Здесь не было даже желобов для стока воды, а улицы извилисто взбирались на холм. Выщербленный камень под ногами щерился пучками проросшей травы. Вонь нечистот забивала запах моря. И лишь порой ветерок, забредавший в полумрак низких черепичных крыш, доносил тонкое благоухание эвкалипта и иссопа. Только этот аромат, почти неуловимый в густых испарениях канав, полных гнилостной влаги, ободрял спутников Архелая – молодых воинов Митридата. Идущая впереди них сводня ловко обходила грязные лужи, резко сворачивала за очередным поворотом, заставляя мужчин торопиться. Им попадались навстречу оборванцы и потаскухи.
Последние приподнимали покрывала и беззастенчиво призывали спешащих воинов разделить с ними их убогое ложе. Антипатр чуть отстранялся, Эвстах только ухмылялся. Жар плотской страсти был сильнее опасений за свою судьбу. Они терялись в догадках, почему Архелай повел их в бедный квартал, к дешевым шлюхам. Потому ли, что хотел избежать опасности, связанной с их появлением в богатых домах, где их мог кто-то узнать, или из-за своей склонности к пряной экзотике потных дикарок, позволяющих делать с собой все, что угодно, за обол?
Архелай приказал Антипатру и Эвстаху одеться в бедняцкие хитоны, накинуть на плечи накидки из грубой шерсти. Только спрятанное под ними оружие и кошельки выдавали в них состоятельных граждан. Архелай сунул старухе серебряный тетрахалк. Та жадно зажала монету в ладони и просила следовать за ней.
Беззубая карга свернула в очередной раз, и последовавшие за нею мужчины оказались в темном тупике. Треугольное пространство, в котором они находились, было зажато между серых стен. Вечерняя мгла мягкой кисточкой стерла все выступы, пушистым зверем свернулась в нишах и прогалах, превратив этот уголок в подобие войлочного мешка.
Они услышали женские голоса и смех. Сводня обернулась к ним. Мужчины не проронили ни слова, только Архелай подбодрил ее решительным кивком.
Старушечьи пальцы сдавили медное кольцо, задергали им, стуча в дверь, которая тут же открылась. В проеме возникла чья-то невнятная тень.
Дверь растворилась чуть пошире, и Архелай, стоящий рядом со сводней, увидел плоское лицо евнуха.
– Дай войти, Исидор, – сказала сводня.
Евнух посторонился, пропуская гостей. Помещение с низкими стенами освещалось висящим под потолком оловянным светильником. Миновав узкую комнатку, гости очутились в застеленном большим ковром зале. На расставленных по обеим сторонам ложах возлежали полуголые женщины. Ложи были отделены друг от друга небольшими столиками, на которых, кроме светильников, стояли чернолаковые кувшины с вином и глиняные стаканчики. На одном из сосудов была изображена голова менады в профиль, на другом – Поллукс и Леда, на третьем – сцена танца и самобичевания в честь Диониса.
Из таинственного помещения, отгороженного от зала плотной завесой из раскрашенной шерсти, вышла дородная, облаченная в длинное платье женщина. Ее волосы были убраны на римский манер, глаза сильно подведены, щеки покрыты толстым слоем белил.
– Приветствую вас, – низким грудным голосом произнесла она, обращаясь к посетителям. – Гости желают приятно скоротать вечерок?
Ее фамильярность более, чем убогий вид жилища, говорила о том, что изысканного пения и игры на кифаре посетители здесь не услышат.
– Мы хотели бы посмотреть товар, – в такой же вульгарной манере сказал Архелай, которого не смущала подобная обстановка.
– Прошу, – женщина сделала широкий жест рукой и направилась к стоящим слева ложам. – Можете называть меня Гермионой. А ну-ка, Тимо, покажи свои прелести, – обратилась она к прикрытой тонкой истертой тканью девушке с черными, как смоль, волосами и выступающими скулами скифки.
Девушка поднялась, отбросив полупрозрачную тунику. Под ней оказалось плотное смуглое тело. На лобке густо курчавились волосы, жесткие, как проволока.
Гермиона покосилась на мужчин. Архелай пожал плечами и перешел к другому ложу, на котором, подогнув под себя ноги, сидела тонкая, как статуэтка Изиды, девушка с каштановыми, собранными при помощи серебряного обруча волосами.
– Ификлея, – надменно улыбнулась хозяйка заведения, – поприветствуй гостей.
Девушка легко поднялась, простерла руки вверх, переплела их, раскинула, покрутила запястьями, грациозно присела, опустив при этом ресницы.
Архелай распахнул надетую на нее тунику. Под дымчатой тканью бледным золотом светилась юная плоть.
– Беру ее, – сказал Архелай.
Девушка старательно улыбнулась, демонстрируя ровные зубы.
