Армейская жизнь Алексея промчалась подобно морскому шквалу: в ней была неодолимость могучей стихии, потребность напряжения всех сил, изматывающая усталость, желание быть выброшенным на необитаемый остров, приспособленный для выживания в мирном и благостном одиночестве. В таком одиночестве можно собрать воедино и привести в порядок мысли и чувства, позволить им изливаться сообразно их естественному темпу и напору, отдаться их властному зову, влекущему в неведомую даль, туда, где можно услышать, увидеть и обрести самого себя, потерянного в оглушающей и одуряющей суете всей предыдущей жизни.
После ухода в запас потребовалось немало времени для перехода в новое состояние души, необходимое для нормальной жизни «на гражданке». Даже сны были не о новой жизни, а о прежней, наполненной сослуживцами, грохотом пушечных стрельб, лязгом металла, дымом, гарью и потом армейских будней. Даже в снах надрывно хотелось вырваться из оголтелого ритма боеготовности, обрести счастливую возможность занятия научно-техническим творчеством, воплотить в жизнь те проекты, которые пофрагментно вызревали в уме, ложились обрывками фраз и прообразом чертежей на клочки бумаги, терялись во время переездов, походов, учений.
Ох, уж эти неизбывные, прилипчивые сны о прошлой армейской жизни:
Вот – вездесущий прапорщик Отрощенко. Он о чём-то философствует перед «слонами», которые под видом очарованных слушателей тайно перемигиваются между собою, потешаясь напыщенному скудоумию классического болвана.
– Самая лучшая служба в армии – у прапорщика, – нравоучительно вещает Отрощенко, сладко прикрывая глаза, будто пробуя эту собственную мудрость на вкус, и находя его восхитительным.
«Слоны» почтительно кивают «мудрецу», едва сдерживая в себе рвущийся из них хохот.
Вот – вольнонаёмная красавица Марусенька. Она всей душой ненавидит прапорщика Отрощенко за то, что тот всё время пристаёт к ней с сальными словечками и хватает её своими лапищами за «вкусненькие места».
Вот командир дивизионной разведки Реутов:
– Хороший ты офицер, Алёша! Пушкарь от Бога! Но в разведку я бы тебя не взял: слишком много в тебе от «ботаника». В разведрейдах такие не выживают…
Однако и на гражданке времени на свободное творчество катастрофически не хватало. К тому же переход от общих замыслов к конкретике выявил массу пробелов в знаниях. Алексей ринулся на их восполнение, как в болотную трясину: чем больше обреталось новых знаний, тем больше открывалось всё новых и новых пробелов.
Алёшка неумело, «по-собачьи», барахтался в стремительном мутном потоке. Его ноги касались земли, но устоять на них он не мог: сильное течение подхватывало его и уносило всё дальше от дома. Алёшка уже начинал тонуть, когда зверского вида мужик, прозванный односельчанами «Бирюком», втащил его в свою лодку.
– Жучку надо спасти! – захлёбываясь от горя и собственного бессилия выкрикнул Алёшка и затрясся в беззвучном рыдании.
Таким запомнился Алёшке потоп в его родном селе в пору его раннего детства.
Долгие годы Алёшка мучился сознанием своего бессилия перед грозным стихийным бедствием. Избавлением от этих мук ему показалось то, что артиллерия научилась противостоять ливневым затоплениям, обстреливая чёрные тучи на подступах к оберегаемым территориям йодистым серебром, которое вызывает конденсацию влаги. Обстрелянные таким образом тучи проливали свои пагубные воды на безопасной удалённости от охраняемой зоны. Так во время Великой отечественной войны заградительный огонь нашей зенитной артиллерии заставлял армады вражеских бомбардировщиков сбрасывать свой смертоносный груз на пустынные пространства, не поразив намеченные цели.