«Вчера поймал я два потрёпанных гондона
Они унылые висели на крючке
Опять у бабы у своей просил пардона
Что ничего ей не принёс в пустом мешке
Эх хвост, чешуя, я не понял ничего».
Привыкнуть к новому телу оказалось непросто. Существовали нюансы, для бывшего профессионального спортсмена неочевидные. Достаточно привести пару «мелочей», с которыми Саша столкнулся в первые часы пребывания в «физической оболочке» жиртреста Пельмененко.
Во-первых, при ходьбе ощущение складывалось такое, будто прешь мешки с цементом на своей спиняке. Лишнего веса школьник нажрал килограммов пятьдесят.
Очень много.
От того, шёл Пельмень неспешно, при малейшей нагрузке (как подъем по лестнице на третий этаж) останавливался. Гулко выдыхал, пережидал головокружение. Из-за лишних килограмм – здравствуй вегетососудистая дистония. Потому на каждой ступеньке Пельмень выдавал на выдохе:
– Ой бля… ой сука…
И на колено опирался, дабы не скопытнуться в первый же день.
Во-вторых, дома выяснилось, что жопа у Пельменя толком не помещается на стул. И если удаётся усесться, то стул в эту самую жопу больно давит. Из той же категории оказался запрет от родителей сидеть (ещё раз – СИДЕТЬ!) на диване, только лежа. Запрет объяснялся просто – Саша жопой продавливал родительский диван. А ремонт в 1991 мебели – удовольствие не каждому по карману.
Ну и в третьих, самое обидное, в ванной Саша обнаружил, у себя женские висячие сиськи.
Женские, блин!
А за животом не видно самого важного – члена! Как Саша не поднимал свой «фартук» и с какой стороны не заглядывал, писюн находился в «мертвой зоне» для обозрения.
Потом обнаружились новые нюансы. Например, невозможность плевать в толчок между ног, когда ходишь покекать (определенных усилий стоило в принципе сесть на очко так, чтобы посерёдке).
Ну а про то, что сходив в туалет по большому, Саня забивал канализационный ход наглухо – это отдельная история. Срал то школьник как среднего размера гиппопотам.
Другими словами – куча мелочей и не очень, с которыми приходилось считаться. Они, хотел Саня этого или нет, портили жизнь.
Но тело, как известно, словно глина, лепи из него все, что вздумается при должном подходе.
Размышляя, Пельмень сидел за столом и делал уроки. Взрослый мужик под тридцатку, в прошлой жизни давно закончивший школу, снова сел «за парту» и решал прогрессию.
Алгебра.
Будь она трижды неладна.
Не разу не понадобилась в прошлой жизни, а мозги кипятит, что не дай бог.
Выяснилось, что у Саши хвосты. Контрольную завалил, годовую. Не то чтобы Сашу это парило, но он смутно припоминал, что батя грозил Пельменю ремнём, если мальчик останется на второй год. И за парту его усадил прежний инстинкт самосохранения школьника.
Помимо неудобств нового тела и хвостов по алгебре, Саша за несколько часов, узнал кое чего о «самом себе».
Жил мальчик в коммуналке позднего советского периода. Общий душ и туалет, общая кухня, а в придачу противный сосед, доевший варенку, оставленную на кухне перед уходом на дискотеку. Вернувшись, Саня обнаружил банку из-под сгущёнки в мусорке.
Вылизал, сука, до блеска на металлических стенках.
Нюансы, связанные с едой или с нычками сигарет, Саша помнил очень хорошо. Для этого даже не приходилось напрягать былую память. Остальное вытаскивал из головы клещами и по крупинкам. Ну а че – зачем Пельменю знать такие «мелочи», как «локация» чистых труселей или зубной щетки? Мылся Саня дай бог раз в неделю, а зубной щётки у него вообще не нашлось (батя подмотал для чистки туфлей, сыну то за не надобностью).
Семья у Пельменя оказалась полноценная и с виду благополучная. В наличии отец, мать и старшая сестра. Вот только копни чуточку глубже и свихнуться можно, как в такой семье жил пацан. С порога Саня обнаружил своего новоявленного батю Игоря Борисыча лежащим посередине комнаты, пьяным в зюзю. Пришлось поднимать тело, укладывать на диван – какой никакой, теперь это его отец. И стремно, когда собственный батя бесхозный валяется. Игорь Борисыч кстати отпахал двадцать лет физруком в одной из местных школ, а потом от нечего делать спился и из системы образования его выперли ногой под зад.
По матери, ее Пельмень не застал, женщина единолично тянула на себе двух взрослых мужиков и такую же взрослую дочь. Вот и пахала на трёх работах без выдоху и продыху. Швея мотористка, продавщица в ларьке и че то там ещё. Женщину, конечно, жалко, потому как попробуй прокорми ораву нахлебников, но жить с Сашиным батей ее никто не заставлял. Как и обеспечивать сестренку Пельменя – Настюху, давно закончившую школу, никуда не поступившую и нигде не работающую. О сестре напоминала фотка на стенке – на ней Пельмень ещё грудной сидел на руках Настьки первоклашки.
