13 июня 1887 года, понедельник
Оливковая косточка
Этот посетитель почему-то сразу не понравился инспектору Найту. Странно, ведь в его внешности не было ничего отталкивающего – наоборот, он был даже привлекателен: молодой, стройный, темная кудрявая шевелюра, яркие живые глаза, щегольские усики. Правда, Найт, предпочитавший строгий стиль одежды, не мог не отметить мешковатый пиджак с оттянутыми карманами, модные клетчатые брюки и слишком яркий галстук, но с этим он был готов смириться: в конце концов, каждый одевается, как ему удобно. «Наверно, все дело в его самоуверенной ухмылке», – решил инспектор. Свободная, даже развязная поза, в которой посетитель откинулся на спинку стула в кабинете суперинтенданта, также не вызывала симпатии.
– Входите, Найт, – пригласил суперинтендант Хартли, грузный мужчина с лицом, точно высеченным из камня, и таким же, как камень, непроницаемым. – Присаживайтесь.
Инспектор приблизился и сел напротив, спокойно кивнул посетителю, не выдавая своей внезапно возникшей неприязни. Тот же принялся разглядывать Найта с откровенным любопытством.
– Знакомьтесь, джентльмены, – предложил суперинтендант. – Инспектор Найт, один из лучших сыщиков Департамента уголовных расследований. Мистер Джек Финнеган, специальный репортер «Сандей Таймс».
Найт насторожился: в Скотланд-Ярде не жаловали газетчиков.
– Как общеизвестно, – помолчав, заговорил Хартли, – недавно Столичной полиции удалось предотвратить попытку взрыва Вестминстерского аббатства: был раскрыт заговор тайных ирландских организаций, имевший целью убийство ее величества. Огромная заслуга в этом принадлежит лично помощнику комиссара мистеру Джеймсу Монро.
Найт уважительно кивнул, а Финнеган подал голос:
– О, это величайшее достижение! Раскрыть столь дерзкий, чудовищный замысел, какого не было со времен Порохового заговора!
Суперинтендант устремил на репортера тяжелый взгляд, которого тот, к своему счастью, не заметил, поскольку в этот момент смотрел на инспектора.
– Как утверждает редактор «Сандей Таймс», – продолжил Хартли, – после этого события интерес читателей газеты к работе Департамента уголовных расследований необычайно возрос. В связи с этим у редакции возникла идея статьи, в которой будет подробно описано какое-либо расследование – от начала и до конца.
В голосе своего начальника инспектор уловил явное неодобрение того, о чем ему приходится говорить, и насторожился еще сильнее.
– Сотрудник газеты, то есть мистер Финнеган, постоянно находясь рядом с сыщиком, будет непосредственно наблюдать за ходом следствия. Мистер Монро согласился…
– Такая статья еще выше поднимет престиж нашей доблестной полиции! – уверенно вставил газетчик. – Я уверен, что…
Он проглотил конец фразы, так как на этот раз тяжелый взгляд суперинтенданта его настиг.
– … согласился с одним условием, – с нажимом произнес Хартли: – ни единого слова без разрешения полиции не должно попасть в прессу вплоть до окончания расследования.
Финнеган всплеснул руками и активно закивал головой, показывая, что да, разумеется, само собой, он все понимает.
– Для участия в этой затее мистер Монро попросил меня назначить способного сыщика. И я хочу вас обрадовать, Найт: этот… гм… счастливчик – вы!
– О нет! – только и мог сказать Найт.
– Прямо ума не приложу, как теперь быть, сэр.
– Что-то случилось?
Сэр Уильям, высокий седой джентльмен шестидесяти пяти лет, беседовал с миссис Миллер – кухаркой и одновременно экономкой в доме на Гросвенор-стрит. Эта сухощавая, но крепкая женщина держала в страхе и повиновении остальных слуг – сына-лакея Джона и горничную Молли, а также собственного мужа, который выполнял обязанности дворецкого и камердинера. Однако перед хозяином она робела, несмотря на то, что тот всегда обращался со слугами ровно и вежливо. Ну, а с миссис Миллер он был особенно деликатен, прекрасно понимая, что человек не должен портить настроение кухарке, если он хочет регулярно питаться вкусной и здоровой пищей.
– Старый-то Мередит, что держал мясную лавку на нашей улице, помер, – сообщила женщина, теребя угол своего фартука. – А сын его теперь будет торговать только дичью. А я всегда брала там отличную свинину, говядину, баранину… телячьи сосиски, которые вам так нравились!
– Мда, это весьма печально, – участливо кивнул пожилой джентльмен. – Но ведь не может такого быть, чтобы во всем Лондоне не нашлось замены этой лавке!
– То-то я и говорю, сэр! Я поспрашивала у соседей, и вот теперь мне нужно ваше разрешение. Мне посоветовали рынок в Смитфилде. Там приличный товар, и они могут привозить на дом.
– Что ж, прекрасно. Значит, достаточно съездить туда один раз и договориться. Однако, я вижу, вас что-то смущает?
– Да уж больно далеко от нас, сэр.
– Не страшно – я оплачу вам кэб.
– А главное, – кухарка понизила голос, – место, прямо сказать, нехорошее… Там же казнят всяких злодеев!
– Бог с вами, миссис Миллер, в Смитфилде этим уже давно не занимаются! Это я утверждаю со всей ответственностью, как человек, еще совсем недавно причастный к свершению правосудия. Вы мне верите?
– Конечно, сэр.
– Тогда у меня такое предложение: мы прямо сейчас отправимся туда с вами. Вы все увидите своими глазами и, уверен, обо всем договоритесь наилучшим образом.
