– Ваня. Ванечка. Иван, очнись, – нежно звал меня женский голос. Я увидел смазанный образ белокурой женщины, которая стала поливать меня из большого фарфорового кувшина.
Холодная капля закатилась за шиворот, и я попытался открыть глаза.
Дышать.
Легкие жгло.
Заворочался, трамбуя землю и, собрав все силы и отчаяние для последнего рывка, начал подниматься. Схрон могилы рушился, неохотно выпуская, и я сел, упираясь руками в мокрые комья земли по краям ямы. Мягкая почва крошилась под истерзанными ладонями, гася вспышки боли.
Я тяжело задышал и начал оглядываться: черные от влажности стволы деревьев; заросли папоротника; перепаханное поле катастрофы, но самого остова транспортника не видно. Где все? Где люди? Уже утро или легкий сумрак вечера? Непонятно. Прошло время, и дождь практически залил чадящие остатки. Мелкие струи холодной воды лились с неба, не переставая. Я начал дрожать. Руки затряслись. Окостеневшие пальцы не хотели распрямляться. Живот свело, и тело сразу заболело, выворачиваясь наизнанку. Первая струйка грязи потекла по лицу, заливая глаза. Свинцовое небо вдавило обратно в могилу, и я упал, не в силах бороться с навалившейся слабостью.
Сволочи. Крик застрял внутри. Бессильная злоба душила, крепко сжимая горло. Отчаяние накатывало волнами, мутя сознание.
Сволочи. Бросили меня. В горле запершило, и я закашлялся, проглатывая комок ненависти и страха.
Надо брать себя в руки. Надо найти людей. Надо выбираться. Надо найти капрала и придушить его.
Я здесь точно не один. Не может такого быть.
Со второй попытки я снова сел. Тело дрожало, готовое завалиться навзничь. Пальцы сжимались, сгребая склизкую опавшую листву. Я увидел в метре от себя большой сухой лист, прогибающий под собравшейся водой, и решился, выползая из ямы.
Силы покинули меня, когда до листа оставался последний рывок, я так и пролежал с открытыми глазами, то ли в беспамятстве, то ли наяву. Глядел, как лист прогибается под тяжелыми каплями дождя, пока наконец одна из сторон не наклонилась набок и вода тонкой струйкой не потекла по коричневому боку и не стала уходить в землю.
Я протянул руку, притягивая листок, и жадно напился.
Люди. Где-то должны быть. Я чувствовал.
Меня ведь не могли забыть и потерять. Я ведь лейтенант флота. За спасение офицера всегда дают медаль или внеочередной отпуск. Я вспомнил, как меня закапывали солдаты, и весь передернулся. Без сил опустился на землю, и, кажется, тяжело и протяжно вздохнул. Подувший ветер принес холодные капли с ближайшей кроны. Оросил меня и землю вокруг, выбивая фонтанчики, как от ковровой бомбардировки.
Закапать живьем лейтенанта. Это как же надо ненавидеть флот? Я доберусь до вас, крысы сухопутные! И обязательно каждого достану, чего бы мне это не стоило.
Сволочи.
Ладно. Без паники. Надо найти рубку транспортника. Наверняка там уже все. Послали сигнал и теперь сидят и ждут команду спасателей. Чай пьют и галетами хрустят.
До меня отчетливо донесся хруст пережевывания пищи. Как едят галеты, ни с чем не спутаешь. Я повертел головой, но никого не увидел. Надо вставать. Поляна, где разбили пикник, рядом. Сейчас я к вам приду и испорчу праздник.
Только палку найду.
Под опору подошло молодое деревце. Гнулось, но вес тела выдерживало. На хрупких веточках зеленные листочки скрутились от бушевавшего недавно жара. Теперь я видел повсюду следы катастрофы и мог оценить масштаб. Транспортник развалился на километры. В поваленных деревьях виднелись обрывки парашютов и разбитые кресла, куски пластика внутреннего салона, изоляционная желтая пена. Отдельно лежало крыло. Я добрел до него и некоторое время пережидал ливень под навесом, думая и отдыхая. Пассажирского блока не видно. Наверное, протащило дальше. Ближе к кабине пилотов. Тем лучше. Солдат тоже не видно. Устроили лагерь поближе к аварийному передатчику. Что ж, логично. Там и большой парашют – можно сделать навес, и сам салон – почти готовый дом. Еда в лесу для солдат не проблема.
