Суббота, 7 июня
Черри никогда не ходила на три свидания подряд. Они шли по Гайд-парку, миновав золотой Мемориал принца Альберта и озеро Серпентайн. У Дэниела за плечами висела плетеная корзинка для пикника, а Черри несла в руках плед. Материал грел ее кожу, и Черри старалась держать плед так, чтобы он не прикасался к телу. Палящий знойный день перетекал в спокойный, будто курортный вечер. Было пока светло – темнеть не начнет еще по меньшей мере часа четыре – и в парке гуляли толпы людей, охваченных спонтанными псевдо-отпускными радужными настроениями. Черри начинало нравиться. Они с Дэниелом прошли мимо нескольких влюбленных парочек, где было место и неловким паузам, и приступам чрезмерной учтивости, и зарождающимся незримым связям. Черри знала, что Дэниел собирался стать кардиологом, любил кататься на велосипеде и писал левой рукой, а ел – правой. Дэниел знал, что Черри любила клубнику и не любила клубничное варенье, что ее отец скончался, когда она была подростком, и они жили вдвоем с мамой, с которой Черри редко виделась, потому что мама много работала.
Она умолчала о том, что жили они в захудалой части Кройдона, где улицы вечно были завалены пивными банками, металлоломом, старой мебелью, от которой оставались одни голые каркасы с торчащими кое-где комьями грязной набивки, и прочей рухлядью. Лишних денег в семье Черри никогда не водилось, а после смерти отца их стало еще меньше. Какая беспечность, какой эгоизм с его стороны – не застраховать свою жизнь. Ее матери пришлось устроиться на полный день в гигантский гипермаркет на окраине города, чтобы не потерять жилье, и финансовая жизнь Черри вдруг рухнула: дешевое и сердитое заменилось поношенным, каникулы были исключены, если не считать отдельных однодневных вылазок на пляж, начались унижения в школе. Черри не смогла заплатить за ежегодную фотографию класса, и когда все ее друзья строились в ряд и весело спорили, кто будет стоять рядом с кем в этом году, она одиноко стояла в стороне, сгорая со стыда. Черри ненавидела нищету. Но нет, обо всем этом она умолчала, отделавшись общими фразами о том, что она родом из Суррея, частью которого и был Кройдон, правда, много веков назад. Они продолжали рассказывать друг о друге, и чем больше они узнавали, тем легче шел разговор, и вот они уже шутили между собой, и теплый юмор только укреплял их свежую связь. Их первый поцелуй уже состоялся и был весьма приятным, да и вообще Черри находила Дэниела очень и очень привлекательным.
Они подошли к огороженной территории, где проходил сегодняшний концерт. Дэниел показал билеты, которые ему чудом удалось приобрести перед самым мероприятием, и их пропустили внутрь. Вместе с толпой они вышли на зеленую площадку для зрителей, и она доверила Дэниелу выбрать место с хорошим видом на сцену. Он расстелил плед, и она села, вытянув перед собой длинные, тронутые загаром ноги. Черри обратила внимание, что многие принесли с собой складные стулья, и слегка расстроилась, что у них таких не было. Она подозревала, что несколько часов сидения на твердой земле не пройдут даром, но Лондонский симфонический оркестр уже настраивал свои инструменты, и Черри постаралась выбросить плохие мысли из головы.
– В детстве мы приходили сюда каждый год, – рассказывал Дэниел. – Устраивали чаепитие. Так мама приучала меня к классической музыке.
Значит, для Дэниела в детстве районным парком был Гайд-парк. Небо и земля по сравнению с тем, где выросла она: выцветшее проржавленное нагромождение гимнастических снарядов с облупившейся краской. Вокруг них, как плесень, которую никак не удается вывести до конца, вечно ошивались полумертвые подростки. Черри ни разу не была на симфонических концертах, но иногда она слушала радио «Классик FM». Она решила проверить его на прочность этим фактом.
– Мой первый концерт классической музыки, – призналась она.
Он в ответ лишь махнул рукой.
– Поверь мне на слово, ты ничего не потеряла. Во всяком случае, в детстве я совсем этого не ценил. А вот когда тебе стукнуло двадцать, самое время учиться наслаждаться классикой – это закон.
Оставшись довольной результатом, Черри улыбнулась. Похоже, он не станет осуждать ее за пробелы в образовании, а значит, можно вздохнуть спокойно. Если она где-то оступится или чего-то не поймет, он, возможно, не отвернется от нее за это.