Кухарка остолбенела от такого резкого поворота. Полтора месяца назад судья сэр Уильям Кроуфорд вышел в отставку; тогда-то и начала проявляться его склонность к неожиданным поступкам, годами, очевидно, подавляемая четким ритмом заседаний в центральном уголовном суде – Олд-Бейли. Пожилой джентльмен подчинился этой склонности безоговорочно и с большим энтузиазмом, делая, впрочем, исключение для приема пищи в строго определенные часы. Домочадцы постепенно привыкали.
– Патрисия! – обратился сэр Уильям к третьей персоне, находившейся в гостиной.
Это была изящная восемнадцатилетняя девушка; ее распущенные кудрявые волосы в лучах утреннего солнца отливали рыжиной. Она стояла у открытого окна и поливала цветы, которые вырастила в ящиках снаружи.
– Да, дядя? – откликнулась девушка.
– У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня?
Патрисия, студентка Школы изящных искусств Слейда, как раз размышляла о том, чем бы заняться в такую чудесную погоду. Всего пару дней назад она окончила первый курс, и теперь перед ней простирались длинные – больше трех месяцев! – летние каникулы. Поездка на рынок, конечно, не обещала ничего захватывающего. Впрочем, с дядей ей было интересно всегда и везде.
Было решено отправляться через полчаса.
Инспектор Найт сидел за столом у себя в кабинете и сверял отпечатанную на машинке копию краткого отчета о своем последнем расследовании с рукописным оригиналом. Делал он это молча, не обращая внимания на Джека Финнегана, нетерпеливо ерзавшего напротив на жестком стуле.
Репортер прихватил с собой объемистый блокнот в кожаном переплете и большой запас карандашей, но пока ему удалось лишь кратко описать обстановку кабинета: «Довольно тесное и темное помещение, обставленное далеко не новой мебелью. Зато отдельное – в других сидят по нескольку человек. Наверно, выделили за какие-то прошлые заслуги…» Скучая, Финнеган перешел к описанию внешности хозяина: «Высокий брюнет, от двадцати пяти до тридцати лет, голубые глаза… На обычного сыщика не похож – скорее на аристократа…» Наконец он не выдержал:
– А что делают сыщики, пока их еще не вызвали на место происшествия?
– В буриме играют, – не поднимая головы, буркнул Найт.
Финнеган поперхнулся и на некоторое время замолчал. Потом уныло поинтересовался:
– И долго мы так будем сидеть?
– Пока не случится какая-нибудь неприятность.
– А она случится? – с надеждой спросил газетчик.
Инспектор взглянул на него и хмыкнул.
Центральный мясной рынок размещался в специально построенном для него двадцать лет назад огромном здании, занимавшем почти целый квартал. Создавший его архитектор вдохновлялся итальянским стилем, о чем свидетельствовали декоративные арки на фасадах и четыре башни-павильона по углам, увенчанные куполами с резными каменными грифонами. Неопытный покупатель, оказавшись внутри, непременно бы потерялся в уходящих за горизонт торговых рядах; он задрожал бы при виде несметного количества убитых телят, свиней и овец, свисающих с чугунных перекладин. Неопытному покупателю стало бы дурно от тяжелого запаха, неизбежно сопутствующего такому зрелищу. В конце концов он бежал бы с позором, так и не найдя места, где можно купить что-то, что помещается в сковородку или кастрюльку.
Не такова была миссис Миллер: она вся подобралась, напружинилась, взгляд стал цепким, оценивающим. Стало ясно, что сейчас ей лучше не мешать. Равно как можно было не волноваться: свинина, говядина, баранина, телячьи сосиски и прочее будут, как и прежде, представлены на Гросвенор-стрит, причем лучшего качества и по лучшей цене.
Сэр Уильям и Патрисия со спокойной душой оставили кухарку в этом гастрономическом царстве и вышли из здания рынка. Манящие ароматы привлекли их к уличному прилавку с пряностями и солениями. Там они купили стакан маринованных оливок.
Они шли по улице вдоль высокой каменной стены, разговаривали, смеялись и ели оливки. Внезапно пожилой джентльмен остановился с открытым ртом и схватился за горло.
– Что такое? – встревожилась Патрисия.
– Кажется… одна оливка была с косточкой, – просипел сэр Уильям.
– Ты можешь откашляться?
Сэр Уильям попробовал и помотал головой.
– А дышать?
Сэр Уильям сделал неопределенный жест рукой. Его дыхание было пугающе слабым и сиплым, лицо начало краснеть. В поисках помощи Патрисия огляделась по сторонам и обнаружила, что они стоят возле арки, насквозь пронизывающей величавое сооружение, отдаленно напоминающее въездные ворота средневекового замка, но более современное и элегантное; над аркой в нише между декоративными колоннами, располагалась статуя короля Георга VIII. Это был – о, чудо! – главный вход в больницу Святого Варфоломея.
В приемном покое хирургического отделения дядю и племянницу встретила медицинская сестра – стройная привлекательная девушка; чепчик, кокетливо сидевший на затылке, не скрывал ее светлых завитых волос. Патрисия, волнуясь, объяснила ей, что произошло.
– Идемте со мной, – пригласила сестра приветливо, – вас примет доктор Паттерсон.
Она бережно взяла сэра Уильяма под руку и повела по коридору. Ее внешность и обращение были настолько располагающими, что пожилой джентльмен успокоился и даже начал дышать не так страшно, как на улице. Патрисии тоже стало легче. Они подошли к кабинету с табличкой: «Оскар Паттерсон. Хирург». Оттуда вышел мужчина в белом халате – лет пятидесяти, крупный, седой. Хмуро кивнув сестре, он стремительно зашагал прочь. Патрисия проводила его растерянным взглядом, а сестра тем временем постучала в дверь. Бодрый веселый бас пригласил войти. Патрисия облегченно вздохнула: значит, врач, который что только что ушел, был не доктор Паттерсон. Сестра завела сэра Уильяма внутрь, а через минуту вновь появилась в коридоре, ободряюще улыбнулась девушке, попросила ее подождать и ушла.
