Она задыхалась, отводя взгляд, давая понять, насколько ей больно смотреть мне в глаза.
– Отпусти меня! Или убирайся сам!
Именно тогда я осознал, что она уже всё знает. Вашу мать, она знает! Но как? Чёрт возьми, кто ей мог проболтаться? Если только кто–то из охранников. Сукины дети сегодняшний день точно не переживут. Ни один!
Я прикрыл глаза и медленно выдохнув, произнёс:
– Даша, давай, зайдём в дом. Давай не будем устраивать спектакль для охраны.
Она истерически засмеялась:
– Спектакль? Вся моя жизнь рядом с тобой сплошной спектакль. То ли комедия, то ли трагедия, и я всего лишь массовка на твоей сцене!
Внутри всё перевернулось. Как мне доказать ей, что она главная героиня этого бесконечно долгого действа, именующегося моей жизнью?
Я стиснул зубы до скрипа и прошипел:
– Иди в дом, я сказал!
– Не то что? Заставишь? Затащишь насильно? Какие права у тебя теперь есть на меня, Максим?
Она содрала обручальное кольцо с пальца и швырнула в меня.
– Никаких. Ты мне теперь никто!
Поймал на лету кольцо и, схватив, её за локоть, дёрнул на себя:
– Малыш, не заставляй меня в очередной раз напоминать о СВОИХ. ПРАВАХ. НА ТЕБЯ!
Даша попыталась вырваться, но я уже отвернулся и теперь тащил её за собой в дом. Она упиралась ногами, пытаясь затормозить меня, била по спине руками, истошно крича. И каждый крик отзывался эхом внутри, причиняя физическую боль настолько сильную, что хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать ничего.
Ни слова не говоря затащил девушку внутрь и, закинув её себе на плечо, поднялся в спальню. Там я бросил её на кровать и ледяным тоном сказал:
– Вот теперь говори.
Дарина вскочила с постели и, сжав руки в кулаки, прокричала.
– Мне не нужно ничего напоминать! У тебя нет прав на меня. Мы теперь в разводе! Ты лично, собственноручно, зачеркнул все права и дал мне свободу. И я рада, что ты приехал, потому что теперь ты отпустишь меня. Не хочу ни секунды находиться рядом с тобой в ТВОЕЙ золотой клетке. Я вернусь к брату и начну процесс по возврату детей, Макс. И еще… не называй меня «малыш». Это право ты тоже потерял.
Захотелось взвыть от бешенства. Эту «золотую клетку» ещё совсем недавно она считала своим домом. А теперь хочет бежать из неё без оглядки.
Шагнул к ней и, схватив за волосы, с силой дёрнул в сторону:
– Нет прав, говоришь? Вот они мои права, – притянул её за талию и впечатал в себя, – и мне не нужны долбаные бумажки, чтобы доказать тебе существование МОИХ прав.
Положил руку на её ягодицы и сильно сжал:
–Отпустить тебя, малыш? Ты думаешь, что я когда-нибудь отпущу тебя? Ты в это веришь, Даша?
Она дёрнула головой и тихо произнесла:
– Эти права тебе давала я тем, что позволяла и хотела, чтобы ты их имел. А сейчас тебя больше нет для меня. Мне противны и омерзительны твои лживые прикосновения, твои слова, которые не стоят и гроша. – Неосознанно отступил от неё, не веря, что слышу эти слова. Лучше бы она отхлестала меня по щекам! Это не было бы и вполовину так мучительно, как сейчас, после этих слов. А Даша выставила вперёд руку и продолжала вскрывать мне вены острыми как лезвия словами:
– Малыш…А ЕЁ как ты называешь? Детка? Крошка? – Потихоньку приходя в себя, шагнул ей навстречу, чтобы схватить и прокричать в ухо так громко, насколько мог, что ту, другую, я не называю никак. Что ТА для меня ничего не значит.
Она отшатнулась в сторону и практически прорыдала срывающимся голосом:
– Убери руки и не прикасайся ко мне. Ты отпустишь меня. Потому что я больше не хочу быть с тобой и …не буду! Никогда! Просто запомни это. Никогда!
Уже не контролируя себя от моментально охватившего тело бешенства опрокинул Дарину на кровать и сел сверху, зафиксировав её руки над головой:
– Запомни, Даша, мне не нужно твоё разрешение на то, что и так является МОИМ!
Опустил голову, приблизившись к её лицу на расстояние в пару сантиметров:
– И называть я тебя буду так, как хочется мне. Ты моя! Вся моя! Твоё имя. Твоё тело. Твоя жизнь. А вот ты, Даринаааа, никогда, слышишь? Никогда больше не будешь распоряжаться тем, что принадлежит мне.
