– Игорюша, Игорёк… Кто же ты такой, мой пухлый друг… – Я сидел в кабинете, за столом. Постукивал карандашом по столешнице и вслух, как уже водится, беседовал сам с собой. Время близилось к обеду. И я планировал обед себе по-любому устроить.
Кстати, в данном случае известная присказка насчёт того, что с умным человеком всегда приятно беседовать, вовсе не выглядела приколом. Там, где я сейчас нахожусь, это очень подходящее высказывание.
Утро, привычно, началось через одно место. Этому уже удивляться перестал.
Для начала, в душе не оказалось воды. Никакой. Даже холодной. Как дельный, разделся, встал на резиновый коврик, открыл вентиль и минут пять топтался по этому коврику в ожидании чуда. Чуда не произошло.
– Сука! – Сказал я в пустоту.
Поднял голову и внимательно принялся гипнотизировать душ, висящий над моей головой. Эффекта ожидаемо – ноль. Был вынужден одеться обратно, пройти весь этаж в поисках хоть кого-нибудь. Потому что гостиница «радовала» тишиной и пустотой. Спустился вниз. Тамары на месте не обнаружилось. За стойкой сидела другая тетка. Менее приветливая.
– Простите, из душа не льётся вода. Почему? – Поинтересовался я у женщины с тяжёлой, квадратной, бульдожьей челюстью. На фоне этой дамы Кудряшка – просто настоящая королева красоты.
– Потому что ее там нет. – Совершенно спокойно ответила тетка, при моем появлении даже головы от своих писулек не оторвавшая. Она что-то строчила в журнале.
– Та-а-а-а-ак… Ладно. А как сделать, чтоб она появилась?
Тетка подняла взгляд, посмотрела на меня, как на врага народа, а потом достаточно резко заявила.
– Слушайте, гражданин, в Африке, между прочим, людям даже попить не́чего. А Вы тут истерику устроили из-за какого-то душа. Что за барские замашки? Нет воды. Вечером, возможно, будет. Не умрете же?
– Не умру. – Согласился я, испытывая огромное желание послать ее к черту. Но, судя по всему, это – сменщица Тамары. Ругаться точно не нужно. При желании обслуживающий персонал вполне способен, из мести, превратить проживание в гостинице в маленький, локальный ад. Знаю. Сталкивался. По лицу Бульдожки заметно, с ней и без того договориться об уступках будет сложно. А если поцапаюсь, то невозможно. Ладно, хрен с ним, с душем.
Я развернулся, направился к лестнице, мысленно желая этой гостинице провалиться сквозь землю. Но после моего отъезда.
– Кстати, гражданин…
Пришлось обернуться, всем видом изображая внимание и заинтересованность.
– Не надо ходить по гостинице в майке. Вы не у себя дома. Соблюдайте приличия.
Я посмотрел вниз, на свои ноги. Штаны на месте. Все нормально. Ладно был бы без штанов. Чем ей майка не угодила? Но спорить, опять же, не стал.
Вообще, если честно, я не выспался. Состояние было разбитое. Половину ночи пялился в личное дело Ведерникова и пытался найти хоть какие-то концы. Концов не было. Внешне все выглядело прилично. Хотя, знаем мы эти приличные биографии. Вон, одна уже имеется. Отравительница херова. Даже две, если учитывать жену Маслова. Правда, та хоть безобидная. Наверное…
Меня на Ведерникове просто заклинило. Учитывая, что память пока еще, как в народе говорят, «девичья», тут помню – тут не помню, можно предположить, это неспроста. Допускаю, Максим Сергеевич уже имел какие-то вопросы к Игорю Леонидовичу. В один из приездов мог, например, запросить список сотрудников, попавших в специальную группу. И чем-то ему Ведерников, к примеру, не понравился. Вопрос, чем?
