Мимо прошли две студентки с пустыми цветочными горшками, кокетливо улыбаясь Габриэлю. Тот проводил их ледяным взглядом и почесал у основания нос.

− Каким образом ты собрался ей навредить? Вбил в голову какую-то наиглупейшую мысль и теперь терзаешься ей. Так вот, Майлз, выкинь эту мысль к чертовой матери! У вас там любовь и все такое. Хватай эту свою Сильвию и вези домой не раздумывая.

− Боюсь, ей будет тяжело свыкнуться с тамошней жизнью, порядками. Да и что семья скажет?

− Семья… о боги. Твой отец – зажиточный банкир. Он будет только рад, что его сынка нашел себя невесту, да к тому же работящую, а не из этих дрянных аристократов. Говорю тебе, нет тут проблем.

Оба молчали. Майлз, щурясь, высматривал пожухлые травинки.

− А знаешь что, все дело в твоем происхождении. Ишь нашлась царевна! Да если ты был бы каким графом или бароном, она при первой встрече бросилась бы в ноги и умоляла взять ее в жены. Уж поверь мне. А так, думает, что найдутся кандидаты получше: побогаче породой да кошельком.

− Пожалуйста, не говори так, − тихим голосом прервал друга Майлз, − Сильвия точно не из таких, о ком ты говоришь.

− А ты почем уверен, банкира сын? – язвительно бормотал Габриэль.

− Знаю.

Повисла минутная тишина.

− Ну, ладно, занесло меня, прости. Конечно, бывают и исключения. Но, я же не просто так это говорю. На личном опыте проверено. Ухаживал я, значит, полтора года тому назад за одной девицей, Катериной звали. Вся из себя ладная: и наружностью приятна и мозги умом блистали. Так хорошо у нас все было, что и не верю уже. Понимаешь, сидели мы на крыше «Колеса фортуны», любовались рассветом. И молчали. В том молчании эмоций было больше, чем во всех придуманных в мире словах. Она сидела кротко, вытянув шейку и подставив ее ласковому теплому ветру. Тончайшие фарфоровые ручки мирно лежали на чашечках колен. Каждый вдох, ну что рождение нового существа – безмерно прекрасен. Воистину ангельское творение из их небесных кузниц. Так что ты думаешь! Замелькал как-то на горизонте баронет недобитый, сопляк. Тьфу. Баран, а не баронет! Только улыбнулся ей, помахал усаженным перстами копытом, так она обомлела и прямиком в его усадьбу, в хлев, значится его. А, зараза. Убил бы того гада, честное слово, зарубил бы на месте. Терпеть не могу всех этих голубокровых мерзей.

− Потише, Габриэль.

− Да, опять занесло. Не умею я себя контролировать. Ты если увидишь, что стал я загоняться, сразу бей по роже, того и остудишь пыл.

− В таком случае тебя выгонят за вечно синющее и отекшее лицо.

Оба рассмеялись.

− Не упускай ее, слышишь, − непривычно мягким голосом прошептал Габриэль, − век жалеть будешь. Вот что лучше скажи мне: ты собираешься на лекцию магистра Сакласа?

− Подумывал над этим. Да, определенно стоит сходить.

− Вот и отлично, расскажешь мне вечером все в деталях.

Майлз хотел было возразить, но не успел и слова вставить.

− После заката буду ждать тебя в таверне «Белая лошадь», посочувствуем моему отцу за кружкой – другой. Откажешь – обижусь. Все, пора бежать.


В просторной комнате небогатого дома, где проводилась лекция, собралось не так мало учеников, как ожидалось. Все они расселись полукругом на колени или пустые мешки, не смея прервать магистра даже посторонней мыслей. Статный мужчина стоял перед импровизированным пюпитром и громко зачитывал строки переведенного с латыни текста. Лицо его было настолько сосредоточено, что аж глубокие морщины проступили на лбу.

− Любое зло берет свое начало из человека, в дальнейшем распространяясь в эфире. Зло не имеет определенной формы: это дым, это жидкость, это шар. Совершит ужасную ошибку тот, кто будет противостоять злу, пытаться одолеть его. Ударьте по шару, ударьте по злу, и оно распадется на два шара, на два равноценных зла. Разгоните дым, и очищенное место он вновь заполнит собой. Смолянистый черный шар невозможно одолеть. Соприкосновение со злом сулит от легкого загрязнения до необратимого поглощения им. Единственное средство борьбы, это изоляция, путем применения энергии противоположной. Но знайте, что для нейтрализации одного сгустка тьмы потребуются десятки, сотни и тысячи сгустков света. Свет разгоняет тьму, но она лишь расползается, ибо полностью уничтожить зло невозможно.

Зло жаждет завладеть душой, так как это питательная среда для взращивания потомства. На чистом поле паразитируют гнев, жестокость, лень, зависть. Обглоданное то, что было душой еще живо, но только не сам человек, его можно считать мертвым. Но лишь считать. Прошу вас не причислять смерть к проявлениям зла. Убийство – это зло, смерть же – неразлучная спутница жизни, к которой нужно относиться с почтением.

Отвечайте на зло добром, и тогда я смогу считать, что не напрасно создал вас.


Таверна «Белая лошадь» вечерами собирала контингент, состоящий, в основном, из законченных забулдыг и праздных студентов. Это было место неприятное, всегда грязное и неприбранное. За разбавленную выпивку и испорченную еду хозяин заламывал непомерно большие цены. Однако эта таверна была одним из немногих заведений в городе, где принимали школяров, оттого она и была популярна в особых кругах.

Майлз сел рядом с Габриэлем, попивающим пиво и пересчитывающим последние монеты.

− Пожалуйста, не просади все отцовские деньги, − кряхтя, опустился на табурет Грайвер, − отложи хоть сколько-нибудь на потом.

− Обязательно, дружище. Как поживает господин Саклас и мысли великих?

− Скверно. Философствования на тему природы зла плохо сказываются на мне. Слишком страшно чувствовать себя беззащитным.

− Оставь это проповедникам. Наши жизнь проста и в ней нет места обдумыванию каждого шага и его последствий. Вот, выпей.

Габриэль пододвинул к другу полную кружку. Тот нехотя присосался к пойлу и сделал несколько крепких глотков.

− Погляди-ка на этих павлинов.

Юноша указал на сидящих в углу хохочущих студентов, облаченных в цветастые одежды.

− Мерзкие, блаженные и самодовольные слюнтяи, − продолжал Габриэль, − благодаря их компании вечер безнадежно испорчен.

− Сейчас получишь в морду, − шутливо предупредил Майлз, но приятель воспринял слова всерьез.

− Я спокоен. Спокойнее Геклы.

Габриэль отвернулся и снес серебряную башенку из монет. Со стороны угла раздался громогласный возглас:

− Господа, господа, у меня родился сын! Милостивый государь, − обратился юноша с красивым лицом к лупоглазому хозяину таверны, − неси все свое лучшее пиво. Пейте, пока не полезет обратно! Всех угощаю.

Габриэль стукнул кулаком по столу и резко встал.

− Заткнись, Калеб Сайгон! Здесь отдыхают порядочные люди, а свою щедрость можешь засунуть куда подальше.

Радостный юноша опешил.

− Прошу не оскорблять новоиспеченного добротного папашу, − путаясь в словах, соскочил с места краснолицый пьяница, − навешу и не моргну.

Майлз попытался усадить разгоряченного друга, но тот отмахнулся.

− Решим проблему на месте, − отрезал аристократ Сайгон.

− Без гербов и почестей? – ядовито бросил Габриэль, − ваш брат подтереться самостоятельно не может, что уж говорить о «решении проблем».

− Пива тащи! – прикрикнул на хозяина другой захмелевший мужик.

− Что-то будет.

Внесли пять открытых бочонков. Черпак в мгновение ока наполнял кружки.

− Попрошу не выражаться, касательно нашего брата, сумасброд.

− Проси в другом месте, гнида.

Красивый юноша уверенным шагом направился к обидчику, снимая на ходу сюртук. Компания в углу со скрежетом табуретов встала и медленно вышагивала за ним, разминая суставы. Габриэль ехидно улыбался. Он подал сигнал своим приятелям за соседним столом, и те лихо опорожнив глиняные сосуды с водкой, похрипывая, принялись закатывать рукава.

Атмосфера нагнеталась.

Майлз предпринял последнюю попытку остановить словесную перепалку и пресечь возможный мордобой. Он бросился вперед и оказался между бранившимися сверстниками.

− Габриэль, вернись на место и приткни гузно! Сайгон, надевай сюртук и иди к сыну! Ты, уноси пиво!

Хозяин таверны вылупился и недоуменно открыл рот.

− С дороги, Майло, − отстранил его Габриэль, − все слишком далеко зашло, чтобы просто разойтись.

− Запятнавшему честь моего рода не может быть прощенья.

Грайвер с силой рванул плечо друга, но тот извернулся, наклонил корпус назад и не спеша замахнулся. Слишком медленно. Аристократ молниеносным ударом в скулу, на мгновение выбил из реальности противника. Габриэль пошатнулся, сделал шаг назад и встряхнул головой. Из порванной кожи побежала тонкая линия крови.

Все ждали.

Разъяренный, он выставил левую ногу, перенес на нее вес и, склонив голову, по ровной дуге ударил в висок. Помещение взорвалось яростным воплем. С грохотом упал стол. Звук разбитого кувшина звонко пронесся в наэлектризованном воздухе. Группа из угла перескочив через табуреты, ворвалась в образовавшееся месиво. Краснолицый швырнул пустой бочонок в Габриэля, но тот грациозно уклонился. Бочонок угодил в желтую стеганую спину, которая в следующую секунду уже служила половиком. В редких проплешинах боя можно было видеть, как толстощекий парень попытался схватить Габриэля за шею. Юноша в кожаной куртке пихнул нападающего, после чего грубо схватил его за губы, лопнувшие, словно перезревшая вишня.

Вопль боли заполнил таверну.

Выбежавший с ковшом хозяин, огрел им первого попавшегося баламута. Тот словно подкошенный повалился на пол, захватив с собой еще одного. Майлз вцепился в чей-то воротник и несильно тянул его. На голову дождем полилось пиво, затем метеоритом упала кружка.

Было темно. Майлз с трудом высматривал лица, то и дело, с облегчением замечая избитую физиономию Габриэля. Сайгона он не замечал. На шум в таверну вбежало еще несколько человек, тут же сцепившихся в беспощадной схватке. На полу неподвижно лежало шесть тел. Об них запинались еще стоявшие и едва не падающие от бессилия драчуны. Драка переросла в нечто большее, когда Габриэль достал из внутреннего кармана куртки неприметный кинжал. Майлз сразу заметил это и в ужасе выбил оружие из ослабшей от усталости руки друга. Кинжал с глухим звоном скрылся во всеобщем хаосе происходящего. Вдруг на челюсть Грайвера пришла тупая и резонирующая боль. Перед глазами замелькали темные точки и он сам того не осознавая, повалился на чей-то развалившийся по полу бок. Соскользнув, он еще открытыми глазами впился в мрачную стену. Беспомощно скребя пораженными судорогой пальцами по шершавой древесине, Майлз нащупал горячий лоб, лежавший поблизости. Сухожилия под кожей кисти расслабились. Пятка в потрескавшемся сапоге ненароком угодила ему в нос. На губы стек вкус железа.

Распахнулась дверь. Майлз понял это по характерному скрипу. В проходе появились солдаты. Они гулко ругались и перекрывали своими голосами звон в ушах. На грудь улеглась тяжесть. Все исчезло.


3


Солнце было уже высоко.

Майлз понял это сразу же, как только приоткрыл опухшие глаза. Благоухание медоносов обволакивало воздух. Этих растений не было и не могло быть в городе, отчего вставал непростой вопрос о текущем местонахождении. В щелки век, юноша видел ярко-голубое небо и пузырчатые облака, обрамленные сиреневой пенкой. Сферическое небо не имело краев. С трудом приподнявшись, Грайвер различил размытый силуэт Габриэля, повисшего на краю ушата. Он сделал попытку окрикнуть друга, но от резкого приступа бессилия рухнул обратно на траву.


