Глебов вернулся домой за полночь, открыл дверь своими ключами. Магда, по-видимому, спала – ни звука не доносилось из-за двери ее спальни.
Он четверть часа принимал контрастный душ, пытаясь взбодриться. Осторожно, стараясь не шуметь, достал из бара бутылку коньяка, налил треть стакана и выпил маленькими глотками. Чтобы уснуть. Лег, невольно прислушиваясь, не разбудил ли жену. Диван в гостиной был жестким и неудобным, но идти сейчас в комнату к Магде, после…
Глебов застонал от досады и недоумения. Как он загнал себя в глухой угол? Как позволил всему этому произойти? За окнами шел мокрый снег. Мартовская погода капризна – то весна наступает, то зима зубы показывает. Свет фар проезжающих по дороге машин полосами проплывал по стенам и потолку. Глебов закрыл глаза. Нервное напряжение медленно отпускало, рассеивалось в сумраке комнаты. Он задремал…
Его начали тревожить длинные и путаные сны. Он убегал от кого-то по узким улочкам, вымощенным камнем, прятался в темных грязных тупиках, прислушиваясь к топоту преследователей, потом сам крался за кем-то, затаив дыхание и всматриваясь в темноту. По отсыревшим стенам метались багровые отсветы факелов, где-то совсем рядом плескалась вода. Издалека доносилась мелодичная песня гондольера, печальная, берущая за душу…
«Это Венеция! – догадывался Глебов. – Опять Венеция, где мавр Отелло воспылал страстью к Дездемоне, увидев ее на резном балкончике изысканного палаццо. И чем все кончилось? Его тоже околдовал, очаровал этот город, в котором стремление к красоте и безудержному веселью стало культом. Но смех иногда переходит в слезы, а любовный пыл перерастает в опасное наваждение…»
Он с ужасом вспомнил, как ему самому хотелось задушить спящую Магду – чтобы избавиться от болезненной тяги к ней, ее низкому мягкому голосу, вкрадчивым жестам и бредовым речам. И ведь она даже не была красива! Ни одна ее черта не отвечала классическим канонам – лоб высоковат, рот немного велик, глаза чрезмерно длинные, хищные, как у рыси… он готов был поклясться, что они светятся в темноте. А фигура? Плечи худы, грудь тяжеловата, талия низкая, бедра широковаты, лодыжки сухие, как у ахалтекинской кобылы… Но она не оставила бы равнодушным ни одного художника, скульптора или поэта. Ее хотелось запечатлеть на холсте или в мраморе… описать поэтическим слогом. В ней чувствовалась женщина, свободная от предрассудков и мнения молвы, особенная, неповторимая, будто созданная на заказ в единственном экземпляре. Она несла на себе клеймо небесного Мастера – столь же соблазнительная, сколь и опасная. Она, казалось, могла все – осчастливить, приворожить, убить, ограбить, зацеловать до изнеможения, измучить до смерти, возвысить и уничтожить, превратить в прах, в пыль на своих сандалиях… чтобы потом без сожаления, весело стряхнуть ее и пойти дальше, к новым триумфам. Она, словно гильотина, притягивала к себе взоры приговоренных к казни…
«Я готов положить голову под ее сверкающее лезвие!» – с ужасом сознавал Глебов.
Магда сводила его с ума. Был только один способ стряхнуть с себя эту одержимость – убить ее. Страшная мысль молнией пронзила мозг Глебова, и он проснулся. Приоткрыл глаза, глядя перед собой сквозь ресницы. Над ним нависла темная тень.
– Магда?
Он приподнялся и схватил ее за руку. Ее волосы были распущены, глаза вспыхнули желтым огнем. Или это проехал за окнами автомобиль, мелькнув фарами в ее зрачках?
– Ты не спишь, Алекс?
– Спал, но… что ты здесь делаешь?
– Мне страшно.
«Рассказывай сказки! – покрываясь испариной, подумал Глебов. – Моя смертоносная Шехерезада! Я не так глуп, как султан из арабских легенд. Зачем ты сюда явилась?»
Он старался говорить беззаботным тоном:
– Тебе приснился кошмар?
– Нет… я… ты ничего не слышал?
Глебов изобразил на лице удивление – она сделала его не только искуснейшим любовником, но и отличным актером.
– Что ты имеешь в виду?
– Кто-то стоит у нас под дверью… – выдохнула Магда. – Или ходит.
– Неужели?
– Разве ты не слышал шаги?
