Ладони не слишком помогли. Грохнуло оглушительно. Волна горячего воздуха чуть не сшибла с ног. В голове зазвенел отзвук жути, полыхнувшей и ушедшей в тишину.
Пару мгновений никто не шевелился – а затем будто во всех молотком вколотили жизнь.
Часовой кинулся к сирене, закрутил рукоять. Та воспротивилась, сыпнула ржавчиной, но все же поддалась усилию, зашипел фос, и по всей Двенадцатой станции завыли сирены. Напарник часового кинулся вниз по лестнице, оставив мушкет. Я подобрал оружие.
– Порох и пули? – заорал я крутящему рычаг солдату.
Все вокруг казалось таким тусклым, далеким. Часовой выглядел неотесанным молокососом. Таким еще рано в армию. Он перестал крутить рычаг, сдернул с себя патронташ, кинул мне.
Мелкий ублюдок внизу подошел обозреть дело своих рук. Выглядел он лет на десять, но был, конечно же, намного старше. Он ухмыльнулся, глядя на разбитую решетку. С искореженных петель свисали ошметки дерева. В зареве пожара лицо «малыша» казалось дьявольским.
Я зарядил споро: надорвал патрон, высыпал толику на полку, остальное – в ствол, затем туда же бумагу, сверху – свинцовый шар, стукнул пару раз прикладом, чтобы утрамбовалось, надломил стеклянную колбу лампы, хлынувшим потоком энергии поджег фитиль.
Слишком долго!
Ублюдка уже и след простыл. Но это не значит, что не в кого стрелять.
Сквозь ворота пошли драджи в полном боевом облачении, с поднятыми щитами и опущенными копьями, безносые, пустоглазые. Командир – впереди, на нем – алая тряпка. Он остановился, выйдя за дым и горящие обломки. Наверное, ожидал сопротивления. Все-таки, приграничная станция, солдаты. Хоть кто-то должен выйти навстречу. А ворота взяли без боя. Даже на пустом лице драджа я различил замешательство.
Они ожидали драки. Ну что ж, я и начну.
Я прицелился низко, желая попасть в голову и зная, что отдача подбросит ствол. Я помолился и нажал спуск.
Мушкет рявкнул и выбросил облако дыма. Я помахал рукой, разгоняя его, чтобы посмотреть на дело своих рук. Удачный выстрел: командир драджей зашатался, в груди – дыра, в спине – еще больше, с кулак, ребра торчат наружу, по всему двору – обломки костей. Хотя мушкет поди заряди, дыры он делает – любо-дорого глянуть. Драдж, шатаясь, подошел к стене, уперся, осел наземь. Его подчиненные посмотрели на меня и подняли арбалеты. Я шлепнулся, надо мной просвистели полдюжины болтов. Все пошли высоко – но молокосос свалился, визжа, с болтом в ноге.
Из крепости выскочили трое солдат, кинулись к воротам, развернулись и помчались назад.
Ну что за солдаты, мать их за ногу?! Распущенность, халатность, годы бездействия. Да они даже не держали нормальной ночной вахты! Враги темной волной хлынули за ворота, на ходу сбрасывая плащи, вынимая оружие. Черт, что же делать? Самому руки в ноги? Отчаянным усилием я загнал страх назад, в его вонючий подвал. Если я сейчас потеряю голову – конец. Сколько их? Они режут всех без разбору: и солдат, и гражданских. Вон им подвернулся ошарашенный юнец с кузнечными щипцами, вон – женщина с ведрами, прижавшаяся к стене. Женщина швырнула одно в драджа. Тот мимоходом отмахнулся, по-кошачьи прыгнул, брызнуло красным.
Драджи зачистили двор, потом взялись за крепость.
– Духи добра, духи милосердия, спасите наши души, – пробормотал часовой.
Я швырнул ему мушкет и кинулся по лестнице в крепость.
– Марш отбивать надвратную башню! – заорал я на растерявшихся часовых, отчаянно пытавшихся зарядить мушкеты.
