– Что там?
Я пыталась понять, что именно значило напускное безразличие, с которым Авра пожала плечами, протягивая одними пальцами пакет.
– Это то, что тебе нужно будет использовать сегодня.
– Ты серьёзно? – протянула, доставая из него почти прозрачную чёрную ночнушку на тонких бретельках. Воздушное кружево не оставляло никакого простора для фантазии, предназначенное явно не скрывать тело, а максимально обнажать его.
И вновь раздражённое пожатие плечами и поджатые губы вместо ответа. Женщина с такой ненавистью смотрела на то, как я кручу в руках тёмный кусок ткани, что я бы не удивилась, вспыхни он в моих пальцах. Смешно. Мне казалось, я вижу, как всколыхнуло языками тёмного пламени в чёрных глазах, с каким удовольствием она бы сейчас сожгла в нём меня саму…
– В пакете косметика. Накрасишься, а то бледной молью тут шляешься…какой нормальный мужик позарится…
– Например, твой?
Каюсь, не сдержалась. Не прикусила язык вовремя, хоть и понимала, что в какой-то мере Авра помогает мне…ага, мне. Себе. И при этом старается не упустить лишнего случая уколоть. Но всё же внутренне чертыхнулась, особенно когда тёмные глаза сузились, и она отшатнулась назад.
– До сих пор ему ничего не мешало приходить ко мне…насиловать чуть ли не каждую ночь в этом доме, если ты не знала. Хотя ты же знаешь. Ты в этом особняке знаешь о каждом вздохе, о каждом шаге жильцов. И всё равно пытаешься задеть меня.
Я склонилась к ней, сжимая в руках чёртов пакет:
– Поверь, в этом аду, который ты так привыкла считать своим домом, меня больше невозможно унизить.
Она прерывисто выдохнула и направилась к двери, напоследок бросив свой фирменный высокомерный взгляд.
– Да,до сих пор он каждую ночь приходил насиловать тебя, оставлял взаперти под охраной десятков людей. Если ты включишь свои куриные блондинистые мозги, русская, – твою мать, почему это обращение у нее всегда получается настолько презрительным?– то поймёшь, что тебе нужно сделать всё, чтобы соблазнить его, чтобы обрести хоть немного свободы. Я уезжаю через два дня к родным на свадьбу. Саид, – показалось, что её голос слегка дрогнул, – останется здесь из-за своих дел, а я задержусь там ненадолго. У тебя появится время, чтобы сделать то, что ты должна.
Сама не заметила, как преодолела расстояние в несколько шагов между нами за долю секунды, и схватила Авру за руку, не позволяя выйти.
– Ты поговоришь со своими братьями? Авра? Ты обещала помочь мне, помнишь?
– А ты думаешь, из-за чего я оставляю своего мужа одного…сейчас?
Она стряхнула мои пальцы со своего запястья и торопливо вышла из комнаты, а я прислонилась к тихо закрывшейся двери лбом.
Сука! Как я ненавижу её! Как же я ненавижу их всех! Каждую живую душу на этой проклятой земле, на которой стоит моя тюрьма. Всех тех, кто видит этот ад, что творит со мной их больной дьявол, и продолжает молчать. И как же я ненавижу ЕГО. Но эта дрянь права. Если я хочу вырываться из этого особняка, я должна завоевать его доверие. Должна заставить его поверить, что смирилась со своей участью…что полюбила его? И больше даже не подумаю о побеге? Это даже не смешно. Боже…это так пошло и глупо. Стокгольмский синдром, романы о котором так любили читать мои подруги. Вот только эти идиотки не подозревают, что невозможно, абсолютно невозможно полюбить того, кто день за днём терзает твою душу, кто имеет твоё тело каждую ночь, щедро приправляя физическую боль куда более невыносимой, моральной. Когда каждое грёбаное утро просыпаешься с одной только угрюмой мыслью, что ты всё ещё жива. К сожалению, ты всё ещё дышишь, а значит, всё ещё сможешь чувствовать эту безграничную агонию от унижения, которым закончится грядущая ночь. И так бесконечно. Ночи с чудовищем, что рвало тело снаружи, плавно перетекали в утра с таким же монстром, разрывавшим сознание изнутри. И кажется, не было ни единого шанса на то, что этот кошмар скоро закончится. Вообще может закончиться.
Пальцы сжали чёртово кружево с силой. Хватит ждать помощи извне, Карина! Авра права, будь она проклята! Я должна помочь себе сама.