Патрисия уселась на узкой деревянной скамье напротив двери и тут же услышала тот же веселый бас:
– Оливковая косточка, значит? Ну-ну, давайте посмотрим, успею ли я что-нибудь сделать, до того как она прорастет…
«Вот это шуточки!» – подумала Патрисия и поежилась. Из кабинета послышался кашель, потом какой-то непонятный хруст, кряхтение и шлепки. Потом все стихло. Не успела девушка снова встревожиться, как послышался веселый бас:
– Отлично, теперь все в порядке. Вот, держите это, сэр. Прополощите горло, это избавит вас от неприятных ощущений.
Патрисия успокоилась окончательно. По длинному коридору деловито сновали медсестры; пациенты ждали своей очереди; мужчина с загипсованной ногой, на костылях, выглянул из палаты; какую-то старушку провезли мимо в инвалидной коляске; уборщица протирала подоконники; давешний хмурый седой врач что-то втолковывал старику с рукой на перевязи, а тот слушал, приложив здоровую руку к уху, – шла обычная больничная жизнь.
Внезапно недалеко от себя, за колонной, Патрисия услышала тихий женский голос, в котором чувствовалась еле сдерживаемая ярость:
– Если я узна́ю, что это ты, тебе тоже конец!
– Не понимаю, о чем вы… – пролепетал в ответ другой женский голос, испуганный.
– Я тебя предупредила!
Женщины показались из-за колонны. Одна из них, лет тридцати, в уличном платье и соломенном канотье, напоследок сердито фыркнула и, стуча каблучками, чуть ли не бегом направилась прочь. Вторая – примерно такого же возраста, одетая в форму медсестры – уныло посмотрела ей вслед, а затем побрела в противоположную сторону. Видимо, она была так расстроена, что ничего не видела перед собой и поэтому едва не натолкнулась на дверь, которую как раз кто-то открывал.
Тут наконец-то в коридор вышли доктор Паттерсон и сэр Уильям.
– Получите вашего дядюшку, мисс, – бодро пробасил Паттерсон, статный молодой мужчина с умным веселым лицом, украшенным залихватскими усами. – Кстати, вам крупно повезло: мы часто отменяем операции, если они назначены на пятницу, тринадцатое число. А сегодня как раз тринадцатое, правда, не пятница, но я все равно не рискнул оперировать. Шучу, конечно! Просто операция не понадобилась. Лет пятьдесят можете ко мне не показываться, сэр. Только будьте аккуратнее с оливками!
– Мне кажется, я все еще чувствую эту косточку, – робко заметил пожилой джентльмен, прикасаясь к горлу.
– Нет, сэр, я вас от нее избавил, вы же сами ее видели! – рассмеялся доктор. – Знаете, бывает, что пациенту с ампутированной конечностью кажется, что его уже не существующая рука или нога все еще болит. Это, к счастью, не ваш случай – у вас всего лишь остаточное ощущение. Впрочем, если беспокоитесь, приходите ко мне еще раз на прием завтра. Буду рад убедиться, что вы живы и здоровы.
Он улыбнулся Патрисии и скрылся в кабинете.
Сэр Уильям еще не совсем пришел в себя после случившегося, и поэтому они с Патрисией, выйдя во внутренний двор больницы, решили немного передохнуть на скамье у фонтана. Вода журчала и шелестела, выливаясь в бассейн из чаши, которую поддерживали четверо упитанных каменных малышей. Патрисия пыталась выведать у дядюшки причину странных звуков во время приема, а тот отшучивался и говорил, что предпочел бы об этом забыть.
Рядом послышался сиплый кашель. Оба повернулись и увидели рослого констебля с красным лицом и вытаращенными слезящимися глазами. Он протянул к ним руки и зашевелил ими в непонятных жестах.
– Что с вами случилось? – участливо спросил пожилой джентльмен.
Констебль открыл рот, но вместо слов при каждом вдохе и выдохе из его горла вырывались еще какие-то булькающие переливчатые трели.
– Вы подавились? – догадался сэр Уильям, вставая.
Констебль, сделав над собой неимоверное усилие, грустно булькнул:
– Свистком.
С большим трудом сдерживая смех и одновременно искренне сочувствуя, дядя с племянницей взяли беднягу под руки и повели туда, откуда сами недавно вышли.
Медсестра-блондинка из приемного покоя, снова увидев их, слегка удивилась, а узнав, в чем дело, провела всю троицу к кабинету доктора Паттерсона. Ее лицо при этом не меняло приветливо-заботливого выражения, только глаза весело блестели. Она постучала, но ответа не последовало. Постучала еще раз – и опять безрезультатно. Тогда, сделав знак подождать, девушка вошла в кабинет одна. Послышался ее тихий возглас, и через секунду она выскочила из кабинета с криком:
– На помощь! Скорее! Доктору Паттерсону плохо!
На ее зов откликнулась проходившая мимо сестра, а через минуту появился и тот самый седой врач, которого Патрисия ранее приняла за Паттерсона. Вбежав в кабинет, он захлопнул за собой дверь. Рядом тут же начали скапливаться обеспокоенные пациенты, приковылял даже мужчина на костылях.
Через несколько минут трое вышли из кабинета: врач был удручен, а девушки выглядели ошеломленными и даже испуганными. Врач мрачно оглядел собравшуюся толпу и объявил:
– Доктор Паттерсон сегодня больше вести прием не будет. Его пациентов примут другие врачи. Джудит, – обратился он к блондинке, – распределяйте их между мной и доктором Баббингтоном, когда он придет. И еще…
Он наклонился к девушке и что-то тихо сказал ей на ухо. Та кивнула и побежала в сторону приемного покоя.
