Наши дни
Знаком того, что тайник Джесса обнаружили, стал жесткий шлепок по голове. Он так увлекся чтением, что даже не услышал, как скрипят доски у него за спиной.
Он первым делом попытался защитить книгу, поэтому оборонительно согнулся над деликатными страницами, не разгибаясь даже, когда спрыгнул со своего кресла и освободил правую руку, чтобы достать нож… но это оказалось лишним.
– Братец, – удивился Джесс. И все же не убрал руку с оружия.
Брендан смеялся, но смех его звучал безрадостно.
– Так и знал, что найду тебя здесь, – сказал он. – Тебе нужно найти новые места, чтобы прятаться, Джесс. Кто знает, как долго еще папа не разнюхает конкретно об этом. Чем ты увлекся на этот раз? – Они повзрослели и теперь уже не выглядели одинаковыми. Прическа Брендана превратилась во всклокоченную копну волос, которая наполовину скрывала шрам, который он получил во время одного из забегов, однако оба брата были одного роста, поэтому их глаза оказались сейчас на одном уровне. Джесс сердито уставился в ответ.
– Inventio Fortunata[3]. Рассказ о монахе из Оксфорда, который побывал в Арктике и вернулся сотни лет назад. И папа не найдет этот тайник, пока ты ему об этом не расскажешь.
– Звучит скучно, – Брендан приподнял одну бровь. Этот трюк выходил только у Брендана, Джессу никогда не удавалось его повторить, так что Брендан постоянно его использовал – просто потому что знал, что это раздражает брата. – Так что убеди меня, что я не должен выдавать твой секрет. – Брендан уже в юном возрасте научился ремеслу заключения беспощадных сделок, как и их отец, и это вовсе не комплимент. Джесс сунул руку в карман и достал маленький подарок, который Брендан забрал с очевидным удовлетворением. – Договорились. – Он натренированным движением повертел монету в руке, как иллюзионист, позволив той прокатиться туда-обратно по костяшкам его пальцев.
– Чтоб тебя, Малявка, я вообще-то читал. – Джесс называл своего брата Малявкой, только когда очень сильно на него сердился, потому что это звучало жестоко: Брендан был младше всего на несколько секунд, но родился очень маленьким, так что все поначалу опасались за его здоровье. Точно в довесок, в придачу.
Малявка.
Однако если Брендана до сих пор и раздражало это прозвище, которое некогда вызывало у него гнев, то он отлично скрывал свои чувства. Он лишь пожал плечами в ответ.
– Как всегда говорит папа, мы продаем эти вещицы, нам не следует ими пользоваться. Так что то, чем ты занимаешься, – это пустая трата времени.
– В отличие от того, чем занимаешься ты, да? От твоих пьянок и игр.
Брендан бросил промокшую газету London Times на пол между ними. Джесс осторожно отложил Inventio Fortunata и поднял газету. Стряхнул капельки воды с первой страницы. На заголовке красовался рисунок – лицо человека, которого Джесс тут же узнал. Джентльмен заметно постарел, однако гнусную ухмылку этого подонка невозможно было забыть. Невозможно выкинуть было из головы и измазанные чернилами зубы, которые прожевали бесценные слова, написанные гением тысячи лет назад.
Брендан сказал:
– Помнишь его? Опоздали на шесть лет, но наконец-таки поймали твоего лизуна чернил. При загадочных обстоятельствах, если верить официальной версии.
– А на самом деле?
– Кто-то воткнул нож ему под ребра, прямо когда он выходил из клуба, так что все и правда загадочно. Дело пытаются замять. Наверняка обвинят во всем поджигателей в конечном итоге, если они вообще примут обвинения в преступлении. Никому не нужна причина, чтобы обвинить поджигателей.
Джесс поднял глаза на своего брата и чуть не спросил: «Это твоих рук дело?» – однако, по правде сказать, он не хотел знать ответ на этот вопрос.
– И ты что, проделал такой длинный путь сюда, просто чтобы показать мне эту газету? – поинтересовался Джесс вместо этого.
Брендан снова пожал плечами и сказал в ответ:
– Я подумал, что эта новость поднимет тебе настроение. Я же знаю, что ты всегда переживал из-за того, что этого негодяя так и не поймали.
Газета была утренней, а сейчас уже, скорее всего, стемнело, потому что, когда Джесс вернул ее брату, статьи сами собой стерлись, и на их месте возникли новые. Лизун чернил, однако, остался на передовице, и это, наверно, потешило бы самолюбие этого гнусного существа.
Брендан свернул газету и сунул в карман. Стекающая с него дождевая вода образовала лужу на полу, и Джесс кинул ему грязное полотенце, которым вытирал свои ботинки. Брендан усмехнулся и кинул полотенце обратно.
– Ну так что? – поинтересовался он. – Ты домой собираешься?
– Позже.
– Папа хочет поговорить.
Разумеется, папа хотел поговорить. Отцу не нравилось, когда Джесс пропадал где-то надолго, особенно с тех пор, как он решил обучать сына, чтобы передать впоследствии ему семейный бизнес. Но была проблема: у Джесса отсутствовало желание этим бизнесом заниматься. Джесс знал, как устроена работа контрабандистов, однако Брендан желал этого куда больше, да и должность Каллума Брайтвелла пошла бы ему куда лучше. Скрываясь ото всех, Джесс чувствовал себя свободным, к тому же это давало Малявке возможности, которые младшие сыновья обычно не получали.
Однако Джесс вряд ли бы признался Брендану или кому-либо еще, что он поступает так в равной степени как ради своего брата, так и ради себя.
– Плевал я на отца. Приду домой, когда захочу прийти домой. – Джесс снова опустился в кресло. Оно было старым и пыльным, украденным из дома какого-то богатенького банкира, и Джессу пришлось тащить кресло самому почти целый километр до этого наполовину обрушившегося особняка на Уоррен-стрит. Дом выглядел слишком плачевно для потенциальных покупателей, но слишком помпезно для переселенцев. Так что представлял собой отличное убежище для Джесса, где никто не мешал ему заниматься своими делами.
По этой причине было особенно обидно теперь, что Брендан его отыскал. Потому что, несмотря на монету, отданную за молчание, Джессу придется искать новое убежище. Он не доверял брату, не верил, что тот хотя бы намеком не выдаст этот тайник… ради своей выгоды, разумеется. А значит, придется тащить с собой и это кресло. Снова.
Брендан не шевельнулся. С него до сих пор стекала дождевая вода на старый дощатый пол. Он смотрел на брата уверенно и не моргая, без капли веселья в глазах.
– Папа сказал, прямо сейчас, Джесс. Пошевеливайся.
Невозможно было спорить, когда Брендан начинал говорить подобным тоном; иначе все перейдет в драку, беспощадную драку, и Джессу не очень-то хотелось проигрывать. Он проигрывал всегда, потому что в глубине души не хотел причинять боль своему брату.
У Брендана же подобного чувства, похоже, не возникало.
Джесс аккуратно завернул хрупкую книгу в водонепроницаемую материю, затем сунул в сумку с ремнями. Он скинул свободную рубашку и застегнул ремни на груди быстрыми, отточенными движениями, даже не задумываясь о своих действиях, а затем накинул рубаху и надел жилет, чтобы тайного груза под ними не было видно. Теперь Джесс не был оборванцем-гонцом, каким служил раньше, теперь его рубашка была скроена из хлопка, а шелковый жилет роскошно расшит. Поверх всего этого он надел еще и кожаный плащ, чтобы защититься от дождя, и швырнул второй плащ в руки брата, который натянул его, не произнеся ни слова благодарности в ответ.