«Я даже твоих шагов не слышал, дорогая. И почти позволил застать себя врасплох». Он смотрел на ее грудь под тонким кружевом сорочки, и волна неудержимого желания ударила его под сердце.
– Пусти… мне больно…
Он сообразил, что крепко стиснул ее запястье, но вместо того, чтобы разжать пальцы, потянул ее к себе.
Магда застонала, и он, перестав владеть собой, опрокинул ее, навалился, рванул синие кружева, обнажая белое теплое тело, такое нежное, влажное от любовной жажды… или от страха? Он брал ее сильно, быстро, заставляя задыхаться и вздрагивать, кусать губы, чтобы сдержать крик… Она вся горела, но подавляла ответную страсть, отворачиваясь от поцелуев. Его руку обожгла боль… Что это? Нож? О, боже…
Магда сжимала в руке нож, пряча его в складках пеньюара, а муж, ослепленный желанием, не заметил. В какой-то момент ее пальцы ослабели и выпустили рукоятку.
– Я порезался, – прошептал Глебов.
– Что, Алекс?
Она увидела кровь и приникла к ранке губами, слизывая соленые капли. Он отстранился и привстал.
– Откуда здесь нож?
На смятой простыне лежал итальянский кинжал-стилет с острым трехгранным лезвием. Магда купила его в Венеции у старого антиквара, похожего на астролога, – с длинными седыми волосами, в бархатной одежде, – вернее, Глебов сам купил.
– Какой стилет! – замерла от восхищения она.
Продавец на ломаном английском принялся расхваливать товар.
– Он чудо как хорош! Такое оружие в драгоценных ножнах носила на поясе сама Мария Медичи, флорентийка, ставшая королевой Франции.
Он заученно повторял басню, предназначенную для легковерных туристов. Это был его хлеб. Кто станет задорого покупать обычный нож? А вот упоминание знаменитой фамилии Медичи сразу все меняет. У людей блестят глаза, и руки сами тянутся к заветной реликвии. Еще бы! К этому стилету, быть может, прикасалась французская королева, мамаша Людовика XIII, прославленного в романах Дюма-отца, свекровь Анны Австрийской, о подвесках которой знает весь мир – ведь именно за ними отправились в Англию д’Артаньян и три мушкетера.
– Я хочу! – засияла Магда.
Разве мог Глебов отказать ей? Он выложил за стилет кругленькую сумму и с мыслью: «Это надувательство чистой воды!» – улыбаясь, преподнес его молодой женщине. Та расцвела и с тех пор не расставалась со стилетом, носила его в сумочке вместе с пудреницей и чуть ли не под подушку клала.
– Кинжал считается холодным оружием, между прочим, – как-то сказал он Магде.
– Да… – Она забавлялась стальным лезвием, как любимой игрушкой. – Он очень красив… правда, милый?
– У тебя могут быть из-за него неприятности.
– А без него? Вдруг кто-нибудь нападет на меня? Ты такой строгий, Алекс! Как мой отец…
Нелестное сравнение охладило Глебова, и он перестал воспитывать Магду. В конце концов, она знает, что делает.
И вот злополучный стилет оказался у него в постели – слава богу, что не в сердце.
– Зачем ты принесла нож? – силясь выдавить усмешку, спросил он.
– Я испугалась…
– Хотела перерезать мне горло?
– Ты что… Алекс? Мне показалось, за дверью кто-то ходит. Вдруг какой-нибудь вор или бандит собирается забраться в квартиру?
– Через бронированную дверь?
– Я просила тебя установить сигнализацию.
– Кто захочет влезть, того не остановишь. У нас нечего брать! Деньги я храню в банке.
– А мои драгоценности?
– Если их украдут, я куплю тебе новые.
– Ну, Алекс… Ты меня совсем разлюбил, да? – капризно протянула она, сморщив носик.
На ее губах была кровь – его кровь. Совсем как в фильмах про вампиров. В свете, который проникал в гостиную из спальни, она казалась черной. Глебов вытер руку о простыню, – порез был неглубокий, но кровоточил и саднил.
Магда взяла стилет и, словно обжегшись, бросила его на пол.
– Прости… я не ожидала, что ты на меня… накинешься. Сам виноват.
Глебов поднял клинок и приставил к ее груди. Лезвие, неоправданно острое для сувенирного изделия, блеснуло холодной сталью.
– Давай, убей! Ну же! – с вызовом произнесла жена. – Ты ведь это собираешься сделать?
– Не боишься?