Вечерело. Очнувшись во второй раз, Майлз приподнял только голову и увидел чуть дальше от себя множество маленьких домиков, принадлежащих фермерам. Он, по всей видимости, лежал на холмике, плотно заросшем свежей травой. Под спиной чувствовалась непривычная мягкость, хоть поясницу и сводили волнообразные судороги. Небо стало фиолетовым. Отвернув голову, юноша обнаружил лежащего вниз лицом товарища. Руки его были раскинуты в стороны, а кожаная куртка вся измазана жирной грязью. Благо коричневый цвет кожи неплохо маскировал это. Майлз изверг хрипящий звук, после чего тело рядом лениво перекатилось животом кверху. Глаза Габриэля били так широко раскрыты, что оголяли ветви багровых сосудов. Он дышал ровно, хотя казалось, вообще не дышал.

− Что за вечер, − протянул силуэт, − каждый день бы так.

− Заткнись, Габриэль, − выдавил Майлз, − что б я еще хоть раз с тобой выпить пошел.

− Да не волнуйся, не придется. Я все-таки просадил все деньги, хе-хе.

− Славненько! Вау, поздравляю. Отчего я почти не удивлен? – Грайвер скривился от боли в плече и замолчал.

− Да ерунда это все. Одну часть пропил, а другую уплатил в качестве штрафа за учинение погрома. Наконец-то тяжесть серебра не будет тянуть мой карман.

− Что ты там мямлишь? – злобно бросил Майлз.

− Говорю, что за вечер. Благодать же. Ты погляди только, какое небо красивое. Каждый день бы так любоваться.

− Ему бы только любоваться, а жить ты как намерен, Габриэль? На какие это шиши?

− Найду где-нибудь. Займу.

− Смерть свою найди.

−Да ладно тебе, двадцатилетний старик. Будь проще, не усложняй жизнь ни себе, ни мне.

Габриэль закинул руку за голову и улыбнулся.

− Как я ненавижу тебя. Если бы мог, то таких тумаков отвесил бы.

− Болит что-то?

− Все.

− Сильно?

− Сильнее не бывает.

− Хороший вечер, говорю! − веселясь, подтрунивал Габриэль, − на душе легко.

− Знаешь у кого на душе легко? У тунеядцев и дураков.

− Меня в список забыл внести.

Габриэль расхохотался.

− Прохвост, в этом весь ты. А что до вечера, то да, действительно хорош.

Майлз подполз чуть повыше и опрокинул голову на еще несмятую траву.

Вдалеке раздался женский крик и веселый щебет детворы. Назойливый комар попискивал у правого уха. Ветерок обдувал горячую щетинистую щеку. По указательному пальцу бежал заплутавший муравей. Теперь Майлз камень, пролежавший на этом месте много десятков лет. Камень, на который усаживались уставшие путники и раскладывали свои скромные пожитки. Камень, омываемый дождем и укрываемый снегом. Настоящий камень, дикий и живой. Не такой, из каких состояли стены и башни замка. Другой. Те камни вытесывали специально, подгоняли под размеры и укладывали на собратьев. Его же вытачивал ветер и время. Его сюда уложила сама природа и велела лежать крепко.


− Ты не задумывался, что будет после всего этого? После университетской жизни, после постоянных твоих попоек и мордобоев.

Габриэль прищурился, рассматривая темное облако с красным ободом.

− Задумывался, − коротко ответил он.

− Смешно, правда? Тринадцать лет вдруг закончатся через шесть недель.

− Тринадцать долгих лет, тяжелых.

− Но ведь таких привычных. Ты сможешь жить по-другому?

− Не знаю.

− А я смогу. Мне здесь плохо, в этой агрессивной среде. По правде говоря, хочется домой, к покою.

− Запаршивеешь в своем покое. Отдыхать рано. Я вот уеду отсюда сразу же, как смогу, но сделаю это по той причине, что мне тут тесно. Этот город бесперспективен и уныл, да и в половине пабов меня знают в лицо, отчего не наливают. Загляну в отцовское имение и рвану в столицу. Там подыщу подработок и со временем устроюсь. Может быть, открою свою контору или даже займусь торговлей.

− Лучше накопи на винокурню.

− Слишком хлопотно и убыточно при условии, что половина конечного продукта будет оседать у меня в желудке. А что до тебя. Какие планы имеются на ближайшее и не очень будущее?

− Добраться до дома и увидеть любимые лица.

− Жалкие планы, − отрезал Габриэль, − ну увидишь ты их и что же, все? В склеп?

− Брось это. Я описываю свои нынешние желания, а ты принимаешь их за нечто равное высшей цели жизни.

− В таком случае, что есть эта самая цель?

− Наверное, семья, − Майлз помолчал, − дом, потомство.

− Кошмар. Вот уж чего я никогда не стану делать, так это заводить семью. Вы с твоей барышней делайте, что вздумается, а меня заранее спишите со счетов.

− Что ты вообще говоришь? А дети, разве тебе нет до них дела?

− Эти розовые черви? Надеюсь, участь стать их кормильцем меня минует.

− Ну и к забвению тебе дорога. После смерти тела, мы живем в других людях – в своих потомках. Если же их нет, ты умрешь. В конце концов, ты не имеешь право прерывать на себе род. Только подумай, сколько сотен предков создавали нас. Это цепь, в которой мы служим лишь звеньями и наша первостепенная обязанность стать ее продолжателями.

− Не лезь ко мне с этими проповедями. Не я, так кто-нибудь другой наплодит новых людей. Дела мне нет не до каких цепей и прочей белиберды. Никакой благородностью тут и не пахнет, ибо все это вложено природой, а иначе бы все поисдохли.

− Дело вовсе не в природе, Габриэль. Не хотелось бы переходить на оскорбления, но похоже, что ты не познал в детстве ценность и значимость семьи.

− О, я познал ее сполна! Знаешь, лучше родиться без глаз, чем видеть, как отец приводит домой баб, чем видеть синяки на лице и руках матери, видеть три мертворожденных сестры подряд. Вот она твоя ценность семьи – терпеть все. А она не стерпела, мать-то. Повесилась в подвале. Это был ее вклад в улучшение благосостояния семьи, потому что после этого отец остепенился, и мы зажили вдвоем почти что счастливо.

− Это печально.

− А чего печального? Может наша семья и уменьшилась, но зато в ее остатке хотя бы можно жить. Не сложись все так, я никогда бы не попал сюда и никогда бы не стал учиться, как положено. Спасибо веревке и подвальной балке.

− Так нельзя, − попытался вставить Майлз.

− Еще как можно. А если ты дальше своего беззаботного розового детства не видишь и не хочешь видеть, то мне плевать. Наши жизни вот-вот разойдутся, и каждый самостоятельно начнет строить идеалы. Для тебя это дом, для меня – я сам.

− Один человек в моей семье говорил: «Несчастен тот, кому некуда пойти».

− Я пойду в трактир и уж точно несчастным не буду, хе-хе.

− Как же. Эти трактиры до добра не доведут.

− Я мог бы поддержать дискуссию на тему, что есть добро, но как-то лень. Сейчас было бы неплохо поесть. У тебя деньги остались?

Габриэль встал с травы и неуклюже потянулся, разглаживая складки на спине куртки.

− Остались, − протянул Майлз, не спуская с него глаз.

− В таком случае, что мы тут еще делаем? Айда в «Ржавую пику».

Грайвер переменился в лице.

− Только не туда!

− Ну как хочешь, тогда сам веди, − Габриэль помог другу встать и усердно отряхнул его от приставшей травы и комочков грязи, − а что до нашего сегодняшнего разговора, то забудь его. Не тебе надлежит слушать мои байки, не мне раздавать советы. Хотя один я все же выскажу: живи, так, чтобы счастливо, а где и с кем, это сам решай. Мне же будет лучше одному и все тут.

− А, дьявол! – вскинул голову Майлз, и провел руками вдоль щек, вытягивая лицо, − я не сходил за мясом и не принес дров.

Габриэль прыснул и согнулся пополам.

− Как хорошо в общежитии, друг мой! Кончай вредничать и снимать комнату у горожан. Присоединяйся к нашему дружному братству.

− Нет уж, спасибо. Наслышан я о тамошних порядках. Пусть обязанностей у меня больше, зато вещи на месте и в своем положенном виде.

− Хорош языком молотить, живот в предсмертных муках корчится.

− Только без алкоголя.

− Даже пиво нельзя?

− Водой перебьешься.

− Эй, у меня организм не переносит чистую воду!

− Значит, молока выпьешь.

−Хороший ты все-таки человечище, Майлз! Все были бы такими друзьями, из меня, глядишь, и толк бы вышел. Поедим, а потом дров тебе найдем столько, что хозяина дома засыплем до макушки.


4


Город дремлющих шпилей.

Туман с Темзы окутал крыши ранним утром, призрачной дымкой колыхаясь на сапфировом фоне. Заиндевелые стены дожидались первых всполохов колеса, готовые в любое мгновенье скинуть ледяной покров. Воздух застыл в полном безветрии и лишь раздавались приглушенные шаркающие звуки. Источником этих звуков были крепкие ноги Габриэля, шагающего по застывшей от холода дорожной грязи. Хребты колеи больно впивались в ступню, отчего юноше приходилось резко перескакивать на другой бугор или на относительно плоский массив камня. Истоптанное и изъезженное за день месиво, ночью превратилось в миниатюрный лабиринт, углубления которого были затянуты белесой кисеей.


В глубине души Майлз не был рад визиту друга. Объяснения этому стоило искать либо в факте его угнетенного сонного состояния, либо в терзающем скверном предчувствии. Лицо Габриэля было спокойно, уголки губ слегка опущены. По этой нейтральной физиономии невозможно было различить ни радости, ни печали. Однако та мысль, что Габриэль крайне редко наведывался во временное жилище Грайвера, необъяснимым образом пугала его.

Майлз свернул матрац и откатил его к дальней стене, после чего уселся на косую тумбочку в углу, где хранились кое-какие съестные припасы. Он вопросительно смотрел в спину Габриэля, что стоял перед окном и тщетно елозил пальцем по стеклу. Вдоволь наигравшись, Габриэль повернулся к товарищу и, скрестив руки на груди, облокотился на стену.

− По лицу я вижу, что ты догадался о моем непростом намерении явиться сюда. Да, если интересно, я пришел по делу, − Габриэль несколько секунд помолчал, изобразив указательным пальцем полукруг на плече. – Времена нынче тяжелые, а мы с тобой представители молодого населения, отнюдь не самого богатого и свободного. Студентом быть не так уж и плохо, но только если живот полон. Знаешь, ведь сейчас тот период, когда начинаешь в полную силу искать место в жизни, а это процесс весьма серьезно зависим от материального положения. Не знаю как ты, а я переживаю то, что принято называть нищетой. Если честно, приятного мало, но жаловаться не стану, ибо в жизни всякое случается и все неспроста. В общем, отойду от пустословия и скажу прямо: появилась одна заманчивая перспективка.

− Что-то скверно звучит, − с предельной серьезностью протянул Майлз.

− Не важно, как звучит мое предложение, важна его суть. Специально для таких не богатеющих и стареющих студентов, коими мы являемся, замелькала на горизонте удача, и эта самая удача дарует нам шанс.

От чересчур уверенных и твердых слов собеседника, у Майлза закружилась голова. Он нащупал края тумбочки и впился в них пальцами с такой силой, что ногти побелели. В горле забулькала железом кровь, скатываясь в ком. Грайвера прошиб пот. Он не верил в благородие и праведность неких действий, которые преобразовали легкомысленного Габриэля в нечто совершенно новое. Но то было лишь началом метаморфоз.