Короче, из гостиницы я вышел уже заведенный. Заскочил по дороге в гастроном, купил какую-то булку, кусок колбасы и конфет. В обед можно будет сходить в «Полет», но сейчас сильно, очень сильно хотелось, даже не есть. Хотелось жрать. Мне кажется, начался активный процесс восстановления организма. Видимо, сознание, наконец, конкретно устроилось на новом месте, в новом теле, и теперь это тело требовало от меня определённых вещей. Я реально начал сильнее испытывать физические потребности разного толка. В первую очередь – голод, жажду. Все время хотелось пить и чего-нибудь съесть.
Во-вторых, утром встало не только солнце. Учитывая, что в моей нормальной жизни, женщины рядом были всегда, то увидев, как совершенно беспардонно вздыбились трусы, я даже слегка огорчился. Не самому факту. Он – нормальное явление. Тут наоборот нужно радоваться, что Максим Сергеевич резв и бодр. А тому, что деть всю эту радость некуда.
Невольно задумался об интимной стороне новой жизни. Просто к воздержанию не приучен. Совсем. Однако, учитывая, какой отвратительный вкус был у Максима Сергеевича на женщин, лучше потерплю. Сейчас надо раскидаться с тем дерьмом, которое на меня свалилось, а потом уже и личной жизнью можно заняться.
Кстати, «свалилось» – очень верное определение. Слово «дерьмо» – тоже подходит исключительно.
Совсем недавно я был рад, что очнулся именно в теле Максима Сергеевича. Нормальная должность. Непыльная работа. Прокатился по заводам, посмотрел, все ли хорошо. Вернулся в Москву. Ну, там что-то подсуетился. Все. При этом – почет, уважение и минимум геморроя. А в итоге? Вылез долбаный Комитет. Потому что уж кем-кем, а чекистом я быть никогда не хотел, даже в детстве. Я вообще не мечтал о героических профессиях. Летчики, водолазы, пожарные – никогда данные образы не казались мне привлекательными.
Ментовка, в которую устроился на заре своей трудовой деятельности – это изначально блажь души. Да и причины там были точно не в героизме. Хотя, в справедливость верил. Пока сам не встрял. Адвокатура… ну, тут вообще особая песня. Прикалывал не процесс защиты. Прикалывало то, что я мог позаботиться о благополучном исходе дела до того, как это дело куда-то двинется.
Но не суть. В любом случае, даже в своей обычной жизни, с предубеждением относился к федералам. Вот не нравились они мне и все тут. Тем более, вообще не хотел оказаться на их месте. Это в современном времени. Где федералы контролируют очень много сфер и при желании неплохо себя чувствуют. А здесь, в Союзе начала 70-х – тем более нет никакого желания работать в Комитете Государственной Безопасности. Это же, блин, постоянный, бесконечный напряг. Я от напрягов отвык. Очень сильно отвык. Все мои напряги в последние годы жизни – успеть решить вопрос, договорится, дать денег, кому надо, до того, как ситуацию сложно будет исправить.
Я уверен на сто процентов, что чекистом быть не готов. Поэтому, требовался план. Хороший, добротный план. Как бы соскочить со службы. И тут тоже проблема. Время. Опять все упирается в чертовы 70-е. КГБ это не просто случайная организация, где легко можно прийти и сообщить, что ты решил уволиться. Тем более, так понимаю, Максим Сергеевич не просто какой-то обычный сотрудник, который занимается всякой мелочью. Учитывая его историю, связанную с семейством Ершовых, мне вряд ли дадут «добро» на преждевременную пенсию. Короче, хрень полная выходит. Но единственное я знал наверняка, не хочу оставаться чекистом. Надо искать выход из этой ситуации. И вот что-то на интуитивном уровне мне подсказывало, моим выходом может стать как раз Александра Сергеевна Комарова. Пока, правда, не знаю, как именно, но обязательно что-нибудь придумаю. Надо будет, сдам, продам, солью ее с потрохами. Собственноручно препровожу в казематы Лубянки. Если, благодаря этому, получу свободу от столь чудесной службы на благо государства. Подло? Вот уж нет. Она мне – никто. Я ей ничем не обязан, ничего не должен. Да и вообще, положа руку на сердце, хрен его знает, так ли безопасны Александра Сергеевна и информация в ее голове для нашей Родины. В любом случае, об этом Комаровой, конечно, знать не нужно. Она должна начать мне доверять.
