Май 2022 года
Тот, кто мертв уже сорок лет, не может оказаться похищенным и, конечно же, не может оставить следы своей крови. Тем более оставить следы своей крови на месте преступления – в элитарном издательстве, специализирующемся на факсимиле, где была убита Сара Морган, известный профессионал в области библиофилии: ценнейшая инкунабула [1] взорвалась у нее в руках – да, рванула как настоящая бомба, – потому что чей-то больной и изощренный мозг придумал нанести на переплет какую-то смесь на основе производного глицерина, что сделало книгу смертоносной.
Меня зовут Унаи, мое прозвище Кракен. Кровь, обнаруженная рядом с телом, принадлежала моей матери, скончавшейся в 1982 году; во всяком случае, так гласила надгробная плита на кладбище в Вильяверде, где я молился всю свою жизнь, положив букетик лаванды под надписью, теперь вдруг оказавшейся неправдой.
Однако нужно рассказать историю с самого начала…
За несколько минут до звонка, перевернувшего мою жизнь, я прогуливался по музею игральных карт среди старинных оттисков и печатных форм, в окружении стен из тесаного камня и красочных колод со всех пяти континентов.
– Инспектор Кракен? – спросил какой-то металлический голос, искаженный голосовым модулятором.
– Уже нет, – поправил я его.
Я ушел со службы в полиции и теперь занимался подготовкой криминальных профайлеров в Академии Аркауте. С тех пор моя жизнь была более размеренной… и невыносимо предсказуемой.
– Слушайте внимательно: ваша мать у меня, и я не верну вам ее живой до тех пор, пока вы не отдадите нам «Черный часослов» [2] Констанции Наваррской.
– Моя мама давно умерла и похоронена, – только и смог произнести я. – Послушайте, это очень несмешная шутка. Не знаю, как вы достали мой номер, но…
– Будь бы вы лучше информированы [3], вы бы знали, что ваша мать – величайший фальсификатор коллекционных книг за всю историю и, к несчастью для библиофилов всего мира, она продолжает работать, – весьма нетерпеливо прервал меня голос.
У меня в телефоне было приложение для записи разговоров, и я сразу его включил. Мой мозг профайлера, никогда не изменявший своим привычкам, тотчас лихорадочно заработал, как только на меня обрушилась вся эта лавина загадок. Это явно был никакой не шутник, я почувствовал в нем нетерпение и нечто похожее на сдерживаемую ярость. Что-то большее, намного большее скрывалось за этим подчеркнуто вежливым голосом.
– Это, наверное, какая-то ошибка, – настаивал я. Нужно было сделать так, чтобы этот человек продолжал говорить. – И кто же, по-вашему, та женщина, которую вы похитили?
Он назвал мне имя – я никогда в своей жизни его не слышал. Тиски, сжимавшие все внутри у меня, разжались. Это была просто ошибка, все стало возвращаться на свои места: земля у меня под ногами, небо над головой… Шут из карточной колоды XVII века уже не насмехался надо мной со своей стеклянной витрины.
– Это не моя мать, но в любом случае, если вы действительно удерживаете эту женщину против ее воли, я…
– Это совершенно точно ваша мать, – снова перебил меня голос. – Мы сегодня же пришлем вам домой образец ДНК нашей заложницы. Вы получите его через несколько часов. Можете сделать анализ, сравнить ДНК, мы дадим вам на это несколько дней, а потом принимайтесь за дело – вы должны найти «Часослов». Это шестисотлетний старец, заслуживающий большего почтения, чем мы с вами. Итак, у вас на все про все семь дней. Вы должны выполнить наши условия, иначе ваша мать взорвется.
Потом незнакомец четко объяснил мне, при каких обстоятельствах должен был состояться наш следующий разговор.
Однако меня прежде всего занимали мысли о ДНК, поскольку о старинной книге я не имел ни малейшего понятия, а угрозы кого-то взорвать показались мне далекими от реальности.
О моей маме у меня осталось мало воспоминаний: она умерла от осложнений после родов, когда на свет появился Герман. Мне было тогда едва шесть лет. А потом произошло это несчастье с моим отцом… Бабушка с дедушкой взяли все на себя, они нас и вырастили. Мы мало расспрашивали их о родителях, потому что, как мы рано поняли, им было больно говорить с нами об этом. Среди скудных сведений, дошедших до нас, был тот факт, что наши родители владели небольшим книжным магазинчиком в Каско-Вьехо и его двери навсегда закрылись после их смерти.
– Что ж, давайте попробуем договориться, – сказал я, решив изменить стратегию. – Мое имя вы знаете, а как мне к вам обращаться?
– Калибан, можете называть меня Калибан.
– Как, простите?
– Неужели вы никогда не слышали? Подумать только… Калибан, персонаж из «Бури» Шекспира!
– Из «Бури», ну разумеется, – ответил я, чтобы как-то отреагировать. – Хорошо, значит, Калибан. Но хотя бы расскажите мне об этом «Черном часослове» – ведь я понятия не имею, что вы от меня требуете и где это нужно искать.
В этот момент послышался звук удара, и моему уху удалось различить, как мне показалось, крик.
– Эй, послушайте, вы еще тут? – спросил я, встревоженный.
И тогда раздался другой голос, тоже искаженный, но от его звучания меня как будто ударило током:
– Унаи, сынок! Нет!.. – Снова послышался звук удара, и сразу все стихло. Затем на другом конце линии отключились.
А я так и остался стоять, едва держась на ногах, прислонившись к каменной стене музея, и эти слова – «Унаи, сынок» – все еще звучали в моих ушах. Никогда в жизни я не испытывал подобного потрясения.
Потому что сын не может не узнать крик своей матери. Пусть даже целых сорок лет мне и в голову не приходило усомниться в том, что металлические буквы, служившие свидетельством о смерти на кладбищенских надгробиях, были непреложной истиной.
Калибану хватило недели, чтобы разрушить все те незыблемые убеждения, на которых была построена моя жизнь.