Сердцу стало тесно. Безумное желание силой заткнуть Габриэлю рот подавлялось успешно, но с неимоверным трудом. Как же Майлз не хотел слышать последующих слов, осознавая, что не сможет отказать. Он не сделает это из слабости, из скрытого страха перед тем существом, которое называлось его другом. Он испугается ответственности и возможного чувства вины. Грайвер согласится. Он уже знал это наперед и мысленно проклинал себя, медленно погружаясь в непроницаемый кокон душевных страданий. Страхи растерзают его. Майлз трепетал перед ними, но особенно страшился переступить закон. А в том, что это придется сделать, он не сомневался.

− Шанс разжиться деньгами и сорвать с себя ярлык бедности. Отказываться было бы крайне глупо, тем более что на тебе лежит вес ответственности за ту барышню. Пара фунтов серебра не помешает, ведь так?

− Если бы я не знал Габриэля, то решил, что он даже собрался их заработать.

− Да, собрался! – взревел юноша, переполошив весь дом.

Майлз в ужасе уставился на дверной проем, но в нем никого не было.

− Заработать, − уже тише докончил Габриэль. – Вопрос: с нами ли ты?

− Должно быть Вас много.

− Достаточно.

Нетерпение и какое-то презрение читалось в жестах Габриэля.

− Значит, ты знаешь, на что идешь. Я присоединюсь.

С глубокой грустью Майлз отпустил эти слова. Ногти снова порозовели, а пальцы растеклись по пыльной древесине.

− Очень рад. Спасибо, что оправдал доверие. С этого момента я устанавливаю положение особой секретности. Все, что касается меня, тебя, этого разговора не должно разлететься дальше головы. Никаких подробностей, все позже. В эту пятницу после заката жди меня около общежития. С собой возьми двадцать пенсов в качестве взноса, и еще… не мог бы ты взять сорок? За меня тоже заплатить.

− Но тогда у меня ничего не останется.

− Поверь, все окупиться. Бери, не задумываясь, а я позже отдам.

Майлз вздохнул.


Три дня прошли в забытье.

Страх преследовал Майлза повсюду, ночи не приносили отдыха. Грайвер то и дело обнаруживал, что просыпался от болезненного сердечного ритма, который ускорялся с приходом в сознание. Редкими моментами, когда удавалось отвлечься, страх сменяла тревога, а уж она не отходила от юноши дальше, чем на длину тени. Мысль об ужасном проступке неустанно вертелась в голове.

За эти три дня Майлз ни разу не видел Габриэля, как впрочем, и никого другого кроме кухарки. Он позабыл об учебе, упустив из внимания всю важность последнего этапа подготовки к экзаменам, которые завершали седьмой год обучения на юридическом факультете. Каждый свой день Грайвер начинал с того, что пересчитывал монеты, сложенные в две стопки на тумбочке. Ровно сорок пенсов – деньги большие и последние. Будучи по натуре человеком экономным, он всегда оставлял денежку на всякий случай и никогда не расставался со всем накопленным. Майлз уже прикидывал, как будет доживать эпизод студенчества на две луковицы и подпорченную головку сыра. Все надежды были на доброту хозяйки кухни.

Встреча в условленное время прошла без всяких проявлений эмоций. Завидев ожидающую фигуру, Габриэль слегка кивнул и, развернувшись на пятке, медленно побрел по соседней улице. Майлз нарочно не нагонял друга, решив, что тот придерживался определенной конспиративной тактики. Было немноголюдно, что значительно упрощало визуальный контроль за проводником. Каждый шаг сопровождался покачиванием увесистого кошелька и глухим звоном из самых его недр.

Настал волнительный момент. Габриэль остановился у фасада одноэтажного дома и повернул голову. Майлз в полутьме разглядел старую вывеску гончарной мастерской. В квадратах ее окон зияла чернота. К Габриэлю подошел как бы случайно прогуливающийся мужчина и что-то спросил полушепотом. Последовал ответ, мол, намечается собрание. Мужчина пожал Габриэлю руку и проводил до двери, на которой висел незапертый замок. Майлз неуверенно засеменил за другом, но у него на пути из ниоткуда вырос мужчина. Он внимательно всматривался в лицо и, наклонив корпус, пружинисто раскачивался.

− По вашему виду, не иначе как заблудились? – улыбаясь, проговорил мужчина, − Оксфорд Касл тут недалеко. Вот смотрите, сейчас идите до конца улицы, а затем сверните у той ограды…

− Извиняюсь за моего друга, − встрял Габриэль, − он пришел со мной.

− В таком случае, пройдемте, господа.

Внутри дома света не было вообще, лишь узкий лаз в полу подсвечивался желтым. Как Майлз узнал позже, это был спуск в подвал, где уже собралось полдюжины молодых людей. Габриэль был прав: все они являлись студентами, причем не самой приятной наружности.

«Во что я ввязался? Это же готовые преступники, шеи так и просят пеньки».

Не отдавая себе отчета, Майлз отчаянно сжимал мешочек на поясе, чувствуя подушечками кресты. Периферийным зрением он осматривал затхлое помещение. Гончарный круг, истлевшие бадьи и прочее оборудование были бесцеремонно свалены в углу, куда даже свет единственной свечи не доставал. После темной улицы зрение Грайвера было обострено и выхватывало каждую деталь окружения. Он заметил, как из сапога одного юноши едва высовывалась ребристая рукоять кинжала, а тканевая шапка другого не особо успешно скрывала недостающее левой ухо. Все они стояли в молчании, осматривая вновь прибывших и жестами приветствуя Габриэля. Майлз рядом с ним явно казался лишним.

В подвал спустился коренастый человек. Он прошел сквозь толпу, бренча пуговицами, и остановился впереди всех. Грайвер прищурился. При всем своем желании Майлз не мог отнести этого мужчину к студентам. На вид ему было лет сорок, к тому же сероватая щетина дополнительно старила лицо. Непропорционально крупный нос испещряли широкие поры, а под кратерами глазниц поблескивали раздутые синеватые мешки. Несмотря на безобразное лицо, одет незнакомец был весьма опрятно.

− Значит, это все, − медленно проговорил мужчина, поправляя воротник, − я рассчитывал на меньшее количество… гм, ну что ж, моя отважная братия, преступим к делу. Каждому из вас будет определена ответственная роль, и я не хочу слышать жалоб, как не хочу разочаровываться. А теперь призываю к вниманию. В двух милях от города находится недействующая мельница. Туда доверенное лицо будет доставлять всякое серебряное добро, которое необходимо переплавить в слитки. Затем эти слитки доставляются сюда, где из них чеканят монеты. Готовый продукт вывозится за пределы Оксфорда и реализуется в нескольких точках королевства, нам же возвращается процент, который делится поровну. Времени у нас мало, так как через неделю необходимо отослать первую партию монет. Завтра ночью будет доставлено оборудование для чеканки. Мельница уже готова и там ожидает мастер. Теперь, что касается взносов.

Студенты словно по команде встали в шеренгу и начали шуршать деньгами. Мужчина неспешно подошел к первому худому юноше и забрал у него матовые диски. Пересчитав монеты, незнакомец сунул их в мешок.

− Будешь на чеканке.

Подойдя к следующему, мужчина повторил процедуру и взялся за запястье студента.

− Мельница.

Очередь дошла до Майлза. Щетинистый здоровяк внимательно осмотрел стоящего перед собой и хмыкнул.

− А ты еще кто такой?

Изнутри Грайвера скрутил ужас, но снаружи он даже не шелохнулся.

− Майлз Грайвер, студент юридического факультета.

Раздались смешки.

− А что же ты здесь забыл?

Майлз не поворачивая головы, беспомощно смотрел на неподвижного Габриэля.

− Пришел и принес деньги.

− Больше чем нужно.

Мужчина приблизился вплотную.

− Здесь еще за него.

− Значит, конюшня. Ты ведь определенно Мартин Скотт, со вчерашнего дня работающий почтовым курьером. Сколько там платят?

− Четыре пенса в день.

− А тебе ведь всю семью кормить, дочку там, кошку. Хватает?

− Вполне. По выходным я вожу рыбу на продажу, помогаю одному приезжему торговцу.

− Очень хорошо. Будешь отвечать за перевозку слитков по городу. Напомню, что по легенде, эта мастерская закрыта, и, если особо бдительные горожане начнут замечать какую-либо активность, возникнут подозрения. Попрошу соблюдать осторожность. Между прочим, это касается всех присутствующих. Действуем мы из подполья, сообща, но в то же время обособленно. А теперь попрошу расходиться.


5


«Если бы сейчас пошел дождь, то он непременно смыл бы всю эту пыль. Такой иссохший воздух, что аж тошно. Попросить бы солнце не испепелять мое немощное тело, но оно глухо. Душно и смрадно, а ведро холодной воды достается глупой лошади, которая только и может, что выкатив глаза, шевелить губами».

− Прекрати кокетничать, копытное чудовище. Если думаешь, что нравишься мне, то огорчись. И хватит таращиться. Отсутствие нормальных конечностей не повод чтобы отлынивать от работы и не убирать за собой. Это же так просто все загадить и топтаться в ожидании прислуги. Я тебе не прислуга, понятно? Эх, да ничего тебе не понятно, тупая лошадь.

− Ишь какой нашелся, лошадь у него значит тупая, а сам в чистое ведро сена накидал, − старуха треснула Грайвера травинкой по затылку,− быстро все выгребай и чисти пол.

− Я это и делаю, − огрызнулся Майлз, вонзив вилы сквозь сено в доску.

− Для такого молодого слишком медленно и неэффективно.

«Вот дрянная лошадь».

− До тебя мальчишка был семилетний, так даже он бойче денник чистил, а языком молол только по делу.

− Видимо осточертели ему ваши упреки.

− Да как бы не так, хам невоспитанный. Лютню он нашел и стал бренчать безостановочно. Говорила я, что ничего хорошего из этого не выйдет, а он… Конюшня-то надежнее будет, чем всякие там баллады и песенки.

− Так что же произошло?

− А сам как думаешь? Юность безотчетная вскружила голову и увела неведомо куда. Ушел вместе со своей бренчалкой наперевес. Говорил, мол, себя искать будет. Знамо дело, сколько таких шныряет по площадям да переулкам, и все одинаково кончают. Жаль паренька того, работящий был в отличие от некоторых.

Майлз без интереса слушал старуху, при этом неуклюже наваливая копны гниющего сена. Раздался треск.

− Вилы совсем разболтались, того гляди и сломаются. Вон трещина уже идет по черенку.

− Теперь у него вилы виноваты.

Грайвер раздраженно поднял свое орудие и продемонстрировал, как сильно дрожат зубья.

− И хуже видали. Если тебе так неймется, то сходи на чердак и поищи другой инструмент.

Старуха протянула морщинистыми пальцами желтоватый ключ.

− Не забудь завтра его вернуть. Я ухожу, а ты оставайся и будь добр закончить работу.

Поднявшись по шаткой лестнице на чердак, Майлз закашлялся от плотного пыльного тумана, который воспарил в воздух после неосторожного движения ногой. Благодаря круглому оконцу под клином потолка, здесь было достаточно светло, но, несмотря на это большинство деревянных ящиков все равно оставалось в тени. Продвигаясь к освещенной половине чердака, Грайвер едва не ударился головой о толстую цепь, свисающую с поперечной балки. От прикосновения к себе, металлические кольца лениво залязгали, осыпая хлопья пыли. Майлз поморщился и чихнул, при этом уткнувшись в рукав и тем самым не потревожив остальных обитателей здешних мест.

У противоположной стены, где было прорублено окно, Грайвер с удивлением обнаружил помятый прямоугольный мешок, набитый соломой, и выполнявший функцию перины. Рядом лежало глиняное блюдце, в котором растекся огарок свечи. На лужице воска осела тонкая серая корка, указывающая на долгую разлуку с огнем.

Какие-то размышления прервал крик, доносящийся из конюшни. Майлз прислушался, но не узнал голос человека, который прекрасно знал его самого. Поспешив спуститься, юноша увидел бледнолицего господина, который держал перед собой крупный ящик, перетянутый шпагатом. Мужчина обливался потом и заметно пригибался под тяжестью ноши, но при этом сохранял строгость в чертах лица.