А вот я могу стать проблемой.
Да что там могу.
Я хочу стать проблемой. Общей и быстро нерешаемой. Едят галеты, пока я тут мокну. Всему должен быть предел.
От злобных мыслей у меня появились силы. Заковылял, обходя завалы, быстро переставляя палку и ноги. Два раза чуть не упал. Спешил, как мог! Новые ботинки месили грязь и тяжелели с каждым шагом, но я не сдавался. Не хотел потерять напор и боялся, что запал ненависти может быстро иссякнуть.
Вышел на поляну и замер. Отсек для пассажиров метрах в двухстах лежал. Аварийный парашют не сильно помог. С правого края тросы, видно, оборвались еще в воздухе, и весь удар на эту сторону пришелся: крепкий сплав смят в гармошку. Металл лопнул местами и на стенах замер причудливыми трещинами на корпусе. Ветер слабо шевелил цветную материю. Почетным флагом накрывая отсек, как свинцовый гроб. Повезло таким, как я. Тем, что первыми улетели в отдельных креслах и спустились хоть как-то на землю. Но много ли было таких счастливчиков? Судя по трупам, которые быстро сжирали маленькие панцирные твари – нет.
Вот откуда хруст стоял.
Я поморщился. Большинство юрких трупоедов трусливо скрылись от меня в черном зеве прохода в отсек. Вряд ли они боялись, имея такие зубы и безразличие в мутноватых глазах. Скорее действовали по привычке и по желанию убраться с глаз непонятного существа. На поляне остались самые смелые и голодные. Один такой как раз доедал моего сержанта.
– Ну-ка! – я замахнулся на тварь палкой, имея твердое желание отогнать падальщика от мертвого товарища. Признаться, мне еще и водолазный тесак на поясе приглянулся, да и я вдруг понял, что могу разглядеть нашивку с именем на груди погибшего. Тогда узнаю, как звали сержанта. Может, вспомню что-нибудь полезное. Лишняя информация мне не помешает.
Только тварь почему-то решила, что я покушаюсь на ее ужин. Недоверчиво задрала морду в сторону острого конца палки, с удивлением посмотрела на меня и, широко разинув зубастую пасть, пронзительно заверещала, высовывая длинный черный от крови язык.
Клич моментально поддержали, и уже добрая сотня распахнутых пастей было обращено в мою сторону.
Я инстинктивно отшатнулся, пугаясь от неожиданности.
А потом ко мне вернулась ненависть. И я решил – ну что может сделать маленький трупоед против хорошей палки с расщепленным концом? Зато я добуду нож и узнаю, как звали сержанта. И двинул по раскрытой пасти наотмашь.
И не попал.
Панцирная тварь ловко извернулась и сомкнула челюсти на молодом деревце, впиваясь в ствол до сердцевины. Раздался знакомый хруст. И конец деревца сразу полегчал. Падальщик упал, перекусив ствол, и злобно посмотрел на меня, видно испытав при ударе с землей неприятные ощущения. Секундная пауза. Глаза блеснули жаждой мести и, выплюнув кусок дерева, трупоед засеменил ко мне, смешно переставляя маленькие ножки.
Поляна ожила. Панцирная волна спешила ко мне. Катилась целенаправленно в одну сторону. Из черного зева отсека вылезали новые хищники. Недолго оценивали ситуацию, сразу вычисляя обидчика, а потом с большим энтузиазмом присоединялись к колонне.
Я с тоской посмотрел на деревце в своих руках и подумал, сердито сплевывая: «Ну зачем мне нужен был нож?»