Затем вдвоем они, шестнадцатилетние зеркальные отражения друг друга, но в то же время не похожие, точно были из разных миров, отправились вместе в город.
Брендан скрылся, как только они добрались до родительского дома; он побежал вверх по лестнице, мимо перепуганной его шагами служанки, которая тут же, однако, отругала его вслед за грязь, оставленную на коврах. Джесс смахнул с себя капли дождя, стоя в фойе дома, затем отдал свой мокрый плащ горничной и тщательно вытер ботинки, прежде чем ступить на отполированный деревянный пол.
Мать вышла из гостиной, в которой обычно принимала гостей, хотя время и было уже поздним для дружеских визитов. Она окинула взглядом Джесса с головы до ног. Должно быть, его вид ее удовлетворил – она подошла и поцеловала своего старшего сына в щеку. Она была изящной симпатичной женщиной средних лет, виски у нее уже начинали седеть, но это было едва заметно на ее пепельных от природы волосах. От нее пахло лавандой и копотью. Темно-синее платье, в котором она была сегодня, ей очень шло.
– Не серди сильно своего отца, – сказала Джессу мать и положила руку ему на плечо. – Он снова сегодня не в настроении, как это часто бывает. И ради меня постарайся вести себя цивилизованно.
– Я постараюсь, – ответил Джесс, но это было пустым обещанием. Как пуста была и ее показная забота. Он никогда не был истинно близок со своей матерью. В этом, как и во многом в своей жизни, Джесс оставался одинок.
Он покинул мать, по-прежнему стоящую в коридоре, которая тут же принялась поправлять букет со свежими ромашками и розами, и отправился в глубь коридора в сторону кабинета отца. Джесс вежливо постучал в закрытую дверь, а потом услышал невнятное ворчание, которое означало, что ему позволено войти.
Кабинет был отделан темным деревом, и лишь пламя в камине тускло освещало стены. Полки вокруг уставлены книгами с официальными печатями библиотеки на корешках, все упорядочены по цвету; отец предпочитал читать биографии и исторические труды, поэтому здесь преобладали фолианты с обложками из темно-красной и синей кожи. Отец заплатил за право хранить постоянную коллекцию книг в доме, поэтому большинство этих книг никогда не утратят срока годности, слова на их страницах не сотрутся и не исчезнут.
Вокруг не было ни единого оригинального произведения в твердом переплете. Каллум Брайтвелл ничем не выдавал, что мог являться кем-либо помимо успешного бизнесмена, занимающегося импортом товаров. Сегодня он был одет по моде Дальнего Востока, на нем красовался красно-оранжевый жилет из китайского шелка, видневшийся из-под пиджака.
– Отец, – произнес Джесс, дожидаясь, когда папа поднимет глаза и заметит его.
Потребовалось несколько долгих секунд, чтобы Каллум перестал водить ручкой по странице своего личного журнала и сказал наконец:
– Присядь, Джесс. Мне нужно с тобой серьезно поговорить.
– Да, Брендан мне уже сказал.
Каллум отложил ручку для письма и сложил руки перед собой, переплетя пальцы. Его стол был сделан из дорогого махагониевого дерева с резьбой, изображающей морды фантастический зверей и их огромные когтистые лапы, которые всегда напоминали Джессу о львах в библиотеке.
Джесс сел на стул подальше от этого жуткого стола. Отец нахмурился. Вероятно, он счел это знаком неуважения. Джесс никогда не осмеливался сказать отцу, что дело тут просто-напросто в его плохих воспоминаниях.
– Тебе нужно перестать шататься где попало, – сказал отец. – Погода неподходящая для долгих прогулок. К тому же у меня есть для тебя работа.
– Прости, – сказал Джесс.
– Может, ты знаешь, куда делся мой экземпляр Inventio Fortunata? Один клиент им заинтересовался.
– Не знаю, – соврал Джесс, и ему показалось, что книга, спрятанная под его рубашкой и жилетом, стала внезапно чуточку тяжелее. Отцу обычно было плевать на конкретные книги, и Джесс всегда с осторожностью выбирал их – брал те, которые не планировалось никуда отправлять в ближайшее время. – Хочешь, чтобы я ее поискал? Скорее всего, ее просто поставили не на ту полку.
– Не важно. Продам этому клиенту что-нибудь другое. – Отец отставил свой стул и поднялся на ноги, начав размеренно прохаживаться вдоль стола. Джесс едва сдержался от того, чтобы тоже не встать. Но это будет выглядеть подозрительно. Вроде ничто не предвещало опасности, однако папа всегда отлично маскировал свои внезапные порывы жестокости. Лучше уж Джессу оставаться начеку, чем показывать свою слабость и страх. – Пришло тебе время заняться делом, мой мальчик. Ты уже взрослый.
Как будто он не занимался делом раньше, рискуя жизнью все свое детство. Джесс заметил, что с каждым шагом отец подходит все ближе, двигаясь полукругом, но неумолимо приближаясь.
– Даже не спросишь, о чем я говорю, а? Молодец. Вы с братом оба такие: всегда думаете головой. Это означает, что у тебя острый ум, и это хорошо. Острый ум тебе пригодится в нашем холодном, жестоком мире.
Джесс был готов, и все же отец оказался быстрее; он бросился вперед, схватил ручки стула, на котором сидел Джесс, и навис над сыном. Несмотря на свои шестнадцать лет, несмотря на свой высокий рост и достаточный вес, Джесс внезапно снова почувствовал себя десятилетним мальчишкой, ожидающим оплеухи или удара.
Он заставил себя собраться мысленно и приказал себе принять этот удар без содроганий, однако удивительно – отец его даже не тронул. Он просто уставился на парня, замерев слишком близко, нарушая личные границы, и Джессу потребовалось немало силы воли, чтобы выдержать немигающий ледяной взгляд отца.
– Ты не хочешь заниматься нашим семейным бизнесом, сын. Это очевидно, – произнес наконец отец. – Однако, по правде сказать, ты и не очень подходишь для того, чтобы управлять им. Тебе бы больше подошло ремесло ученого. Чернила у тебя в крови, и этого не исправить. Книги никогда не станут для тебя просто работой.
– Я всегда выполнял все, что ты поручал мне, – сказал Джесс.
– И я никогда не поручал тебе что-либо, что, по моему мнению, ты не смог бы выполнить. Если бы я поручил тебе бросить в огонь ту книгу, которую ты сейчас прячешь под своей рубахой, ты бы не справился с этим, очевидно.
Джесс сжал руки в кулаки, ему пришлось прикусить язык, чтобы не перейти на крик:
– Я не какой-то там проклятый поджигатель. – Ему каким-то чудом удалось сохранить спокойный тон.
– Именно об этом я и говорю. В нашем бизнесе бывает необходимо уничтожить книгу, чтобы ее не обнаружили, а не в качестве глупого политического заявления. Однако ты бы не смог так поступить. Даже если бы стоял вопрос о спасении твоей собственной шкуры. – Отец покачал головой и отошел. От внезапного освобождения Джесс почувствовал слабость, а отец снова опустился на стул за своим столом. – Ты должен приносить какую-то пользу. Я не могу позволить тебе шататься без дела, как какому-то принцу, до конца жизни. Я потратил немалые деньги на твоих учителей, в то время как твой брат зарабатывал, и должен признать: ты и впрямь заставил нас всех гордиться твоими успехами в учебе. Однако пришло время поговорить серьезно.
