Этот район стал частью города не так уж давно, лет двадцать-тридцать назад, не больше. До того он был обычным поселком, каких в области каждый первый… Таким в общем-то и остался. Зигунов это отлично прочувствовал, свернув на раздолбанную грунтовку, ведущую в глубь района. Прочувствовал буквально задницей. Республиканский, который сидел рядом и пыхтел от расстройства чувств, тоже оценил местный ландшафт:
– Да твою ж… – ругнулся он, подскочив почти до потолка на особо выпирающей колдобине.
Волна многоэтажных застроек в Шуист еще не добралась. Частные дома лепились друг к другу маленькими земельными участками, со дворов лаяли цепные дворняги, а вездесущие старушки глазели на подпрыгивающую машину Зигунова с нескрываемым осуждением.
Однако Петра сейчас занимали совершенно другие вопросы, так что даже на отбитый зад и стонущую подвеску машины он почти не обращал внимания. Случилось именно то, чего он и ожидал с самого начала расследования, – ЧП. Но одно дело – ждать чего-то абстрактного, и совсем другое – получить именно то, что насувенирили обстоятельства в реальности. Размышляя над случившимся, опер непроизвольно покосился на Республиканского. Тот сидел, нахохлившись и мрачнее тучи. Оно в общем-то и понятно. Зигунов даже испытал на секунду приступ жалости к молодому коллеге. Впрочем, это быстро прошло. Короче, пусть теперь пострадает, подумает, отобьет зад на местных ухабах, может, в другой раз умнее будет.
У обшарпанного одноэтажного дома, который и был пунктом назначения, уже стоял уазик. Здесь же неподалеку толпились местные жители. Их разгонял немолодой уже полицейский, похоже, участковый или, может, из райотдела.
Зигунов затормозил неподалеку от разбитого забора и глянул на Республиканского:
– Ну что, пошли?
– Пошли, – неохотно пробурчал тот.
Пока они двигались к участковому, Республиканский все-таки не выдержал:
– Товарищ майор, ну вот, скажите честно: кто мог подумать, что такая херня выйдет, а? Я был уверен, что проблем еще можно ждать от того должника-десантника, но уж никак не от какого-то святоши… Потому и наших бычков к нему отправил, а сюда молодую нашу, стажерку… Пусть, думаю, поучится в полевых условиях, дело-то плевое. Хорошо, Шокин позвонил…
Зигунов многозначительно посмотрел на подчиненного:
– Ты, Женя, теперь молись, чтоб твое «плевое дело» без жертв обошлось. – Голос майора звучал холодно и жестко. – И в одиночку стажеров по делам об убийстве ни один здоровый на голову опер не отправит. Хоть там миллион раз кажется, что проблем не возникнет. Возникнут, еще как. Заруби себе это на носу. И раз лажанул, будь готов отвечать.
– Слушаюсь.
Республиканский сник и потянулся к карману за сигаретами. Однако сочувствовать ему времени не было.
– Добрый день, коллега, – поздоровался Петр со старым знакомым Республиканского. – Ну как у нас дела?
Участковый в потертой кожаной куртке, Шокин, ответил:
– Пока без изменений, товарищ майор.
– Ясно. А что известно о подозреваемом?
– Таак. Аброськин Дмитрий Степанович, безработный, отец четверых детей. Жена – уборщица в детсаду. Сейчас Аброськин периодически подрабатывает пономарем в местном храме, до этого участвовал в украинских действиях. Уволился в звании майора ДНР, командовал батальоном артиллерии. Инвалид, правая рука отнялась… Мы никуда не сообщали, понятно, что у всех головы полетят… Пробуем втихую уладить…
Зигунов посмотрел на Республиканского, но вопрос задал старлею:
– Давно вернулся?
– Пять месяцев как.
– Угу. Спасибо.
– Петр Сергеевич, – взмолился Республиканский, – у меня этой информации не было. Откуда ж я мог знать, что он не просто хорист какой-то, а солдат?