Расслышали они приказ или нет, не знаю. Я ответа не ждал, помчался по коридорам. Мое железо осталось с моим багажом, но у Двенадцатой начальник голубых кровей, а они любят развешивать оружие по стенам. Я сдернул старый меч с гардой-крестовиной, попробовал пальцем острие.
Туповато.
Но сойдет.
Я подхватил с другой стены обтянутый кожей кулачный щит и помчался к лестнице. Внизу орали, лязгало железо.
Если потеряем станцию – потеряем и контроль над Машиной Нолла. Но страх покинул меня, остался где-то далеко, в стороне. Может, он собирался догнать потом? Мне представились легионы, десятки тысяч серолицых, пустоглазых тварей, бегущих через Морок к Двенадцатой станции. Мы никогда не могли тягаться с драджами в поле. Их сдерживал только страх перед Машиной. Потеряем Двенадцатую – проиграем войну.
А это невозможно. Немыслимо.
Внизу пронзительно завизжали. Я такие крики слышал. Кто-то лишился руки или ноги. Я побежал, перескакивая через три ступеньки, вылетел за поворот, не рассчитал, врезался в стену. Передо мной царил ад. На полу – два трупа. Один – наш, другой – их. Оба – месиво ножевых ран. Двор зачищен, враги прорубаются на верхние уровни. Парочка безносых, с серой липкой шкурой, приперла солдата к стене и доканчивает короткими мечами. Несчастный уже труп, но драджи не унимаются, свирепо тычут и тычут железом. Наверное, им приятно. Хотя по лицам трудно что-то понять.
Я хотел незаметно проскользнуть в боковой коридор, но впереди возникла Ненн. С нее капала чья-то кровь, зубы оскалены, в глазах – настоящее адское пламя. Да уж, моя Ненн – боец хоть куда, и вправду самый свирепый и крутой по эту сторону ада. В правой – меч, в левой – кинжал. Наверное, драджи к ней не слишком серьезно отнеслись. Баба с мечом. Глупый предрассудок. Понял свою ошибку только один. Второй ударил – и свалился с раскроенным черепом. Уцелевший захотел устроить дуэль, но я подошел сзади, сделал пару дырок, и он сполз на пол по моему мечу.
– Что тут за хрень? – спросила Ненн.
– Вулкан с дерьмом в процессе извержения. Где остальные? Где Тнота?
– Пришлось их оставить.
Она тяжело дышит, раскраснелась, взмокла от пота.
– Я пробилась вверх по лестнице. Их оттеснили в кладовые.
– Прикинула, сколько их?
– По мне, так их с тысячу.
Я вытер с рук кровь драджа, ощупал языком зубы, покачал головой.
– Столько б не пробралось незаметно. По мне, их больше полусотни, но меньше ста. Короче, мы еще не проиграли. Пошли!
Солдаты бегали туда-сюда по коридорам, полупьяные, неотесанные, перепуганные и без командиров. Наверняка здешняя шантрапа и не видывала драджа вблизи. А те – зрелище не для слабонервных.
– Нужно спускаться и драться вместе с гарнизоном, – без энтузиазма заключил я.
Я не люблю драться без гонорара, но если Двенадцатая канет, то мы все – в глубоком дерьме. Ненн решительно покачала головой, схватилась за ручку лестничной двери и потянула, закрывая, а затем уложила поперек пыльную балку засова. Если крепость строят умные люди, на лестницах обязательно будут глухие двери. Двенадцатую строили очень умные.
– Не туда, – сказала Ненн. – В кухне их десяток, если не убежали, конечно. Какого хрена им тут надо?
– Пытаются пробиться к управлению Машиной, чего еще? – буркнул я.
– С полусотней? А как они удержат крепость? Я не полководец, но даже мне очевидно.
За дверью топот. Не поймешь, друг или враг. Но крики и визг стихли, а это крайне дурной признак.
– Ладно, потом поразмыслим о причинах. Сейчас главное не грохнуться, – заключил я, и мы пошли назад, в мой коридор.