– А вы, – врач повернулся ко второй медсестре, – побудьте с ним. Только ничего там не трогайте. Позовете меня… когда будет нужно.
Девушка вернулась в кабинет и закрыла за собой дверь. Больные в коридоре стали взволнованно переговариваться, слышались реплики: «Что с ним?.. Сердце, наверное… Доктора тоже, бывает, болеют…» Хмурый врач громко произнес:
– Прошу пациентов разойтись по палатам, а персонал – проследить за этим!
Он тихо пробурчал: «Черт знает что! Отделение хирургии – а больные скачут, как зайцы!» Потом снова повысил голос:
– Все, кто не ожидает приема, покиньте отделение!
Патрисия повернула голову вправо, где только что стоял ее дядя, – но его там не оказалось. Девушка растерянно огляделась: сестры уводили больных от кабинета доктора Паттерсона, те подчинялись неохотно, оглядывались, некоторые пытались вернуться. Хмурый врач направился было по коридору, но остановился возле Патрисии и довольно грубо поинтересовался:
– А вам, мисс, нужно особое приглашение?
– Нет, – испуганно пискнула та.
– Вам ведь уже оказали помощь?
– Да, – ответила девушка в той же тональности.
Врач неожиданно смягчился:
– Простите… У нас сегодня будет напряженный день. Впрочем, как и всегда…
Он махнул рукой и зашагал дальше.
Патрисия вдруг – с опозданием – подумала: в поднявшейся суматохе все забыли про несчастного констебля.
Впрочем, оказалось, что не все. Девушка услышала спокойный голос своего дяди, доносившийся из-за колонны:
– Наклонитесь, будто хотите завязать шнурки на ботинках… Нет-нет, колени не сгибайте! Вот так… А теперь покашляйте, сильно. А я в этот момент – уж простите – шлепну вас между лопаток… Так! Еще раз, сильнее!
Раздался стук упавшего на пол маленького предмета, и затем последовал шумный, свободный вдох и такой же выдох. Девушка заглянула за колонну: сэр Уильям ободряюще похлопывал констебля по плечу, а тот, обливаясь слезами, сиял счастливой улыбкой.
– Вы мне прямо жизнь спасли, сэр! – с чувством прохрипел полисмен, когда смог говорить. – Откуда вы знаете, что нужно делать? Вы врач?
– Нет, мой дорогой. Просто имею… ммм… некоторый жизненный опыт. – Сэр Уильям заметил свою племянницу: – Полагаю, мы можем ехать домой, Пат.
Инспектор Найт быстро шагал по коридору больницы Святого Варфоломея. За ним, гулко топая тяжелыми ботинками, следовал рослый констебль. Джек Финнеган, с блокнотом и карандашом наизготове, едва поспевал за обоими, озираясь по сторонам, чтобы не пропустить ни одной детали для будущего красочного описания: отмытый до блеска дощатый пол; выбеленные стены; высокие потолки с лепными карнизами; большие окна, пропускающие много света; медицинские сестры в длинных белоснежных передниках поверх форменных платьев и чепчиках, завязанных под подбородком…
– Ни во что не вмешивайтесь и никого не расспрашивайте, – говорил Найт на ходу.
– Но я могу помочь! – робко возразил Финнеган. – Многие ведь боятся говорить с полицией.
Инспектор скрипнул зубами, но, подумав, что доля правды в его словах есть, уступил:
– Хорошо. Но только с моего разрешения. Если случайно узнаете что-то интересное, сразу сообщайте мне.
Остановившись у кабинета доктора Паттерсона, Найт постучал, как ему сказали в приемном покое: два раза, пауза, еще три. Изнутри послышались торопливые шаги, в замке повернулся ключ, дверь приоткрылась, и появилась девушка в сестринской форме – совсем юная, с испуганными глазами. Она посторонилась, пропуская инспектора. Финнеган сунулся было вслед, но Найт его остановил:
– Вам туда нельзя.
– Но…
– Все запишете потом с моих слов.
– Хорошо, – разочарованно протянул газетчик, но тут же оживился: – А можно мне пока перекинуться парой слов с медсестрами?
– Не возражаю, – разрешил Найт, шагнул внутрь и закрыл дверь у него перед носом.
Доктор Паттерсон, еще час-два назад – энергичный молодой мужчина, неподвижно лежал на полу в скрюченной позе, согнув колени и неестественно вывернув руки. Голова его была закинута назад, на лице застыло выражение боли и страха.
– Вас зовут…? – обратился инспектор Найт к медсестре.
– Сестра Лоусон, – откликнулась та дрожащим голосом.
– Это вы пытались его спасти?
– Да, я, и еще доктор Хилл и сестра Барлоу. Это она его увидела и позвала на помощь. Но мы ничего не смогли сделать, ничего! Господи, он так мучился!
– Что произошло, вы знаете?
– Нет, – девушка испуганно покачала головой. – Вам лучше спросить доктора Хилла. Он просил позвать его, когда вы… ну, то есть полиция… придете.
Найт кивнул, и сестра выскользнула из кабинета, с явным облегчением, что ей больше не нужно находиться в запертом помещении с мертвецом.
Инспектор огляделся. Обычный кабинет врача: письменный стол, умывальник, кушетка для пациентов, ширма и рядом с ней тумбочка, где выложены различные инструменты и приспособления, этажерка с книгами, застекленный шкаф с коробочками и пузырьками. Найт поднял стул, который, очевидно, падая, опрокинул умирающий. Идеальный порядок на столе нарушало темное подсыхающее пятно, залившее лежавшую там раскрытую тетрадь. Рядом на блюдце стояла чашка с черным кофе – на донышке оставалось еще немного, с чайную ложку. Инспектор заглянул в тетрадь, не прикасаясь к ней: доктор Паттерсон вел записи о приеме пациентов и назначениях; за сегодняшнее число значилось лишь одно имя, и это имя было инспектору знакомо.