– Если ты сыщик, то должен выяснять все. А не только то, что на поверхности плавает.
Говорил Зигунов негромко и спокойно, однако все, кто его слышал, почувствовали себя очень неуютно. Впрочем, держать театральных пауз он не стал. Кивнув дотошному старлею – спасибо за работу, мол, – Петр неспешно подошел к покосившемуся забору участка Аброськиных.
Двор перед домом был как на ладони. Покосившийся сарай, почти пустая поленница, детская качель, привязанная к толстой ветке раскидистой яблони, пустая конура с проржавевшей цепью. Все выглядело обветшалым, неухоженным и будто дышало безысходностью. Дом тоже выглядел не лучше: облупившаяся краска на стенах, покривившиеся от времени деревянные рамы в окнах. А за посеревшими от времени занавесками угадываются напряженные фигуры – четыре маленькие и одна побольше. Дети и жена. Лица за потертым кружевом видны плохо, но на кого направлены напряженные взгляды, догадаться нетрудно.
Аброськин сидел за спиной съежившейся стажерки, поглаживал лежащий на коленях сверток, вполне напоминающий автомат, и что-то бормотал себе под нос. Правая рука, застывшая и искореженная, висела вдоль туловища.
– Разрешите начинать, товарищ майор? – спросил Шокин.
– Давно здесь работаете?
– Через год – тридцать будет.
– Я понял. Спасибо. Тогда вам и карты в руки.
Однако инициативу у правоохранительных органов неожиданно перехватили.
– Ну че вы там? Все уже собрались или еще кого ждем?
Вставать с деревянного ящика Аброськин не стал, только голову слегка повернул. Его было хорошо видно в просветы между ветхими штакетинами забора. На небритом лице блуждала нехорошая улыбка.
– Ну навел ты шороху, Диман! – загоготал он и похлопал по колену замершую на лавке стажерку, отчего она сильно вздрогнула и побледнела.
– Эх, конвер-конвер-конвертики мои,
Вы солдатские приветики любви.
Эй, подружка, ты червончик не жалей.
От тебя солдатик долго ждеет вестей…
Допеть дебоширу не дали.
– Ты это прекращай, Аброськин… – по-дружески начал участковый.
– Заткнись! Закрой поддувало, козел драный! Ты сначала хлебни с мое, а потом будешь одергивать. Думаешь, я не знаю, о чем вы тут все шушукаетесь у меня за спиной? Сдурел Димон совсем, кукухой поехал. Жену-детей на произвол судьбы бросил, свалил в пострелушки играться. Нет бы делом каким полезным занялся, хозяйство поднял… Ага, поднимешь тут. Одной рукой! Что, товарищ участковый, не знал, что у меня инсульт был пару лет назад?
– Слышал, – ответил участковый.
– А как с завода меня сразу выперли, слышал? Как я тут год без работы подыхал, слышал? Хоть в Луганске взяли пушечным мясом, вон, до командира дослужился, и то лафа кончилась. Димка-артиллерист, ха-ха! Ранение имею, после этого рука совсем отнялась! У меня и свой позывной был – Левша, из-за руки. Все уважали, говорили, что правильный командир – жестокий, но справедливый. А вот и тут все. Домой пора.
Аброськин замолчал и как-то сник.
– Так если ты такой образцовый боец, – сразу же вклинился в паузу участковый, – так и веди себя прилично. Девушку отпусти и…
– И что?! Отпущу, а вы всю душу из меня вытрясете. Да что из меня, и насрать… Я ж вас, кровососов, знаю, за детей и жену приметесь.
– Ты что такое…
– Захлопнись, жиртрест! Не то я этой девке враз башку снесу. Лопнет, как переспелый арбуз, только косточки разлетятся! – и он приподнял сверток.
Стажерка на лавочке сжалась в комок, из глаз закапали слезы.
– Не надо, пожалуйста… – тихонько заскулила она. – Пожалуйста.
