День выдался холодным и пасмурным. Из тех, которые не самым лучшим образом влияют не только на тело, но и на душу, особенно если у тебя и без насупленного, сочащегося моросью неба есть основания для паршивого настроения.
У Александра Борисовича Турецкого, бывшего помощника генерального прокурора России, ныне пребывающего в отставке по состоянию здоровья и принятого на службу в агентство «Глория», эти основания были. Во всяком случае, так полагал он сам, когда серым августовским утром усаживался за руль синего «пежо», с тем чтобы отправиться на свою новую работу… Да, для него – все еще новую. Александр Борисович, когда отсутствовал исполняющий обязанности директора ЧОПа Всеволод Михайлович Голованов, обычно садился в кабинете погибшего Грязнова-младшего, и время от времени ему казалось, что вот сейчас дверь кабинета распахнется и войдет Дениска… Как всегда, с улыбкой или коротким смешком, бросив на ходу свое традиционное: «Привет, дядь Сань!»
И вслед за этим наваливалась острая мысль: не войдет. Нет больше на свете Дениса, принявшего на себя всю смертоносную силу взрыва в детдоме в Мневниках и тем самым спасшего жизнь ему, Сане Турецкому. Как нет рядом и самого близкого друга Грязнова-старшего, Славки… Не сумел смириться генерал с гибелью своего племянника, единственного родного ему человека. Именно себя счел виновным в его гибели, не смог избавиться от мысли, что и Дениску и Саню уговорил отправиться в Мневники с подарками для сирот именно он, а оказалось – прямиком на роковую встречу с террористкой.
Вячеслав Иванович подал в отставку, покинув пост заместителя главы Первого департамента МВД, и уехал из Москвы в далекую сибирскую тайгу. Турецкий так до сих пор и не разобрался: то ли зверюшек охранять на пару с приятелем юности в какой-то зверосовхоз, то ли просто егерем в лесничество…
Да и какое это имело значение? Значение имело лишь то, что сейчас их со Славкой разделяли тысячи и тысячи километров, преодолеть которые если и удастся, то нескоро. А ведь именно сегодня, будь все по-старому, Александр Борисович, скорее всего, прежде чем отправиться на работу, заехал бы к старому другу, с которым, едва ли не единственным, мог позволить себе не просто расслабиться, но и поделиться, если было невмоготу, своими душевными муками.
Конечно, был еще и Костя Меркулов. Но Константин Дмитриевич по-прежнему находился на своем посту заместителя генпрокурора по следственной работе. И ехать к нему означало очутиться во все еще родных стенах прокуратуры, а значит, бередить еще одну рану, связанную уже с его собственной отставкой. Имелась и сугубо личная причина, по которой он не мог, как в прежние времена, делиться с ним своими бедами.
Турецкий невольно вздохнул и, бросив взгляд на подъезд, из которого только что вышел, нехотя повернул в замке ключ зажигания. «Пежо» отозвался ровным мурлыканьем с полуоборота, и, еще немного посидев за рулем неподвижно, Александр наконец тронул машину с места. Его мысли переключились на ту самую душевную боль, которую после отъезда Славы Грязнова разделить было не с кем. Потому что причиной являлась его собственная жена.
Позавчера, после того как они проводили в Лондон дочь, которая училась уже второй год в английском колледже, первое, что сделала Ирина Генриховна, – на всех парах умчалась к Плетневым… А он так надеялся, что общение с их Ниной отвлечет наконец Иринку от чужого ребенка, чужих проблем!
Не отвлекло. Случались моменты, когда Александр Борисович почти жалел о том, что вытащил Антона Плетнева из беспробудного пьянства, вытащил в интересах следствия и не ошибся: бывший спецназовец им действительно помог. А дальше?… И дальше помогли они ему: вернули Плетнева в ряды нормальных людей, устроив оперативником в «Глорию», но самое главное – вернули ему восьмилетнего сына Ваську, отправленного властями в детдом в тот страшный момент, когда сам Антон оказался в психушке за убийство: бывший спецназовец отыскал и буквально растерзал насильников и убийц его горячо любимой жены Инны, матери Васьки.