На следующей лестнице мы услышали голоса снизу: жужжащее пощелкивание и выдохи. Стародхьярское наречие. Эту дверь мы тоже закрыли, попробовали третий путь.
– Капитан, у нас плоховато с выбором, – предупредила Ненн.
Я это уже понял и сообщил:
– Нужно выбираться отсюда.
– Значит, не идем вниз?
Черт, что делать? Кровь бешено стучит в полуоглохшие уши. Враг держит ворота и методично зачищает крепость. Моя команда непонятно где и, возможно, уже мертва.
– Если сдохнем, нам не заплатят, – заметил я.
За углом мы наткнулись на группку драджей, взбегавших по лестнице. Нас двое, их четверо. Дрянной расклад. Я не дерусь в меньшинстве, и уж тем более за проигранное дело. Я б кинулся наутек – но первый бросился на меня.
Глубинный король лишь недавно обратил его. Все драджи сначала были людьми. Этот еще мог сойти за человека. Фермерская стать, пустые глаза зачарованного, вокруг запястий и щиколоток – лоскуты молитвенных лент. Хлоп, хрясь – и готово. Всего пара секунд разумной жестокости. Я не стал дожидаться, пока он поймет, что умер. Пока он падал, я пырнул еще два раза, а затем отступил, пригнувшись и выставив щит, но драджи не нападали. Ненн тихонько гортанно зарычала – и я увидел за ней тень.
Мальчишка был пухленький, маленький даже для десятилетнего и совсем нормальный с виду. Ненн жутко, отчаянно закричала, будто с ней делали кое-что пострашнее зверства, учиненного мною с умирающим драджем. Я развернулся бежать, но в мой разум врезалось заклятие, укравшее силу у ног. Я упал на колени. Словно ползучая холодная лярва, прилетевший от «малыша» лед полез в мое существо, в мои мысли, в мою волю и, наверное, – если у меня была душа, – прямо в душу. За глазами будто надували пузырь, из носу потекла кровь. Я очень живо представил, как умирали несчастные беглецы в Пыльной расщелине.
«Малыш» всмотрелся в мой разум, ледяной червь въелся в мою память – я заорал, скорчился от боли и выметал лужу бурой блевотины.
Абсурдно, но я тогда пожалел зря изведенного виски. Поднявшееся из ледяной заокеанской глубины черное зло обволокло мои кости, пробрало до мозга. Марионеткой на черных струнах я поднялся навстречу повелителю.
«Малыш» коротко пострижен, пухлые щечки, болтающийся на плечах камзол на два размера больше нужного, брюки продраны на коленках. Прям король голодранцев. Рот искривлен в жуткой презрительной ухмылке, в глазах – голодная, жадная жестокость.
Я сейчас умру. Это точно. Притом очень больно.
– Я хочу леди! – объявил «малыш».
Голос капризный, тоненький – но тон, холодная властность в голосе изобличают возраст. Магия схватила меня за глотку и душу. Я зарычал, собрал силы – но черта с два поборешься с «малышом». Ненн задыхалась. Невидимая рука медленно сдавливала ей горло. Он уже сковал нас чарами, и осталось только сдыхать – жутко и больно. Холодный червь шевелился в мозгу, заставил содрогнуться, рухнуть на пол безвольной кучей мяса и костей.
Он ворошил мою память. Вот первая сигара. А вот я впервые обгорел на солнце. Вот я еду в запряженной ослом тележке на рынок. Червь метался в памяти, что-то искал.
– Где она?
Мошонку стиснуло. Выстрелило болью в позвоночник – невидимые руки начали скручивать его. Червь метался в моем разуме, кости скрипели и выворачивались в суставах.
Мне повезло: я ничего не знал. А то бы сознался в чем угодно.
По другому коридору примчались несчастные безымянные герои. Лейтенант и кучка храбрецов бросились в атаку, не понимая, с кем имеют дело. Они выпалили из мушкетов и смогли грохнуть драджа. Затем «малыш» посмотрел на них.
Давление ослабло, червь выскользнул из рассудка. Я подхватил оружие и Ненн, бросился прочь по коридору, к лестнице. За спиной заорали – наши спасители осознали свою ошибку.
