– Оленька, можно узнать, что с тобой стряслось?
Супруг смотрел на нее с болью и состраданием, и от этого ей было гораздо хуже. Еще хуже, чем в тот момент, когда она…
Нет, об этом нельзя даже думать, не то что говорить вслух! Иначе она непременно взорвется и завизжит. Или, чего доброго, выбросится из окна. Нет, на это ее вряд ли хватит. Она слишком любит себя, слишком любит жизнь, чтобы позволить всяким форс-мажорным обстоятельствам превратить свое совершенное тело в бесформенную груду мяса и костей. Нет, такое не о ней и не для нее. Все, что она могла себе позволить, так это устроить разнос своему семейству в этот воскресный день.
Последний день октября… Чем же он был ознаменован? Не воскресным обедом – нет. И не милой безделицей, которую она всегда преподносила своей дочке в конце месяца, потому что та становилась еще на один месяц взрослее. Ничего этого не было. Были только боль и пустота, в которых ее скукожившаяся израненная любовь плавала, словно в ртути. Все стало вдруг серо-стального цвета и приобрело омерзительный металлический привкус. Все, все. Вся ее жизнь и все ее несбывшиеся надежды…
– Оленька, ответь мне! – Супруг зашел в их спальню, плотно закрыл дверь, щелкнув шпингалетом, и опустился перед ней на колени. – Что с тобой, родная? Ты второй день сама не своя. У тебя неприятности на службе?
Ольга смотрела на его склоненную к ее ногам голову и силилась вспомнить, почему же она именно его выбрала в мужья. Он был обычным. Не выдающимся, не хватающим звезд с неба, даже красавцем он не был. Все, чем он мог похвастаться, так это надежностью. Вот чего ей, наверное, не хватало в тот момент. Этим он ее и взял. Надежностью и незыблемостью. Ее супруг был словно утес, на котором она попыталась воздвигнуть свой собственный замок. Воздвигнуть-то она его воздвигла, но на этом все и закончилось. Ни любви, ни тепла не поселилось в том замке. Холод и пустота… Пустота и нелюбовь…
– Господи, как же мне больно, Саша! – прошептала Ольга чуть слышно, но он услышал и мгновенно насторожился. – Моей боли слишком много мне одной…
Слезы медленно скатились по ее щекам, тяжелыми каплями упали на его волосы и исчезли.
– Поделись со мной, родная… Тебе будет легче, вот увидишь! – он снова поднял к ней бледное лицо с переполненными состраданием глазами. – Мы же семья с тобой, ты помнишь? Я помогу тебе, вот увидишь!
Господи! Чем он мог помочь ей? Чем?! Его надежность и незыблемость здесь не помогут. Интеллигентность и обостренное чувство такта тоже бессильны. Чем тогда еще мог ей помочь любитель вишневого варенья без косточек…
– Оленька…
Супруг поднялся с колен и заходил по их спальне. От окна к стене, от стены к окну и обратно. Ольга сидела в уголке в старом мягком кресле, которое они с Сашей купили на рынке, когда еще только-только обзаводились мебелью. Куталась в байковую ночную рубашку, которую не снимала уже второй день и которую еще в пятницу утром так остро ненавидела, и наблюдала за метаниями супруга.
Он вдруг остановился и очень пронзительно посмотрел на нее. Так, словно пытался прочесть что-то, что сокрыто было от его глаз до сего времени.
– Я все знаю! – сказал он вдруг срывающимся на трагический шепот голосом.
– Что ты знаешь? – Ей стало интересно.
– Я все давно знаю!.. Про тебя и про него!.. – Он почти упал на краешек кровати, уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. – Я это почувствовал сразу. Я не мог этого не почувствовать, ведь я так люблю тебя!
– Я не понимаю… – осторожно начала Ольга.
– Да все ты понимаешь, милая, все! Хватит меня дурачить, в конце концов! Пощади меня хотя бы в этом! – Саша отнял ладони от лица и глухо проговорил: – Но я не отпущу тебя к нему, так и знай! Я буду бороться за тебя! Я хороший конструктор, Олька… Мне предлагают работу за границей. Предложили выехать всей семьей. Мы уедем, и ты все забудешь. Слышишь меня? Не молчи, Олька! Только не молчи. Я все выдержу, поверь. Только не твое отсутствие. Я не отдам ему тебя!..
– Успокойся, Саша! – Ей вдруг сделалось так жаль его, что она заставила себя слезть с кресла и, подойдя к кровати, обхватила его голову руками. – Успокойся, Саша… Тебе не с кем меня больше делить… Потому что… Потому что тот человек мертв…
– Как мертв?! – Саша поймал ее руки и сильно сжал ее ледяные ладони в своих. – Что ты говоришь? Он что, болел?
– Нет, наверное… Не знаю… – Ольга позволила ему усадить себя рядом с собой, не воспротивилась, когда он обнял ее и силой прижал к своему надежному и крепкому плечу. – Может, и болен он был… Скорее всего, на голову… Его убили, Сашка!
– Убили?! – эхом повторил он, и она почувствовала, как сильно напряглась его нога, о которую она опиралась левой рукой. – Как – убили?!
– Окончательно и бесповоротно… Я не хочу больше говорить об этом… Ты… – Ольга подняла на мужа заплаканное лицо и с надеждой посмотрела на него: – Ты ведь поможешь мне, Сашка? Ты ведь не оставишь меня? Один на один с моим горем?
Это было бессердечно по отношению к нему, она это знала. Это усугубляло его боль, которую она и без того ему причинила. Но от его ответа сейчас зависела вся ее дальнейшая жизнь. Если… Если и он оттолкнет ее, то ее жизни больше нет…
– Оленька, – Саша осторожно поцеловал ее в лоб. – Я никогда, слышишь, никогда не оставлю тебя… И в радости, и в горе… Помнишь нашу клятву?
– Помню…
Ничего она не помнила. Многое из того, что обещала ему и не исполнила. Но это не было важным сейчас. Важно было то, что он ее муж и он защитит ее. Защитит и никогда, никогда не предаст, не то что…
– Сашка, – позвала она его тихо, почувствовав вдруг сильную необходимость произнести его имя и услышать в ответ свое.
– Да, Оленька, – тут же откликнулся он, продолжая целовать ее в лоб и висок.
– Пойдем пить чай. Ребята что-то притихли. Они вообще-то дома?
– Все дома, милая, – он рассмеялся с облегчением. – Все дома и ждут, пока их мамочка переоденется к чаю.
– Как это?
– У нас все давно готово. Все ждут тебя, родная. Давай быстренько приводи себя в порядок и к столу.
Саша деликатно вышел из спальни. А Ольга встала и подошла к фамильному трюмо красного дерева, доставшемуся Саше от его бабки.
Господи! Как можно так загонять себя в угол?! Волосы растрепаны. Глаза опухли от слез. Вокруг рта – непозволительно глубокие складки. Так же нельзя, в самом деле! Она еще достаточно молода, красива, у нее прекрасная семья. И ей совершенно плевать на то, как закончил свою жизнь этот человек.
Как она могла так вляпаться?! Зачем ей было это нужно? Ведь все в нем было порочным и запретным. И красота, которой наградил его всевышний. И удовольствие, которым он так пленил ее. И сама смерть, которую он принял на взлете, тоже была запретной…
Но думать теперь об этом ей совсем необязательно. Ведь его больше нет, все, что у нее теперь осталось, – это ее семья. Надо постараться сохранить хотя бы это…