Кстати, про Лубянку… Это ещё хорошо, что на дворе не какие-то, например, 1953 или 1937. Вот там бы я вообще прозрел.
С такими не очень радостными мыслями появился на заводе. Калинин уже сидел возле кабинета, в ожидание меня. Возле своего же кабинета. Однако, учитывая, что теперь кабинет используется мной, входить без разрешения бедолага не рискнул.
– Доброе утро. – Владимир Александрович вскочил на ноги, едва только заметил меня в конце коридора.
– Доброе? – Я с сомнением посмотрел на Калинина. Прикалывается, что ли? – Вот уж не думаю. Сейчас будем отчитываться.
– Кому? – Калинин, похоже, как и я, не проснулся или не выспался. Ну, или просто реально туповат. Так как вопрос задал наиглупейший.
– Не кому, а куда. Наверх будем отчитываться. – Я толкнул дверь и вошел в кабинет. Калинин резво рванул следом. – Нужно сообщить, что у нас – мертвый Маслов. И чертежи. Кстати… Вы проверили? Все на месте? Вам же этот… Василий Андреевич их вернул?
– Да. Все. Вчера вечером, когда Вы уже ушли, занимался этим вопросом. И знаете, что странно, Максим Сергеевич…
– Ну-ка. Удивите меня. – Я уселся за стол, Калинин, привычно, взял стул и устроился напротив.
– Не могу понять, зачем их Лев Иванович брал.
– Вот неверно Вы мыслите, товарищ Калинин. Вопрос главный не в этом. Зачем их вынес Маслов, вполне очевидно. Здесь, на заводе, имеется предатель. Даже, скорее всего, в самой группе. Лев Иванович унёс бумаги, чтоб они не попали в плохие руки. Потому что доподлинно знал, эти плохие руки собираются, я так думаю, сделать копию. Вряд ли посягнули бы на оригинал. Слишком палевно. Ну… то есть, слишком наглядно это было бы. Меня, например, интересует, почему чертежи остались рядом с трупом…
– Как почему? – Калинин стал выглядеть гораздо грустнее, чем пять минут назад.
Мысль о том, что предатель все-таки имеется, расстроила Владимира Александровича сильно. Он реально поверил, будто Маслов внезапно чокнулся? Решил прогуляться с секретными сведениями под мышкой просто так? Кто вообще Калинина поставил в руководители? Мне прям очень интересно. У него в башке – либо одна прямая извилина, либо Владимир Александрович охренеть как круто строит передо мной дурака.
– Так, убийство же было… Оно было случайным. Ссора, ругань, потом этот нож. – Калинин с надеждой заглянул мне в глаза.
– Слушайте, ну, не уничтожайте в моем сердце надежду, что начальником отдела Вы стали заслуженно. Какая, к чертовой матери, ссора? С кем? Нет, ссора, может, и имела место быть. Но случайное? Скажите еще, бытовое. Перестаньте. Бред. Сами сопоставьте все факты. Лев Иванович вел исключительно праведный образ жизни. Любовницы у него нет. Склонностей к пагубным привычкам он не имеет. Друзьями не обзавёлся, потому что помешан на работе. Анна Степановна, по-вашему прирезала мужа? Мотив какой? Ограбление и всю подобную ересь исключаем тоже. Кем бы ни был тот, кто посетил его на даче, это однозначно связано с тем, что Маслов опасался диверсии. Знаете, почему?
– Почему? – Калинин в данный момент сильно напоминал мне попугая. Сидит и повторяет окончания моих фраз.