Где-то под нами – снова крики и лязг железа. Это хорошо. Значит, пока еще мы не проиграли. Но у меня на уме было только спасение личной шкуры. Подальше от чудовищного ублюдка и его магии! «Малыши» умирают, как и все мы, но чтобы их прикончить, нужно много народу, много удачи и внезапность. Если клятый шкет увидит нападающих раньше времени – пиши пропало. В общем, дерись, если можешь выиграть, а если нет – удирай. Хороший рецепт выживания.
Вот и комната Машины. Кто-то уже должен быть внутри, тянуть за рычаги, готовить к бою. Если напали на станцию, наверняка через Морок маршируют сотни тысяч. Но, должно быть, назначенные работать с Машиной уже мертвы. Нужно отыскать ключи, пустить оружие в ход. Когда потянут за последний рычаг, все в двадцати милях на восток от станции покроет огонь, по сравнению с которым ад – просто летний вечер. Я неприятно провозился полминуты, тряся и дергая, обдирая шкуру с ладоней, затем плюнул и оставил цепи в покое. Я уж точно отправлю в ад того, кто додумался закрыть Машину на цепь. А если этот кретин уже сдох – что скорее всего – я отыщу его труп и всласть попинаю.
Драджи шли по пятам. Похоже, их посетили те же мысли, что и нас. Кабинет коммандера тут неподалеку, дверь закрыта изнутри. Драджи выскочили в коридор у нас за спиной, «малыш» капризно верещал, отдавая приказы.
– Мать вашу, впустите! – заорал я, не особо надеясь на ответ. – Мы вам не гребаные драджи!!
Я шлепнул ладонью по двери. Черт! Мы в тупике. Драджи двинулись к нам, занося мечи и топоры. Я пнул дверь. Ударил ногу.
И тут в замке заскреблось.
– Быстрей! – заорал я.
Драджи осторожно приближались. Я отбил удар и отсек руку нанесшему его. Коридор узкий, напасть на нас может только один. Раненый отшатнулся, стараясь отойти, но Ненн не любила упускать подранков. Она сделала низкий выпад, потянула клинок – и отсекла ногу выше колена.
Сзади крикнули:
– Ложись!
Я учуял нутром, как за спиной вспыхнуло пламя. Многолетний опыт подсказал: там заряженный и готовый выпалить спиннер. Мы с Ненн рухнули наземь и прикрыли глаза. Разумная тактика, когда поблизости маг. И он учинил лютую жуть. Когда мы открыли глаза, в коридоре валялись лишь ошметки горелых драджей. Один, разорванный пополам, стонал от боли.
Мы вскочили и шмыгнули в комнату. Захлопывая дверь, я оглянулся. В коридор выбегали драджи.
Кабинет – мрачная роскошь, полировка, полки с книгами в кожаных переплетах, похоже, никогда не читанными, непомерное кресло, огромный стол красного дерева – и то, и другое слишком мало для лепечущей колоссальной туши недоумка, который, похоже, и был здешним коммандером. Слизкая белая шкура, пирамиды сальных складок – вот украшения идиота, отдавшего свою крепость. Он уставился на меня, разевая пасть, будто рыба. Экстравагантная кружевная рубашка взмокла от пота. Свинья. Гребаное позорище, а не солдат. Его компаньон, только что грохнувший шестерых дхьярских вояк, – крошечное создание, тоненькое, как щепка, пять футов с нулем, в плаще густо-синего цвета с капюшоном. Когда я увидел ее лицо, меня словно шарахнуло магией – да покрепче чар «малыша».
Эзабет Танза. Она выглядела в точности так, как двадцать лет назад: гладкая кожа, тонкие черты юной девушки без единого намека на годы. Ошеломительная, рвущая душу красота. Совершенней только богини. Она должна была уже седеть – но выглядела, будто не состарилась и на день. Выбивающиеся из-под капюшона пряди – шелковистый блеск. Хотя где-то под нами дрались и умирали люди, я застыл с открытым ртом, словно идиот.