– И что ты такой неугомонный? – сердито спрашивал капрал, поливая вокруг землю из огнемета. Оранжевое пламя, чадя черной каймой, жадно пожирало визжащих в камикадзевой атаке маленьких злых тварей. Солдат, стоящий рядом с капралом, устал смотреть на геноцид, выстрелил из плазменной винтовки и положил конец бойне. Синяя вспышка разметала животных, поваленные деревья, разбитое оборудование, останки товарищей почти до самого отсека, прочертив широкую черную полосу. Старый вояка под гробовое молчание перекрыл красный вентиль огнемета и осуждающе посмотрел на подчиненного. Остро запахло разряженным озоном.
– Что? – спросил тот нерешительно, опуская винтовку дулом книзу. На всякий случай. Соблюдая все правила, как на учениях на полигоне.
– Что сделал-то? – Суровый дядька теперь злился на него. Седые обвислые усы его мелко подрагивали, выражая полное негодование хозяина.
– Да зачем мучиться! – быстро возразил рядовой. – Раз, и готово!
– И сколько у нас зарядов осталось? – грозно спросил капрал.
– Нисколько, – солдат радостно улыбнулся, подмигивая мне. Тоже мне, заговорщик, друга нашел. Хотя, что скрывать – радостно и мне стало. С трудом подавил в себе ответную улыбку. Жизнерадостный здоровяк мне понравился. Такому что дождь в джунглях, что теплый душ перед сном – все едино.
– И у меня половина от половины! – старик грозно посмотрел на меня, а я стушевался еще больше и оперся об палку, тупя глаза. – Ты что, не мог полежать? Я же сказал, что вернусь! Пехота своих не бросает!
– Я – моряк, – тихо напомнил я, переминаясь с ноги на ногу – тяжело стоять. Силы быстро уходили, смываясь непрекращающимся дождем. Капрал запыхтел, краснея:
– Ну ты… – слова у него подходящего не было, не сразу нашел, – лейтенант! Хоть бы не портил момент!
Я не успел ответить. В разговор влез задумчивый новобранец. Кадык на его шеи смешно дернулся. Цыпленок, да и только. Доходяга. Даже синий такой же.
– А их есть можно?
Капрал поперхнулся. Задумчиво сдвинул пилотку на макушку дулом огнеметом и на всякий случай переспросил:
– Это падальщиков-то?
– Ага.
– Протеин! – обрадованно засопел здоровяк и потянулся вперед, желая сделать первый шаг к обгоревшим тварям.
– Стоять! – оборвал его капрал. – Они товарищей наших жрали!
– А теперь мы их!
– Так можно или нельзя? – спросил с большой надеждой новобранец у меня и посмотрел печальными глазами. Я вздохнул. Странная троица. Взять того же капрала: мундира нет, тельник разорван, весь в саже, синяках и царапинах. Зато в пилотке. Самоуверенность так и прет. И дело тут не в огнемете. Не в седых бакенбардах. Что? Транспортник разбился, и ты непонятно где в джунглях? Ерунда. Сейчас все решится. Это же армия! Здоровяк с плазменной винтовкой ему под стать. Знай улыбается, скаля огромные белые зубы. Для полного счастья ему как раз поесть не мешает. Появились из ниоткуда. Устроили истребление фауны. Что теперь местные жители скажут? Конечно, солдатам чихать до дипломатии.
Я с надеждой посмотрел на новобранца.
Пожалуй, самое слабое звено. Поможет разобраться в происходящем. С него и начну.
– Кто офицер?! – привычно рявкнул я. Мальчишка смешался и вжал голову в плечи. Только сейчас я заметил у него в руках нелепый топор. Не аварийный, привычно оранжевого цвета, а какой-то аборигенский: с вытравленным по железу знаками, с перьями на топорище и цветными веревочками. Весьма странное оружие. Особенно в руках космического рейнджера.
– Я спрашиваю: кто офицер?
– Вы, – неуверенно ответил новобранец. Лицо его исказилось, и он неожиданно заплакал, выронив топор в грязь.
Я растерялся. Капрал осуждающе покачал головой и чуть приобнял пацана, говоря мне:
– Что ты от него хочешь?
Такого хамства я снести не мог. Поэтому, решив, проигнорировать старика, обратился к здоровяку:
– Офицеры есть?