– Цыц! Тебе тут вообще слова не давали. Даже и не думай меня кинуть, курва мелкая. Я за тобой внимательно слежу, не смотри, что болтаю. У меня глаз наметан. В бою быстро научаешься следить за противником.
– Да никто тебе тут не противник! – крикнул участковый, но Аброськин его, похоже, даже не услышал.
– Все вы противники. Денег нет, еды нет, кредит взял – а процентов набежало в триста раз больше.
У Зигунова учащенно забилось сердце. Он даже кивнул, как бы соглашаясь с Аброськиным.
– А что закладывать? Себя? Детей?!!
Аброськин со всей дури саданул носком тяжелого армейского ботинка по скамейке. Заложница с воплем рухнула на землю, закрывая голову руками и рыдая в голос. Но он ее тут же схватил за руку и посадил обратно.
– Не ори, дура! Чтоб вы подавились этим баблом! Я ж сказал: верну все! Все отдам, что должен, только не сейчас. Отцепитесь уже от моей семьи!!!
Было видно, что мужик с автоматом совсем на пределе. Сам себя накрутил и теперь трясся всем телом, как взведенная пружина. Одно неверное слово, и голова стажерки реально может превратиться в кровавый фонтан. Зигунов сделал два шага вперед, отделившись от группы офицеров. Нужно было как-то разрядить обстановку, а на пузатого Ивана Карповича особой надежды уже не было.
Однако сверток моментально качнулся в сторону движения. И сжимавшая его рука не дрожала.
– Назад, – просипел бывший вояка.
– Так какие у тебя требования, Аброськин? – деловито поинтересовался участковый. – Ты много наговорил, но давай теперь к сути.
– Простые требования, – тяжело вздохнул Аброськин. И с этим вздохом будто сдулся, утратил всю агрессию, которую так долго в себе распалял. За спиной заложницы стоял потрепанный жизнью, немолодой и очень усталый человек с беспросветным отчаянием в глазах. – От детей отстаньте. И от жены. Я сказал заплачу, значит, заплачу. Просто дайте немного времени. А пугать меня не надо, я пуганый. Что по черному ходу ваших бандюков-коллекторов, что по красному – вас, начальничков, бояться не буду. А сунетесь к моей семье, всех положу. Опыт есть.
Пока никто не успел вклиниться, Зигунов поднял пустые руки над головой и пошел к калитке.
– Дмитрий Степанович, у меня нет оружия, и я не хочу вам навредить. Разрешите сказать несколько слов.
Аброськин окинул опера подозрительным взглядом, чуть сдвинулся, чтоб заложница лучше его прикрывала, и кивнул неохотно.
– Говорите, чего уж. Я никуда не спешу.
– Я зайду?
– Не стоит. Я вас и так прекрасно слышу.
Настаивать Петр не стал. Остановился у калитки и произнес самым будничным голосом:
– Дмитрий Степанович, моя фамилия Зигунов, я начальник отдела уголовного розыска. Произошло явное недоразумение. Моя сотрудница и все остальные, кто сейчас здесь, никакого отношения к вашему долгу не имеют.
– Ага, как же. Свисти больше, начальник. Твоя пигалица как порог переступила, так сразу начала «корочкой» трясти и про долги «Деньгомигу» спрашивать.
Зигунов вздохнул и послал Республиканскому очередное мысленное ругательство.
– Да, этим вопросом наш отдел интересуется, но в связи с расследованием совсем другого дела. Владелец «Деньгомига» убит, мы ведем следствие, связываемся со всеми должниками. Девушка к вам пришла именно по этому вопросу. Кстати, долги теперь, скорее всего, будут списаны.
Аброськин секунду молчал. На его лице эмоции сменяли одна другую, но в конце концов он ругнулся и захохотал.
– Надо же! Все-таки есть Бог на свете. Грохнули наконец-то старого упыря. Давно пора. Я бы и сам не отказался пустить ему кровь, если б не надо было малых на ноги ставить. Вы когда убийцу найдете, пожмите его руку от моего имени.