Эзабет глянула на меня в замешательстве, тут же пришла в себя и перевела взгляд на Ненн.
– Я надеялась, вас будет больше, – сказала Эзабет.
А вот голос постарел. Стал властным, привычным к приказам.
– Сколько есть, – сказал я.
Она отвернулась, а когда снова посмотрела на меня, на ее лице была синяя полотняная маска, открывавшая только глаза.
– Что делать? – взвыл коммандер.
– Что по уставу положено, – огрызнулся я. – Приказ маршала границы Венцера. Никаких соплей. Если атакуют – активировать Машину Нолла. Дайте мне ключ!
– Да что там происходит? – провизжал он.
Эта свинья буквально описалась со страху. Трудно осуждать за такое в текущих обстоятельствах, но этого типа я просто возненавидел. Мне остро захотелось пощупать железом его жиры. Но тип еще нужен. Я осмотрелся. Никаких выходов. Кабинет – настоящая ловушка.
– Меч есть? – спросил я.
Он заморгал, крутя головой, будто ему и в голову не приходило искать оружие. На стене висела изукрашенная штуковина с золотой рукояткой. Тип пошел, снял ее. Он держал меч, словно мешок дерьма. Вряд ли коммандер вообще брал оружие в руки с тех пор, как получил его. Администратор, жертва гроссбуха. Такого ставят заведовать складами, а не клятой приграничной станцией. Слишком долго мы жили в мире, из вояк превратились в кашу. Я велел мешку дерьма не соваться под руку. Если начнем махать железом – покалечит себя, а не врагов.
За дверью послышался топот множества ног, лязг, разноголосый гомон. Драджи знали, что делают. В моей голове начало проясняться.
– Миледи, они хотят забрать вас, – сказал я.
– Пусть попробуют.
Да уж, дерзко.
– У вас канистры есть? – спросил я.
– Нет.
– У вас вряд ли много осталось.
– Почти ничего, – согласилась она. – У меня нет боевого опыта. Я не воин.
Она встала у окна, быстро чертя пальцами в воздухе яркие линии, изо всех сил вытягивая лунный свет. Чтобы полностью зарядиться, ей нужен станок и долгие часы работы. Мясорубка в коридоре наверняка забрала почти все запасы фоса, но Эзабет старалась собрать хоть что-то за оставшиеся секунды.
Среди невнятного дхьяранского гомона послышался визгливый повелительный голосок. Скверно. «Малыш» уже здесь. Даже с полными канистрами спиннер не чета «малышу». Магия у них разная, и «малыш» намного сильнее. Стандартная офицерская инструкция для Пограничья гласила: не лезть к «малышу» без трех спиннеров. А у нас одна, и та почти без света. Чуть полезней пустых ножен.
Пока я задавал себе бесполезные вопросы, Ненн обвалила на дверь книжную полку. Тогда я помог ей перевернуть и вторую. Да, у нас были другие планы на будущую жизнь – но все меняется со временем.
– Мы умрем! – завизжал коммандер, судорожно обмахиваясь, словно веером, официальными бумагами.
Пот катился с него градом.
Я не расслышал того, что Ненн посоветовала коммандеру. Дверь содрогнулась от удара. Затряслась обваленная мебель. Наверное, драджи соорудили таран и захотели в гости.
– Надеюсь, ты готова? – спросил я у Ненн, пытаясь ободрительно усмехнуться.
Получилась глумливая ухмылка. Выражение на лице Ненн было не лучше.
– Капитан, я б не сказала, что хотела закончить именно так, – заметила она и харкнула на дорогую книгу.
Что-то тяжелое снова врезалось в дверь. Но баррикада выдержала.
– Я всегда думала, что кончусь от чего-нибудь тупого, вроде сифилиса или холеры. Или от порченого мяса. От чего-нибудь нормального, дурацкого, понимаешь?