– Значит, – ответила она, принимая у него из рук обязательный для ситуации пластиковый стаканчик охлажденного шабли, – мы вовремя успели.
– У всего фестиваля такая привлекательная программа. Что ты делаешь в первую пятницу июля?
Она стала вспоминать, что слышала о «Променадных концертах» по радио, и быстро сообразила, что он имел в виду.
– Стою в Альберт-холле под британским флагом?
– Там и встретимся, – усмехнулся Дэниел, и они переглянулись, радуясь тому, что запланировали что-то на будущее, и оба ждали этого с одинаковым нетерпением. А потом грянул оркестр, и Черри засмотрелась на скрипачей, которые упоенно водили смычками в унисон друг другу, вкладывая в музыку всю душу. По коже у нее побежали мурашки, она повернулась к Дэниелу и улыбнулась так, что у того перехватило дыхание.
– Хотела бы я иметь такой талант, – прошептала она с восторгом и вновь обратила внимание на сцену.
Дэниел то и дело поглядывал на Черри, пока она не сводила глаз с оркестра. Ему нравилось, что она ко всему проявляла живой интерес – это было для него в новинку. Других девушек – бывших подруг или сестер однокашников было непросто удивить, а порадовать и того сложнее, и Дэниел в их обществе нередко начинал казаться себе циником. Черри нельзя было назвать неотесанной, просто она не росла с детства тепличным цветком, и Дэниел обнаружил, что в ее компании он мог просто получать удовольствие от концерта классической музыки, на которых был уже несчетное число раз. Его внезапно одолело желание познакомить ее и с другими вещами: музеями, хорошим кино, поездками на море и даже путешествиями за границу, – и лето сразу наполнилось новыми надеждами.
Под симфонию Моцарта, которая то несла ее ввысь, то опускала на землю, Черри чувствовала на себе пристальный взгляд Дэниела и ничего не имела против. Ей нравилось обращать на себя внимание, а внимание приличного человека было приятно вдвойне. Только однажды она становилась объектом такого интереса. Последний раз она видела Николаса Брэндона больше восьми месяцев назад, но она помнила его лицо так, как будто он стоял прямо перед ней. Черри тогда вытащила старую подружку по школе пропустить по стаканчику (сославшись на то, что они с ней давно не виделись) и предложила дорогой секретный коктейль-бар подальше от их домов. Черри вошла, следом – ее подруга, громко воскликнувшая от восторга при виде обстановки, и, как она и рассчитывала, увидела Николаса. Она достала из сумочки деньги.
– Купи нам по коктейлю. Я отойду в туалет.
Подруга направилась к бару, а Черри – к Николасу. Когда она была в паре шагов от него, он поднял на нее глаза и был застигнут врасплох. Его виноватый взгляд приносил ей одновременно и удовольствие, и боль. Николас был старшим сыном телевизионного магната и недавно начал слушать в Оксфорде курс лекций по экономике, в преддверии другого обучения, которое он получит под началом своего отца. Ему ведь было суждено унаследовать семейный бизнес. Он вырос в Уэбб-истейт, огороженном и охраняемом земельном владении на самом юге Кройдона, где строились многомиллионные особняки и царили вековые правила, вроде запретов на ношение шорт и сушку белья во дворе.
Черри отметила, как он стал озираться по сторонам, словно пытаясь делать вид, что не замечал ее, но она ни за что на свете не позволила бы ему отвертеться. Она приблизилась вплотную к его столику, лишая его возможности игнорировать ее.
– Привет, – сказал он с напускным удивлением.
– И тебе привет. Не думала, что встречу здесь тебя.
– Конец семестра. Сдал экзамены на прошлой неделе.
Черри это знала, потому что проверила расписание рождественских каникул на сайте университета.
– Так ты… все еще ходишь сюда? – поинтересовался он.
Это было их место, Николас привел ее сюда на первом свидании, и Черри помнила, как они держались за руки под столом и строили планы на будущее, когда он уедет учиться. Она была готова изменить свой график, чтобы больше не работать по выходным в пиццерии, где они познакомились, а вместо этого навещать его в Оксфорде. Тогда ей не приходило в голову, что все эти планы были подстроены под него, а не под нее.
– В последний раз, скорее всего. Я переезжаю.
– Вот оно что. Куда?
– В Кенсингтон. – В этом была доля правды.
– Серьезно?
Слегка недоверчивая улыбка тронула его губы, как будто она наверняка напутала и забыла, где на самом деле находится Кенсингтон.