Дверь без стука отворилась, и в кабинет вошел хмурый седой врач.
– Патрик Хилл, – представился он, – хирург. Мы коллеги… были коллегами.
Он отошел к окну и встал там, прислонившись к подоконнику и скрестив на груди сильные руки.
– Сегодня за полдня доктор Паттерсон принял только одного пациента, в одиннадцать пятьдесят, – сказал Найт, кивая на испачканную тетрадь. – Это в порядке вещей?
– Конечно, обычно бывает гораздо больше, – откликнулся Хилл. – Но сегодня мы оба оперировали, с восьми до половины двенадцатого.
Инспектор понимающе кивнул и неожиданно спросил:
– Почему вы распорядились вызвать полицию?
Врач растерялся – но лишь на секунду – и ответил:
– Смерть без видимых причин.
– Это редкость в вашей работе?
– Не часто, но случается.
– Может быть, что-то показалось вам подозрительным?
– Ничего! – огрызнулся Хилл и добавил с сарказмом: – Простите великодушно, если напрасно потревожил!
– Напрасно или нет – этого мы пока не знаем, – спокойно сказал инспектор. – У вас есть хоть какие-то предположения по поводу причины смерти вашего коллеги?
– У меня нет предположений. Знаю лишь, что это внезапная смерть.
– То есть доктор Паттерсон ничем не болел?
– Он был совершенно здоров, в расцвете сил – ему всего лишь тридцать два. – Раздражение в голосе врача сменилось сожалением. – Когда я прибежал, он уже умирал, помочь было нельзя. Он скончался у меня на руках буквально через пару минут.
– Когда это случилось, вы помните?
– Конечно. Мы всегда фиксируем время смерти – так положено. Я запомнил автоматически: двенадцать двадцать пять.
Найт сделал пометку в своем блокноте и заметил небрежно:
– Странно: кофе разлит, а чашка стоит ровно в центре блюдца. Вряд ли ее поставил туда сам доктор Паттерсон.
Хилл помедлил, прежде чем ответить:
– Это я сделал. Наверное, машинально.
Инспектор попросил у него чистый пузырек и, получив, аккуратно перелил в него остатки кофе из чашки. При этом он отметил, как напряженно наблюдает за ним врач.
– Что ж, подождем, пока не станет ясна причина смерти доктора Паттерсона, – сказал Найт, опуская пузырек в карман.
– Я вам больше не нужен? – спросил доктор Хилл.
– Нет, благодарю вас. Пожалуйста, закройте дверь на ключ, после того как унесут тело.
– Да, конечно, – сказал врач с явным облегчением. – Если понадоблюсь – я почти всегда здесь.
Выйдя в коридор, инспектор Найт поискал глазами Джека Финнегана – тот беседовал с двумя медсестрами. Лицо газетчика выражало крайнюю степень участия, а в голосе звучали мягкие, доверительные интонации. Он не отвлекался, чтобы записывать, но смотрел собеседницам прямо в глаза и время от времени сочувственно кивал головой. «Работает профессионально», – не мог не отметить инспектор и направился в приемный покой.
Светловолосая медсестра, ободряюще улыбаясь, объясняла женщине с перевязанной рукой, где находится аптека. На ее миловидном лице не читалось ни тени недавних переживаний – оно выражало спокойную уверенность и приветливость, словно стоящая перед ней женщина ее гостья, а не пациентка. Инспектор дождался, когда женщина ушла, подошел к стойке и тогда заметил, что веки у медсестры покраснели и припухли.
– Вы прекрасно держитесь, мисс Барлоу, – похвалил он.
Та пожала плечами:
– А как же иначе? Нельзя показывать больным, что мы чем-то встревожены. Это может их испугать. А я первая, кого они видят, когда приходят в наше отделение.
– Да, верно.
– Вам нужно еще что-нибудь уточнить? Я уже рассказала все, что знала.
– Скажите: вы записываете адреса пациентов?
– Обязательно. Потом я помогаю врачам заполнять лечебные карточки.
– Тогда у меня личный вопрос: доктор Паттерсон принял сегодня пациента по фамилии Кроуфорд. Мне хотелось бы понять, тот ли это человек, которого я знаю.
Сестра Барлоу раскрыла лежавший на стойке журнал в кожаной обложке, страницы которого были исписаны ее ровным ученическим почерком, и прочла:
– Уильям Генри Кроуфорд, Гросвенор-стрит, пятьдесят один.
– Да, это он, – кивнул Найт, – благодарю.
– Это был легкий случай, – улыбнулась девушка, – можете не беспокоиться за своего знакомого. – Ее лицо вдруг омрачилось, губы задрожали: – На двенадцать был записан еще один пациент, но он почему-то не появился… Боже мой! Если бы он появился, я бы пришла к доктору Паттерсону раньше и тогда мы, может быть, успели бы ему помочь! Какой ужас! Ведь он совсем молодой! У него осталась жена… вернее, уже вдова…
Медсестра украдкой огляделась, вытащила из кармана фартука носовой платок и промокнула глаза.
– Я хотел бы – на всякий случай – узнать домашний адрес доктора Паттерсона, – попросил инспектор.
Девушка тут же назвала улицу и номер дома.
– Вы помните адреса всех своих коллег? – удивился Найт, записывая.