Я кивнул. Раньше у нас всегда была лазейка, возможность удрать. В критических ситуациях я бросал все и драпал, отказывался драться в безнадежном раскладе. Потому и живой до сих пор. А теперь наши мозги раскурочит мелкий ублюдок всего лишь потому, что мы не там остановились на ночь. Как-то оно нечестно.
В дверь грохнули снова. Снаружи загомонили, оживленно заспорили, стихли – и затем стол и полки, приваленные к двери, начали слегка искрить и задымились.
– Вот и поехали, – заключил я. – Хочу прихватить с собой хотя бы одного.
– Мне лучше будет с двумя, – сказала Ненн и стянула деревянный нос, чтобы легче дышалось.
По крайней мере я умру вместе с Ненн – а это уже немало.
Баррикада стала размягчаться, раскисать, у самой двери потекла. Гребаная магия. Коммандер зарыдал – большие жирные слезы катились по его тупой жирной роже. Я чуть не стукнул его.
Эзабет прошла через комнату, сдернула покрывало, открыла пустую хрустальную призму на бронзовом пьедестале.
– У вас есть коммуникатор? – изумленно и зло спросила Эзабет.
– И вы не сообщили Совету? – выдохнул я.
– Все случилось так быстро, – пропищал коммандер. – Я не могу послать сообщение, я не знаю как. Может только «талант».
Невыносимо зачесались кулаки. Сейчас бы расплющить эту жирную тупую рожу!
– Кажется, времени на сообщения не осталось, – заметил я.
Эзабет покачала головой. Она смотрела под кристалл. По его постаменту вились медные и бронзовые провода.
– Не осталось, – согласилась она. – Но коммуникатор требует огромного количества света. Вы можете выдернуть кристалл?
Я подошел, сунул снизу меч и без труда выдернул прозрачный камень. Из разобранной машинерии засверкал жаркий белый свет. Эзабет накрыла дыру ладонью. Та засветилась, потом – вся рука. Сквозь нее плыл ослепительный, великолепный фос.
– Если можешь сделать что-нибудь – делай сейчас! – рыкнула Ненн.
Полки превращались в лужи холодного жидкого дерева. Дверь – то же самое. Магия «малыша».
Нет времени думать о том, что же творит наш спиннер. Последняя полка превратилась в комок слизи и шлепнулась в деревянную лужу. Дверь рухнула внутрь. За порог прыгнули драджи, и мы встретили их сталью. Ненн завизжала, рубя и полосуя. Я колол, резал, сек. Но их было много, а нас всего двое. Упал замертво один драдж – на его место ступил другой.
От Эзабет полыхнуло ярчайшим светом. Он вырвался из-за моей спины. Драджи мимо воли заслонили руками свои пустые зенки – и я раскроил руку одному, ударил щитом в лицо другому. Отчего-то свалилась на пол Ненн. За дверью я заметил «малыша» – крохотного и разъяренного.
Он провизжал что-то на дхьяранском. Наверное, «Убейте эту суку!» Его голос прозвучал так по-детски, что во мне шевельнулась жалость. Но его солдаты не могли и глянуть в нашу сторону из-за невыносимого света. Самый храбрый попробовал двинуться, но я отпихнул его, раскроив физиономию. Остальные попятились. «Малыш» поднял руки, послал к нам своих мозговых червей – но удивительное сияние обессилело чары.
«Малыш» завизжал от ярости, завертел головой, отыскивая выход. Напрасно. Я успел заглянуть «малышу» в глаза. И мне показалось, вопреки всякому здравому разумению, что он меня узнал.
А затем мир превратился в обжигающий свет.
Звуки пропали. Все исчезло, пол под ногами тоже, я врезался лицом в книгу. Пронеслась жуткая мысль о том, что я умер, что мне наврали. Что это за смерть такая, когда целую вечность в белизне, способный думать, но не в силах говорить и двигаться? А вокруг – ничего, кроме бледной пустоты?
Но я почуял жареное мясо и понял, что жив.
Я не впервые нюхаю подгорелую человечину. В Адрогорске жег людей кипящим маслом. На допросах приходится учинять всякое, иногда и самому тяжело вынести. Но теперь воняло намного хуже.