Её глаза сверкнули, она поняла, о чём я. Продолжая сжимать её запястья одной рукой, второй схватил её за шею и прорычал:
– Какого чёрта ты творишь, маленькая ведьма?
Встряхнул её:
– Отвечай? КТО. ТЕБЕ. ПОЗВОЛИЛ?
Поднял руку к подбородку и сжал, причиняя боль:
–Твою мать! Почему ты это сделала? Чего ты хотела этим добиться?
Она вцепилась в моё запястье и, задыхаясь, прохрипела:
– Уйти от тебя. Потому что еще никогда в жизни я не испытывала такого отвращения к тебе и к себе. Ты не удержишь меня, Максим. Меня рядом с тобой нет… Очнись. Посмотри мне в глаза – меня нет. Не смотря на то, что мне не дали уйти, я уже ушла. И, знаешь, я не жалею, что меня остановили…не жалею, потому что я смогла сказать это тебе в лицо. Сказать, что впервые тебя ненавижу. Ты можешь заставить меня бояться…но ты больше не заставишь меня хотеть и любить тебя.
Сердце в очередной раз сжалось от беспощадных слов, чтобы снова понестись вскачь от невероятной злобы, завладевшей всем телом. Каждой чертовой мышцей. На короткий миг стало трудно дышать, будто весь воздух из комнаты молниеносно выкачали. Казалось, ещё чуть–чуть, и тело просто свалится мёртвым грузом на кровать, потеряв смысл для дальнейшего функционирования. Но та же самая злость заставляла продолжать эту борьбу с ней и с самим собой, адреналином впрыскивая в кровь необходимые силы. Я злился на неё за то, что захотела покинуть меня навсегда. И чувствовал ещё большую ярость на себя. За то, что позволил нам дойти до этого.
Оскалился и завладел её губами. Не целуя – сминая и кусая их, безжалостно царапая клыками. Дарина вертела головой в попытке освободиться от поцелуя, и я позволил ей это. Отстранился от неё и прошептал, глядя в глаза:
– Скажи это ещё раз. Скажи, что ненавидишь меня.
Я должен был это слышать, упиваясь собственной болью и позволяя ей разрушать меня и дальше, оправдывать свои поступки, развязывать мне руки. Ведь если она меня ненавидит, значит, я мёртв, а мертвеца нельзя приговорить дважды.
Она облизала кровь с нижней губы и, судорожно сглотнув, прошептала в ответ:
– Ты даже не представляешь насколько…я тебя ненавижу. Но больше всего я ненавижу себя за то, что верила тебе.
Прикрыл глаза, впитывая в себя эти слова, и ухмыльнулся. Через десять лет я всё–таки добился того, что она возненавидела меня. Теперь. Внутри все корчилось от острой боли, от чувства дикого разочарования.
После того, как овладел собой, открыл глаза и спросил:
– Но почему теперь? Почему теперь, Даша, чёрт тебя побери?
Повысил голос и силой вдавил ее в постель, сильнее сжимая пальцы на её горле, глядя на её расширяющиеся зрачки и испытывая невероятное садистское удовольствие от осознания её страха. Ненависть, страх. Все что угодно, но только не равнодушие.
– Не тогда, когда…я чуть не убил тебя, не тогда, когда я был в Чечне…Не тогда, когда унижал и держал в роли рабыни…Не тогда, когда оставил вас подыхать с голоду…Тогда ты чувствовала и понимала – все не такое, каким кажется! Какого дьявола, Даша, теперь? Когда единственное, о чём я тебя просил, – ударил по постели рядом с её головой, – это доверие. Грёбаное доверие и молчание, чёрт тебя раздери!
С её губ сорвался тихий вздох.
– Доверие? От кого? Кто я теперь? Твоя любовница? Бывшая жена? Шлюха? Кто я? С таким же успехом на меня может предъявить права любой из твоих охранников. Любой. Потому что я – никто. И знаешь? Я лучше стану шлюхой твоих псов, чем твоей любовницей или вещью. Никакого доверия ты от меня не дождешься.
Это был контрольный выстрел. Прямо в лоб. Дарина, как никто другой, знала, какие струны задеть, чтобы окончательно снести мне крышу. Знала, что это запрещённый ход, но, тем не менее, применила его. И я потерял последние остатки разума, чувствуя, как сознанием завладевает монстр, поднимая свою омерзительную голову и широко раскрывая зубастую пасть.
Ударил её по щеке, а потом ещё раз, и ещё раз.
– Да мне насрать на твои чувства ко мне! И плевать на твои желания! И если ты так сильно хочешь стать шлюхой, я тебе позволю. Но трахать тебя буду ТОЛЬКО я. Станешь личной подстилкой Максима Воронова! И только если я захочу, то ты сможешь лечь и под охранников! Для того, чтобы развлечь МЕНЯ, поняла?