Отцовское одобрение странно подействовало на Джесса: он почувствовал, будто ему жарко и холодно одновременно. Джесс не знал, как реагировать на подобный комплимент. Поэтому он просто промолчал.
– Ты меня слышал? – Голос Каллума Брайтвелла прозвучал неожиданно заботливо, и Джесс заметил нечто новое в выражение лица своего отца. Он не понял, что именно, но ему захотелось отпрянуть от отца или хотя бы вжаться в спинку стула. – Я говорю о твоем будущем, Джесс.
Джесс погасил волну внезапного беспокойства, а затем осторожно спросил:
– Какое у меня может быть будущее, если не помощь тебе в семейном бизнесе?
– Я заплатил за твое место в Библиотеке, ты будешь обучаться там.
– Вот спасибо! – От смеха Джесса выражение на лице отца, однако, не изменилось. Тот даже не помрачнел. – Ты же не серьезно. Брайтвелл. В Библиотеке.
– Вполне серьезно, мальчик мой. Если мой сын будет в Библиотеке, это может принести немало пользы всей нашей семье. Ты пару раз пронесешь тайком несколько книжек, стащишь парочку бесценных фолиантов, и мы тут же станем безмерно богаты. Ты сможешь предупреждать нас о планируемых проверках, о стратегиях библиотечных элитных стражей и полиции и так далее. К тому же в твоем распоряжении будут все книги, какие тебе только заблагорассудится прочитать.
– Ты же не серьезно? – повторил опять Джесс. – Ты хочешь, чтобы я был твоим шпионом?
– Я хочу, чтобы ты стал нашим преимуществом – или адвокатом, быть может, если в силу каких-нибудь жутких обстоятельств Брайтвеллам таковой понадобится. Библиотека управляет миром, сынок. Так что лучше нам иметь место за ее столом. Посуди сам, в тебе больше выдержки и ума, чем я готов это признать. Ты можешь стать успешным во многих делах, но ты поможешь своему брату куда больше, если будешь в Библиотеке. Может, даже однажды спасешь ему жизнь.
Стоило ожидать, что отец начнет давить на родственные чувства.
– Мне ни за что не пройти вступительные испытания.
– А зачем, по-твоему, я платил всем твоим учителям, мальчик мой? Тебе нужно будет ответить на вопросы, ответы на которые знает любой юноша, способный прочитать только кодекс. В твоей голове куча знаний, которыми без особого разрешения владеть запрещено. Оплошаешь, и с тобой поступят куда хуже, чем просто отправят с позором домой.
Отец и впрямь не шутил, и злость Джесса ослабла от осознания этого. Он никогда даже не задумывался о том, чтобы работать в Библиотеке. В какой-то степени мысль об этом его ужасала, ведь он так и не смог забыть библиотечных львов, которые раздавили своими лапами невинных людей у него на глазах. Однако в Библиотеке и впрямь хранилось то, о чем Джесс мог только мечтать. Если он окажется там, то все знания мира окажутся от него на расстоянии вытянутой руки.
Джесс так ничего и не ответил. Отец вздохнул и снова заговорил, в его голосе прозвучала нотка нетерпения:
– Считай это деловым соглашением, мальчик мой. Оно даст тебе все, о чем ты мечтал, а нам – преимущество. Подумай об этом хорошенько. Однако запомни: если ты провалишь задание и сдашься, то ничего больше не получишь от своей семьи. Ни гроша.
– А если я останусь здесь?
– Тогда я все равно не смогу позволить себе кормить и одевать никчемного идиота, не обладающего верностью и бесполезного, верно? Ты будешь работать на нас или же окажешься на улице куда быстрее, чем думаешь.
Отец выглядел серьезным и непреклонным, и было очевидно, что он не вкладывал ни капли юмора в свои слова. Сдать экзамен в Библиотеке, пройти обучение и, быть может, оказаться там на службе – или же остаться совсем одному в свои шестнадцать лет и попрошайничать на улицах. Джесс прекрасно знал, как питаются объедками на улицах бездомные. И ему совсем не нравилась подобная перспектива.
– Ты низкий человек, – сказал Джесс. – И я всегда это знал, папа.
Каллум улыбнулся в ответ. Его глаза походили на два ледяных, сухих камешка, когда он произнес:
– Это я только что услышал, что ты согласен?
– А у меня действительно есть выбор?
Отец подошел и сжал плечо Джесса так сильно, что наверняка оставил синяк.
– Нет, сынок, – сказал он. – Поэтому-то я и успешен в своем деле. Посмотрим, станешь ли ты успешным в своем.
Обучение в Библиотеке стоило чрезвычайно дорого. Большинство семей не могли даже мечтать о подобном; это было привилегией гнусных богачей и аристократов. Брайтвеллы же были достаточно богаты, но даже им собрать подобную сумму было непросто.
Джесс теперь не мог перестать думать о том, что его будущее куплено за древний труд Архимеда, проглоченный в темной карете, когда ему было десять лет. Это еще одна мысль, которую он не осмеливался записать в своем личном журнале, хотя и заполнил в очередной раз страницы аккуратным почерком, описал свои чувства по поводу этой ситуации, то, что на него давила необходимость добиться успеха в новом задании. То, как одновременно радовался дарованной ему отцом возможности и ненавидел ее.
Отец заплатил вступительный взнос, и теперь все зависело лишь от Джесса. Первое, и по многим причинам самое сложное, что нужно было сделать, – это явиться в лондонский серапеум на вступительный экзамен. Джесс избегал этого места со дня встречи с каменными львами и не испытывал желания ступить на эту территорию снова. К облегчению Джесса, его довезли на паровой карете до самых входных дверей западного крыла. Там тоже было несколько статуй, но они располагались на высоких пьедесталах, так что Джессу не пришлось смотреть им в глаза.
Он чувствовал себя в относительной безопасности, пока не заметил автоматизированную копию королевы Анны, устремившую немигающий взгляд на тех, кто поднимался по лестнице. В левой руке у нее была держава, а в правой золотой скипетр, указывающий вниз, на головы проходящих мимо ее пьедестала.
Она выглядела пугающе реалистичной. Джессом овладело ощущение беспокойства, потому что, точно как и те львы, она выглядела беспощадной, и на миг Джесс даже представил, как ее глаза загораются кроваво-красными огнями, скипетр тяжело опускается ему на голову и раздаются слова: «Ты недостоин службы здесь».
Однако она не шелохнулась, и Джесс поспешил последовать за другими воодушевленными кандидатами, прибывшими на экзамен в серапеум.
Экзамен проходил в читальном зале, на клиросе, где обычно располагался хор, и служительница серапеума в черной мантии с серебряным поясом раздала сдающим экзамен тонкие листки бумаги, когда все расселись. Джесс подсчитал, что их было около пятидесяти человек. Большинство выглядели испуганными, однако боялись ли они пройти тест или провалить его, оставалось под вопросом. Скорее всего, провалить. Все были одеты богато, и, без сомнений, их будущее зависело от того, как они покажут себя сегодня. «Сегодняшний богатенький младший сын, а завтра бездомный бродяжка», – всегда говорил отец.