Я перекатился на спину. Глаза болели. Голова тоже, и сильнее. Начал обрисовываться мир вокруг. Я уцепился за стол, уперся, поднялся на ноги. Вокруг так тихо и глухо. Никто не разговаривает, не кричит и не стонет.
Я пошарил по слишком яркому полу, нащупал свой меч. Не различить, кого тут нужно колоть, в глазах белым-бело. Я прислонился к стене, выждал.
Коммандер умер. Дхьяранские вояки – тоже, но коммандер был мертвей. Драджи лежали, как положено грохнутым: растопырив руки-ноги, выпучив зенки. У некоторых дырки от меча. Это моя работа. Другие будто спят, разве что совсем не шевелятся и глаза открытые и остекленевшие. Я никогда не видел у спиннеров того, что учинила леди Танза. Такого не сумел бы и Глек Малдон.
Источником лютой вони оказался коммандер. От него остался почернелый дымящийся скелет, прикрытый обгорелыми лохмотьями, гордо восседающий в кресле. А по останкам и не скажешь, какой был боров всего пару минут назад. То, что сотворила Эзабет, выжгло его, будто свечу.
Хм, а «малыша»-то и не видно. Ублюдки-колдуны. Они-то всегда придумают лазейку.
Эзабет Танза лежала рядом с хрупкими, как уголь, костями коммандера Двенадцатой станции. От руки скелета отпало несколько фаланг. Кости застучали по полу. Ненн еще не пришла в себя. Она сидела, прислонившись к стене, но как-то криво. Я понял, что свалила ее не вспышка света.
Я за секунду оказался рядом, попытался схватить за руку, прижатую к пояснице. Ненн посмотрела на меня. У нее такие красивые карие глаза. А между ними – дыра на месте носа. Ненн стиснула зубы от боли. Похоже, она еще не решила: злиться или бояться. Но злость-таки взяла свое.
– Гребаный скот достал меня перед тем, как сдохнуть, – процедила она, выдавливая слова из боли, как масло из оливок. – Я ткнула ему в лицо, а ублюдок не обратил внимания, ударил снизу. Мать его. Рихальт, этот скот меня грохнул.
– Еще нет, – сказал я. – Мы тебя починим.
– Ха, – выговорила Ненн, зажмурилась, запрокинула голову. – Грохнули как пить дать. Мать его, так болит.
– Дай посмотрю.
– Смотри.
Я глянул – и пожалел об этом. Попало низко. Не зацепило ничего, ведущего к быстрой смерти. Колотая рана. Я поискал сделавшее ее железо, нашел меч на пять дюймов в крови. Если повезет, Ненн умрет от потери крови. Это милосердно. Если не повезет – впереди медленная мучительная смерть от гангрены, боль, гной и смрад, почерневшая плоть. Худший вид смерти. Лучше уж сгореть в колдовстве.
Ненн заметила, что я тереблю рукоять кинжала, и посмотрела мне в глаза.
– Давай, – прохрипела она.
Ненн протянула руку – и от касания ее холодных скользких пальцев я вздрогнул и выпустил кинжал.
– Нет. Мы тебя починим, – сказал я.
– Куда там? – выговорила она.
Меж ее пальцев сочилась кровь. Ненн с трудом выдавливала слова.
– Мы оба знаем, что дальше. Долго умирать. Больно.
– Саравор починит.
– Нет, – проскрипела Ненн, – не этот ублюдок. Ни за что.
– Я разве давал тебе выбор? Ты будешь жить.
– У него очень дорого. Очень.
– У меня кредит, – соврал я.
Ненн права. Цены у Саравора еще те. Но ведь речь о жизни моего друга. Нет, моей сестры. Я найду, как заплатить. Если не брезгуешь ничем, способ всегда найдется. А брезговать я бросил уже давно. Если выродок Саравор сумеет залатать мою Ненн, получит все, что захочет.
Я на всякий случай отпихнул меч подальше. Лучше не искушать. Ненн – она такая.
Вокруг все спокойно. Больше никаких драджей.