− Скотт, где же вы пропадаете?

Кряхтя, мужчина аккуратно поставил ящик на пол и вытер лоб внешней стороной ладони.

− Вы обещали, что заедете за моим грузом после полудня. Я так и не дождался повозки, отчего пришлось притащить ящик на собственном горбу. Это возмутительно, учитывая мою постоянную занятость.

− Ужасно сожалею о случившемся. Я сейчас же доставлю ваш груз до места назначения и конкретного получателя.

− Давай запрягай лошадь, и учти, если покупатель заплатит хоть на пенни меньше за промедление, не постыжусь и лично выпорю. Да пошевеливайся уже!

Лошадь рванулась. Повозка затрещала и выпустила из-под колес клуб пыли, в которой утонул нервный господин. Майлз только и успел увидеть поднятый вслед кулак.

В детстве Грайвера учили держаться в седле и направлять лошадь. То было обязательным умением для дворянских мальчиков, семьи которых всегда содержали конюшни. Именно с того времени у еще маленького Майлза появилась открытая неприязнь к лошадям. Звери не слушались его, а усатый наставник всячески подшучивал над неуклюжим учеником, в обращении к которому использовал обидное слово «сопля». С горем пополам Майлз освоил четыре аллюра и даже не вылетал из седла, когда пускал лошадь в карьер. Он очень гордился этим своим достижением, но столкнувшись с необходимостью вести повозку, что было привилегией черни, расстроился и переучивался с нуля.

Загоняя пучеглазого мерина, Грайвер радовался горячему ветру в лицо, зубодробительной тряске и звону за спиной. Преимущество перед нерасторопными пешеходами превозносило и тешило позабытое самолюбие.

Заметив остановившуюся телегу, аптекарь, не снимая белоснежного фартука, вышел на улицу. Его и без того кривое лицо сейчас уродовала неоднозначная гримаса. Шлепнув губой, он крикнул что-то бранное, после чего добавил:

− Понаберут всяких сопляков, которые даже заказ вовремя не могут доставить.

Майлз опустил ящик перед аптекарем и встал с дурацкой улыбкой, убрав руки за спину. Аптекарь бесцеремонно перерезал шпагат и подцепил крышку тонким ножом, после чего громко выругался и схватил Грайвера за воротник. По всему ящику были разбросаны осколки самых разных форм, перемешанные с небольшим количеством соломы. Некогда бывшие бутылочками и фиалами, куски стекла с непонятным задором поблескивали на солнце.


«Я не могу всех подвести. От меня зависит слишком многое, и никто не давал позволения оставить дело. Такой жалкий и слабый. Унесите меня подальше отсюда, на скалистые фьорды, если угодно. Оставьте меня бездыханным на белоснежном снегу. Избавьте от необходимости принимать решения, слышите? Не заставляйте переходить Рубикон, позвольте в нем утонуть. Выжгите глаза, чтобы не видели они Сильвии. Растопчите сердце, чтобы оно не колотилось о прутья своей пожизненной клетки. Сокрушите мои кости, отправив душу домой. Прекратите мучения, изверги».

В сладкой дремоте, коверкающей дни, в горьком отчаянии коротал свое время Майлз Грайвер. Питаясь стенаниями, лишь редкими моментами он голодал. Разрушенная картина мира блеклыми вечерами оседала на задворках памяти, которой было суждено в ближайшем будущем избавиться от ненужного. Проклятый самим собой, Грайвер едва ли видел просвет в матовом квадрате оконца. Необратимость надвигающихся перемен испытывала разум на прочность, с упорной регулярностью отправляя всадников, несущих хоругвь страха. Ослабшие руки с трудом выполняли свою работу, исхудалые ноги жалобно тряслись, взбираясь по ступеням. В черепе юноши противный железный шарик беспокойно скакал от края до края. Получаемый таким образом звук чем-то напоминал звон от ударов по бутылочным стенкам или стрекот огромного жука, быстро-быстро щелкающего крылышками.

«Лучше бы мне не знать Сильвию. Эта лесная нимфа с легкостью сможет прожить без меня, а вот я без нее не смогу. Зачем это испытание? Зачем она искалечила меня? Все напрасно, ведь в таких лесах, как мои, нимфе не выжить. Я нечаянно убью ее. Убью одним ненужным присутствием или бездействием. Сильвию нужно спасти, а сделать это можно единственным способом – убить Майлза. Кому как не ангелу смерти Габриэлю под силу совершить подобное. Это чудовище всегда так близко, но отчего Оно медлит? Одна прерванная жизнь спасет множество других, так почему Оно не заберет ее?»

Глаза открыты. Грайвер сидел и слышал, как кровь медленно перетекает из мозга в правое предсердие. Вороны кружили над повозкой. Майлз неожиданно для себя стукнул подвернувшейся под руку палкой по одной из бочек, после чего увидел трех солдат в блестящих нагрудниках. Один из них вскинул алебарду и жестом приказал остановиться. Юноша повиновался и натянул поводья. Солдат с любопытством полез в повозку, в то время как двое других преградили возможные пути к отступлению.

− И что это мы везем? – с веселой ухмылкой просипел солдат.

− Рыбу на продажу.

− Так вот от чего вонь стоит. А ну-ка открывай бочки.

− Да как же так, милостивые государи. Нечего рыбе первой свежести на солнце сохнуть, да воронов дразнить. Я за товар головой отвечаю.

− Открывай, говорят, не то мигом с ребятами арестуем и рыбу, и твою ценную головушку.

Майлз нарочито неуклюже снял первую крышку и встал у края телеги.

− Вот холера! Да эта гниль червями осыпится, только ее распороть. Первой свежести, говоришь, торгаш? Мой дед учил, что токмо увидишь синеватые пятна на чешуе, сразу в землю зарывай порченую дрянь, а ты ее людям…

− Гляди, Юз, как воронье-то взбесилось.

− И то верно. Падаль учуяли.

− Быть такого не может! Я только этим утром товар получил от рыбака проверенного. Все наилучшего качества.

− Зенки протри! Даже если бы мне приплатили, я не стал бы эту мерзость домой деткам с женой нести. Пятна синющие, точно фингалы у Молодого.

Третий стражник, услышав, что о нем говорят, вытер нос рукавицей и гнусавым голосом переспросил товарища о возможной проблеме.

− Это порода такая.

− Что ты выдумываешь тут! Какие у рыб могут быть породы? Эй, Юз, знаешь породы рыбьи?

− Ну, форель там, камбала, ерш. Еще слышал про восьминога, но это где-то в море водится.

− Скользкий ты тип. Нутром чую, что темнишь и вертишься. В общем, давай герцогский ярлык и катись со своей рыбой к Черту.

− Не знаю я ни о каком ярлыке. Сами придумываете хитрости на ходу, а еще меня обвиняете.

− Вот это ты, братец, загнался, − строго отчеканил второй солдат, − нет герцогского ярлыка – нет покровительства и одобрения на торговлю, нет одобрения – проваливай. Правила едины для всех и нечего приезжим соплякам строить из себя храбрецов. Не забывай, что говоришь с городской стражей, которой ничего не стоит бросить подозрительного человека в яму, чтобы, так сказать, голову остудил.

− А заодно и почки.

− Бред, − прошептал Майлз.

− Ну, ты не огорчайся особо. У нас в городе порядок превыше всего, для его поддержания мы и служим. Нет ярлыка? Не беда! Специально для заезжих купцов разработан особый товарный взнос, своего рода пожертвование на всеобщее развитие. Такс, посмотрим… четыре бочки да по двадцать пенсов…

− Сто!

− Молчи, Молодой. Я и без тебя прекрасно считаю. Восемьдесят пенсов и не одним больше.

− Откуда же у меня такие деньги?

− Как это откуда, а продажа, прибыль?

− Так я всего лишь вожу рыбу, но не торгую ей.

− Ох, вертишься, вертишься. Хватит хитрить! Плати взнос и не мозоль глаза. От этой рыбы нос уже вянет.

− Что же вы не понимаете, нет у меня денег.

− Значит так, сгружай свою гниль, мы ее конфискуем.

− Чего мы? – прогнусил Молодой.

− Забираем в пользу городской казны.

− Постойте! Неужели нет способов договорится?!

− Может быть, и есть. Сколько денег с собой имеется?

− Вот, шесть пенсов.

Солдат прокашлялся.

− Давай-ка, укатывай. Забудем о сегодняшней встрече. Ну, чего вылупился?

Из-за спины Майлза раздался громкий окрик. Юноша повернулся и увидел статного мужчину преклонных лет, восседающего на белом коне.

− Эй, солдатня, что путь перегородили?

Мужчина спрыгнул с лошади и, придерживая ее за узду, медленно подошел к неподвижной повозке с бочками. Самый младший стражник презрительно хмыкнул.

− Досмотр проводим, а вы, собственно, кем будете, что так грубите?

− Кем я являюсь вам знать не обязательно, господа. Глаза пошире раскройте и посмотрите.

Мужчина вытянул правую руку, на которой поверх толстой кожаной перчатки красовалась золотая печатка.

− И что это? – пропыхтел рядом стоящий солдат, поправляя сползающие штаны. − Вот же времена пошли, каждый только и норовит блестящими побрякушками в рожу тычить.

− Полегче, Юз. Хрыч важной шишкой может оказаться.

− Ну, допустим, первую фразу я не расслышал, − гневно перебил мужчина, − но терпеть открытые оскорбления в свой адрес не намерен. Велите явится десятнику.

Стражники замялись.

− Так он это… на задании.

− Вот оно как!

Мужчина перекинул поводья через колышек и твердым шагом направился в сторожку.

− Стойте, туды нельзя!

В будке за столом сидел пьяный десятник и заплетающимся языком объяснял молодой девушке принципы ведения затяжной осады.

− Сударыня, меня поражает ваша неграмотность в военном ремесле. Если вы полностью лишите гражданское население пищи и воды, то, что увидите после захвата? Горы гниющих трупов и дерьмо до самой высокой колокольни! Оно вам надо? Уж лучше тощие и больные, зато живые.

Увидев вошедших, девушка вскочила с места и застенчиво опустила ресницы. Десятник выпучился на нее, после чего с трудом повернулся и перекинул ногу через скамью.

− Я же сказал этим обалдуям, что б меня не тревожили. Какого дьявола вы тут забыли?

− Вставай, свинья, − взревел мужчина и накинулся на десятника. – Насколько же прогнила вся эта система, что прямо посреди дня городская стража напивается.

− Прекратите горланить, и хватит меня трогать. Убирайтесь все отсюда, пока не отвесил.

− Тут и добавить нечего. Причина проблемы лежит намного глубже, а хмельной десятник лишь маленькая веточка огромного дерева. Не имею ни малейшего желания задерживаться здесь.

Мужчина вышел, громко хлопнув дверью. Трое ошарашенных солдата последовали за ним. У сторожки уже не было ни белого коня, ни рыбной повозки.


Сразу по возвращению домой, Майлза встретил хозяин, который скрутив свою шапку, нервно катал ее в руках. Грайвер узнал, что его полдня разыскивал с донесением посыльный мальчуган. Как оказалось, юношу ждет некий господин в неизвестной конторе, желающий поговорить с ним с глазу на глаз. Хозяину дома посыльный оставил маленькую записку, где оговаривался адрес нужного места. Со слабым волнением Майлз принял записку и отправился спать, рассчитывая утром нанести визит в контору.


Дверь открыл сутулый бородач с морщинистым лбом и глубоко посаженными глазами. Майлз протянул записку, после чего его пригласили войти. Изнутри комната, куда попал Грайвер, больше напоминала лачугу или давно заброшенное жилище. Здесь было темно, отчего Майлз едва заметил, что идет по коридору, вслед за незнакомым человеком. Все комнаты были недоступны, так как их двери наглухо заколотили.