На листе на столе перед Джессом сам собой появился текст. Он был написан старинным библиотечным шрифтом, которому полагалось быть красивым и витиеватым, так что даже прочесть его было не самой легкой задачей… Однако Джесс видел в своей жизни тексты куда более сложные и куда менее приятные. Первые вопросы, хотя и были нацелены на проверку эрудиции кандидатов, оказались смехотворно простыми.
Джесс немного успокоился, но, как оказалось, рано, потому что, когда на странице появился второй раздел вопросов, они оказались гораздо сложнее, и очень скоро Джесс начал по-настоящему переживать и потеть от волнения. Разделы алхимии и механики заставили Джесса думать на пределе возможностей, и он вовсе не был уверен в том, что правильно ответил на вопросы о медицинских снадобьях, хотя все же надеялся на это. Зря он думал, что легко сдаст экзамен.
Джесс долго колебался перед тем, как написать свое имя и оставить подпись в конце, после чего он уже не имел права ничего изменить в своих ответах. Текст на странице тут же исчез, и элегантные строки, появившиеся следом, сообщили ему, что результаты экзамена будут скоро, а пока он может покинуть серапеум.
Когда Джесс выходил, то ему почудилось, что королева Анна снова осуждающе смотрит на всех, кто проходит мимо, и он постарался не глядеть на нее, перепрыгивая через две ступеньки. День был теплый и солнечный, во дворе серапеума хлопали крыльями голуби, и Джесс огляделся, разыскивая глазами карету Брайтвеллов, которая должна была быть припаркована где-то поблизости. Карета оказалась дальше, чем он думал, и он поспешил к ней. Джесс понял, что нервничает. По-настоящему нервничает при мысли о том, сдал ли вступительный экзамен. Ему это было и правда важно. И это чувство не было ему знакомо.
– Сэр? – Водитель Джесса с беспокойством посмотрел на него со своего места, очевидно, желая убраться отсюда подальше и поскорее. Это был один из тех громил отца, которые проводили большую часть своей криминальной карьеры, держась подальше от библиотеки и всего с ней связанного. Джесс его не винил за страх. Он молча забрался на заднее сиденье, и в этот момент его кодекс – книга в кожаном переплете, в которой отображались собрания сочинений Великой библиотеки в Александрии, – зажужжал у него в кармане. Кто-то отправил Джессу сообщение. Он поспешно открыл форзац и увидел, как на нем появляются витиеватые строки библиотечного шрифта, буква за буквой. Джесс чувствовал, как книга едва заметно дрожит под нажимом ручки библиотекаря, который передает это сообщение:
Мы рады сообщить вам, что Джесс Брайтвелл официально принят на обучение для достопочтенной службы в Великую библиотеку. Вам следует прибыть на станцию Сент-Панкрас в Лондон завтра в десять утра для отправления в Александрию. Пожалуйста, обратитесь к списку предметов, разрешенных брать с собой на обучение.
Внизу стояли подпись и библиотечная печать, которая выступала красной кляксой из чернил на бумаге. Джесс осторожно провел по ней пальцем. На ощупь печать оказалась гладкая, как воск, однако и теплая, как кровь, и Джессу почудилось, будто она живая.
Его имя тоже выделялось, написанное жирными черными буквами. ДЖЕСС БРАЙТВЕЛЛ.
Он нервно сглотнул, быстро закрыл книгу и попытался утихомирить своей участившийся пульс, когда колеса кареты застучали по уличной брусчатке, увозя его обратно домой.
Мать Джесса, очень обрадованная новостью (или считавшая своим долгом выглядеть обрадованной), подарила сыну набор стилусов, а отец наградил его новеньким кодексом в кожаном переплете, специальным изданием, со множеством дополнительных страниц для заметок. А также с красиво выгравированным золотом символом библиотеки.
Брат не подарил Джессу ничего, но Джесс ничего от него и не ждал.
Ужин прошел необычно мирно и торжественно. После того как мать разрешила сыну выпить немного бренди, Джесс обнаружил себя сидящим в одиночестве на ступеньках в саду. Вечер был прохладным, а небо над головой ясным – редкость для Лондона. Джесс уставился на белеющую над его головой луну. Звезды будут выглядеть иначе на небосводе там, куда он отправится завтра, но луна останется прежней.
Джесс никогда раньше не думал, что отъезд заставит его грустить.
Он не заметил, когда в сад вышел Брендан, но и не удивился, услышав, как его малявка брат шаркает ботинками по выложенной камнями тропинке рядом.
– Ты никогда не вернешься.
Не это Джесс ожидал услышать, и он повернулся, чтобы взглянуть на Брендана, который ссутулился, стоя в тени. Джесс не видел выражения его лица.
– Ты умен, Джесс, но папа ошибается кое в чем: чернила у тебя не в крови. Ты пропитан ими до кости. Твой скелет, должно быть, черный, как они. Ты отправишься туда, к ним, и мы потеряем тебя навсегда. – Брендан переступил с ноги на ногу, но так и не подошел к брату. – Поэтому не уезжай.
– Я думал, ты хочешь, чтобы я убрался, – сказал Джесс.
Брендан вздохнул. А затем оттолкнулся от стены и исчез в темноте ночи. Ушел заниматься бог знает какими делами. «Прости меня, Малявка», – подумал Джесс. Однако, сказать по правде, он не чувствовал себя виноватым. Оставшись здесь, он не имел бы никакого будущего, как не было никакого будущего для Брендана в Библиотеке.
Сегодня Джесс будет спать дома в последний раз.
Вернувшись в дом, Джесс записал все эти мысли в свой личный журнал, а потом провел остаток вечера, читая Inventio Fortunata.
Что, очевидно, только доказывало слова брата.
На следующий день отец проводил Джесса до вокзала Сент-Панкрас и отослал слуг, чтобы самому донести чемодан сына до поезда… и за все это время отец не проронил ни слова и ничем не выдал своих чувств. Когда Джесс принял из рук отца чемодан, тот наконец сказал:
– Заставь нас тобой гордиться, сынок. Или, клянусь богом, я буду пороть тебя, пока ты этого не сделаешь. – Однако в то же время глаза отца едва заметно блеснули, точно от слез, и Джесс почувствовал себя не в своей тарелке. У отца был сильный характер, и он никогда не проявлял сентиментальности.
Поэтому не может быть, чтобы Джесс увидел у него на глазах слезы.
Затем отец быстро, строго кивнул сыну и пошел прочь, исчезая в толпе пассажиров и разлетевшихся голубей. Горячий дым от мотора поезда собирался под сводчатым потолком станции и вплетался в железные узоры. Такая знакомая и такая странная картина одновременно. Несколько секунд Джесс просто стоял, раздумывая. Пытаясь понять, что он чувствует в этот самый момент, застыв между старым миром и новым, тем, жить в котором ему предстоит.
Оставалось еще двадцать минут до отправления поезда в Александрию, и Джесс подумал, не сумеет ли он отыскать где-нибудь в вагонах поблизости автомат с горячими напитками, однако, пока он колебался, услышал ворчание у себя за спиной.
Какой-то мужчина начал ругаться и вскоре повысил тон до крика, и отчего-то Джессу захотелось обернуться и узнать, в чем дело.