– Это самая дорогая гетера, – одобрительно кивнула Гермиона.
– Договоримся, – буркнул Архелай.
Антипатр выбрал светловолосую меотку Гелиодору, Эвстах – пышногрудую тяжеловатую сарматку Архедику. Каждую пару провожала лично Гермиона.
В этот вечер она получила щедрую плату за услуги.
Оказавшись в тесной комнате, на потолке которой дрожало охристое пятно от светильника, а в углу, на низкой подставке стояла черная гидрия с изображенной на ней сценой омовения у источника, Архелай сбросил с себя накидку. В ее полы завернул он снятые с пояса кошелек и кинжал.
На столике возле ложа он нашел лекиф и глиняный кувшин с вином. Поднял его и сделал несколько жадных глотков. Поморщился. Девушка, нагая и покорная, лежала на зеленом покрывале. Меж ее торчащих грудей мерцали голубые бусы из халцедона. Матово-голубое свечение камня оттеняло светлую желтизну гладкой кожи. Архелай скинул хитон и припал к чуть подрагивающему девичьему телу.
Хрупкая и беззащитная на вид, Ификлея выказала себя в любовных забавах страстной и неукротимой вакханкой. С неутихающей похотью тигрицы отдавалась она Архелаю. Без устали дарила она ему плотоядную дрожь и сок своего тела. Из соседних комнат, из-за тонких перегородок и занавесок доносились до них сладострастные вопли. Антипатр жалобно стонал, Эвстах ревел как бык.
Почувствовав жажду, Архелай поднялся на ложе.
– Дай мне воды, – приказал он Ификлее.
Пить гадкое вино он не хотел. Девушка налила из гидрии воду в керамическую чашу и протянула воину. Осушив две чаши подряд, Архелай откинулся на подушки. Ификлея смочила губы в кислом вине и горячей тенью скользнула на постель. Архелай жадно обнял ее.
Угловая комната, которую предоставила Иннокентию Галина, ему понравилась.
Хотя он и не был привередливым, привыкнув в походах довольствоваться самым малым, но кто же откажется от комфорта?
Комната была маленькой, квадратной и от этого выглядела больше своих настоящих размеров. Высокие потолки придавали ей еще больший объем.
Два прямоугольных окна, выходивших на север и северо-запад, давали много света, но не позволяли горячему южному солнцу слишком сильно ее нагревать, и поэтому ночью там было прохладно.
Вообще-то он сперва решил, что будет спать с Галиной, но она, то ли не захотев нервировать брата, который за ужином косо поглядывал на Иннокентия, то ли еще по какой причине предложила ему спать отдельно.
Собственно, на большее он и не рассчитывал, хотя и надеялся. До сих пор его ноздри шекотал запах Галины, а ладони как будто снова ощущали ее гладкую кожу и упругие груди.
– Это моя спальня, – сообщила она ему, собрав с тахты простыни и постелив новые.
– А ты разве со мной не останешься? – Он попытался обнять ее за талию, но она выскользнула из его объятий.
– Перебьешься, – коротко ответила Галина, выходя из спальни.
Иннокентий никогда не страдал от бессонницы, засыпая одинаково и в своей питерской комнатке, и в палатке посреди поля, но в этот вечер, только опустив голову на подушку, он просто провалился в черную бездну.
Видимо, сказалась дневная нервотрепка. Зато утром он поднялся с первыми лучами солнца. Он не совсем понимал, что его разбудило. Казалось, в доме стояла полная тишина, но в то же время тонкий слух Иннокентия улавливал какие-то шуршащие звуки. А может, это ему только померещилось или приснилось? Снаружи вовсю горланили птицы, легкий ветерок нес с моря прохладный соленый воздух, который залетал в открытые окна, загороженные лишь деревянными жалюзи.
Увидев на подоконнике какую-то тоненькую брошюрку, он машинально взял ее и раскрыл на середине. Ему было интересно, что читает Галина.
«…МИТРИДАТ ШЕСТОЙ ЭВПАТОР (132-63 гг. до н. э.), царь Понта в Малой Азии и ярый противник римской экспансии на Ближнем Востоке.
Около 115 лет до н. э. Митридату удалось свергнуть свою мать Лаодику, которая в 121–120 гг. до н. э. убила его отца Митридата Пятого Эвергета и захватила власть. После подавления войсками Митридата восстания боспорских скифов (107 г. до н. э.) царь Перисад V передал ему власть в Боспорском государстве. В зависимости от Митридата оказались почти все греческие города на Черном море. Он покорил также Малую Армению и Колхиду. Благодаря дружеским отношениям с племенами варваров…»
Он перелистнул еще несколько страниц.