− Кажется, я вас не знаю, − обратился юноша к впереди идущему.

В ответ раздалось лишь тихое мычание. Пройдя почти весь коридор, Майлз все же встретил одну распахнутую дверь. Он остановился, и хотел было заглянуть в комнату, но незнакомец с силой потянул его за рукав, при этом недовольно мыча. По винтовой лестнице двое попали в хорошо освещаемое солнцем помещение. Бородач остановился и подтолкнул Грайвера к массивной двери из темного дерева, весьма хорошо сохранившейся по меркам местного интерьера. Майлз постучался и, получив одобрение, вошел.

Вспышка света на миг ослепила юношу. Он прикрыл глаза рукой и услышал, как щелкнул замок за спиной. Первое, что увидел Майлз, как только зрение вернулось к нему, было крупное растение, вытянутое к верху. Рядом стояло второе такое же, но почему-то двигающееся. На их фоне полыхало огромное круглое окно, через которое светились крыши внизу лежащих домов. Второе растение снова шевельнулось и пригласило гостя сесть за полированный стол, держащийся на кошачьих лапах. Растение повернулось, и Грайвер признал в нем человека. Все еще жмурясь, Майлз подошел к столу и увидел огненную золотую печатку. Толстая черная перчатка плавным жестом указала гостю сесть на приготовленный для него стул, что стоял против окна. Грайвер повиновался и плюхнулся в уютное кресло. Теперь он мог оценить роскошное убранство и блистательную чистоту комнаты, которая походила на ухоженный чердак, причем королевский.

Человек сел напротив Майлза и пододвинул свой неказистый табурет ближе к столу. Грайвер вжался в бархатную обивку и ледяными пальцами впился в подлокотники, на которых мастерски были вырезаны кошачьи тела. Статный мужчина преклонных лет со снисходительной улыбкой посмотрел на открытую шею и разглядел бьющийся пульс.

− Извините, что потревожил вас, будущий граф. Мое имя Габриэль Шредд, и я занимаюсь расследованием особых дел.

Губы слиплись. Майлз молчал, но думал, обегая взглядом внешность мужчины.

«Тайные службы», − подсказывал он сам себе.

− Вам нездоровиться? Если хотите, то просто слушайте, пока не найдетесь вставить словечко. По правде говоря, мне совсем не интересно, зачем наследник дворянского рода Майлз Грайвер представляется то сыном банкира, то конюхом и по совместительству посыльным Мартином Скоттом. Каждый что-то скрывает, и в этом нет ничего зазорного. Что и говорить, даже я грешен. Знаете, скрываю больше всех.

«Убийца и расчленитель».

− Вы бледны. Хотите выпить?

Мужчина достал бутылку и наполнил половину кожаного кубка.

«Нельзя».

− Пейте! Прекратите изображать из себя мраморную статую, Грайвер.

Шредд взял кубок и разом осушил его.

− Так вот. Очень жаль, что нам довелось встретиться при столь печальных обстоятельствах. Ваша персона интересна мне, но не волнуйтесь, не с профессиональной точки зрения. Свою работу я привык делать безупречно. Это полезная привычка. Вот вы знаете, как начинают тренироваться наездники? Я имею в виду тот момент, когда человек устанавливает духовную связь с животным. Если сразу не наладить дружеские отношения с лошадью, то она может попросту игнорировать наездника и даже проявлять открытую неприязнь. Нужно знать «мертвые зоны» лошади, чтобы всегда находиться в поле зрения и не испугать ее. Помимо того, лошади хорошо реагируют на голос. Они моментально улавливают эмоции и настроение человека. Но все это маловажно без непосредственного тактильного контакта. Прикосновения, Грайвер. Если лошадь не слушается, то нужно искать свои ошибки. Я сел на коня совсем еще сопляком и, к удивлению нерадивого конюха, быстро освоил верховую езду.

Солнце припекало затылок.

«Лицо скрыто в лучах света. Такое ощущение, что его вовсе нет».

− Что забавно, Майло, на людей этот метод тоже действует. Собственно, ты тут по делу, а я не должен впустую тратить время своего гостя. Вчера утром я посетил твоего друга, мы долго разговаривали. Не могу сказать, что плодотворно, но разговаривали. Спросишь, почему он?

«Почему?»

− Потому что так получилось, что вы замешаны в одном пренеприятнейшем деле. Оба увязли крепко, но именно я могу все исправить и помочь.

«Он знает про серебро. Все прекрасно знает, но не говорит больше, чем желает услышать от меня».

Мужчина равнодушно смотрел, как юноша ногтями терзал подлокотники, оставляя крошечные царапинки.

− Я все же принесу воды.

Шредд вышел из комнаты.

Майлз ослабил хватку и уставился в зеркальную поверхность стола. В нем отражался сводчатый потолок.

− Что ему сказал Габриэль?

− А что он должен был сказать?

Грайвера скрутила судорога. Он поднял голову и увидел статного мужчину с деревянной кружкой в руке. Тот поставил сосуд на стол, в очередной раз блеснув печаткой. Юноша заглянул в водяную темноту и напрочь потерял желание увлажнить пересохшие губы и горло.

− Габриэль куда менее интересный собеседник, чем вы. Если бы не его язвительная манера общения, то что-нибудь дельное я бы да узнал. Давайте вернемся к делу.

«Ворованное серебро, девять преступников, подвал гончарной лавки, мельница, монеты».

− Продолжите молчать? Вообще-то я и не против. Поймите, главный виновник, и все лица ему содействующие будут наказаны. Это не моя инициатива, но я могу повлиять на ход некоторых вещей. Рассказав все, вы не только облегчите мне работу, но и получите защиту.

«Пожалуйста, прекратите».

− Это значит, нет? Печально. К сведению, именно Габриэль указал мне на тебя. А ведь я раньше и не подозревал, что виконт Майлз Грайвер, сын графа Абрахама Грайвера, может быть причастен к такому грязному делу. Каждый выживает, как умеет, да?

Майлза била мелкая дрожь.

− По всему вашему виду, мне начинает казаться, что между нами существует некоторое недопонимание происходящего. Вы же улавливаете, о чем я все это время говорил? Или же виконт погряз в пороках города праздных студентов и теперь не может угадать, о каком именно грехе идет речь? Давайте начнем сначала. Вечером двадцать второго числа в таверне «Белая лошадь» во время пьяной драки был убит Калеб Сайгон. Доложу я вам, что род Сайгонов считается одним из самых благородных и почитаемых среди аристократии, а поэтому столь неприятный инцидент не мог закончиться без шума. Сам граф Сайгон поручил мне отыскать убийцу или же, возможно, убийц. Картина произошедшего тем вечером почти составлена, теперь я хочу услышать ваше изложение. Круг подозреваемых невелик. Майлз Грайвер, кстати, тоже в нем. Так что вы помните после того, как зашли в таверну? Там ждал Габриэль, верно?

− Да. Он сидел и пил пиво.

− По какому поводу вы договорились встретиться?

− Отец Габриэля обанкротился…

− Достаточно радостное событие, чтобы напиться.

− Потом какой-то студент начал ругаться с Сайгоном, кажется, из-за ребенка.

− Что за студент, ты знаешь его?

− Нет, никогда не встречал.

− Эх, Майлз, весьма похвально, что ты прикрываешь друга, но я могу расценивать это, как клевету и нежелание сотрудничать. Мне сказали, что был нож. Причиной смерти стала обильная потеря крови, вызванная серией колющих ударов, из-за чего я предполагаю его как орудие преступления.

− Я ничего не знаю. Очень смутно помню тот день, в памяти остался только сильный удар. Никакого ножа я не видел.

− Но все же посмотри.

Мужчина достал из-за пазухи маленький кинжал.

«Это Габриэля».

− Дешевая вещица. Такие таскает всякая шпана, да мелкие воришки. Ковка на уровне деревенского кузнеца, который кроме подков и обручей для бочек ничего делать не умеет. Но заточен, тем не менее, превосходно. Учитывая качество железа, я предположу, что либо им не пользовались, либо заранее подготовили для применения в бою. Видите, как сбит кончик? Это котта, нательное белье и четыре дюйма плоти. Три удара, и мягкий металл деформировался.

«Не мог же Габриэль в тот день намеренно все распланировать. Он определенно не убивал Сайгона».

− Молчание не всегда лучший способ вести беседу. Ну, что, Грайвер, все знаешь и хочешь говорить или просто пытаешься казаться глупым? Мне искренне жаль убитого. У него была жена, ребенок, мечты и надежды. Что есть у тебя? Проблемы?

Майлз поднял зрачки на лицо Шредда и ужаснулся его спокойствию. По спине пробежал ручеек пота.

− Проблемы, неприятности, безвыходные ситуации. Отчего страдает твоя душа? От страхов, с которыми нет сил бороться? Свеча гаснет, возрождая тьму. Банши1 скулят, но не по тебе. Это люди, которые обречены! Ты стал причиной их гибели, один только ты.

Грайвер перестал различать окружение. Стол и мужчина размазались в желто–бурое месиво, которое парами закручивалось во фрактальную спираль. Из-за облаков раздался металлический голос:

− Я помогу тебе, Майло. Доверься мне и перестань дрожать перед самим собой. Предай страхи огню. Вот он, в моих руках. Спаси людей, спаси Габриэля и Сильвию.

− Довольно! Это я, я убил Калеба Сайгона!

− Майлз, ты бредишь!

Шредд сжал плечо Грайвера и легонько потряс его.

− Как ты мог убить его? Остановись.

− Я поднял с пола нож и вонзил его в живот, а потом еще и еще! Он застонал и повалился, забрызгав меня кровью. Я забрал Габриэля и ушел смывать грязь.

Статный мужчина ударил Грайвера кулаком.

− Хватит. Больше я не стану тебя задерживать. Забудь, что сказал сейчас и вообще за все время нашего разговора. Возвращайся домой и хорошенько выспись. Надеюсь, больше мы не встретимся.

− Прощайте. Извините, что не сдержал себя.

− Ничего, − мужчина игриво толкнул юношу в грудь, − с каждым бывает. Называй меня Майлз Шредд.

Мужчина открыл перед гостем дверь и проводил его до самого выхода.

− И впредь постарайся не попадать в подобные истории. Не бойся, все будет хорошо. Убийцу я найду, и когда-нибудь все покажется нам дурным сном. Сомнительные компании не лучший выбор для потомственного дворянина. А впрочем, это все юность. Она быстро пролетит, так что наслаждайся, пока можешь. Поверь моему опыту – большинство того, что происходит сейчас попросту неважно. Это такой возраст, когда душа метается от сомнений в крайности. Не загоняй себя, а лучше заново переосмысли некоторые вещи. Тогда станет легче.


Интерлюдия


Семилетний мальчик закончил кидать сено и поднялся на второй этаж конюшни, предварительно аккуратно сложив вилы у стены. Здесь он зажег свечу и устроился у окна на небольшой подстилке из грубой материи. Вечерело. Достав огрызок бумаги, баночку с чернилами и помятое перо, мальчик принялся что-то черкать, мыча себе под нос. То были стихи, которыми мальчик серьезно увлекся несколькими месяцами ранее. Он только пробовал себя на этой стезе, но успехи уже были серьезными для его столь юного возраста. Мальчик чувствовал тягу к природе, что изливалась из него на бумагу. Он любил наблюдать за проказами переменчивой погоды и фиксировать эти игрища в своих стихах.

Конечно, он был еще слишком молод, чтобы познать жизнь во всей ее красе, но для своего возраста он был преуспевающим юношей. В свободное от работы время, мальчик часами пропадал в монастырской лечебнице, куда свозили безнадежно больных, ну или почти безнадежных. В лечебнице он познакомился с одним мужчиной, который поставлял монахам еду и кое-какую одежду. Звали его Бенджамин Боуи и он был мелким помещиком. Господин Боуи сразу отметил для себя завидное рвение, с которым малец помогал монахам в их нелегком деле. Для него оставалось загадкой причина столь странного увлечения мальчика, ибо помня себя в его годы, Боуи отмечал только игры да всевозможные развлечения.