– Ага, – радостно улыбнулся рядовой. Я облегченно перевел дыхание, машинально приглаживая хохолок справа у затылка, – всегда торчит, как ни стригись. Проверил, застегнута ли пуговица на воротнике. Посчитал, что привел себя в полный порядок: грязь все равно не счистить. Теперь готов к встрече полностью. Наконец-то все решится. Выходит, ошибся и не с того начал. Мог бы время сэкономить. Хорошо, когда ситуация под контролем, и старшие офицеры уже решают сложные вопросы.
– Где? – спросил я, сердито хмуря брови, а сам попытался вглядеться в мокрые деревья и найти среди стволов штаб. Чутье подсказывало: парни с лампасами рядом. Не удивлюсь, если парочка наблюдает за нами в бинокль и тихо давится в смешках.
– Здесь, – здоровяк улыбался во все тридцать два зуба. Я с непониманием смотрел на него. – Да ты у нас и офицер.
Я долго справлялся с заминкой. Солдат похлопал меня по плечу и сделал шаг вперед, глядя на побоище. Покряхтел то ли восхищенно, то ли недоуменно. Поприседал, разводя руками, создавая ракурс объема, спросил, не выдержав:
– А ты зачем на себя атаку шиши спровоцировал?
– Кого? – не понял я, не сразу приходя в себя: мир рушился – нет штаба – нет старших – из офицеров только я.
– Шиши, – здоровяк повернулся ко мне и снова расплылся в улыбке, – стаей они кого хочешь загрызть могут. Мы на базе от них только огнеметами и спасаемся, когда они помойки оккупируют. Не пойму: ты же один был против стаи? Зачем так рисковать? Или повод серьезный?
Капрал кашлянул и принялся сбивать с уха засохшую глину. Видно, мои действия проняли и старика, но в беседу он предпочел не вклиниваться.
Я замялся, подыскивая веский и серьезный повод:
– Да тесак хотел у своего сержанта снять и с груди наклейку с именем отодрать, – мой ответ никого не вдохновил. Ветеран равнодушно смотрел на меня и тер очищенное от грязи место. – Для отчетности, – подумав, добавил я, сжимаясь под пытливым взглядом старика и чувствуя неловкость.
– Ага, – солдат кивнул. Такой вариант его устраивал. Отчетность в армии святое. Он отошел от нас метров на семь и вернулся довольным. Протянул мне тесак в чехле.
– Рукоять немного оплавилась, – опечалился он, – и с наклейкой беда. Обгорела сильно.
Я принял предметы. Прочитал на клочке материи начальные буквы имени Дж… И прислушался к себе.
Ничего. Молчание. Вздохнул.
– Вот что… морячок, – начал бывалый капрал, который устал от нашей бесполезности, – давай без амбиций. Мы тебе не подчиняемся. Но ты можешь пойти с нами.
– Вы меня зарыли, – напомнил я и засопел от негодования.
– Так то не со зла! – развел руками старик. – Не взыщи. Нойдманы шастали. Передовой отряд за нами увязался. После сражения из восемнадцати нас только трое осталось. Дрались почти голыми руками.
– А потом я нашелся винтовку! – радостно сообщил здоровяк. – Случайно!
– И вовсе не случайно, – загорячился капрал, – я знал, где примерно должны быть боеприпасы. Вот и привел отряд к месту.
– Знал он! – хохотнул рядовой. – Нойдманы, видно, тоже знали. Сориентировались на месте и тоже нашли винтовки. Хорошо, что плохо стреляют.
– Плохо? – изумился старик. – Почти всех выкосили!
– Да где там. Половину точно с собой в плен увели. Теперь запытают. Я стрелял несколько раз по нашим, но не достал – далеко.
Новобранец заплакал. Дождь смывал слезы. Гримасы страха и отчаяния оставил. Я содрогнулся.
– Лучше бы все полегли, – согласился капрал. – Нойдманы – звери.
– Вот-вот, – поддакнул здоровяк.
Я кашлянул, привлекая к себе внимание. Покачнулся, упираясь о ствол деревца, и тихо спросил:
– А кто такие нойдманы?