– О, нет, конечно! Просто я только что отправила посыльного к миссис Паттерсон, нужно ведь было ее известить… А вообще-то я храню у себя все адреса – на случай, если понадобится кого-то срочно вызвать.
К стойке неуверенно приблизилась девочка-подросток; она вела за руку зареванного малыша лет пяти, который прижимал к груди окровавленную кисть. Сестра Барлоу немедленно переключила внимание на них.
Инспектор направился обратно в отделение, слыша ласковое воркование девушки:
– Что, мой хороший?.. Порезался проволокой? Бедняжечка! Идем, сейчас доктор тебе поможет, и твоя ручка будет как новая. Вот, я пока оберну ее салфеткой…
В коридоре спутника инспектора Найта не оказалось. Причина этому выяснилась через минуту: из-за дальнего угла выкатилась тележка с чистыми полотенцами, движимая медсестрой средних лет, с виду строгой и неприступной; в арьергарде следовал Джек Финнеган. По лицу газетчика было видно: он только что задал какой-то провокационный вопрос и ожидает ответа. Строгая медсестра остановилась, уперла руку в бок и разразилась короткой речью. Найт не мог расслышать ее слов, но было не трудно понять, что репортер получил суровую отповедь. Впрочем, он ничуть не смутился, а лишь подобострастно раскланялся. Медсестра, явно довольная собой, ухватилась за свою тележку и гордо двинулась дальше. Финнеган заметил инспектора, возвел глаза к небу и оскалился.
– Издержки профессии, – пояснил он, подойдя к Найту. – Всяк норовит обидеть честного репортера, а новости-то, между прочим, все любят читать! – Он похвастался: – Эта мегера даже не догадывается: своим отрицательным ответом, кипящим праведным гневом, она на самом деле подтвердила то, что я уже успел узнать.
– Нам пора, – сказал инспектор.
– Я готов! Куда мы теперь?
– Вы – домой, или куда еще направляются репортеры после дня плодотворной работы. А я, – Найт прикоснулся к карману, в котором находился пузырек, – должен заглянуть к одному своему знакомому.
– Мне почему-то кажется: вы от меня что-то скрываете, – прищурился газетчик с напускной подозрительностью.
– Не торопитесь, мистер Финнеган. Все узнаете в свое время.
Они вышли во двор, и инспектор поинтересовался:
– Чем с вами поделились сестры?
– В основном восторгами – как все обожали доктора Паттерсона, какой он был милый и внимательный, и переживаниями – как они все потрясены, какой это будет страшный удар для его супруги и так далее. Но, как я полагаю… – газетчик замялся. – Не знаю, вроде бы о мертвых не принято говорить плохо… Но в то же время мне не кажется, что это так уж плохо… – Он рассмеялся: – По крайней мере, для него это было совсем неплохо!
– Да говорите, наконец! – улыбнулся Найт.
– Доктор Паттерсон был, похоже, тот еще ловелас! Он очаровал всех здешних медсестер. Обаяние и напористость – перед этим сочетанием, я уверен, не устояла ни одна. Ему было несложно уединиться с очередной пассией в каком-нибудь укромном уголке, коих, как мне сказали по секрету, в любой больнице предостаточно.
– И, разумеется, все в отделении об этом знали, – усмехнулся инспектор.
– Да, как это обычно и бывает, когда все друг у друга на виду! А самое удивительное – между сестрами, похоже, не было из-за этого ссор – по крайней мере, мне так показалось. Два года назад Паттерсон женился, но это не помешало ему продолжать крутить роман с этой аппетитной блондиночкой из приемного покоя.
– С сестрой Барлоу?
– Да, верно. Они флиртовали друг с другом не скрываясь, так, чтобы всем это казалось шуткой, – с удовольствием рассказывал репортер. – Очевидно, это был способ замаскировать их связь. Расставшись с Барлоу, Паттерсон вроде как поутих. Но поговаривали, будто он просто переключился на новую операционную сестру, Лору Батлер: уж слишком старательно оба демонстрировали, что у них исключительно рабочие отношения.
– У вас отлично получается собирать сплетни, – похвалил Найт.
– Сплетни – мой хлеб, – скромно заметил Финнеган.
– Возможно, они будут иметь значение, когда будет установлена причина смерти Паттерсона. Пока мы считаем это смертью при невыясненных обстоятельствах.
14 июня 1887 года, вторник
Хотите узнать здешние тайны?
На следующее утро, войдя во флигель, примыкающий к одному из корпусов больницы Святого Варфоломея, инспектор Найт и Джек Финнеган прошли по длинному темноватому коридору и свернули под низкую арку, ведущую в химическую лабораторию. Они оказались в помещении, по стенам которого высились стеллажи, заставленные бесчисленными банками, пузырьками и пробирками. На одном из массивных, в пятнах, столов громоздилась причудливая композиция из колб, трубочек, реторт и газовых горелок; там что-то непрерывно булькало и переливалось, временами выпуская струйки пара. Найт и Финнеган опасливо обогнули этот неспокойный стеклянный лабиринт.
За письменным столом возле книжного шкафа они обнаружили высокого худого человека примерно одного с ними возраста, с всклокоченными волосами, в рабочем халате, прожженном в нескольких местах кислотой. Звали его Томас Гаррет; Скотланд-Ярд часто обращался к нему, как к своему внештатному эксперту, за что тот сам себя прозвал «придворным химиком».
Рядом с ним сидел мужчина лет пятидесяти – маленький, кругленький, аккуратный. Глядя на его румяное добродушное лицо, можно было подумать, что он занимается чем-то чистым, приятным и радостным – разводит орхидеи, например, или продает воздушные шарики. Невозможно было представить, что на самом деле он вскрывает трупы – а так оно и было, поскольку доктор Сэмюэл Финдли был патологоанатомом. Он руководил всеми дивизионными врачами Скотланд-Ярда.