Однажды, после очередного трудного дня, Бенджамин подозвал к себе мальчика и принялся упрашивать его навестить свое родовое поместье.

− Да что вы, господин. Что я могу предложить вам и вашей семье, − лепетал мальчик. – Мне всего семь лет от роду.

− Возраст не имеет для меня совершенно никакого значения. Должны же быть у тебя какие-нибудь детские увлечения не связанные с работой в лечебнице.

− Да, − отвечал мальчик. – Помимо лечебницы, я работаю в конюшне, где чищу места пребывания лошадей. Это не самая легкая работа, но я справляюсь.

− А что ты делаешь, когда приходишь домой к семье?

− У меня нет семьи. Родители умерли, когда я был совсем крохой. Меня вырастила бабушка, но и она в скором времени погибла от болезней. Именно после этого я и стал помогать в лечебнице. Вообще если вам так интересно, то я пишу на досуге некоторые стишки, которые коплю подобно денежным сбережениям и очень дорожу ими.

− Я и заметил, что для своего возраста ты слишком хорошо говоришь. Твоей речи может позавидовать любой ребенок-сверстник, если он, конечно, что-то в этом понимает.

− Спасибо за похвалу.

− Она весьма уместна. Почему бы тебе не прочитать некоторые из своих работ моей жене. Я рассказывал ей о тебе, и она очень удивилась, даже не поверив мне. Теперь я вижу, что не зря доверился своему чутью. Ребенок, умеющий читать и писать, достоин намного большего, нежели работы в конюшне.

Мальчик вогнался в краску от добрых слов господина Боуи.

− Я живу здесь неподалеку. Ты мог бы заглянуть ко мне вечерком, если хочешь.

− Спасибо за предложение…

− Но ты отказываешься, − перебил его Боуи.

− Да, − выдохнул мальчик.

− Понимаю, но ты можешь мне доверять, как хорошему другу. Ведь я и есть твой друг.

− Мне неловко выступать перед другими людьми. И страшно.

− Понимаю, понимаю. – Протянул Боуи. – Нет ничего позорного в том, что ты боишься. Я чую твой страх и готов помочь преодолеть его. Что если я тебе заплачу за одно выступление? Это бы подстегнуло твой интерес?

− Скорее всего, да. Но деньги не так важны для меня, как может показаться с первого взгляда.

− Я готов заплатить вперед, лишь бы ты наведался в мой дом. Всего один раз, большего я не прошу.

− Ну хорошо. Можно попробовать.

− Отлично! Как насчет сегодняшнего дня? Или может быть, тебе удобнее завтра?

− Сегодня вполне подойдет. Как мне найти вас?

− Встретимся у входа в эту лечебницу после захода солнца. Я буду ждать тебя, а потом провожу в поместье. Это не займет много времени, уверяю тебя.

На том и порешили. Господин Боуи остался в лечебнице, а мальчик пошел в конюшню, дабы подготовить свои стихи перед выступлением. Он сильно волновался, но мысль о предложенной награде положительно сказывалась на его состоянии. Вообще он был не алчным, но небогатая жизнь заставляла искать любые пути подзаработать. Что и говорить, в свои семь лет, мальчик сполна познал, что такое голод и нищета. Он был готов сражаться с обстоятельствами и бросить вызов самой жизни, что так подло обошлась с ним.

Как и было обговорено, господин Боуи ждал мальчика у входа в монастырскую лечебницу. Он был одет в синий бархатный кафтан, украшенный серебряной вышивкой. Голову мужчины украшал изящный берет с гусиным пером и маленьким шлифованным камешком у самого лба. Мужчина поприветствовал своего юного друга и проводил его до своего дома, который находился в соседнем квартале. Дом оказался весьма красивым, хоть и не перегруженным декоративными элементами. Фасад подпирали две колонны, а ставни окон были дополнительно разукрашены в разные цвета.

− Вот, − протянул Бенджамин Боуи, − мой дом.

− Очень красивый, − восхищался мальчик.

У входа их встретила пожилая служанка в сером переднике. Она любезно попросила у гостя верхнюю одежду и получив ее, отправилась в маленькую комнатку, что служила гардеробом. В руках мальчик сжимал несколько листков желтой бумаги, которые от влажных ладоней несколько помялись.

− Бенджамин, − спускалась со второго этажа супруга господина Боуи. – Ты привел к нам гостя и даже не предупредил меня.

В словах женщины слышался неподдельный интерес. Ей было чуть за сорок, но несмотря на это, выглядела она очень даже неплохо. Красивое лицо источало вселенскую доброту, а чистая кожа рук выдавала нечастую физическую работу. По правде говоря, госпожа Боуи вообще редко брала в руки даже перо, что и говорить о более тяжелых предметах, предназначенных исключительно для слуг.

Главный холл дома Боуи был хорошо освещен и изысканно обставлен дорогой деревянной мебелью. Здесь был и громоздкий шкаф, стоявший по правую сторону от входа, и изящные канделябры, вмонтированные в стены. У левой стены стоял стол, за которым сидел мужчина средних лет, что-то усердно записывавший в толстую тетрадь с кожаным переплетом. Перед ним лежали счеты, которые он ловко перебирал свободной рукой, при этом нечленораздельно бубня.

− Михаил! – обратился господин Боуи к мужчине за столом. – Сегодня нас навестил дорогой гость. Я хочу, чтобы все присутствовали на званом ужине в его честь. Нас ждет поэтический вечер с участием этого милого мальчика.

Мужчина за столом приободрился и отложил перо, встряхнув уставшей рукой. Жена мистера Боуи благоухала, словно полевой цветок. Она была рада неожиданному визиту, ибо в их доме давно не проводились светские вечера, не говоря уж о более мелких мероприятиях.

Стол быстро заполнялся всевозможными яствами, которые только и успевали подносить Михаил со старушкой. Мальчик никогда не видел ничего подобного, поэтому смутился и сглотнул слюну.

− Присаживайся здесь, − отодвинул стул господин Боуи. – Я сяду во главу стола, а тебе полагается место рядом со мной и моей женой.

Мальчик согласился и сел. Вскоре собрались все остальные. Пришел даже повар, которого вырвали из объятий его любимой кухни. Господин Боуи налил себе чаю и добавил в него капельку сиропа.

− Дорогие друзья, − начал он. – Сегодня нас любезно согласился навестить мой хороший друг и просто замечательный мальчик. Он неустанно трудится в монастырской лечебнице, не требуя совершенно никакой за это платы. Это похвально, ибо в его возрасте дети еще не перестают играть в войну или кукол. Помимо всего прочего, он занимается стихосложениями и сегодня зачитает нам некоторые свои наработки. Я попросил его об этом. Занятие поэзией в столь нежном возрасте должно достойно вознаграждаться. Если это не талант, то дар свыше. Ну, не стану вас томить своими разговорами. Передаю слово моему другу.

Господин Боуи перевел взгляд на мальчика и кивнул ему. Мальчик замялся, но уже через секунду глубоко вздохнул и пришел в себя.

− Здравствуйте, − осторожно поприветствовал он собравшихся. – Для меня большая честь оказаться здесь. Постараюсь оправдать ваши ожидания.

Господин Боуи отпил из своей кружки и громко кашлянул.

− Вы так прекрасно говорите, − отметила супруга Боуи. – Не иначе как вас специально учили риторике, но в таком случае поделитесь, где это происходило.

− Меня всему научила моя дорогая бабушка.

− Стоит отдать этой женщине должное.

Мальчик засмущался еще сильнее.

− Ну же, зачитайте нам что-нибудь.

Мальчик покопался в своих бумажках и достал один измятый листок.


Дождь на окне, я сижу в темноте.

Мимо мир пролетает незримо.

Мой бокал до утра уж давно опустел.

Солнце землю тихонько обнимет.

Разве ж знал я тогда, что придется взрослеть,

Что мне жизнь подготовит уроки.

Чем в страхе все жить, проще уж заболеть.

Во всем мире один. Одинокий.


− Так грустно, − воскликнула госпожа Боуи. – Поэзия никак не соответствует вашему возрасту, мой милый друг. Вы пишите так серьезно, так вдумчиво, словно сразу родились не ребенком, но мудрым стариком. Это определенно дар, данный вам Богами.

− Смею согласиться со своей супругой, − отозвался мистер Боуи. – По правде говоря, я ожидал более детских стихов, но никак не столь проникновенных слов. Заставляет задуматься над чем-то великим. Прочти нам что-нибудь еще.

Мальчик замялся и прочистил горло.


Я люблю синеву в небесах,

В них предки глядят на меня.

Люблю стрекот в таежных лесах.

Вводит в транс. Заберите, семья.


− Прекрасные строки, − подхватила старушка-служанка.

Вечер прошел незаметно для каждого из присутствующих. Мальчик самозабвенно читал свои стихи, а обитатели дома с удовольствием слушали его. Когда свечи догорели, стояла глубокая ночь. Мужчина средних лет вычищал застывший в подсвечниках воск и не переставал хлопать уставшими глазами. Господин Боуи не отпустил своего гостя в ночную темноту и настоял, дабы тот остался до утра. Для мальчика была подготовлена небольшая уютная комнатка, куда старушка принесла свежее постельное белье. Запахло душистым мылом и речной водой. Давно мальчик не спал на мягкой кровати, обычно коротая ночи на простенько подстилке из мешковины. Чувствую в животе приятное тепло, он лег на подушку и тут же уснул. Старушка улыбнулась беззубым ртом и тихонько прикрыла за собой дверь.


Стоял прекрасный солнечный день. Господин Боуи вышел на балкон и полной грудью вдохнул свежий воздух. Носовые пазухи вмиг прочистились, впустив в организм живительный кислород. Служанка меняла наволочки, не переставая что-то бормотать себе под нос. В этот момент в комнату постучали.

− Входите, − крикнул с балкона Боуи и посильнее затянул пояс халата.

Мальчик осторожно приоткрыл дверь и прошмыгнул в нее, подобно тени. Тяжелые занавески едва заметно колыхались от мощных порывов ветра, пузырясь и хлопая.

− Как прошла ночь? – улыбнулся мужчина мальчику.

− Замечательно, господин. Никогда я не спал на такой мягкой постели. Это настоящий подарок, достойный высоких личностей, но никак не меня. Я всего лишь чищу конюшню и не заслуживаю теплой подушки и шелковых одеял.

− Брось, − скривился Боуи. – Ты достоин большего. Еще придет твое время, попомни мои слова. Может быть не завтра, но через пару лет ты прославишься. Твое имя будет лететь далеко вперед, и сам король обязательно позовет тебя в свои чертоги. Просто запастись терпением, настрой себя на положительный лад.

Мальчик засмущался.

− Но, не надо краснеть передо мной, а то я право считаю себя зазнавшимся оболтусом. Знаешь что, я приготовил тебе подарок.

− В самом деле? Но ведь сегодня не праздник.

− Ну и пусть. Дата не так важна, чтобы порадовать своего друга приятным сюрпризом. Отвернись.

Мальчик послушался. Отвернулся и зажмурил глаза.

Господин Боуи подскочил к кровати и достал из-под нее увесистый сверток. Тонкая бечевка перевязывала желтую бумагу и продавливала в ней сухие бороздки. Мальчик услышал приятный хруст. Он знал наперед – так хрустит бумага. Переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, мальчик пытался остудить голову.

«Да разве я достоин подарков? Навряд ли».

− А теперь повернись!

В руках мужчина держал прекрасный музыкальный инструмент. Это была лютня, выполненная неизвестным мастером из дорогого дерева темной породы. Ровные прожилки волокон переплетались на гладкой полированной поверхности и создавали эффект воздушной паутинки. Металлические колки поблескивали в лучах солнца, ослепляя мальчика.