«…При последнем царе Спартокидов Перисаде Пятом напор скифов на европейскую часть Боспора был так силен, что, не будучи в силах оказать скифам сопротивление, боспорская правящая верхушка во главе с Перисадом решила обратиться за помощью к могущественному понтийскому царю Митридату Шестому, прозванному Эвпатором (т. е. „знатным“ или „благородным“). Он владел землями к югу от Черного моря.
Митридат послал в Крым военную экспедицию во главе с полководцем Диофантом, который одержал там победу над скифами и, приехав на Боспор, начал переговоры с Перисадом Пятым о передаче им власти Митридату…»
Все это было Иннокентию известно. Он знал, как во времена своего могущества был силен Митридат. Закрыв книжку, он положил ее обратно на подоконник.
Сунув руку под подушку, достал мешочек с монетами и перстнем и высыпал все на ладонь. Сегодня ему нужно попытаться продать хотя бы одну монетку.
Не самую дорогую. Пожалуй, вот эту и эту, он отобрал две монеты, которые отнес к началу первого тысячелетия. Примерил перстень, который оказался ему впору, и оставил его на руке. Две монеты второго века до нашей эры снова спрятал в мешок.
Он оделся, сунул выбранные монеты в карман штанов и поискал, куда бы припрятать мешочек с оставшимися. Не найдя ничего лучшего, сунул его в щель между шкафом и стеной.
Спустился вниз. Кажется, все спят. Подойдя к холодильнику, он перекусил остатками вчерашнего ужина: два куска сыра, хлеб, помидоры. Что еще нужно молодому человеку? Разве что умыться… Собираясь выйти во двор, он заметил в прихожей еще одну дверь, которая вчера не попала в поле его зрения. Толкнув ее (она оказалась незапертой), Иннокентий увидел крутую каменную лестницу, ведущую в полуподвальное помещение.
Заинтересовавшись, Иннокентий стал спускаться вниз, не особенно заботясь о соблюдении тишины. Он же не делает ничего предосудительного, только посмотрит…
Внизу лестница упиралась еще в одну дверь. Та со скрипом отворилась, и взору Иннокентия открылось довольно занимательное зрелище, если не сказать таинственное. Комната представляла собой помещение чуть больше спальни, из которой Иннокентий только что вышел, только с низким потолком. Все стены были затянуты темно-синей тканью. В левом дальнем углу высилось что-то вроде старинной подставки на одной ножке. В нескольких сантиметрах над ее круглой поверхностью висел стеклянный шар размером с небольшую дыню. Подойдя ближе, в полумраке комнаты Иннокентий заметил, что он не парит, а покоится на изящном треножнике. Вкруг него были расставлены три свечи в высоких бронзовых подсвечниках. Еще один подсвечник, но уже с семью свечами, стоял у задней стены. Свет, падавший сверху из окошка, проходил сквозь шар, отбрасывая на стены замысловатый узор.
На самих же стенах висели круглые картины с изображениями знаков Зодиака.
В центре комнаты, чуть дальше к задней стене, где Иннокентий заметил еще одну дверь, стоял круглый стол, покрытый черной бархатной скатертью, спадавшей до самого пола. Вокруг стола расположились стулья с мягкими сиденьями и спинками, обтянутыми красным шелком. У них были позолоченные резные ножки, а спинки сверху украшены золотыми головками грифов.
На столе высился еще один стол, тоже круглый, только меньшего размера.
Верхняя часть этого столика была разделена на сектора, в каждом из них красовалась буква русского алфавита. Кроме того, в этом же ряду были начертаны два слова: «да» и «нет».
На приставленной к боковой стене медицинской кушетке валялась какая-то белая тряпка. Иннокентий поднял ее и принялся рассматривать. Тряпка оказалась чем-то вроде копии древнегреческого пеплума с большой золоченой застежкой. Что-то во всем этом было так не похоже на простую современную жизнь, что Иннокентий застыл на какое-то мгновение под впечатлением увиденного.
– Как ты сюда попал? – услышал он сзади резкий окрик.
Пеплум выскользнул из его рук и упал к ногам.
– Было не заперто, – обернулся он и увидел Галину.
Ее грудь прикрывало бикини, а на бедрах были короткие бежевые шорты.
– Нечего тебе здесь делать, – она ринулась к нему и, оттащив за руку, захлопнула дверь.
У Иннокентия не было никаких сомнений насчет того, для чего предназначена эта тайная комната.
– Спиритические сеансы? – спросил он, очутившись с Галиной на маленьком пятачке перед дверью.
– Тебе какое дело?
Галина была так близка и желанна, что он обхватил ее за талию и привлек к себе. Она еще пахла базиликом, смешанным с заходящим солнцем, а ее соски неожиданно напряглись и уперлись в грудь Иннокентию…
– Просто так…
Он попытался поймать ее губы, но она вывернулась из его объятий и оттолкнула его двумя руками.