– …признайтесь, что вы обманываете сами себя! Что слова есть не что иное, как лживые идолы, которым вы поклоняетесь! Великая библиотека, может, однажды и явилась благодетелем, но в наши-то дни? Что она нам дает? Лишь отбирает у нас! Унижает нас! Вот вы, сэр, у вас есть собственная книга? Нет, сэр, не бланк, заполненный тем, чем они желают его заполнить… Настоящая книга, оригинальная, написанная писателем? А вы бы осмелились владеть книгой, мадам? Библиотека владеет нашими воспоминаниями, а вы не имеете права владеть книгой! Почему же? Почему они так этого боятся? Почему они так боятся дать нам выбор?
Джесс заметил говорящего человека, который забрался на каменную скамейку и теперь читал свою лекцию прохожим, вскинув руку с журналом над своей головой. Это не был бланк из серапеума с библиотечным штампом. То, что вытащил из-за пазухи мужчина, было копией журнала в кожаном переплете с тиснением, на котором можно было прочесть его имя. Его личный журнал, в котором он ежедневно записывал свои мысли. У Джесса был почти такой же. Библиотека раздавала их бесплатно в день рождения ребенка и советовала всем горожанам в мире записывать свои мысли и воспоминания с самых по возможности ранних лет. В архивах Библиотеки хранились эти записи каждого дня и каждого часа их жизни после того, как они умирали. Библиотека была мемориалом. И в этом заключалась одна из причин, по которой люди ее так любили: в каком-то смысле она даровала каждому своего рода бессмертие.
Мужчина теперь размахивал своим личным журналом, словно факелом, а в глазах у него горел лихорадочный огонек, отчего Джесс почувствовал себя неуютно. Он отлично знал, чем это закончится. Полицейские наверняка уже спешат сюда.
Люди вокруг оратора расступились, испуганные его страстью и диким взглядом. Джесс обеспокоенно осмотрелся. Он был прав: отряд полицейских в красных плащах уже направлялся в их сторону. Говоривший их тоже тут же увидел, и Джесс заметил, как лицо мужчины побледнело под копной растрепанных волос. Однако он лишь стал кричать громче:
– Человека нельзя приравнивать к куску бумаги, к строкам и буквам! Его нельзя поставить на полку! Жизнь дороже книги! Vita hominis plus libro valet![4]
Последний возглас прозвенел как победоносный клич. Мужчина сунул руку под свой плащ, достал бутылочку с ядовитого оттенка зеленой жидкостью, резво открутил крышку и пролил одну-единственную каплю на личный журнал, который все еще держал в руках. Затем он отшвырнул журнал на каменный настил под ногами, и через секунду тот заполыхал ужасающими языками пламени, которые сияли, точно изумруды, и высоко вздымались. Люди, стоявшие поблизости, отшатнулись, ахая, а некоторые вскрикнули от удивления и испуга.
– Греческий огонь! – воскликнул кто-то, а потом начался хаос, и люди толпой бросились к выходу. Это помешало полицейским, которым пришлось идти против движения.
– Библиотека хочет, чтобы мы все были слепцами! – кричал поджигатель. – Я умираю, чтобы показать вам свет! Не верьте им! Они лгут нам!
Джессу тоже следовало бы убежать, так он подумал. Его толкали со всех сторон те, кто обладал, очевидно, более здравым рассудком, чем он, однако он застыл, испуганный – и очарованный, – продолжая наблюдать за мужчиной. Книга, сгоравшая на каменном полу, стала для Джесса жутким напоминанием того беспомощного гнева и ужаса, что он чувствовал однажды: словно сами страницы умоляли его помочь им. Это ведь тоже было своего рода оригинальное произведение, единственная копия, написанная чернилами на бумаге. Там были все мысли и мечты этого человека, и они… умирали. Конечно, это не такое великое произведение, как «О создании сферы», но все равно Джессу пришлось заставить себя устоять на месте, чтобы не поддаваться импульсу и не броситься спасать журнал.
– Прочь с дороги! – закричал полицейский и оттолкнул Джесса в сторону выхода, чуть не сбив с ног. – Отойди же! Неужели ты не знаешь, что такое греческий огонь!
Джесс знал, а еще он с запозданием осознал, что у поджигателя с собой не одна капля этой жидкости, которую он потратил для демонстративного уничтожения своего журнала. Мужчина держал по-прежнему почти полную бутылку высоко над головой. Жидкость сияла, словно дымчатый изумруд в тусклом свете, просачивающемся на вокзал сквозь окна.
Джесс сделал шаг назад и споткнулся о собственный чемодан. Он упал, все еще не сводя глаз с поджигателя. «Мне нужно уйти отсюда», – подумал он, однако ему казалось, будто его собственный мозг заснул, убаюканный гипнотизирующими языками пламени. Джесс правда хотел уйти, но тело ему будто бы больше не подчинялось.
– Закрой свою бутылку, сынок, – сказал один из полицейских, приближаясь к поджигателю. Он был старше, а его голос звучал авторитетно и на удивление дружелюбно. – Нам не нужны эти неприятности. Ты уже показал, что хотел, и, если тебе хочется уничтожить то, что ты сам же написал, что ж, это твое личное дело. Закрой бутылку и убери ее сейчас же. Не нужно никому причинять вреда. Обещаю, тебя за это ждет только лишь штраф.
– Лжец, – сказал мужчина, и впервые Джесс вдруг понял, что тот был не особо старше его самого. Лет двадцать, не больше. Он выглядел серьезным, отчаянным и испуганным, но все же нечто дикое пылало в его глазах. – Ты глупец, подчиняющийся Библиотеке, и я не позволю тебе меня остановить! Vita hominis plus libro valet!
Это был слоган поджигателей: «Жизнь человека дороже книги».
И этот слоган стал его последними словами.
Молодой человек перевернул бутылку, выливая оставшийся греческий огонь на свою одежду и голову, и полицейские, которые подходили к нему, собираясь схватить, отступили, а затем развернулись и бросились бежать прочь.
Джесс видел, как ядовитая жидкость начинает пылать, искриться и разгораться, окутывая поджигателя зеленым пламенем, которое вздымается к потолку, образуя жуткий столб света. Подобного звука Джесс не слышал никогда – как мужчина глотнул воздух, а затем послышались треск, и шипение, и крик.
О боже, это был ужасный крик.
Один из полицейских схватил Джесса и столкнул его с края платформы. Джесс упал, больно ударившись о гравий между рельсами, приземлившись всего в нескольких шагах от железного вагона. Рухнувший на него полицейский пришпилил Джесса к земле, и ему стало сложно дышать. Краем глаза Джесс, однако, все еще видел, как огонь полыхнул над его головой, точно поток смешавшихся воедино зеленого, желтого и красного цветов.
А потом крики стихли, и жуткая волна огня отступила, хотя пламя на платформе все еще полыхало.
Полицейский, который накрыл собой Джесса, схватил его, не позволив ему подняться.
– Нет, – сказал полицейский, тяжело дыша. Его лицо выглядело бледным под шлемом. – Оставайся внизу, воздух ядовитый, пока огонь не потухнет совсем.
– Но он…
– Мертв, – сказал мужчина и крепко стиснул плечо Джесса. – И мы ничем не можем ему теперь помочь. Глупый мальчишка, ему не нужно было… – Его голос задрожал, а потом и вовсе затих, и, несмотря на то что Джесс вырос, считая полицейских своими врагами, в этот момент их двоих объединял этот страх. – Проклятые поджигатели. С ними невозможно договориться. С каждым годом становится все хуже. – Мужчина моргнул, отгоняя навернувшиеся на глазах слезы, и поспешно отвернулся.