− Эта лютня некогда принадлежала моему отцу. Ему она досталась от некого музыкального гения, который в порыве чувств хотел разбить прекрасный инструмент, но отец успел воспротивиться этому. Маэстро не на шутку озлобился на моего отца и швырнул лютню в окно. К счастью, она приземлилась на стог свежескошенного сена и совершенно не пострадала. Это настоящее чудо ремесленного искусства. Отец пытался научиться играть на ней, но не преуспел в этом деле. Тогда он стал мучить меня, дабы обучить виртуозной игре на столь изящном инструменте. Он подыскал мне толкового наставника и каждый вечер требовал, дабы я ему сыграл. Поначалу я проявлял жгучий интерес к лютне, но со временем моя тяга к музыке угасла. Стены нашего дома перестали наполняться тонкими струнными звуками, возведя в царицы только прогорклую тишину. С тех пор прошло много лет, но мои пальца до сих пор помнят боль от струн и постоянные мозоли. Что и говорить, мышечная память. Давай, я что-нибудь сыграю тебе.

Мужчина взялся за гриф и зажал одну струну. Лютня издала плавный мелодичный звук и замолкла. Боуи старательно зажал еще одну струну и провел ногтем по металлическим нитям. Лютня послушно сыграла еще одну ноту.

− Тяжеловато, − признался господин. – Много же лет прошло с тех времен, когда я мог часами напролет играть музыку собственного сочинительства. Теперь я передаю этот инструмент тебе. Мне он уже ни к чему, а столь талантливому юноше, он может сослужить добрую службу. Ну же, бери.

Мужчина протянул лютню мальчику. Тот нехотя взял ее в руки и попытался дернуть несколько струн. Раздался жуткий треск металла, и мальчик поморщился.

− Ничего, − Боуи положил руку на плечо своего гостя. – Еще научишься играть. Не знаю, сколько сейчас людей преподают музыку, но должны же сыскаться в этом краю хоть несколько умельцев.

− Огромное вам спасибо, господин, − поклонился мальчик. – Обещаю, что я еще сыграю у вас в доме и заставлю гордиться собой. Просто дайте мне время, и я оправдаю возложенные на меня обещания.

− Охотно верю, − рассмеялся Боуи. – А теперь пора бы позавтракать. Держу пари, ты голоден.

− Как волк.

− Тогда не станем мучить наши пустые животы.


Вечером того же дня, мальчик сидел на чердаке своего убежища и шелестел струнами. Лютня не давалась легко. Пальцы не слушались и промахивались, уши сворачивались в трубочку от неестественных звуков. Но он был по-настоящему счастлив. Жизнь юного трубадура только начиналась. Пришло время бросить вонючую конюшню и отправиться в города, где его талант смогли бы оценить по достоинству. Музыка должна была стать верной спутницей мальчика на его нелегком и тернистом пути. Многие вещи в сознании юнца пробрели новый смысл. Он уже не боялся неизвестности, как было раньше. Он был готов рискнуть и открыться людям, обычно глухим к творчеству безымянных поэтов. Солнце над долиной этого неоцененного гения только поднималось. И спасибо за это господину Боуи, поверившему в расцветающий талант.


6


− Нужно уходить, Сильвия. Скорее собирай вещи и выходи во двор.

− Тебе нездоровиться? – рассмеялась девушка, − знаешь, мне совершенно не нравится, как ты ведешь себя в последнее время. У меня складывается ощущение, что я обманулась в чем-то очень важном.

− Моя персона в тягость тебе?

− Что ты, дело совсем не в этом. Просто верни того Майлза, которого я знала.

− Я всегда был таким.

− Нет, ты изменился и этого не скрыть. Ладно, пошли.

− А как же вещи?

− Больше ничего нет.


− Девочка моя, ты же еще вернешься? – жалобно простонал хозяин трактира.

− Она не вернется, − отрезал Грайвер.

− Что же это творится! Снова мое хозяйство лишается трудолюбивых женских рук. Ну, тогда счастливой тебе жизни, Сильвия. Ты правда хорошая. Будь я помоложе, то непременно повоевал бы за твое сердце. А ты, женишок, храни ее, как самое ценное сокровище и не дай завянуть. Все, уходите!


Майлз привел Сильвию на чердак конюшни, где заранее немного прибрался. Оба уселись на шершавый ящик, стоявший у круглого окна, и тяжело вздохнули. Грайвер размышлял о том, что совершил, с укором вспоминал свое обещание вернуться за Сильвией с букетом фиалок и торжественно забрать ее. Все получилось иначе. Майлз болезненно воспринимал тот факт, что действительно за эти несколько недель переменился. Переменился настолько, что счел свое обещание глупым. Он надеялся, что Сильвия забыла о нем. Но она помнила, ждала и разочаровалась.

Вечерело. Лил дождь.

− Я закончил обучение, − после долгого молчания выдохнул Майлз.

Сильвия встрепенулась.

− Совсем?

− Да. Больше меня здесь ничего не держит.

− Значит, уезжаем?

− Не сейчас. Обождем немного и тогда уедем.

− Я много думала, − робко вставила Сильвия.

− О чем? – холодным вопросом полоснул Грайвер.

− О тебе, о замке, об отце…

− Он же умер.

− Дело не в этом. Меня тревожит, что он до последнего дня жил, ненавидя меня. Видишь ли, я тебе не рассказывала, но меня выдали замуж. Тогда я была еще совсем юной и в полной мере не осознавала происходящего.

− Кто он, твой муж? – равнодушно протянул Майлз.

− Какой-то шестидесятилетний барон. Так вот, я сбежала. Именно после того случая меня отправили в монастырь. Отец не желал меня больше видеть и никогда не приезжал… а потом я получила письмо, где мама написала о его смерти.

− Просто забудь. Думаешь, это я его убил? Думаешь, все умирают из-за меня?

− Что происходит, Майлз? Прекрати это немедленно!

− Это все мой страх. Я боюсь за тебя, и, пожалуй, мы не поедем в замок.

− Но ты же так мечтал о нем…

− Прошло. Он слишком опасен для нас обоих. Мы же поедем дальше, не в столицу – на окраины. Я могу работать, как впрочем, и ты.

Хлесткий удар ошеломил Грайвера.

− Зачем ты это сделала? – испуганно пролепетал он.

− Потому что ты себя не контролируешь. Ты совершенно не понимаешь, что говоришь. Я все детство провела на задворках мира, и ничего мечтательного в той жизни не видела. Хочешь загубить себя? Пожалуйста, но не нужно мучить меня. Я готова ехать за тобой куда угодно, но жить так, как ты себе придумываешь, я не стану.

− Ладно, давай решим позже. Мне пора. Завтра после полудня постараюсь навестить тебя. Вот, тут немного денег.

Сильвия грустно посмотрела на окно под потолком.

− Останься. Там дождь похоже на всю ночь собрался.

Майлз повернулся и устало посмотрел на девушку. Вытерев ладони о куртку, он спустился с чердака и запер конюшню изнутри.


На другой день, поднимаясь по лестнице, Грайвер услышал странный звук. Он насторожился и прислушался. С чердака доносился приглушенный шепот и редкое журчанье смеха. Стараясь ступать как можно мягче, Майлз преодолел остаток пути и застал Сильвию в компании Габриэля. Сильвия сидела спиной к лестнице и не могла видеть Грайвера, а Габриэль слишком увлекся рассказами, что даже не заметил понурую фигуру друга.

Скрипнула доска.

− А, ну наконец-то, − радушно подбежал Габриэль.

Сильвия задорно поерзала на своей подстилке и помахала.

− Откуда ты здесь? – дрожащим голосом спросил Майлз.

− Тебя искал, а нашел, вот кого.

Габриэль указал на Сильвию, подобравшую под себя ноги.

− Так вот о ком ты говорил. Губа не дура, браток.

− Габриэль интересный человек, почему ты ни разу его не упоминал?

− Если не упоминал, значит, не счел нужным. Ну, хватит тебе, он и так уже весь красный. Что случилось, Майло?

− Ровным счетом ничего. Пойдем, спустимся.

− Приятно было побеседовать с вами, Сильвия, но у вашего жениха есть ко мне дело.

− До свидания!

Спускаясь первым, Грайвер пытался выровнять дыхание и сбить мурашки. Не достигнув пола, он вскинул голову и взглянул на затылок Габриэля, прощающегося с Сильвией.

− Зачем искал меня?

− Поступила весть, что денег за серебро пока не будет.

− Что значит, не будет? Срок четко установлен и я не намерен его нарушать.

− Ну… там какие-то заминки случились. Я и сам не рад, но смирился. Придется чуть-чуть подождать. Не кисни. Вон как ты здорово придумал перевозить слитки в бочках с рыбой. Главное, сверху рыбу накидал, а на дно мешки с серебром! Очень умно. А что до денег, то я тебе лично их принесу! Даже не волнуйся по этому поводу.

− Долго ждать?

− Неделю, может быть, две. Торопишься что ли куда?

− Не тороплюсь. Просто не имею и малейшего желания продолжать все это. Выхожу из дела сразу после получения своей доли.

− Так нельзя. Ты не можешь уйти, ведь поток уже налажен, а твоя роль так же важна, как и моя.

− Я добровольно вступил, добровольно и выйду.

− Навряд ли отпустят. Разве что мертвым.

− А как же твои мечты о столице и собственной конторе?

− Контора никуда не убежит. Мне пока и тут хорошо. Эх, вижу, ты мне не рад. Пойду что ли.

− Иди.

− Не думай, что я претендую на твою пассию. Мы просто мило побеседовали, и не более того.

− Уходи уже.


«Смирился? Все, что произошло, в независимости от моих предпочтений, должно было произойти, ведь в этом и состоит сущность судьбы. Она ведет по дороге, изредка предлагая разветвленный маршрут. Судьба дает шанс самому выбрать дальнейшее развитие событий, вот только под силу ли мне сделать выбор, и какой из них правильный? Никакой. В конечном счете я все равно остаюсь волен судьбе и не могу ей противиться. Забавное стечение обстоятельств создает исключительные ситуации. Если вдуматься, то множество никак не взаимосвязанных моих и чужих действий выводят эпизоды, которых можно было бы избежать, лишь исключив одну деталь. Сама по себе эта деталь ничтожна, но их совокупность имеет огромнейший потенциал. Подбором элементов событий и занимается судьба, в то время как я нахожусь под ее постоянной опекой».


− Пора собираться, − лениво просипел низкорослый торгаш, − не задались продажи?

Майлз презрительно глянул на него.

− Не я этим занимаюсь.

− Но рыба то цела! Это значит, что твой хозяин ни черта не продал и опять остался в убытке.

− Он не мой хозяин, как я не его слуга.

− Ну, извините, господин, что позволил себе такой необдуманный выпад. Прошу милости!

Грайвер раздраженно отвернулся и заприметил двух старух, обменивающихся новостями. Он прищурился и навострил слух. Старухи говорили тихо, но медленно приближаясь к стойке Майлза, позволяли отчетливо расслышать их разговор.

− Мой сынка то, в городской страже служит, ему можно доверять.

− Но слухи же.

− Точно говорю: сегодня ночью готовится облава.

− На кого?

− А на тех, кто деньги делает без ведома господ. Бьюсь об заклад, что к утру всех перебьют. Ты следи за порядком, токмо увидишь, что народ тянется по улицам, сразу иди казнь смотреть.

− Как к утру? Так скоро?

− А чего медлить, если с поличным возьмут!

Майлз рванулся к повозке, уронив по пути лотки с подгнивающей рыбой. В заходящем солнце чешуя светилась бронзой. Холодными пальцами он сжал поводья и погнал лошадь, равнодушно оставляя бочки с товаром несуществующего торговца. Никто не обратил на него внимания. Рынок пустовал.

Остановившись у ворот конюшни, Грайвер в три рывка забрался на чердак, где спала Сильвия. Он яростными толчками разбудил ее, едва не вывихнув плечо. Девушка с ужасом смотрела на белесое лицо юноши, обрамленной двухнедельной бородой и беспомощно двигала сухими губами.