***
Я ждала его…Боже, я на самом деле сидела на своей постели и ждала Саида Нармузинова. Ждала и в то же время отчаянно молилась, чтобы он сегодня не пришёл. Потому что боялась, потому что подсознательно понимала, что не смогу. Чёрт, ну какая из меня актриса? Макс, да и Дарина всегда на раз раскусывали мою плохую актерскую игру. Единственный, кто часто попадался на ней, это отец. То ли из-за родительской любви не замечая ее, то ли упорно делая вид, что верит. И теперь я вдруг отчетливо осознала: я не смогу. Сидя напротив трюмо с большим зеркалом, в которое так любил смотреть проклятый Нармузинов, вбиваясь в меня сзади, впиваясь пальцами в мои волосы и заставляя смотреть на нас, рыча в самое ухо, какое наслаждение он получает, грязно трахая вороновскую дрянь…я не смогу перебороть эти воспоминания, вспышками оглушающие сознание, я просто не смогу достоверно сыграть даже смирение…о каком влечении или любви может идти речь? Зачем я вообще накрасилась? Как идиотка…Этот ублюдок точно не был настолько придурком, чтобы поверить, что после вчерашних слов о ненависти к нему, сегодня я добровольно лягу в его постель.
Подскочила к зеркалу и принялась яростно стирать влажными салфетками косметику с лица.
И вздрогнуть, услышав негромкое:
– Правильно делаешь, больше не красься.
Рука замерла на щеке, а сердце заколотилось от страха. Этот его голос…низкий, с легким акцентом. Кажется, он каждый раз пробирается под кожу, заставляя затаиться в ожидании очередной порции боли.
Посмотрела через зеркало, и сердце камнем скатилось куда-то вниз, в живот, оцепенело, даже не трепыхаясь от ужаса. Стоит, прислонившись к косяку двери плечом, сложив руки на груди. Невольно отметить, как натянулись рукава чёрной рубашки от его позы, обтягивая мускулы. Склонил слегка вбок голову и прожигает нечитаемым тёмным взглядом. Скользит им медленно сверху вниз по моей спине, чтобы потом резко перевести его в зеркало, на моё лицо, заставляя вцепиться онемевшими пальцами свободной руки в трюмо.
Несколько мгновений тишины, в которой я едва не оглохла от собственного оглушающего дыхания. Пожалуйста, только не подходи. Только не сегодня…и нервно сглотнуть, когда этот монстр, ухмыльнувшись, словно отчётливо услышал мою мысленную просьбу, шагнул в комнату, закрывая за собой дверь. Медленно подошёл ко мне и остановился прямо за спиной. Так близко, что стоит податься назад, и я упрусь в его грудь. Поднял руку и, не отрывая тёмного взгляда от моего в зеркале, одними пальцами коснулся кружева на спине, вынуждая слегка выгнуться, податься вперёд, чтобы избежать контакта.
– Мне нравится.
Коротко. Почти безэмоционально…если бы только мне хватило сил отвернуться, не успеть увидеть, как на этих словах будто ещё больше увеличились его зрачки.
– Встречай меня всегда так.
Приказным тоном…впрочем, когда монстр разговаривал со мной иначе?
– Обойдёшься.
Это получилось автоматически. Будто во мне стоит какая-то чёртова программа, не позволяющая вовремя прикусить язык, собраться, напомнить себе, что я должна соблазнить его, а не отталкивать.
Правый уголок тонких губ слегка дёрнулся кверху.
– Тогда для кого ты оделась так сегодня?
Судорожно сжать собственные пальцы, умоляя себя же не дерзить. Это чудовище так редко разговаривает со мной. Обычно оно рычит свои проклятья и оскорбления, насилуя и не опускаясь до разговоров. Сегодня что-то изменилось. И это твой шанс, Карина. Сегодня ему почему-то интересно спрашивать…иначе не смотрел бы так, слегка нахмурившись, прожигая даже в отражении своей тьмой.
– Просто так.
Чёрная бровь взметнулась кверху, пока кончики пальцев очерчивают узоры на ткани сзади.
– Мне…мне стало скучно. Мне же нечем заняться, – заставить себя пожать плечами и отвернуться от Нармузинова, вернуться к собственному лицу и продолжить тереть его салфеткой, – вот…захотелось.
Всего один короткий шаг. Один. Короткий. Шаг. И монстр нависает надо мной сверху, касаясь своей грудью моей спины, заполонив собой всё пространство вокруг и выбив весь воздух из лёгких.
– Стирай. Тебе не идёт.
Смуглые пальцы перехватывают мою руку, сжимая её сверху и проводя белой тканью по линии скул.
– Не люблю косметику на лице.
Сглотнуть, ощущая себя в этой ловушке тем самым зайцем, попавшим под прицел удава. Боже, как же не хватает воздуха, когда этот монстр так близко…
– Очень жаль, что я не знала раньше…красилась бы каждую ночь. Для тебя.
И вновь усмешка одними уголками губ.
– Вновь дразнишь меня. Зачем? Так нравится боль? Моя ярость? Я же могу уничтожить тебя вот так, – демонстративный щелчок пальцами, – сожрать тебя. Прямо сегодня, Воронова.
– Подавишься, Нармузинов.