Джесс сел, уперевшись спиной в каменную стену и уставившись на сияющий над ними огонь, глядя на пламя, пока то не потухло.
Полицейские допросили Джесса – не то чтобы они его в чем-то подозревали, просто он остался стоять на месте, когда все остальные бросились бежать к выходу, и он был как раз такого возраста, в котором молодые люди часто меняли свои взгляды на жизнь. Джесс честно ответил на все вопросы и показал им свой кодекс, где были документы, подтверждающие, что он отправляется в Александрию, а также письмо с приглашением на обучение. Он беспокоился, что может опоздать на поезд, однако все поезда стояли на месте, пока полицейские не удостоверились, что опасность миновала и станция может продолжить свою работу.
Все это заняло несколько часов, и Джесс полагал, что полиция связалась с его родными, однако никто не пришел к нему. Джесс помнил, что его старшего брата Лиама поймали, когда тот доставлял книгу, помнил печаль и смирение на лице отца. Отец не стал защищать Лиама тогда. И он вряд ли придет в полицию, чтобы встать на защиту Джесса теперь, если с ним произойдет что-то плохое.
Джесс нервничал как никогда прежде, однако полицейские вскоре позволили ему вернуться на платформу, когда уборщики избавились от всех следов недавней смерти поджигателя, кроме выцветшего от огня пола. «Книга, – подумал Джесс, когда поднялся и посмотрел на маленькое пятно на полу. – Это то самое место, где погибла книга». Точно такой же уродливый черный шрам красовался на том месте, где поджигатель свел счеты со своей жизнью, стоя на возвышении.
Книги и люди оставляли после себя одинаковые следы, когда умирали.
Мысль о том, что молодой человек сжег вместе с собой свой личный журнал, оставляла неприятный привкус у Джесса на языке: тот ведь не просто разочаровался в своей жизни, а потерял всякую надежду на то, что человечество может понять смысл его жизни. Быть может, никто бы и не прочел написанную им историю, быть может, его причины так поступить были самыми что ни на есть приземленными и банальными. Однако, сжигая свой личный журнал, этот человек полностью уничтожил себя и всякое упоминание о себе в этом мире. Для современного человека, выросшего с мыслью о том, что библиотека навеки сохранит память о нем, эта идея казалась… непостижимой.
Джесс понял, что на него косятся, а он застыл рядом с местом преступления, поэтому он быстренько взял свой чемодан и отправился на платформу.
Все поезда опоздали, и платформа снова заполнилась ждущими новое расписание путешественниками. Забавно, все снова выглядело так мирно. Поезда начали разносить свой серый дым по воздуху, а мужчины, женщины и дети спешили по делам, занятые своими житейскими проблемами и повседневными мыслями. И голуби тоже вернулись и начали собирать крошки, падавшие со съедаемых пирогов и сэндвичей. Единственное, что изменилось, по наблюдениям Джесса, – это количество полицейских, которые теперь вышагивали на каждом углу, поджидая новых поджигателей, способных нарушить спокойствие, сделав из себя новых мучеников.
Однако, несмотря на то что случившееся было ужасным, Джессу казалось, что смерть молодого человека не привела ни к какому результату, это ведь все равно что бросить маленький камешек в огромный и быстрый поток реки: несколько брызг, а потом ни намека на произошедшее. Джесс не мог понять для себя, было это хорошо или, наоборот, очень плохо.
Он подошел к платформе и присоединился к большой очереди, которая загружалась в длинный серебристый поезд. У входа стоял пожилой человек в униформе проводника, который сказал Джессу:
– Лучше устраивайся поудобнее, дружище. Нас ждет долгое путешествие. Под Францией, через Испанию, вдоль Марокко, а затем до самого города. Держи свои документы при себе, их необходимо будет показать, когда мы прибудем к границам Александрии. Ты уверен, что ничего не забыл?
Джесс поблагодарил проводника и, когда вошел в вагон, стал смотреть по сторонам в поисках своего места. Его не удивило то, что отец купил ему самый дешевый билет из возможных. У богачей были мягкие сиденья со столиками для чая, однако его вагон выглядел старым, в нем пахло плесенью, протухшей едой и немытыми ногами. И тут было полным-полно народу, который всё прибывал, так что чемоданы и сумки пришлось складывать в стопки. Джесс поставил ноги на собственный чемодан. Он не верил в то, что незнакомцы могут желать добра.
В своем личном журнале Джесс перед отправлением поезда написал об инциденте с поджигателем, описал свое грядущее путешествие и пассажиров, сидящих вокруг него, а затем убрал ручку и только лишь ел да спал, пока пейзажи мелькали за окном, а станции сменяли одна другую. К счастью, пассажиры постепенно сходили на разных станциях, а заходили новые люди заметно реже. Новоприбывшие, однако, выглядели уже иначе: поезд покинул английские земли, промчавшись по подземному тоннелю в сторону библиотечных территорий Франции; теперь люди вокруг начали нервно беседовать об опасностях, поджидающих на побережье, и многие с заметным облегчением выдохнули, когда поезд добрался до следующего подземного тоннеля без инцидентов. Уэльская армия наступала все ближе. Никто не верил, что так называемые нейтральные территории и впрямь безопасны, хотя пока что поезд не попал в какие-либо неприятности.
К тому моменту как они добрались до испанских границ, время уже перевалило за полдень, и все пассажиры, кажется, разделились на две категории: новоиспеченные кандидаты на библиотечную службу, как Джесс, молодые и в большинстве своем нервные, собирались в маленькие компании, а также самоуверенные сотрудники Библиотеки, которых не составляло труда отличить от обычных граждан по браслетам на их запястьях – из меди, серебра или – что было редкостью – у одного из золота. Джесс задумался, каково это – знать, что должность, которую ты занимаешь, будет твоей до конца твоих дней. Будешь ли ты чувствовать себя свободным или, наоборот, в ловушке? «Вряд ли я когда-либо узнаю», – подумал он. Библиотека преподносила золотые браслеты лишь нескольким людям из поколения.
Остаток путешествия тянулся долго и не был щедр на приключения, за окном однажды мелькнула гроза, однако она не коснулась поезда, приблизившегося к границам Испании, где все пассажиры вышли на платформу, моргая от палящего солнца, прежде чем взойти на паром, который понес их уже по водам.
Когда Джесс зашел в очередной поезд в Марокко, то заметил нескольких новых пассажиров. Одного из них было сложно не заметить. Блондин с голубыми глазами примерно того же возраста, что и Джесс, выглядел настолько мускулистым, что, казалось, был способен гнуть железо голыми руками… при этом он с осмотрительностью шагал мимо других людей и извинялся каждый раз, когда сталкивался с кем-либо. Слишком уж осторожничал.
Джесс встретился с ним взглядом на миг и кивнул, и это оказалось ошибкой. Великан направился прямиком к нему и спросил:
– Можно здесь присесть? – Он отлично говорил по-английски, хотя его немецкий акцент был очевиден.
– Здесь много мест, приятель, – ответил Джесс. – Садись куда угодно.
Джесс наделся, что парень поймет, что лучше пройти дальше, но вместо этого тот протянул Джессу свою мясистую руку для рукопожатия и представился:
– Томас Шрайбер.
– Джесс Брайтвелл.