Свободной рукой разодрал на ней блузку и грубо сжал грудь:
– И мне плевать, согласна ты или нет с этим. Теперь, – криво усмехнулся, – впрочем, как и всегда, я решаю с кем и когда ты спишь. И пока что этот кто–то, – ущипнул сосок, – я!
Затем опустил руку к животу и остановился, глядя прямо в её глаза.
– Тебе понятно, Дарина?
– Мне все понятно, – прошептала она, – только покорности ты не дождешься, потому что я больше не хочу тебя. Ты можешь развлекаться со мной, пока я тебе не надоем…Да ты все, что угодно, можешь. Ты возомнил себя вершителем моей судьбы. Мне плевать, с кем спать, с тобой или с твоими охранниками. Ни к тебе, ни к ним я ничего не чувствую. Ты убил во мне все. Отдай хоть собакам на улице.
– Плевать? – я снова ударил её, и на этот раз вздрогнул, увидев блеснувшие в глазах слезы, но уже не мог остановиться. Её слова сорвали все планки, и я уже не сдерживал чудовище внутри себя – я выпустил его на волю. Похотливого, жадного до боли зверя, готового разорвать ее. – Тебе наплевать, кто будет тебя иметь? Как впрочем и обычной шлюхе! Тогда первым у нашей строптивой потаскухи буду я!
Задрал подол юбки и схватил рукой трусики.
– И, да, малыш, ты сама меня захочешь.
Быстрым движением разорвал на ней белье, с лёгкостью преодолевая неистовое сопротивление, и резко ввёл в ее влагалище палец. Дарина уже была влажной, и я злобно ухмыльнулся, подняв на неё глаза:
– А ты так меня ненавидишь, что уже завелась, Даша? Или это я все еще действую на тебя так? Зачем было лгать и ломать комедию? Ты могла сказать или просто попросить, чтобы я тебя оттрахал.
Она снова дернулась в моих руках, но я придавил её бёдра к кровати сильнее, а потом погладил большим пальцем складки нежной плоти между её ног. Наклонил голову и подул на них. Она моментально увлажнилась ещё больше, и комнату окутал аромат её желания, от которого вело так, что закружилась голова. Я демонстративно втянул в себя её запах:
– Да, малыш, именно так. Я же всегда прекрасно знаю, что нравится шлюхам!
Почему считают, что насилие – это обязательно физическое издевательство над телом? Можно причинять не меньшую боль и унижение словами. И именно это я сейчас осознанно и делал. Насиловал её душу, так как тело отвечало мне взаимностью. Понимая, что это не просто оттолкнёт от меня жену, но и, вполне вероятно, поставит крест на её чувствах ко мне. Но остановиться я уже не мог. Не тогда, когда в ноздри бил её запах, а пальцы мяли шелковистую кожу. Да, и, потом, как может остановиться солдат на полпути, когда он уже ступил на минное поле? Он просто идёт вперёд, с замиранием сердца ожидая, какой шаг раскинет его в разные стороны, разрывая на части и выставляя на всеобщее обозрение внутренности.
Я начал двигать пальцем внутри неё, сначала неторопливо и нежно, а затем ускоряя темп. Жадно наблюдая за её реакцией и упиваясь властью над телом любимой женщины. Её дыхание стало хаотичным, рваным, и она закрыла глаза, пряча от меня взгляд. Я знал, что в этот момент она борется с собой и проклинает своё тело за предательство.
Наклонился к её лепесткам и прошёлся по ним языком, застонав от пряного вкуса на языке. Она дёрнулась, как от удара тока, и еле слышно всхлипнула. Нашёл языком клитор и обдал своим дыханием. Затем дотронулся до него кончиком языка и втянул в рот. Дарина неосознанно выгнулась и сдавленно застонала.
– Ненавижу…, – её голос походил на хриплое рыдание, все еще вздрагивая и задыхаясь, – не прощу тебе этого…не прощу…
"Не прощу…" – как будто серной кислотой плеснули в район груди. Да, нет, милая, ты –то, может, и простишь…Мне бы самому суметь простить себя после всего. Но вслух, приподнявшись на руках и устраиваясь между её ног, выдал насмешливо:
– А мне от тебя не нужно прощение. Я пришел к моей шлюхе, а не на исповедь к батюшке!
Сказал и вошёл в неё одним движением. Мы застонали с ней одновременно и замерли, глядя друг другу в глаза. Она рванулась ко мне навстречу, обхватывая шею руками и приподнимая бёдра. Доли секунды наслаждался жаром её лона, а потом начал двигаться. Зло. Бешено. Таранил её плоть, чувствуя, насколько неистово она отвечает.