– Потому что, Владимир Александрович, Маслов должен был сам стать тем самым предателем. Вы когда проверяли его кандидатуру… Точнее не Вы лично. Ваш отдел. Никаких подозрительных деталей не заметили? Можете не отвечать. Я сам. Нет, не заметили, раз он мало того, трудился на заводе, так еще и возглавил работу группы, которая занялась модернизацией этого самолета. А вот сейчас, для Вашего понимания, объясню. Лев Иванович в определенные годы делал карьеру в конструкторском бюро Яковлева. Период его работы там совпадает с достаточно известным авиационным делом. Мелочь. Казалось бы. Но, будь ваши сотрудники более усердны, то выяснили бы некоторые факты, относительно Маслова. Скажем так, несостыковки. Сейчас это уже роли для Вас конкретно не играет. Да и, опять же, случилось его трудоустройство лет пятнадцать назад. К Вам вопросов нет. Кроме, пожалуй утверждения списка сотрудников спецгруппы. Вы во главе поставили человека, имеющего в своей биографии охренеть, какие серьёзные, зацепки для шантажа. Во главе группы, которая, наперекор внешнеполитическим договоренностям с нашими «друзьями», продолжает действовать на опережение в некоторых сферах. А должны были выбирать сотрудников с исключительно чистым прошлым. Кстати… сотрудники…
Я посмотрел на часы. Время было уже далеко за восемь, а Комаровой даже и не пахло. Неужели все-таки девка совсем безголовая. Отвечаю, если сбежала, пришибу. Реально. Это будет и проще, и продуктивнее.
– Так… Владимир Александрович, Вы посидите тут, в тишине. Подумайте. Мне кажется, Вам точно есть, что мне рассказать. Я вернусь буквально минут через десять. Не пойму, где мой личный, чтоб ей икнулось срок раз, помощник.
Я выбрался из-за стола и направился к выходу из комнаты.
Калинин остался сидеть на месте. Выглядел он пришибленным. Владимир Александрович понял, похоже, на что я намекаю. Хотя, там список немаленький. Сам Маслов, Филатова, которая до сих пор вызывала у меня достаточно много вопросов, Комарова, которую, опять же, инженер пристроил с помощью Калинина, и предположительно, Ведерников. Тут пока не знаю, в чем прикол. Но обязательно пойму.
Вышел в коридор и прямой наводкой рванул к отделу главного технолога.
Комарова Александра Сергеевна, как ни в чем не бывало, с совершенно невинным выражением лица, крутилась возле своего рабочего места.
Коллеги косились в ее сторону, потому что не понимали, какого черта она тут делает. Ее же, вроде, отправили в мои особистские руки. Зато двое, Ведерников и Филатова, изображали совместное обсуждение рабочего вопроса, хотя по их светящимся физиономиями было понятно, перетирают версии, связанные с внезапным возвращением Комаровой. Подумали, наверное, как и остальные, будто Александру Сергеевну вернули в группу.
– Всем добрый день. – Зашел я тихо, поэтому, мой голос прозвучал для присутствующих, как гром среди ясного неба.
Вообще отдел занимал достаточно просторное помещение. Просто в передней его части находились рабочие места, выделенные для спецгруппы, а дальше – располагались обычные сотрудники. Но при появлении меня, Великого и Ужасного, работать бросили все. Уставились с интересом, который перемешивался с опасением. Мало ли зачем принесло проверяющего товарища из Москвы.
В общем, замерли все. Кроме Комаровой. Само собой. Кто бы сомневался. Эта особа продолжала упорно изображать бурную трудовую деятельность. Даже начала что-то бормотать под нос. Свидетели ситуации напряжённо вслушивались, что за звуки издает Александра Сергеевна. Я, само собой, тоже. Вдруг девка все-таки умом тронулась. На почве трагичных событий. Просто, если честно, охренеть можно с ее выдержки. Семь лет она колесит по стране, живёт под чужими именами, таскает с собой какую-то херню, от которой Максим Сергеевич кони двинул, в голове держит список нелегальных агентов Союза, за которых ей эту голову того и гляди оторвут. Но при этом – просто непробиваемая железобетонная психика. Это вот что? Гены? Воспитание? Природная дурь?