Ну и о личном-неприличном тоже вспомнилось. Если Ромка Прокофьев прославился первым сексом в тринадцать, то Пельмень в свои годы оставался девственником, не видевшим голой живую бабу. Саша не удивился, обнаружив под своей кроватью «уголок юного ананиста». Внутри двенадцати листовой тетради в клетку лежали вкладыши из под жвачек с сексапильными барышнями. Ну знаете, такая серия, когда слюнявишь девчонке на вкладыше, а лифчик или трусики о-оп и исчезают. На вкладышах Пельменя нижнее белье отсутствовало как класс, слизанное прежним владельцем тела до дыр…
Глядя на вкладыши с голыми девчатами, Саша впервые смекнул, что новая реальность «слегка» отличается от оригинала. В «настоящем» такие вкладыши появились куда позже развала СССР.
Короче, если сворачиваться, то заключение не утешает – ситуация патовая, врагу не пожелаешь.
Понятно, что наш герой тоже не сразу за чемпионский титул бился и в лучшую бойцовскую лигу мира подписывался. Но «Зверь из преисподней» никогда не был лохом-девственником. Деньги у ребят сбивал – это да. Девственности тоже рано лишился, в восьмом классе. Поэтому в свой первый день Пельмень лихорадочно измышлял, как исправить ситуацию.
Помучившись минут двадцать над алгеброй, перечеркнул свои математические испражнения. На фиг – Эйнштейном ему точно не стать.
Почапал на кухню, к холодильнику, дабы дюже не заморачиваться горем, а заесть.
Оказывается, когда желудок растянут до размера не маленькой головы, сложно отказать себе в желании что-нибудь сожрать. И желательно побольше. На кухне огляделся – заприметил на столешнице пустые баллоны и банки, наваренное варенье, целый таз. К консервации на зиму готовилась баба Рита, соседка по коммуналке. Подошёл к тазу со сливовым вареньем. Взял ложку и вычерпнул прямо из таза несколько весел.
Во кайф. Вкусно.
Пока улепётывал варенье заметил стоящую рядом с тазом кастрюлю. Снял крышку и в животе приятно заурчало. Голубцы!
Смотрел на шесть обёрнутых капустой ништяков Саня недолго, бросил ложку, перепачканную в варенье в таз и сожрал половину кастрюли голубцов разом.
Свеженькие такие, остренькие, самый сок.
Остальные вывалил себе в тарелку, и продолжал есть за столом, пялясь перед собой в одну точку.
Соседка Нина, у которой жопа по размеру ничуть не уступала Сашиной готовила что надо и таскала стрепню к ним на кухню с четвёртого этажа. Причина широкого жеста заключалась в том, что Нину в отсутствии матери частенько пер отец Саши, как раз в эту самую жопу. Наверное от того тетя Нина косолапила при ходьбе?
Пельмень отчего-то не удивился, вспомнив, что батя изменяет матушке. Классическая прям семья. Неудивительно, что мальчик в таких условиях снимает стресс за счёт обжираловки, а ещё курит, периодически прибухивает и дрочит на наклейки.
Сидя на кухне и доедая шестой голубец подряд, Саша взглянул на своё пузо, напоминавшее поле для гольфа с лункой-пупком.
Однозначно так дальше дело не пойдёт.
Надо двигаться, суетиться, жути наводить или прежняя судьба, закончившаяся нелепым нокаутом, покажется мёдом. Пельмень отодвинул от себя тарелку с недоеденным, но надкусанным голубцом.
Протяжно отрыгнул.
Харе жрать для начала.
С простого начнём.
А то если сложить лапки и скулить, то какая впереди кончина – понятно. Диабет, ожирение, инфаркт и смерть в коммуналке на продавленном диване. Повезёт – найдёт, как отец, бабу с соседнего этажа, будет переть в кладовке, а она ему жратву станет готовить по бартеру. Но тоже не факт – с таким лишним весом скоро перестанет стоять. А как орали Сектор Газа из двора через открытое окно на кухне – «зачем мне мужик без писюна, если много мужиков с писюнами» (вольная трактовка песни Хоя).
Поэтому – первое, что он сделает в новом теле, это избавится от вредных привычек. Придя к такому выводу, Пельмень для надёжности вывалил голубец с тарелки обратно в кастрюлю. Ну чтобы неповадно было.
Дальше – в зал.
Пельмень прежний отродясь не занимался спортом. Поэтому придётся заняться приведением тела в надлежащую форму.
Диета.
Фитнесс.
Все такое.
Саша сжал кулаки, посмотрел на них. Ручки нежненькие, такие скорее сломаешь при ударе куда быстрее, чем сломаешь челюсть противнику, но есть, что есть.
Опыт то не пропьёшь, как и морально-волевые, а остальное дело наживное. На опыте и морально-волевых Саня и собирался вывозить весь расклад. Тем более, что Пельмень по своей конституции – природный тяж.
На этом Саня в душевных метаниях пришлось ставить точку. Проснулся отец и верещал из их квартиры благим матом.