– Что, скажешь, я не подхожу?
Он поморщился и отвернулся.
– Я не в этом смысле.
– Нет? А то я помню, как ты сказал, что твои родители предъявляют к тебе определенные требования, которых ты якобы не разделяешь, но выбора у тебя нет, если ты хочешь однажды получить управление отцовским бизнесом.
Черри перевела взгляд на привлекательную длинноволосую блондинку, которая подошла к столику Николаса, вернувшись со стороны туалетов, с сосредоточенным выражением на лице. Черри застыла как вкопанная, ее сердце бешено заколотилось. А он времени зря не терял. Такая девушка точно понравится родителям, девушка при деньгах, с хорошей родословной, хорошими связями.
– Все в порядке? – спросила она с сомнением, переводя взгляд с Черри на Николаса.
– В полном, – быстро ответил тот.
– Держи, твой яблочный мартини.
Вернулась подруга и протянула Черри бокал. Николас поднял на нее глаза, и Черри пожалела о своем выборе – именно Николас впервые угостил ее этим коктейлем. Она быстро повернулась к ним спиной и, уже уходя, слышала, как блондинка вполголоса начала засыпать его вопросами о ней. Черри добралась до бара и, обернувшись, увидела, как они сидели в обнимку и Николас потихоньку уговаривал девушку допивать, чтобы они могли уйти, и ей очень захотелось не быть той, кого оставили позади. Черри залпом выпила коктейль, схватила подругу за руку и сообщила ей, что они уходят.
Внезапный разрыв отношений в конце лета закалил ее, и у нее стал зреть план, в гениальности которого она не сомневалась. План, который должен был кардинально изменить ее жизнь. Черри всегда была способной ученицей, даже чересчур, по меркам перегруженных работой учителей средней школы, которые могли только задать ей новые упражнения и отпустить на все четыре стороны. Когда она окончила школу на все пятерки, она не знала, чем хотела заниматься дальше. Она устала от безденежья, и ей претила мысль еще два года тянуть эту лямку и выслуживаться ради пятерок, чтобы заработать одни студенческие долги и диплом, который она не очень-то и хотела. Черри следила за ровесниками, которые поджигали улицы Кройдона во время бунтов, и презирала их за никчемную праведную агрессию, за неумение проанализировать ситуацию и предпринять что-то толковое по этому поводу. Ее поколение вступало в будущее, которое ничего не могло им предложить. Безработица среди британской молодежи была высока, как никогда. На их плечи ложилось новое долгосрочное финансовое бремя: вместо того, чтобы мечтать о покупке дома, они выплачивали государственный долг. Черри не устраивало будущее, которое предлагала ей страна, в первую очередь потому, что оно было обусловлено тупостью и жадностью политиков и банкиров. Глупость Черри не прощала никому. Не видя выхода, она укатила в Австралию по программе культурного обмена на жалкие гроши, скопленные за время работы в выходные дни, но быстро поняла, что только оттягивает неизбежное и, хуже того, чувствует себя нищей. Турпоходы были не для нее. Так что Черри вернулась домой и устроилась официанткой, пока не придумает, что делать дальше. Работа была отупляющая и порой доводила Черри до отчаяния, но тут в ее жизни появился Николас, и мир снова заиграл красками. Ей было хорошо с ним, она чувствовала себя особенной, чувствовала, что нашла себя. Ее мозг просыпался, когда они спорили о том, как можно исправить экономику в стране и избавиться от безработицы. Николас научил ее тому, какой может быть жизнь, когда у тебя есть деньги. Черри с высоко поднятой головой проводила время в дорогих ресторанах и на лету научилась разбираться в вине. А потом в один миг все кончилось. Она никогда не скрывала от него своего скромного происхождения, плохого школьного образования, семью из рабочего класса. Это было ее ошибкой. Только когда он дал ей от ворот поворот, Черри поняла, что из Кройдона ей не выбраться, оставаясь той, кто она есть. Нужно было самой погрузиться в тот мир, частью которого она надеялась стать. Николас мог катиться к черту. Она будет жить в Кенсингтоне. И на этот раз она никому не признается, откуда она вышла.