Найт представил обоим своего спутника и обратился к химику:
– Я получил вашу записку. Доктор Паттерсон умер от отравления?
– Да, – кивнул химик. – Был использован очень сильный яд – стрихнин.
– Которым крыс травят? – влез Финнеган.
Инспектор незаметно наступил ему на ногу и спросил:
– Применяется ли стрихнин в медицине?
– Нитрат стрихнина, – уточнил Гаррет. – Именно он послужил причиной смерти Паттерсона. Да, его применяют как тонизирующее средство при некоторых нарушениях здоровья.
– Как выглядит нитрат стрихнина?
– Это маленькие бесцветные кристаллы, похожие на стеклянные иголочки, длиной меньше четверти дюйма. Они легко растворяются в кипятке, так что свежесваренный кофе – подходящая среда. Хорошо, что вы уберегли чашку – остатков кофе оказалось достаточно, чтобы провести анализ.
– Я не ожидал результата так быстро, – удивился инспектор.
– Когда знаешь, что искать, не тратишь время на лишние телодвижения.
– Вот как? Что же вас натолкнуло сделать анализ именно на стрихнин?
– Мне подсказали: доктор Хилл зашел вчера вечером и посоветовал сделать тест на стрихнин.
– Доктор Хилл… Гаррет, вы могли бы описать, как действует стрихнин?
– Этот вопрос скорее к доктору Финдли.
– Хилл был здесь полчаса назад, – сказал Финдли. – Он описал свои наблюдения последних минут жизни бедняги. Это подтверждает выводы Гаррета: Паттерсон умер от отравления нитратом стрихнина, добавленным в кофе. При проглатывании первые симптомы появляются примерно через пятнадцать минут: крайне болезненные судороги, затруднение дыхания и краткая его остановка. Это длится около минуты, затем мышцы расслабляются и дыхание восстанавливается – до следующего приступа. Далее припадки становятся более продолжительными, а интервалы между ними сокращаются. После нескольких таких припадков наступает паралич центральной нервной системы и смерть.
– Ужас! – содрогнулся репортер.
– Как скоро может наступить смерть, доктор Финдли? – спросил инспектор.
– При высокой дозе с момента проглатывания до летального исхода может пройти всего полчаса.
– Судя по тому количеству, что я обнаружил, доза была смертельной, – добавил Гаррет. – Хватило бы даже половины чашки.
– Существует ли какое-то лечение?
– Если сразу же сделать промывание желудка, то вероятность вылечить человека есть. Многое зависит, конечно, от полученной дозы, от общего состояния здоровья, но… – Финдли развел руками, – эффективного противоядия от стрихнина пока не существует.
– Можно ли почувствовать привкус яда?
На этот вопрос ответил Гаррет:
– Нитрат стрихнина имеет чрезвычайно горький вкус. Однако доктор Паттерсон выпил черный кофе без сахара – тот, кто хотел его отравить, знал, что делает.
– То есть вы полагаете, Паттерсон не сам принял яд?
Химик и доктор переглянулись.
– Вряд ли врач выбрал бы столь мучительный способ уйти из жизни, – сказал Финдли.
– Так что же получается – его отравили?! – возбужденно воскликнул репортер, когда они с инспектором Найтом вышли из лаборатории. – Да еще кто-то из своих?!
– Вам не откажешь в сообразительности, мистер Финнеган, – усмехнулся инспектор. – Да, это первое, что приходит в голову после того, что мы узнали.
– Куда мы теперь?
– В отделение хирургии.
Найт замолчал, размышляя: «По словам доктора Хилла, они с Паттерсоном закончили оперировать в одиннадцать тридцать. В двенадцать двадцать пять Паттерсон скончался. Если учесть, что смерть от отравления наступает минимум минут через сорок, то получается – что?.. Что он выпил отравленный кофе почти сразу, как пришел в кабинет после операции. Значит, нужно искать того, кто побывал в его кабинете в течение примерно двадцати минут, начиная с половины двенадцатого!.. Хм, и первый, о ком можно сказать с уверенностью, это сэр Уильям Кроуфорд: время приема – одиннадцать пятьдесят… Однако самоубийство пока исключать нельзя: судя по всему, отношения доктора с женщинами были весьма запутанными. Никогда не поверю, что все его пассии мирно воспринимали то, что после того как он бросал их ради кого-то другого… А не мог ли Паттерсон выпить нитрат стрихнина по ошибке, вместо какого-то другого препарата?.. Интересно, откуда вообще мог взяться стрихнин?»
Почти все скамьи в приемном покое – довольно просторном квадратном помещении – были заняты людьми, ожидающими своей очереди. Сэр Уильям с племянницей приблизились к стойке, где их приветствовала вчерашняя светловолосая сестра.
– Мисс Барлоу, – обратился к ней пожилой джентльмен, – доктор Паттерсон назначил мне повторный прием. Правда, вчера, как мы поняли, ему… ммм… нездоровилось.
– Да, – кивнула девушка. – К сожалению, сегодня он тоже не принимает.
– Надеюсь, с ним ничего серьезного не случилось?
– Вы можете попасть к другим врачам, – сестра Барлоу уклонилась от ответа. – Только вам придется подождать – их сейчас всего двое.
Она без всякой надобности поправила лямку белоснежного накрахмаленного фартука и предложила:
– Я могу направить вас к доктору Хиллу. Но у него скоро начнется обход, и я не могу сказать точно, когда он освободится. Прошу простить, но сегодня, как вы понимаете, врачи очень загружены.
– Конечно, – сказал сэр Уильям и повернулся к племяннице: – Знаешь, дорогая, я совсем неплохо себя чувствую.
– Ты уверен, дядя?– спросила Патрисия.