– Надо посмотреть, кто еще выжил, – сказал я.
За дырой на месте двери – пустота и тишина. Вся станция в темноте. Похоже, магия Эзабет забрала весь фос из ламп.
Я подошел к ней. Ну, еще жива. И в сознании, но совсем без сил. Свет в кабинете почти угас. Она высосала весь чертов фос из всей станции. Я помог Эзабет приподняться, привалиться спиной к стене. Леди Танза с трудом разлепила веки, посмотрела на меня. Мне показалось, я различил сквозь маску ее улыбку. Даже среди безумия и вражеских трупов, с руками в крови, с самым верным и давним другом, умирающим на грязном полу, я не мог оторвать взгляд. Я потерялся, заплутал в своей юности.
– Мастер Галхэрроу, как странно повстречать вас здесь, – рассеянно выговорила Эзабет заплетающимся языком. – Мы сейчас поедем кататься?
Как пьяная. Она засмеялась. Голос будто из треснувшего бокала. К моей глотке подкатил комок, и мутно, тяжело заныло сердце.
– Тебя ранило? – спросил я.
– Нет. Спасибо, я не хочу кататься. Я лучше немного посплю. Мастер Галхэрроу, спасибо.
Она закрыла глаза и уснула.
Гарнизон дрался – но, честно говоря, из рук вон. Точнее сказать, «отдавался в забой». Повсюду трупы. Одни кончались на месте, другие отползали к стене и сдыхали там. А кое на ком – ни метины, будто высосало жизнь. Похоже, магия Танзы не всегда выбирала драджей. Ну, это неудивительно, когда выпускают за раз весь фос станции. Девочка Эзабет умудрилась вызвать мощь, которая впечатлила бы и Воронью Лапу. Хотя кто его знает.
Живые обнаружились только на нижних этажах. Первые найденные выли и скулили. Пара дхьяранских вояк, оба уже не жильцы. Один пытался подползти к двери на брюхе. С такими темпами он управился бы к весне. Прежде чем кончать их, я хотел узнать, сколько выжило моих людей.
Тнота жив, а с ним и Пискун, еще дюжина поваров и гарнизонных солдат, спрятавшихся на кухне и основательно забаррикадировавшихся.
– Большой Пес шепнул мне, что ты справился, – сообщил Тнота, когда я их выпустил.
Потом Тнота уставился в потолок, коснулся пальцами губ и век.
– Ну конечно. Мы ж с ним договорились, – сказал я. – Кто из наших уже всё?
– Проще сказать, кто не всё. Ида сделала ноги, как только увидела первого драджа. Не уверен, что она успела слинять.
Тнота вздохнул. На нем самом ни царапины. Наверное же, он первый оказался в подвале и, скорее всего, вообще не вытягивал свой нож.
– Ты видел Ненн? Как я понял, она пошла искать тебя.
– Ее здорово потрепали. Наверное, скоро умрет, – выговорил я, отчаянно стараясь сделать голос суровым и твердым.
Но чертовы слова все равно дрожали. Тнота меня раскусил. Он долго пробыл рядом со мной и хорошо представлял, какой толщины у меня шкура.
– Иди к ней. Я разберусь со здешним дерьмом.
– Нет! Приготовь ту шикарную карету снаружи. Мы везем Ненн в Валенград. Заявимся в гости к Рукоделу.
Смуглое лицо Тноты почернело. Его вера запрещала подобные вещи, не говоря уже про здравый смысл.
– Не вязался бы ты снова с этой тварью, – мрачно посоветовал он. – Он подарков не дарит.
– А я не сижу и не смотрю, как умирает Ненн. Готовь карету. Как только я принесу Ненн вниз, мы уезжаем.
Совру, если скажу, что перспектива визита к Саравору не пугает меня. Но лучше об этом сейчас не думать. Впереди куча хлопот. А Саравор – лютая сволочь. Он сдерет втрое больше того, что я могу заплатить, и потребует еще чего-нибудь. Но бывает время, когда надо делать глупости и платить за них, – потому что иначе не захочешь жить.