Они обменялись рукопожатием, и парень плюхнулся всем своим огромным весом на сиденье рядом с Джессом, а затем с облегчением выдохнул.
– Наконец-то нашлось подходящее место, – сказал он.
Джесс едва ли мог согласиться с этим заявлением, учитывая, что Томас только что занял большую часть и его сиденья.
– Ты издалека? – спросил Джесс, ничем не выдав, однако, свое недовольство.
– Из Берлина. Знаешь Берлин?
– Лично там не бывал. Там хорошо?
– Очень хорошо. А ты? Откуда родом?
– Лондон.
– Англия? Это тоже очень даже далеко.
– Да, далеко. Полагаю, ты тоже едешь на обучение в Библиотеку?
– Ага. Надеюсь получить должность инженера. Мой дедушка многие годы был обладателем серебряного браслета.
– Инженерия… Это относится к юрисдикции Артифекса[5]. Я слышал, там все строго. Если у тебя есть родственник с серебряным браслетом, означает ли это, что ты в каком-то роде наследник должности? – Когда Джесс увидел растерянность на лице Томаса, то попытался спросить снова: – Если ты являешься наследником, то, возможно, не обязан проходить вступительные экзамены? Дети тех, кто носил золотые браслеты, могут попасть на обучение без экзаменов. Не знаю, однако, насчет серебряных.
– Было бы неплохо, да? Но нет-нет, ничего такого. Мне пришлось проходить экзамен.
– Да? И как, успешно?
Томас пожал плечами:
– Вполне.
– У меня семьсот пятьдесят баллов. Лучший в рейтинге Лондона, – лишь сказав это, Джесс осознал, что его слова прозвучали как хвастовство. Ну что ж, ладно. Он и правда этим гордился.
Томас вскинул свою бледную бровь и кивнул, сказав:
– Очень хорошо.
Что-то в осторожном и вежливом тоне Томаса заставило Джесса посмотреть на него.
– А у тебя сколько баллов? – спросил Джесс.
Томас, казалось, не очень хотел отвечать на этот вопрос, однако Джесс продолжал смотреть на него с ожиданием, и это сработало.
– Девятьсот двадцать пять.
– Что?
– Студенты из Берлина всегда хорошо проходили экзамены. – Слова Томаса прозвучали одновременно с гордостью и извинением.
– Хорошо проходили? Приятель, я уверен, что ни один профессор из Лондона не смог бы сдать лучше. Это, должно быть, лучший балл за весь год.
– Нет, – сказал Томас. – Лучший балл у нее. – Он быстро оглядел вагон и кивнул на молодую девушку, сидящую в самом конце. Джесс с опозданием узнал ее. Она зашла раньше, в компании родственников, которые окружили ее и вышли из вагона, только когда проводник сердито прикрикнул на них.
Она была настолько же маленькая, насколько Томас был большим. Джесс не мог хорошо разглядеть ее издалека, однако видел, что у нее была темного оттенка кожа и черный платок на голове. Сложно было рассмотреть вообще хоть что-то еще, потому что она уткнулась в книгу.
– Она, – сказал Томас. – Она, поговаривают, первая за всю историю проведения экзаменов получила стопроцентный балл. Не просто первая среди девушек. Первая среди всех. – Голос Томаса звучал воодушевленно и уважительно. Глядя на девушку, Джесс увидел, как она опускает книгу, заметив их взгляды, и уверенно смотрит на них в ответ своими карими глазами. Томас, смутившись, тут же отвел взгляд.
Джесс, однако, продолжил смотреть. Она была симпатичной, хотя и не обладала неземной красотой, но что-то в ней показалось Джессу интересным. Она вкинула брови, одну выше другой, точно как его брат любил делать, и Джесс попытался повторил этот жест. Ему опять не удалось.
Поэтому Джесс решил подняться на ноги и начал с трудом протискиваться мимо огромных колен Томаса.
– Куда ты собрался? – удивленно шепнул Томас ему.
– Поздороваться, – сказал Джесс. – Самая умная девчонка в мире? Я хочу с ней познакомиться.
– Я бы не стал…
Джесс уже шагал в заднюю часть вагона к той самой девушке, которая по-прежнему с уверенностью смотрела на него, и в этот момент какой-то мужчина уселся в кресло рядом с ней. Это был полноватый человек, старше его, одетый в дорогой наряд арабской моды.
Джесс замер и вежливо кивнул девушке. Она кивнула в ответ.
– Хотел познакомиться, – сказал ей Джесс. – Меня зовут Джесс Брайтвелл. А это мой приятель Томас Шрайбер, вон тот, громадный и стеснительный.
– Халила Сеиф, – произнесла она в ответ. – А это мой дядя Насир. Он сопровождает меня к александрийским границам.
Ее дядя одарил Джесса теплой улыбкой, поднялся и поклонился в ответ. Он вел себя очень цивилизованно, однако не собирался отходить от своей племянницы – это было очевидно.
Джесс снова повернулся к Халиле.
– Самый высокий балл на экзамене, – сказал он. – Полагаю, вы точно получите должность в Библиотеке.
– Ничего в жизни нельзя знать точно. Я могу оказаться непригодной для работы. Некоторые люди слишком хрупки для подобного дела.
– Хрупки, – повторил Джесс. – Да, однако вы не выглядите хрупкой.
– Вы тоже студент, сэр? – поинтересовался ее дядя.
– Не настолько талантливый, как ваша племянница, сэр, но да, так и есть.
– И откуда же вы?
– Из Англии, сэр.
– О! Разве у вас сейчас не война?
– В той части страны, откуда я родом, нет, – сказал Джесс. Мужчина, очевидно, был слишком вежливым, чтобы сказать это прямо, однако он явно считал Англию источником всех проблем. – Что ж, не буду мешать вашему чтению в таком случае, мисс Сеиф. Приятной поездки.
– Спасибо за вашу учтивость, мистер Брайтвелл, – сказала она ему в ответ. – Желаю и вам хорошей дороги. – Она говорила очень отстраненно, однако улыбалась дружелюбно. Не то чтобы с теплом. Но без страха.
И она определенно не была хрупкой.
Джесс вернулся на свое место рядом с Томасом и сказал:
– Что ж, будем считать, одна должность уже занята. Она точно однажды получит место хранителя, а то и архивариуса. Мое будущее выглядит все печальнее. – Конечно, Джесс не был разочарован. Он любил сложности, а эта ситуация… казалась ему самой интересной сложностью за всю его жизнь. Скучно всегда быть самым умным. А теперь он понимал, что ему придется наконец постараться.
«Ты никогда не вернешься». Слова Брендана внезапно зазвучали у него в голове. Слова, сказанные точно пророчество, потому что воспоминания о семье и впрямь уже побледнели в голове Джесса. Ему здесь нравилось.
Он наконец почувствовал себя на своем месте.
Когда на очередной станции проводник закричал, что поезд скоро отправляется, к составу уверенно поспешила костлявая девушка. Она двигалась не особо изящно, однако ее длинные ноги быстро ее несли, и она запрыгнула в вагон буквально за секунду до того, как проводник захлопнул двери и поезд засвистел, снова набирая свою скорость. Девушка облокотилась о стенку вагона, покрасневшая и вспотевшая, а потом потеряла равновесие и упала на колени к Джессу и Томасу, когда поезд дернулся.
И она оказалась совсем не легкой. С острыми локтями. Джесс вздрогнул, потирая грудь, когда она заерзала, поднимаясь снова на ноги и сердито покосившись на них с Томасом, как будто это они напали на нее.