– Да, вполне. Думаю, нет необходимости отнимать у врачей время по пустякам, тем более в такой сложной ситуации. Что ж, мисс Барлоу, в таком случае…
Тут в широком проеме, откуда был виден больничный коридор, промелькнула высокая фигура инспектора Найта.
– … мы подождем, – закончил фразу сэр Уильям.
Патрик Хилл явно не обрадовался новой встрече с полицией – а теперь еще и с прессой. Инспектору Найту и Джеку Финнегану пришлось подождать, пока он не отпустит пациента, после чего все трое прошли к кабинету Паттерсона – Хилл, как и обещал, запер его накануне.
Войдя внутрь, Хилл, как и вчера, встал у окна, сложив руки на груди, а Финнегану инспектор велел оставаться у двери.
– У меня очень мало времени, – предупредил хирург. – Мне нужно начинать обход пациентов.
– Я это учту, – отозвался Найт.
Он подошел к застекленному шкафу с лекарствами и принялся нарочито неторопливо перебирать пузырьки и флаконы, внимательно изучая этикетки. Некоторое время Хилл следил за его действиями с мрачным выжиданием и наконец не выдержал:
– Если вы ищете нитрат стрихнина, то его там нет. Я проверил это еще вчера.
Инспектор резко повернулся к нему:
– Вы еще вчера заподозрили отравление стрихнином.
– Не отрицаю. Поэтому я и сохранил остатки кофе в чашке. Я сначала хотел сам отнести кофе на анализ, но потом подумал: пусть лучше это сделает полиция.
– Почему вчера вы умолчали о своих подозрениях?
– Бросьте ваши полицейские формулировки, – не дрогнул хирург. – «Умолчал»! Я не сказал вам, потому что не был уверен. Лечение отравлений – это не моя специальность, хотя, разумеется, теоретически мне известны симптомы и принципы оказания помощи. К несчастью, наши попытки помочь Паттерсону запоздали: у него, скорее всего, был уже не первый припадок. Спасти его было уже нельзя. Стрихнин действует очень быстро.
– Почему вы подумали именно о стрихнине, доктор Хилл?
– Мне были знакомы посмертные признаки – характерная поза и прочее. Однажды меня пригласили сделать вскрытие, я видел тело в прозекторской. То, что умерший принял стрихнин, полиции уже было ясно из его записки. – Врач помолчал и пояснил: – Это был самоубийца.
– Самоубийца, – Найт ухватился за это слово. – Вы допускаете возможность того, что доктор Паттерсон сам покончил с жизнью?
Хилл решительно отверг это предположение:
– Абсурд! С какой стати?!
– Например, из-за того, что он никак не мог сделать выбор между своей женой и другой женщиной.
– Вздор! – фыркнул хирург. – Ни один мужчина в здравом уме, а тем более врач, не станет из-за этого глотать стрихнин! А у Паттерсона была светлая голова.
– Так вы знали о его любовных связях в больнице?
– Я не лез в его личные дела, – огрызнулся Хилл.
– Разумеется, – согласился инспектор. – Пожалуйста, просветите нас, доктор: используется ли в вашем отделении нитрат стрихнина, и если да, то для чего?
Хирург бросил на него опасливый взгляд, но объяснил спокойно:
– В частности, у нас в отделении – в послеоперационный период. Но только в тяжелых случаях и, разумеется, в малых дозах.
– Врачи хранят этот препарат у себя в кабинете?
– Берут по мере необходимости. У меня сейчас его нет – можете проверить.
Найт кивнул и, подойдя к письменному столу Паттерсона, принялся решительно выдвигать ящики и вытаскивать их содержимое, периодически посматривая на доктора Хилла. Тот нетерпеливо вздохнул и перенес вес с ноги на ногу. Найт поинтересовался:
– Как давно у вас работал доктор Паттерсон и насколько хорошо вы его знали?
– Он пришел к нам после получения образования семь лет назад. Первое время работал под моим руководством как интерн, но очень скоро стало ясно, что это – уникальный талант, он словно родился хирургом. Ему доверили самостоятельную практику, но и после этого мы с ним часто оперировали вместе.
–Я не сомневаюсь, что врачи вашей специальности сильно устают. Возможно, им требуется какое-то средство, чтобы взбодриться. – Найт вопросительно взглянул на Хилла. – Если допустить, что доктор Паттерсон в качестве стимулятора мог принимать нитрат стрихнина…
– Это чушь! – перебил его тот, багровея. – И чушь оскорбительная!
– Необязательно стрихнин, он мог по ошибке принять его вместо какого-то другого средства.
– Мне противно это слышать!
– И все же позвольте мне сформулировать мой вопрос, доктор Хилл, – сказал инспектор спокойно, но жестко: – вы бы заметили, если бы Паттерсон принимал тонизирующие препараты?
Хирург подавил свой гнев и процедил ледяным тоном:
– Если бы я это заметил, я бы немедленно сообщил нашему главному хирургу, несмотря на все мое уважение к способностям Паттерсона. Я категорически отрицаю ваше предположение – и не потому, что не хочу пятнать честь больницы, в которой работаю. Для врача подобное поведение недопустимо. Что касается тонизирующего средства, то для Паттерсона это был кофе.
Найт заглянул в свой блокнот и спросил:
– Он всегда пил черный кофе без сахара?
– После операции – обязательно.
– Кроме вас, в отделении еще кто-нибудь знал об этой его привычке?
Хирург пожал плечами:
– Все знали. Какая-нибудь из сестер всегда сразу же приносила ему кофе.
– Вы знаете, кто приносил вчера?
– Понятия не имею. Можете поинтересоваться у сестры Барлоу – ей, как правило, известно все, что происходит в отделении.