Её глаза горели страстью. Страстью и яростью. Ненавидь, малыш, ненавидь. Но не своё тело, а меня. Оно не предаёт тебя, оно просто не может лгать. Это я предатель.
Стиснул зубы, заметив катящиеся по щекам слёзы опустошения, сдерживаясь от дикого желания слизать их.
– Ты…убиваешь меня…Максим…ты убиваешь…нас…снова…зачем?
Её голос звучал сдавленно, глухо. Рванул вперед, следя за тем, как закатываются её глаза, впиваясь пальцами в бедра, насаживая её на себя и жёстко вонзаясь в мягкое тело. Так глубоко, насколько мог. Почувствовал, как судорожно сжимаются мышцы влагалища вокруг члена, а по моему телу пробегает дрожь острого наслаждения. Не успел в полной мере ощутить её оргазм, как меня с головой накрыл собственный. Зарычал, в последний раз толкнувшись в неё и кончая внутри, клеймя, доказывая себе и ей, кому она принадлежит. В первый раз за все эти десять лет после секса с Дашей я не чувствовал ни удовлетворения, ни радости, ни ненависти… Только опустошение, разливавшееся по венам. Поднял голову и, посмотрев в глаза, произнёс:
– Все давно мертво, Дарина…и ты это знаешь!
Она закрыла глаза, сворачиваясь калачиком на постели и еле слышно прошептала:
– Теперь умрет даже то, что еще едва-едва дышало.
Я молча слез с постели, не отвечая на реплику, застегнул ширинку и подошёл к шкафу. Открыл двери и начал скидывать на пол всю одежду. Дёрнул ящики комода и, достав оттуда нижнее бельё, бросил на кровать. Дарина в негодовании вскочила с кровати.
– Прикройся! – Бросил ей и направился к двери. Там велел охраннику позвать экономку. Когда в комнату вошла высокая сухопарая женщина, холодно приказал:
– Обыскать каждое чёртово платье, всё нижнее бельё, трусы, носки, чулки.
– Что искать, Господин?
– Всё, что покажется подозрительным. Найдёшь – передаешь Денису. Дэн, –окликнул охранника, маячившего за дверью, – если вдруг в личных вещах Госпожи будут обнаружены какие–либо подозрительные вещи, неважно какие, ты изымаешь их и сообщаешь напрямую мне!
Охранник кивнул и вышел. Я отпустил взглядом экономку и повернулся к Дарине.
– Раньше ты была в этом доме хозяйкой, но после своего поступка ты будешь здесь пленницей. Без права голоса и свободы перемещения. Днём рядом с тобой постоянно будут находиться охранники или слуги. Не старайся натворить глупостей, Дарина. Мы оба знаем, что я не дам этому случиться. Ты умрешь…старой, прожившей сто лет, бабушкой… и только после меня!
Схватил её за голову и рывком притянул к свои губам. Поцеловал, запоминая вкус её губ и запах тела. Усилием воли отстранился и быстрым шагом вышел из спальни.
Обратно в город я ехал на машине. Позвонил пилоту собственного самолёта, доставившего меня сюда, и отпустил его. Слишком много мыслей роилось в голове после сегодняшних событий, и мне нужно было всё обдумать, прежде чем вернуться к игре.
Всё пошло не так. Сразу. С первых же мгновений. Она была зла на меня. Больше – она ненавидела меня. И теперь это были не пустые слова. Я видел это чувство в её пылающих глазах. А глаза не могут обманывать.
Ещё бы. Кто–то из этих тупоголовых ублюдков не удержал во рту свой поганый язык. Ухмыльнулся, вспомнив, КАК расправился с охраной. С теми, кто сменился в последний раз. Я не стал разбираться, кто оказался болтуном. Выяснил у Дэна имена последних прибывших и вызвал их к себе. Сукины дети насквозь провоняли страхом после того, как поняли, на какой стадии бешенства я нахожусь. Я пристрелил ублюдков. Предварительно отрезав языки. Всем троим. Без слов. Молча. Чувствуя, как Зверь буквально урчит от наслаждения. Наблюдая за их последней агонией и сам варясь в аналогичной. Забавное зрелище видеть, как неистово в диком ужасе молятся Богу создания Ада. Те, кто по моему приказу могли вырезать глаза и выпустить кишки.
Но всё это было после. После её слов о ненависти. После того, как она смешала меня с грязью, заявив, что не видит разницы между мной и другими. После секса. Настоящего. Злого. Быстрого, но от этого не менее крышесносного.
Все эти события калейдоскопом проносились в моей голове, пока я ехал назад. В свой личный ад, созданный мной же самим. Игра продолжается,Зверь, так что стисни зубы и при вперёд дальше!