Я подошел ближе к месту, где топталась Комарова. В руках у нее была какая-то хреновина, непонятного мне назначения. Я ни разу не инженер и даже по черчению еле-еле в школе переваливался с двойки на тройку.
Остановился рядом. Стою. Смотрю. Комарова что-то там чертит и высчитывает на специальной бумаге. При этом поет себе под нос. Мандец. Просто самая настоящая дурка. Остальные присутствующие, поняв, что совсем уж в наглую лупиться, это слишком, начали хаотично суетиться, изображая то ли броуновское движение, то ли активный рабочий процесс. Но большинство из них как-то ненавязчиво переместились ближе к нам с Комаровой. Видимо, любопытство было слишком огромным. Сильнее, чем чувство самосохранения.
– Александра Сергеевна… – Я позвал ее ласковым, нежным голосом.
– Ой… – Комарова подняла голову, изобразив на лице неожиданную радость. Типа, она меня и не заметила сразу, и видеть очень счастлива. Актриса из нее была еще более хреновая, чем из Лилички. Ну, либо эта девица не планировала скрывать, что нагло врет.
– Стесняюсь спросить… а что Вы тут делаете? – Я смотрел ей прямо в глаза всем своим видом демонстрируя доброту и мудрость. Практически, отец родной.
– Так работаю, Максим Сергеевич… – Комарова с неменьшим усердием изображала бестолковое дитя. Она хлопала глазами и, типа, немного смущалась.
– Ммммм… Работать – это, Александра Сергеевна, очень хорошо. Это – похвально. Только не пойму… Почему здесь, а не в моем кабинете?
– Ой… – Комарова скромно потупила взгляд. – Так думала, все. Не нужна больше. Вы же меня рядом держали из соображений… Личных. Так можно сказать. Опасались, что наше общение слишком быстро закончится. И придётся Вам опять пару лет голову ломать над извечными вопросами. Кто виноват? И что делать?
Вот сучка… Я даже мысленно усмехнулся и поаплодировал ей. Ткнула меня носом в тот факт, что Максиму Сергеевичу пришлось изрядно за ней побегать. Ну, ок… Значит, открытое противостояние у нас закончилось, начался период скрытой войны.
– Александра Сергеевна… – Я наклонился к ней совсем близко.
Что характерно, свидетели, которые, мне кажется, дышать начали тише, лишь бы все расслышать хорошо, качнулись вслед за мной. Как те бандерлоги перед удавом Каа.
– Скажите, а Вы много романтических фильмов смотрели?
– Нет. А что? – Комарова смысла вопроса не поняла, но, судя по взгляду, который стал напряжённым, догадалась, начальство задумало херню.
– Так вот… Самая распространенная сцена в романтических фильмах… Не в наших, не в советских… Герой подходит к героине, хватает ее, взваливает себе на плечо и тащит… Да неважно, куда. При этом, одной рукой держит непременно за… – Я немного наклонился в сторону и посмотрел на задницу Комаровой. Она, естественно, проследила за моим взглядом. Смутилась. – Вы поняли за что именно держит, Александра Сергеевна. Так вот… Представьте, какие ужасные вещи подумают коллеги… И Вашей порядочности, которой Вы размахиваете направо и налево, как флагом, придет трындец.
– Не посмеете… – Процедила Комарова сквозь сжатые зубы. Мне кажется, она представляла в этот момент что на зубах у нее какая-то часть моего тела. Любая.
– Проверим?
Добившись нужного эффекта, я отстранился, развернулся, но задержался на несколько минут, прислушиваясь, что происходит за спиной.
– Бегу со всех ног… – Александра Сергеевна обошла меня, стараясь не коснуться даже случайно, и быстро направилась к выходу из отдела.