– Тебя? Нет…
На лбу Глебова выступили капельки пота.
– Роса страсти… – плотоядно улыбнулась Магда. – Или страха… Слова похожи, а чувства? Что ты сейчас чувствуешь, Алекс?
– Черт… Насмотрелась дурацких фильмов по телевизору. Вообразила себя Шарон Стоун!
– Я не смотрю телевизор. Давно, с тех пор, как погибли мои родители, и я услышала об этом в новостях…
– Извини…
– Я ненавижу кино, – прошептала Магда, переворачиваясь на спину. – Там воображаемая жизнь, которой люди подменяют свою. Вот ты живешь в полную силу? Или все воображаешь? Каким ты должен быть, как вести себя, как любить женщину, как заниматься сексом?
Она ставила его в тупик своими вопросами.
– Терпеть не могу слово «секс»!
– Я тоже, – не растерялась Магда. – Скажи, что у нас с тобой было только что? Любовь? Но разве она случается время от времени?
«Заговаривает мне зубы, – думал Глебов. – Отвлекает от главного: зачем стояла надо мной с ножом».
– Ты сильно изменилась с тех пор, как мы встретились.
– Правда? Тебе следовало узнать меня получше, прежде чем набиваться в мужья.
Фраза, которую он собирался произнести, застряла у него в горле. Магда умела резать по живому – она бывала жестока, как дети, не приученные щадить других.
«Так больше не может продолжаться, – повторял про себя Глебов. – Мы оба доведем себя до чего-нибудь ужасного, непоправимого…»
– Ты хотела меня убить, – утвердительно произнес он.
– Какая ерунда. Я же объяснила, что…
Он вскочил, отбросил одеяло и босиком, без одежды направился к входной двери. Прильнул к глазку. Разумеется, лестничная площадка была пуста…
Они с Магдой были женаты пять лет, но он так и не привык к ее причудам. Она действительно изменилась – после того случая… Однако у нее и раньше хватало странностей.
«Должно быть, не она очаровала меня, а соленое, жаркое дыхание Венеции, мистического города влюбленных и поэтов, веселых женщин, музыки, праздной и праздничной толпы – города, который живет удовольствиями и ради удовольствий. Я просто подхватил там заразную болезнь!»
В нем проснулся врач, предложив гомеопатический рецепт: подобное исцеляется подобным. Венеция его околдовала, она и избавит от заклятия…
Маргарита поспешно зашнуровала корсет, оделась без посторонней помощи, сунула ноги в изящные сафьяновые туфельки и через потайную дверцу вышла в коридор.
У нее имелся свой маленький двор – несколько дам, фрейлин, камеристок с прислугой, священников, секретарей и дворецких. Был даже казначей. Однако принцесса в совершенстве овладела искусством ускользать от всех, когда ей было нужно.
Лувр представлял собой сложный лабиринт, но она прекрасно ориентировалась в многочисленных переходах, лестницах и коридорах. Главное – не попасться на глаза какой-нибудь влюбленной парочке. Резиденция французских королей напоминала бордель и кишела авантюристами и искателями монарших милостей. Тщательно охранялись только покои ее брата Карла и королевы-матери. В апартаменты остальных обитателей Лувра при определенной ловкости можно было попасть без труда.
– Вы демонстрируете грубость нрава, дитя мое, – высокопарно поучала Маргариту мать. – Вы благородная принцесса, а не уличная девица. Вы ведете себя неподобающе. Особам королевской крови не пристало…
Марго думала о своем во время длинной проповеди, но делала вид, что слушает. Мать – несмотря на дворцовый этикет – могла по-родственному залепить дочери затрещину. Рука у нее была тяжелая, как и взгляд.
Платье из бледно-красного атласа, расшитое золоченой тесьмой и жемчугом, сидело на Маргарите как влитое. Вот только подол шуршит, создает лишний шум. Она подхватила его, на носочках поднялась по каменной лестнице и прильнула к щели, откуда пробивался желтый свет. Этот проход как-то показал ей герцог Гиз, чтобы она бегала к нему на свидания. Он сказал, что «старуха» – так он называл Екатерину – приказала оборудовать в этом крыле комнату для своего колдуна.
– Они там запираются по ночам и шепчутся, – смеясь, говорил он. – Плетут заговор против несчастного братца Анри. «Пора положить конец бесчинствам короля Наварры!» – передразнил он королеву-мать. Наверное, она поручила флорентийцу изготовить отравленные духи для бедного вождя гугенотов! Ха-ха-ха!