В школе единственными друзьями Черри, которые верой и правдой помогали ей добиться чего-то большего, были книги, а чаще всего – Интернет. Чего только там нельзя было узнать! Она читала с жадностью, перемещаясь по ссылкам, пока, сама того не замечая, не накопила увесистый багаж из почерпнутых знаний. В довесок она читала ежедневные статьи в «Гардиан» о внешней политике Великобритании, впитывая язык эрудированных журналистов и старательно вычищая всякие следы Кройдона из собственной речи. Когда Черри пришла на собеседование в агентство недвижимости «Хайсмит-энд-Браун», она была во всеоружии, и несколько преувеличений в резюме, продуманный фальшивый образ уроженки Челси вкупе с багажом знаний, на который она столько работала, принесли ей работу.
В этом агентстве она работала уже полгода, с точностью до дня. Черри помнила об этом, потому что видела в ежедневнике, как приближается эта дата, обведенная красным кружком как пункт назначения – или предупреждение. Единственные знаки внимания здесь ей оказывал мойщик окон.
– Как дела, красавица? – спросил он, когда она печатала на компьютере, внося правку в условия договора аренды, и она оцепенела и проверила, не обратил ли кто на его реплику внимания? Он продолжал поглядывать на нее, выписывая губкой широкие дуги по стеклу, а у Черри внутри все кипело от унижения. Почему он пристает именно к ней? Почему не к Эбигейл или к Эмили? Как будто ему стали видны все барьеры, сооруженные Черри вокруг себя, и он разглядел в ней такую же представительницу рабочего класса, как и он сам. У Черри душа уходила в пятки от мысли, что его интерес к ней разоблачит ее.
– Еще раз со мной заговоришь – и тебя уволят за домогательства, – процедила она и повернулась к нему спиной.
Все остальные мужчины были либо женатыми, либо геями, либо оказывались так зациклены на себе, что не замечали Черри в упор.
Но наконец удача улыбнулась ей, и теперь все это было позади. Когда музыканты разошлись на перерыв, Дэниел повернулся к Черри.
– Ну, что скажешь?
Внутри у нее все затрепетало от внезапно переполнившего ее счастья. Стоял дивный летний вечер, она проводила его с мужчиной на концерте классической музыки, и этот мужчина явно делал все, чтобы доставить ей удовольствие.
– Изумительно.
Черри огляделась вокруг и заметила, что обеспеченную публику сразу видно со стороны. Среди девушек было много блондинок со струящимися длинными локонами, и они то и дело встряхивали ими, зная, как соблазнительно волосы будут спадать обратно на плечи. Загорелые юноши были одеты в неброские, но дорогие рубашки навыпуск с сидящими низко на бедрах шортами. На первый взгляд эти люди были такими же, что и в районе, где остался дом ее матери (Черри никогда не называла Кройдон своим домом), но разница между ними заключалась в цене на их нижнее белье. Черри была безумно горда собой за то, что умеет держаться наравне с этими успешными людьми. Она ничем им не уступала, наверняка была умнее многих из них, и одно ее присутствие здесь доказывало, что она способна на многое. Вот чего можно достичь, если все продумать и приложить усилия. Впервые за долгое время Черри поверила, что у нее получается по-настоящему оторваться от своих корней.
– А сам ты на чем-нибудь играешь? – поинтересовалась она.
– Меня заставляли играть на пианино, пока мне не стукнуло пятнадцать.
– Заставляли?
– Не могу сказать, что я сильно страдал, – Дэниел посмотрел на нее и пришел к выводу, что хочет ей рассказать. – Дочка моей учительницы была на три года старше меня и любила позагорать в саду у всех на виду, а в моей «музыкальной» комнате были стеклянные двери.
Черри засмеялась и подумала: хорошо, что он может расслабиться и рассказывать ей такие истории. Они ее ничуть не смущали. Черри знала, что мужчины терпеть не могут капризных женщин, так что вспышки ревности она прибережет для поры, когда в них будет необходимость, чтобы показать ему, как он ей небезразличен. Такую карту стоило придержать.
– А ты?
Черри уже приняла решение не врать лишнего о своем воспитании, если можно было обойтись правдой. У лжи была гадкая привычка вылезать наружу. Но все же их отношения были еще в зачаточном состоянии, и не было нужды перегружать их горькой исповедью о том, что даже если у них нашлись деньги на пианино, его все равно некуда было бы поставить. Места в их квартире едва хватило на тошнотворный кожаный диван кремового цвета, который ее мать месяцами высматривала в мебельном магазине и копила на него, пока не начались распродажи. В диване было встроенное раскладное кресло, что казалось Черри чудовищной безвкусицей.
– Я не была музыкальным ребенком. Мне больше нравились языки. Особенно французский.