Приперся на кухню, пошатываясь, в майке алкашке и широких семейках.
Взглянул на таз с вареньем бабы Риты, поморщился, перевёл взгляд на кастрюлю с голубцами.
– Че там Нинка принесла? – упомянув соседку он беззаботно растер хер указательным и большим пальцами, этой же рукой полез в кастрюлю. – Жрать буду, сын сгоняй за хлебом!
– Без хлеба че, обломится? – спросил Пельмень. – Так ешь.
Идти в хлебный киоск желания не имелось.
– Или у соседей стрельнуть, ты пока сходишь… – слов Пельменя батя не расслышал.
Достал голубец и не думая о том, чтобы взять тарелку, принялся есть, громко чавкая. Не заметил даже, что тот надкусан. Сок голубца сочился по подбородку, капал на ковёр. Впрочем, батю это нисколько не смущало. Чего смущаться – придёт жена, поползает на карачках, уберётся.
Одновременно пошарил по кухне, нашёл хлебницу, достал кусочек белого хлеба. Присвоил себе.
– Сын, кстати. Смотрел «Кровавый спорт»? Видел Ван-Дамма? Ничего так боевичок.
Батя встал в боевую стойку, парадируя актёра. По молодости отец Пельменя уважал спорт и даже имел разряд – от того в физруки подался. Хрен его по чем, но имел. Но в стойке с голубцом в одной руке и куском хлеба в другой, он смотрелся по-идиотски.
– Хе!
Батя хотел вдарить по бутылке с подсолнечным маслом на столе, но промахнулся и завалился на пол, едва не перевернув кастрюлю с голубцами.
– Еп твою мать… – процедил батя.
– Че не вывозишь, бать? – хмыкнул Пельмень.
Батя откровенно забавлял.
Несколько секунд Игорь Борисыч сидел на полу на пятой точке, славливая, что произошло. Хлеб не выронил, а вот голубец отлетел под газовую плиту. А потом батя закряхтел, поднимаясь.
– Это, сын, я че хотел сказать, – он принялся растираться жир от голубца по майке. На груди расплылось пятно. – Тебе бы на карате пойти? Вон жопу отъел, больше чем у Нинки. Мамке скажем, денег выделит и будешь каратист. У меня как раз знакомый секцию открывает. Гена Мороз, помнишь? – говоря эти слова, он махнул на пятна и полез за голубцом, взамен утраченного. – Не понял? А где…
Рука пошарила по дну кастрюли, пальцы выпачкались в жиру – голубцов то больше нема, остальные Сашка сожрал.
Глаза бати, сонные, с лопнувшими капиллярами, округлились.
Он взял кастрюлю, заглянул в неё, перевёл взгляд на Пельменя.
– Охерел?! – взорвался отец. – Опять за своё взялся! Растёт паразит! Вон у Витьки сын, как сын, а ты… Селитер!
Саша с придурковатым и безразличным выражением лица слушал поток, доносящийся изо рта бати. Дожидался, когда тому надоест орать. Батя потрезвонил, прошёлся по внешности своего сына, а потом махнул рукой. Желание щелкнуть бате за базар Пельмень подавил – пусть выскажется. Хотя сам такой же паразит. Кто обзывается, сам так называется, если что.
– Иди с глаз долой… за хлебом! Хоть какая-то от тебя польза будет, – резюмировал батя, выпустив пар. – Олуха на свою голову вырастил. Пфу!
Саша остался стоять на месте.
– Че стал? – буркнул батя.
– Денег то на хлеб дай?
– А… Ирка не оставила? – батя нахмурился.
– Так я у тебя прошу. Ты ж посылаешь.
– У меня просит, копейки ещё не заработал, только дай, дай. Просит он…
Папаша зыркнул под ноги Сани, где стояли пустые бутылки из под водки.
– Вон, бутылки сдашь.
Саня спорить не стал. Взял первую попавшуюся авоську на кухне, сложил в неё пустые водочные бутылки и двинулся к выходу. В голову пришло понимание, что батя с хлебом пойдёт на хер, у него итак неплохо получается себя прокормить, шманая соседей. А вот лишней копейкой надо обзавестись. Деньги понадобятся в ближайшее время – если Пельмень хочет записаться в спортивный зал, то в пору обзавестись хотя бы одеждой для тренировок. Своей спортивной одежды у Пельменя не имелось, его в принципе освободили от школьной физры.
– Погодь, сынок, – вдруг остановил Саню батя.
Пельмень обернулся.
– Ты это, купи у дяди Витали чекушечку… ну вместо хлеба, лады? – батя расплылся в придурковатой улыбке. – Матери только не пали контору.
Пельмень улыбнулся.
Мигом так батя подобрел, как речь пошла за то, чтобы сливу залить.
Протянул Сане ещё одну авоську с несколькими литровыми банками и трехлитровым баллоном. Пельмень зыркнул на стол – понятно, останется баба Рита без варенья, тару у неё Игорь Борисыч подмотал. Батя то ещё и мудак оказывается…
– Баночки дяде Виталику сдашь и купи, сынок. Он по два рубля за чекушку просит.