– Добро пожаловать, – вежливо сказал ей Томас. – Меня зовут Томас Шрайбер, я из Берлина. – Он протянул девушке руку. Пошатываясь, она наконец встала, откинув свои каштановые волосы с лица, и ее сердитый взгляд помрачнел еще больше, однако она ответила на рукопожатие. Неохотно. – А вы?..
– Глен Уотен. Мертир-Тидвил[6]. – Она резко замолчала, когда перевела взгляд на Джесса.
– Джесс Брайтвелл. Лондон.
Глен кисло уставилась на него, затем развернулась и села на свободное место в конце вагона.
– Ты ей не нравишься, – заметил тихо Томас. – Вы что, знакомы?
– В знакомстве нет необходимости, – ответил Джесс. Он чувствовал, как Глен буравит его спину взглядом. – Судя по всему, она из Уэльса. И полагаю, уже планирует, как воткнет нож мне в почки еще до того, как мы доберемся до границы. – Когда Томас продолжил на него растерянно смотреть, Джесс добавил: – Я англичанин. Кровавая вражда. Она толкает людей на необдуманные поступки.
– О, – сказал Томас, хотя не похоже было, будто он что-то понял. Значит, не знает о происходящей сейчас войне, сообразил Джесс. Или просто не понимает, что Южный конфликт длится уже пятьдесят лет, приводя к большим потерям как со стороны Уэльса, так и со стороны Англии. И в последнее время Уэльс выигрывал.
Глен выглядела как одна из тех, кто не забывает о подобном, просто перешагнув границу страны. Однако Джесса это особо и не беспокоило. По крайней мере, теперь есть один студент, который может быть отчислен, и это даст возможность занять должность другому, и Джесс не будет об этом жалеть.
Тем временем поезд нес его вперед, в неизведанное будущее.
Пересечение александрийской границы означало, что все, у кого нет разрешения на пребывание на территории Библиотеки, должны сойти с поезда. А значит, дядя Халилы ее покидал. Он определенно не хотел оставлять свою племянницу одну среди незнакомой и грязной толпы – они и правда были грязными в тот момент, учитывая, что находились в душном поезде, – однако дядя ушел с высоко поднятой головой.
Джесс вежливо кивнул ему на прощание, затем обернулся и подмигнул Халиле. Она его проигнорировала. Она увлеченно разговаривала о чем-то с Глен, девчонкой из Уэльса, хотя Джесс понятия не имел, какую общую тему для разговора могли найти эти две девушки. Глен выглядела настолько простой, насколько Халила – симпатичной, а ее поведение казалось грубым, в то время как арабка была грациозной и очаровательной. «Но у каждого свои вкусы», – подумал Джесс. Они с Томасом играли в карты, которые привлекли к ним еще несколько игроков за последние несколько часов. Даже один из служителей Библиотеки с серебряным браслетом присоединился к ним, и, несмотря на то что его английский звучал резковато и выдавал китайский акцент, он ни разу не упустил возможности повысить ставки, так что Джесс проиграл половину своих денег, прежде чем выйти из игры и поспать.
К моменту же, когда Джесс проснулся, Томас отыграл большую часть их денег и глядел по сторонам с невинным ангельским личиком, а поезд уже приближался к египетской Александрии.
Джесс оказался не единственным, кто уставился в окно с широко открытыми глазами. Почти все в вагоне делали это, даже взрослые с браслетами на запястьях. Потому что на этот город… невозможно было не смотреть.
Они прибыли на станцию Миср, белый мрамор и желтовато-бежевый отделочный камень которой сияли, ослепляя полуденным солнцем. Сама станция возвышалась на три великолепных этажа, поддерживаемых резными колоннами. Статуи древнеегипетских богов возвышались примерно на ту же высоту. Когда поезд наконец остановился, они уперлись взглядом в массивные ноги Гора, бога с головой сокола, и Джесс изогнул шею, чтобы рассмотреть его получше. Клюв на голове Гора загораживал солнце, а золотые лепестки и голубая эмаль отделки блестели на нем ярче, чем что-либо, что Джесс видел в своей жизни прежде.
– Восхитительно, – завороженно выдохнул Томас. – Как думаешь, он автоматизированный? Такого-то размера.
Джесс содрогнулся от этой мысли и ответил:
– Не дай бог.
Томас вскочил на ноги, поднял свою сумку (которая была в два раза больше чемодана Джесса, как и сам Томас самого Джесса) и поспешил к выходу. Томас спрыгнул на платформу быстрее, чем Джесс успел вытащить свой чемодан из-под сиденья. Однако Джесс быстро догнал немца, и тут его ноги помимо его воли остановились. Оба парня стояли, завороженные атмосферой города. Солнце, казалось, светило здесь иначе: безжалостно горячее, но в то же самое время и ласковое. Влажный воздух, дующий со стороны океана, трепал Джессу волосы, высушивая пот, которым он покрылся уже с головы до ног. А безмолвные, величественные боги, выстроившиеся в ряд, тянулись, как казалось, на километры вперед, и каждый из них был особенным. «И у каждого из них своя история, – подумал Джесс. – Мне нужно их знать». И что самое чудесное – он мог их теперь узнать. Он мог узнать и прочесть обо всем на свете, находясь здесь.
Перед ним открывалось бесконечно много возможностей.
Халила присоединилась к ним, внезапно осознал Джесс, и тоже теперь смотрела по сторонам, не скрывая своего восхищения. Даже Глен, похоже, была поражена, когда наконец спустилась по ступенькам из вагона и ступила на новые, чужие, враждебные земли.
Все здесь казалось таким чистым.
Вскоре вокруг них образовалась толпа из новоприбывших учеников. Может, просто потому, что Томас был высоким и привлекал внимание, как шест. Когда Джесс огляделся по сторонам, он понял, что их не меньше тридцати человек, и все замялись, не зная, что делать дальше… пока наконец из тени ног Гора к ним не вышел какой-то мужчина.
Он тут же привлек их внимание: черная мантия служителя Библиотеки вилась вокруг его простого черного повседневного костюма. Золотой браслет поблескивал у него на запястье, украшенный элегантными иероглифами с печатью Библиотеки. Его темные, длиной до плеч волосы были зачесаны назад и открывали жесткое и умное лицо. Карие глаза и кожа орехового оттенка. Все прибывшие студенты тут же затихли, когда он подошел к ним, и быстро собрались в группу. «Точно газели перед львом», – подумал Джесс.
Служитель окинул им безжалостным оценивающим взглядом. Тишина становилась все тяжелее, и Джессу уже казалось, этим свинцовым молчанием можно разбить каменные ноги несчастного Гора. В конце концов мужчина заговорил:
– Меня зовут профессор Кристофер Вульф, и, как я понимаю, вы наши новые студенты. Давайте начистоту: большинство из вас может прямо сейчас развернуться и отправиться обратно домой. У меня есть шесть свободных должностей, если я вообще захочу кого-то брать на них, в чем я сомневаюсь. Кто-нибудь желает забронировать обратный билет и не тратить силы и время?
Никто не двинулся с места, хотя несколько человек шелохнулись, словно раздумывали об этом. Но не Джесс. Не Томас, не Халила и не Глен. Они все стояли как вкопанные. «Пока что», – подумал Джесс.
Все только что стало еще интереснее.