– Ну теперь-то вы видите, что вся эта катавасия – всего лишь недоразумение?
Аброськин все еще сомневался, покачал свертком, но в конце концов опустил его вниз.
– Вы ко мне приехали, типа, как к подозреваемому?
– Пока нет. Просто поговорить. Вы девочку отпустите, а мы с вами как раз побеседуем. Если хотите, прямо здесь во дворе и устроимся.
– Лады, давайте тут. Чтоб вашим спокойнее было. А ты иди, – обратился он к заложнице. – Хватит уже тут сопли ронять. Звиняй, что страху натерпелась.
Слушать неуклюжие извинения стажерка не стала. Она вскочила и на нетвердых ногах бросилась к калитке, чуть не сбив по дороге Зигунова. Слезы у нее из глаз лились еще сильнее, чем раньше. Интересно, останется ли она после такого и дальше в убойном отделе? Вряд ли. Хотя если справится…
Петр сел на лавку, как ни в чем не бывало достал ручку, блокнот, но открывать не стал. Вместо этого спросил:
– Вы читать любите?
– Чего?
– Читать. Книги.
– А. Ну да.
– И что читаете?
– Да всякое. Больше, конечно, по военному делу. Это у меня еще папка любил, от него как-то и перешло. Исторические всякие. Пикуля все, наверное, перечитал. Классику, конечно – нашу, русскую. Но и мировую тоже вполне, если не пидоры. В последнее время вот еще духовную литературу отец Григорий дает – Кураева, Осипова, ну святых отцов, понятно.
Аброськин постоял и уселся рядом с майором, явно слегка выбитый из колеи.
– А что? Психологический портрет составляете?
– Да нет. Просто у меня жена в пединституте работает и недавно говорила, что у них в филиале в Шуисте, рядышком с вами, в библиотеке никак помощника толкового найти не могут. Зарплата, конечно, не ахти, но все же побольше, чем у чтеца в храме. Одна рука для такой работы не помеха. Опять же в столовой института можно очень недорого питаться, а если договориться, то и домой кое-что забирать. Как вам такая идея?
– Что-то ты слишком добрый, начальник.
– Зовите меня Петром Сергеевичем. Так, думаю, удобнее будет.
– На хрена я вам сдался, а? В благодетели рветесь… Петр Сергеевич?
– Нет, просто вспомнилось, вот и предложил.
– Ага, ну конечно… Только у меня есть идейка получше.
Абоськин приставил сверток к подбородку.
– Бах, и дело с концом.
– Да, вполне вариант, – согласился Зигунов. – А дети как же? Жена? Вы столько сил приложили, чтобы их защитить, а теперь хотите бросить? Думаете, без вас они продержатся?
– Дима, – послышался тихий женский голос.
Дверь в дом приоткрылась, в проеме стояла испуганная женщина, а из-за нее выглядывали четыре таких же перепуганных детских мордашки.
– Тьху ты, – сплюнул бывший вояка и положил сверток на колени. – Иди в дом, мать. Все нормально.
– Но…
– Иди, говорю. Мне тут с Петром Сергеевичем пообщаться надо.
Когда дверь закрылась, Аброськин тяжело вздохнул.
– Вот же заноза… Ну так что? Спрашивайте, я расскажу, как есть. Только…
– Да?
– Давайте, может, лучше у вас в машине. А то нормально поговорить теперь не дадут. Я свою бабу знаю.
– Конечно. Давайте в машине, – кивнул Петр и, сильно понизив голос, добавил так, чтобы слышал только его собеседник: – И автомат возьмите с собой. Незарегистрированное оружие надо сдать, тем более если это автомат.
Отец четверых детей посмотрел на опера очень внимательно.
– Веник это. Только купил в хозяйственном. Откуда у меня автомат?
И вытряхнул из пакета с нарисованным бобром в строительной каске желтый новенький веник.