– Говоришь по-французски?
– Oui.
– А еще?
– Испанский.
– Впечатляет.
– И итальянский.
– Серьезно?
Она скромно пожала плечами.
– Они очень похожи между собой. Если немного подумать.
– Ты, наверное, очень хорошо училась в школе.
– Да. Но в школе у нас был только французский.
– Как же?..
– Сама выучила. Скачала курсы.
– Ого, – он посмотрел на нее с еще большим уважением. – Ого! Мне стоило позвать тебя с собой в свой вояж!
– У тебя был свой вояж?
– Это мама предложила. Было здорово, мы проехали на Восточном экспрессе до конца маршрута – опять же, ее идея – и исколесили всю Европу на поездах. Я такие интересные места видел.
Черри, которая была за границей лишь однажды, в Австралии, пришлась по душе мысль о долгом совместном путешествии по лучшим городам Европы.
– Красивые, наверное, были фотографии.
– Боюсь, я засорил всю страницу на «Фейсбуке».
– Ты есть на «Фейсбуке»?
Он рассмеялся.
– А тебя нет?
У Черри были свои причины не регистрироваться в публичной социальной сети – ее бросало в дрожь от одной мысли, что на ее странице объявится какой-нибудь бывший одноклассник из Кройдона. Черри свято верила, что ее жизнь, во всяком случае, та ее часть, которая имела значение, началась полгода назад. Все, что было до этого, она хотела изничтожить. То была другая Черри.
– Узнала, как тяжело оттуда удаляться, и решила, что вообще туда не хочу.
– Разумно. Честно говоря, уже несколько лет туда не заглядывал. Просто у самого руки никак не доходили удалиться, – его голос звучал встревоженно. – А это правда сложно? Удалить страницу?
– Ты у них на птичьих правах. Придется просить разрешения.
Он рассмеялся.
– Вообще-то ничего смешного.
Глядя на его серьезное лицо, она не могла сдержать улыбку.
– Мне нравится «Твиттер».
– Вот как?
Черри нравилось читать твиты британской интеллигенции. Но она не успела сказать об этом Дэниелу, потому что оркестр приступил к настройке инструментов, и им обоим пришлось пересесть поближе к сцене. Черри обхватила колени руками и смотрела на музыкантов с горячим интересом, прикидывая, сколько времени может потребоваться, чтобы научиться играть музыку с таким мастерством, и сможет ли она заняться этим. Наверняка в Сети можно найти уроки. Спустя некоторое время Дэниел приобнял ее ноги, и она вся затрепетала от первого его такого прикосновения – как к чему-то своему. Черри прильнула к нему, и они продолжили обмениваться редкими тайными улыбками.
– Еще так рано, – заметил Дэниел, когда они возвращались по парку после концерта.
До сих пор не стемнело, вечер был долгим и соблазнительным, и они оба думали о том, что же случиться дальше. Никто не хотел возвращаться домой.
– Не хочешь выпить? – предложила Черри, неуверенно глядя на переполненные модные бары и высыпавших на улицы людей.
– Мы не налегке, – заметил Дэниел, указывая на снаряжение для пикника.
– Хочешь занести вещи домой?
– Чтобы мама настояла на знакомстве с тобой? – Он улыбнулся. – Я бы и рад, но придется ей подождать.
Сердце Черри радостно дрогнуло. Дэниел уже думает, как познакомить ее с матерью. Она рассудила, что следующее свидание было уже у нее в кармане, а если они проснутся вместе, то с большой долей вероятности и весь завтрашний день они тоже проведут вместе. Можно было бы вынудить его подождать, пока он не въедет в новую квартиру, на которую только что подписал контракт, но до этого было еще две недели. Это казалось слишком долгим сроком.
– У меня в холодильнике есть бутылка отличного сансера.
Дэниел улыбнулся.
– Как хорошо, что у кого-то из нас есть отдельное жилье.
В его устах это прозвучало так, как будто ее положение было предпочтительнее, хотя это его дом стоил миллионы фунтов. Когда он рассказал ей, где живет, она, будучи агентом недвижимости, сразу поняла, сколько там стоят дома, а потом она еще нашла его дом на гугл-картах, увеличивая картинку, пока изображение совсем не размылось, чтобы рассмотреть как можно больше деталей.
Они улыбнулись друг другу, прекрасно понимая, о чем только что договорились. Он взял ее за руку и не отпускал всю дорогу до метро, как будто она была его девушкой.