– Напрасно смеешься… Мамаша не так проста. Уж если она Диану терпела столько лет, то из-за Генриха и подавно рук марать не станет. Она придумает что-нибудь похуже… или уже придумала.
– Поделом ему… – беззаботно пробормотал Гиз и потянулся к ней красивыми губами.
Марго сразу обо всем забыла. Козни матери и ее астролога отошли прочь, ее юное нежное тело охватила страстная истома…
– Жить без тебя не могу… – прошептала она, отрываясь от герцога.
– Давай поженимся и будем править Францией. Наследник могущественного Лотарингского дома вправе претендовать на руку принцессы Валуа. Твои братья – хилые и безвольные… Я сделаю тебя самой очаровательной и великой королевой!
– Не говори так…
Образ возлюбленного появился перед ней и пропал. Ей нельзя выбирать себе мужа по любви. Принцесс выдают замуж по иным мотивам, «сообразно государственной выгоде», как твердит Карл. Никогда ей не быть счастливой…
Она знала, что ни одному из ее братьев не удалось вырваться из-под опеки Екатерины. Они надевали корону, но чувствовали себя беспомощными перед лицом потрясающих страну кризисов и политических смут.
Будущая королева Марго, воспетая в романах Александра Дюма-отца, не подозревала, благодаря кому обретет славу в веках. Не знала она и о превратностях своей судьбы, о любовных драмах, которые предстоит пережить ее пылкому сердцу. В тот промозглый осенний день ее волновало другое. Чем занимаются в сыром и сумрачном крыле дворца королева-мать и проклятый колдун? Что они затевают?
Замирая от страха и любопытства, она прильнула к щели и увидела старую пыльную гардеробную, заваленную сундуками и ворохами ненужной одежды. Кто-то оставил там зажженную свечу – вероятно, Екатерина.
«Они здесь! – обрадовалась Маргарита. – Я не ошиблась! Угрюмый человек, мелькнувший в толпе слоняющихся по дворцу прихлебаев, – это он, Руджиери. Никем не замеченный, он проскользнул сюда и ожидает „аудиенции“. Вдруг они не просто королева и подданный?»
Мысль о том, что мать и Руджиери – любовники, рассмешила принцессу. Она внимательно осмотрела стены гардеробной: огонек свечи колебался, отклоняясь право. Значит, где-то в той стороне – потайной вход. Долго искать не пришлось. Шкаф для белья служил дверью в соседнюю комнату: типичный для дворца трюк. В детстве они с братьями играли в прятки, пользуясь таким же шкафом-дверью.
Маргарита потянула створки на себя, стараясь не шуметь, – они беззвучно отворились: заржавелые петли кто-то обильно смазал – и не заметила, как испачкала манжет. Теперь до нее донеслись приглушенные голоса – мужчина и женщина говорили по-итальянски. Точно, они! Разобрать слова было невозможно.
Сколько Маргарита простояла так, превратившись в слух, она не знала. Долго. Ноги устали, в нос набилась пыль. Только бы не чихнуть!
Наконец королева-мать и астролог наговорились вдоволь. Непокорная дочь чудом успела погасить свечу и нырнуть за огромный сундук, когда задняя стенка шкафа повернулась, пропуская двоих, одетых в черное. Маргарита, ни жива ни мертва, затаила дыхание.
– Свеча погасла, – произнесла по-итальянски Екатерина. – Здесь кто-то был?
Ее широкая юбка задела сундук, за которым пряталась принцесса.
– Наверное, воздухом задуло…
– Ничего не видно…
– В коридоре горит факел, ваше величество…
– Тсс-с! Не называй меня так…
Они покинули гардеробную, не зажигая свечи. Платье королевы-матери обдало Маргариту запахом дыма. «Они что-то жгли!» – догадалась она.
Руджиери зацепился в темноте за какой-то крючок и издал недовольный возглас. Что-то упало и покатилось по истертому ковру к ногам принцессы.
– Тише… Иди вперед… – донесся до нее голос Екатерины. – Нас не должны видеть вместе…
Их шаги растаяли в переходах Лувра, а Марго все сидела за сундуком, стараясь унять бешеный стук сердца. Мать и этот мрачный флорентиец наводили на нее необъяснимый ужас.
Не скоро она пришла в себя, отдышалась и выбралась из своего убежища. Что-то покатилось под ногами… Предмет, который уронил Руджиери? Маргарита наклонилась и подобрала с полу небольшую вещицу.