– Отстань…
– Да что с тобой?
– Ничего, – она замотала головой, отчего ее незабранные волосы тяжелыми волнами растеклись по загорелым плечам. – Зачем ты суешь нос не в свое дело?
– Ничего я не сую. Дверь была открыта…
– Это не значит, что надо туда заходить.
– Ты веришь в духов?
– А если и так?
– Пожалуйста, только… – Иннокентий замялся, – …просто я не думал…
– А думать надо! – резко заявила Галина. – Хотя бы иногда.
– Ты неправильно меня поняла, – попытался выкрутиться Иннокентий. – Сюда я зашел случайно. Мне наплевать, что ты делаешь в этой комнате с какими-то там духами, просто ты мне нравишься.
– А ты мне нет, – она наклонила к нему голову. – Лазаешь везде, словно сыщик.
– Хватит тебе, – у Иннокентия пропало всякое желание обнимать ее, – я ничего никому не скажу, если тебя это волнует.
– Меня волнует другое, – она тяжело дышала, и ее едва прикрытая грудь вздымалась морской волной. – Я тебя пускаю в свой дом, предлагаю пищу и ночлег, себя, в конце концов! – повысила она голос. – А ты, ты…
– Обещаю, больше не буду, – просто сказал Иннокентий, зная, что искренность всегда помогает выпутаться из сложных ситуаций.
Правда, настоящее положение он не считал слишком уж запутанным, хотя, с другой стороны, неизвестно, как его воспринимала Галина. Она стояла, прислонившись спиной к злополучной двери, готовая отразить любую атаку.
Она была похожа на гарпию, статую которой Иннокентий видел на одном из московских зданий. Он уже не помнил, где именно, но сейчас это не имело никакого значения. Гарпия, она гарпия и есть – с острыми клыками и горящими глазами.
– Ты куда-то собрался? – Галина немного смягчилась.
– На базар.
– Вот и иди, – она выудила из карманов шорт ключ, вставила его в замочную скважину и два раза повернула.
– Теперь успокоилась? – спросил Иннокентий.
Зря, наверное, спросил. Галина снова завелась.
– Иди отсюда, если хочешь остаться, – выпалила она и пошла наверх.
Иннокентий побежал следом.
– Я скоро приду, – он догнал ее перед выходом во двор, – если ты не возражаешь. Возможно, с деньгами.
– Это уже лучше, – вздохнула Галина. – Ты на меня не обижайся, – она повернулась к нему, – просто я плохо спала.
– Я не обижаюсь, – честно признался он, – я вообще ни на кого не обижаюсь.
– Что, прощаешь все и всем? – резко спросила Галина. – Может, ты Иисус?
Иннокентий понимал, что она чем-то расстроена, и ее нужно как-то успокоить, и потом все-таки он и правда зашел в комнату, куда его никто не приглашал.
– Во-первых, – спокойно произнес он, – я ни с кем особенно не общаюсь, поэтому никто не собирается меня обижать, а во-вторых, когда меня пытаются обидеть специально, я думаю, не сам ли я в этом виноват? Знаешь, так проще жить, хотя если подумать, то жизнь штука не простая.
– Знаю, – кивнула Галина.
– Если хочешь, я никогда не буду спрашивать про эту комнату.
– Это такой бизнес… Как-нибудь потом расскажу. Ты бы съел чего-нибудь перед уходом, – совсем по-домашнему добавила она.
– Уже съел, – улыбнулся Иннокентий.
– Быстрый мальчик, – Галина рассмеялась и вышла во двор.
Там он увидел Валентина. Тот, одетый в одни только сиреневые плавки, стоял возле сарая и нажимал ногой на какой-то прибор, внешним видом напоминавший кузнечные мехи. Возможно, это и были мехи, потому что из узкого отверстия, которыми они заканчивались, валил густой белый дым. Где-то в походах Иннокентий видел дымарь, которым пчеловоды окуривают ульи, так вот эти мехи чем-то его напоминали, только были несколько больше. Подойдя ближе, Иннокентий понял, что ошибается. Это был явно не дымарь, так как дым совершенно не имел запаха. Никаких пчел он бы не смог отпугнуть. Да и нигде на участке Иннокентий не заметил ни одного улья. Спрашивать о предназначении странного прибора он не стал, так как Валентин, подняв голову, одарил Иннокентия полупрезрительным взглядом. Точно такой же взгляд он бросил и на сестру. Она остановилась рядом с Валентином, явно намереваясь о чем-то его спросить, а Иннокентий пошел к калитке, все же поприветствовав Валентина кивком. Тот проводил его неприязненным взглядом, снова занявшись выпусканием дыма.