− Не зажигай свечу! Собери все в угол и накинь мешком.

− Сейчас ночь?

− Спускайся и садись в повозку!

− Так мы уезжаем? Я возьму подстилку с собой.

− Шевелись!

Перепуганная Сильвия устроилась в вонючей повозке и притаившись, наблюдала, как Грайвер запирает конюшню, а затем бросает ключ у ворот. Хлестнув утомленного мерина, Майлз помчал по узкой улочке, невыносимо дребезжа колесами. Сильвия лежала на мешке, широко раскрыв глаза и зажав обеими руками рот. Было холодно и темно. Она сжалась на крошечном пространстве и стойко терпела удары грубой древесины. Цокота копыт не было слышно, но зато безумное бормотание Грайвера глухим фоном оседало на ушах.

Было поздно и ворота уже закрыли. Действовал комендантский час. Несколько черных фигур топтались у железной решетки. Одна из них вышла вперед и жестом приказала остановиться.

− Выезд закрыт, − сонно оповестил стражник, − возвращайтесь по-хорошему домой.

− Она умирает! – взревел Майлз.

Солдат вытянул шею и заглянул в повозку, где лежала дрожащая девушка.

− Где вам ночью священника искать? Езжайте домой и проститесь.

− Откройте!

Стражник внимательно рассматривал лицо юноши. Оно казалось ему до боли знакомым. Майлз тоже узнал разжалованного десятника и вытерпел его испепеляющий мраком взгляд в свете факела.

− Проваливай, − печально выпалил стражник, − одним ублюдком меньше – в городе чище.

Решетка поднялась и ворота раскрылись. Лошадь заржала, но Грайвер с усилием натянул поводья. Повозка за пару мгновений скрылась в смолянистой тьме, а через полминуты треск колес прекратился.

Ворота закрылись.


Часть II


7

В коморке было тихо.

Раннее утро встречало несчастных полуночников привычным холодом и сыростью. В это время суток от самих стен веяло неизменной сущностью камня, которая нещадно тянула тепло из человеческих тел и душ. Горела свеча. Ее пламя то и дело вздрагивало от крепкого дыхания, но не гасло. Окно уже начало светлеть. До рассвета было далеко, впрочем, его не особо-то и ждали.

В какой-то момент на стол села муха. Не прошло и секунды, как она снова зашевелила матовыми крыльями и взлетела. Покружив над кувшином, муха лениво пристроилась на краю деревянной стопки.

− Если будешь так шуметь, то непременно всех перебудишь. Кончай жужжать и пей со мной.

Пухлая рука налила самогон в сосуд мухи.

− Знаешь что самое паршивое? Вот пройдет лето и наступит зима. Опять придется корчится от мороза и лихорадки. В прошлый год я потерял палец на ноге, а что заберут на этот раз? Может быть, меня целиком? Ясное дело, что до оттепели доживут не все. Скажу тебе по секрету: графиня не совсем хороша. Лешатрь знает свое дело пуще меня, но даже он навряд ли вытянет ее. Каково придется графу? Нет, нет, нет. Ни за что. Не думай об этом. На господине все только и держится. Если его вдруг не станет, то все скатится в дерьмо, обрушится в мгновение ока. Так и живем! Я бы давно убрался отсюда куда подальше, но кому я нужен за пределами стен? Скажи, хоть одной твари нужен? Хе-хе, вырос на правах приемыша и стал привратником. Им и подохну. А может… поторопить костлявую, а? Это вроде как не сложно.

Содержимое стопки ушло в горло.

− Эх, вспомнил ту женщину, что выходила меня. Видишь какой я урод, даже имени старухи не помню, а ведь она была заместо матери. В общем, говорила она, что если человек умирает ну… неправильно, то он никогда не будет в покое. Такой мертвец навсегда остается в месте, где погиб и обречен на нескончаемые муки. Пусть лучше своим ходом уйду, чем вечность топтать здешние коридоры. Правильно же рассуждаю? Ты, мух, свободен. Улетай поскорей и никогда не возвращайся. В мире полно хороших мест, так живи там. Подумать только… веселые города, благоухающие долины, а этого морока лучше и не знать вообще. Я порой задаюсь вопросом: место портит человека или человек место? Решил, что оба. Нельзя утверждать, мол, просто каменная постройка коверкает людей, но и сами по себе эти люди не меняются. Происходит взаимное саморазрушение. Во как. Ты скажешь «замок», но что будет подразумеваться под этим словом? Двери, стены и башни? Не только! Это также люди, кошечки, крысы, жуки и все, что хоть как-то причастно к здешней жизни. Даже пыль и плесень являются полноправными обитателями нашего замка, нашего дома.

Привратник заглянул в кувшин и нашел его пустым.

− Ну-ка прислушайся. Грузный шаг – это графу не спится. Жалко мне господина, ведь он в одиночку держит все на своих плечах.

Убрав кувшин под стол, рука потянулась к стопке мухи, но осеклась и оставила ее чернобрюхой.

− Таких сильных людей очень мало. Не думаю, что кто-нибудь другой справится с обязанностями нашего графа. Тут нужен сильный характер. Нужен такой человек, который сможет не только противостоять натиску со стороны замка, но и обуздать его. Это, знаешь ли, не каждому сопляку под силу. Я бы не смог. Если такой человек не найдется на смену господину, то беды не миновать.

Сквозь стену до слуха привратника едва донесся загадочный звук. Движимый любопытством, толстяк встал и подошел к окну. Горизонт уже окрашивался в багровые цвета, а травинки покрывали крошечные капельки росы. Ничего особенного не происходило. Привратник вытер нос и прищурил пьяные глаза. В дали он увидел дрожащие верхушки елей и нависшие над ними ночные тучи. Отчего-то стало жутко.

Тихий скрежет не прекращался. Мужчина скользнул лицом в сторону и попытался заглянуть вдоль стены. Щербатая колонна загораживала вид, поэтому все попытки обнаружить некий объект оказались тщетными. Настороженный привратник приоткрыл дверцу своей коморки и бегло осмотрел полумрак главного холла. Никого не заметив, он на цыпочках вышел из убежища и подкрался к запертым воротам. Смотровая створка недовольно прошипела, но все же высвободила прямоугольную щель. Привратник припал к ней и ощутил пронзающий глаза холод. Поправив тканевую шапку, он внимательно изучал поверхность холма, песчаную дорожку и колыхающиеся кусты. За долгие годы толстяк прекрасно запомнил весь рельеф площадки перед замком и по одному движению можжевеловых колючек мог определить силу ветра. Сегодня колючки застыли в ступоре. Выскальзывающие из-под шапки мочки ушей неприятно покалывало. Хмельная завеса отчего-то рассеялась и лишь усугубила тревожное состояние.

По коже лавиной вздыбились волоски, когда подрагивающий привратник разглядел поднимающуюся на холм голову. Она медленно росла, обретая шею, длинные неопрятные космы и ряды выпирающих мышц. Неведомое существо ползло по желтому песку, пока не превратилось в измотанную лошадь. За ней волочилась повозка, на которой расхлябанно склонился человек. Половину его головы закрывал жесткий воротник, который дополнительно придерживался бледной рукой возничего. Не дожидаясь, пока лошадь остановится, привратник собрался с силами и выкрикнул:

− Кто едет?

Голос прозвучал хрипло и неуверенно, но это ничуть не смутило экипаж. Ответа не последовало. Толстяк напрягся, что даже ноги вспотели.

− Что там, Шиферс? – громыхнуло в спину привратнику.

Резко развернувшись, мужик в шапке увидел округлый силуэт графа, стоявший в двадцати метрах от него, опершись о колонну. В сонных глазах открыто читалось безразличие, а спутанная борода раздувалась от тяжелого дыхания.

− Господин, неизвестная повозка прибыла, − поклонился привратник, − ничего не отвечает. Эй, кто едет?

− Майлз Грайвер, − донеслось с телеги.

− Кто? – приглушенно переспросил Шиферс.

− Сын графа.

Привратник повернулся в сторону бородатого господина и вздрогнул, встретив его взгляд в трех шагах от себя.

− Прошу прощения, но это ваш сын.

− Майло? Отпирай чертовы ворота! Я хочу убедится, что это правда он.

Зашуршав засовом, Шиферс обмякшими руками потянул на себя дверцу и через несколько секунд залил серым светом каменный пол. Граф подался к выходу и в ночной рубахе вышел навстречу повозке.

− Сынок, покажи мне свое лицо.

Фигура отстранила от воротника руку и выпрямила сутулую спину. Смятение.

− Такой взрослый. Дай же тебя обнять.

Майлз слез на землю и с нежеланием прижался к горячему телу отца.

− О Боги, Шиферс, какой же он взрослый! Мои глаза давно не видали слез, но сейчас они так и хлещут. Ах, сентиментальный старик! Шиферс, лети в конюшню, а я оповещу Силентиум о грандиозном возвращении.

− Постой, отец. Надеюсь, ты не рассердишься, если я скажу, что привез с собой кое-кого.

− Как? Где?

Юноша махнул рукой на гору тряпичного хлама.

− Что за глупости, я только рад этому! Ну, хватит попусту мерзнуть. Сегодня несколько прохладно, не замечаешь? Ай, ну ты же в дороге невесть сколько. Не обращай внимания, я очень волнуюсь. Надо же… приехал! Заходи скорей, не гость же. Дай расцелую!

После крепких объятий, граф, словно мальчишка, побежал в глубину замка, не переставая вопить и хохотать. По правую сторону от ворот, из комнатушек высовывались недоуменные лица, а в самом темном коридоре сверкнули стекляшки чьих-то круглых глаз.


− Лидия, о любимая графиня, наш Майло вернулся! Слушай же, слушай.

− Абрахам, пожалуйста, меня всю ночь колотит.

− Но Майло же приехал, да не один.

− Умоляю тебя. Помоги встать.

− Да, да, кончено. Вот, аккуратней.

Графиня оперлась о крепкое плечо и дрожащими коленями взгромоздилась на медвежью шкуру.

− Дай мне переодеться. Я спущусь через пару минут.

− Отлично, если понадобиться помощь – только позови.

− Иди пока Майлз не испугался твоих криков и не сбежал. И посмотри, что там за дружок. Хильда, подавай платье.


Перепрыгивая через ступеньки, граф спускался по центральной лестнице, перебирая пухлыми пальцами по перилам. Уже зажгли свечи, поэтому в холле было светло и уютно. Внизу собралось шумное столпотворение, в центре которого то и дело мелькали темные волосы. Узнав в обладателе роскошной, хоть и сальной шевелюры, сына, граф использовал их в качестве ориентира. Собираясь в очередной раз обнять Майлза, он пробежал мимо расступающихся людей и едва не запутался в ногах. Остановившись, граф растеряно вытаращился на темные волосы, которые венчали румяное девичье лицо. Все разом смолкли, поглядывая на господина. Складки век графа расползлись, обнажив белки глаз с их рубиновыми прожилками. В томной тишине находиться было ужаснее, чем в радостном гуле. Девушка стеснительно опустила ресницы и щипала внешнюю сторону кисти. Вперед выступил Майлз.

− Отец, хочу представить тебе Сильвию.

Молчание продолжалось.

− Ну, что ж… добро пожаловать в замок Силентиум. Будьте нашей драгоценной гостьей.

На лестнице показалась графиня, придерживаемая пожилой служанкой. Графиня не спешила спускаться, предпочтя оценить полноту картины свысока.

− Я Абрахам Грайвер, граф и владелец замка. В этих стенах вы всегда можете полагаться на мою помощь и защиту. Желаете откушать с дороги?

− Нам бы выспаться, − твердым и как бы властным голосом сказал Майлз, − мы очень устали, правда, Сильвия?

Девушка едва заметно кивнула.

− Само собой, − захлопотал граф, − Баал!

Из толпы вышел седой, но хорошо сложенный мужчина с непропорциональным лицом и косым левым глазом.

− К вашим услугам, − отозвался тот.