Казалось бы, им можно было начинать жизнь сначала – сын и отец обрели друг друга. Увы, столь гладко все складывается разве что в женских романах да, пожалуй, еще в мыльных операх. И то потому, что занавес опускается в момент, когда очередная Золушка празднует свадьбу со своим принцем. А за занавес пока что ни одному зрителю заглянуть и в голову не пришло…
Что касается Плетневых, то проблемы у них начались сразу, не успели отгреметь победные фанфары. Не складывались отношения между Плетневым и ребенком, едва помнившим отца и выросшим, по сути дела, в детдоме, успевшим усвоить все жестокие правила, по которым живет на самом деле детский коллектив. А сам Антон оказался отнюдь не «Макаренкой»… Но почему именно Ирина должна теперь играть роль буфера?! Этого Турецкий понять и принять не мог…
Конечно, ее горячее (слишком горячее!) участие в делах семьи Плетневых можно объяснить тем, что Ирина Генриховна только что потеряла ребенка: выкидыш случился, едва она узнала о взрыве во Мневниках… То есть фактически из-за него же, из-за неугомонного мужа. Однако это объяснение, связанное с временным, слишком болезненным отношением Ирины к детям после собственной трагедии, Турецкого почему-то не устраивало. Черт знает какие мысли лезли в его голову, когда в очередной раз жена срывалась с места, бросая все, и мчалась встречать Ваську из школы, а потом занималась с ним допоздна, затем готовила отцу и сыну ужин, начисто позабыв про собственного супруга, и, наконец, являлась домой едва ли не к полуночи… И что же, все это следует объяснять больным инстинктом неудовлетворенного материнства?!
Так ведь в итоге не только Васька, но и Антон весь в шоколаде, в отличие от него, Турецкого! И уж кто-кто, а Александр Борисович помнил по меньшей мере о двух вещах, не имеющих прямого отношения к материнским чувствам. Во-первых, Ирина Генриховна сыграла немаловажную роль в возвращении Плетнева-старшего к нормальной жизни: пока она не включилась в переговоры с ним по поводу помощи следствию, он вообще не желал общаться с правоохранительными органами.
Но самое неприятное для Турецкого было «во-вторых»: в свое время, в процессе следствия по делу Плетнева, ему довелось пересмотреть уйму снимков погибшей от рук мерзавцев жены Антона… Так вот: несчастная женщина походила на Ирину Генриховну так, словно они были родными сестрами… И покажите хотя бы одного мужчину в мире, которого все эти обстоятельства, вместе взятые, не наводили бы на вполне конкретные мысли и намерения.
Работай Турецкий сейчас в Генпрокуратуре, сама работа хоть как-то помогла бы ему отвлечься. Но в «Глории», с его точки зрения, дел было – сущий мизер. К тому же отвратительное лето явно растянуло мертвый сезон. Большинство москвичей укатили на юга и возвращаться пока явно не собирались. Нечего делать в столице, где каждые несколько дней погода меняется, словно в калейдоскопе узоры: то жара, то неделя дождей, то неделя осеннего холода с почти ледяным ветром и снова внезапная адская жара.
– Дьявольщина! – выругался Александр Борисович, обнаружив, что едва не врезался в стоявший на подъезде к парковке «Глории» чужой автомобиль: роскошную белую иномарку. Мило начинается денек, ничего не скажешь!
«Пежо» заглох, пришлось снова заводить, сдавать назад и уж потом как можно аккуратнее заезжать на стоянку.
Спустя пятнадцать минут он, спустившись на пару ступеней, вошел наконец в помещение ЧОПа и, миновав небольшой застекленный тамбур, оказался в обширном холле, уставленном кожаной мебелью и пальмами.
Александр Борисович открыл рот, чтобы поздороваться с молоденькой секретаршей Наташей, но так и не произнес ни звука.
Ему навстречу поднялась из глубокого кресла женщина, показавшаяся Турецкому просто ослепительной красавицей.
– Доброе утро! – В ее низком голосе с завораживающими интонациями слышалось волнение. – Как хорошо, что вы пришли, я уже хотела уезжать, чтобы посетить вас позже!
Прежде чем ответить на приветствие, Александр Борисович бросил быстрый взгляд на настенные часы, висевшие над входом в кабинет Дениса. Он действительно опоздал, правда всего на десять минут.
– Здравствуйте… Прошу прощения, пробки… Здравствуй, Наташа, два кофе… Проходите, пожалуйста.
– Мне лучше чай. – Женщина бросила это на ходу, уверенно шагнув в распахнутые перед ней двери.
– Один кофе, один чай, – улыбнулся Турецкий.
Они сели друг напротив друга по разные стороны длинного письменного стола. Перед Александром Борисовичем была женщина, как он наконец разглядел, не слишком молодая – вероятно, что-то около сорока – и действительно красивая. Тщательно ухоженная, пепельная блондинка с не просто правильными, а, можно сказать, совершенными чертами лица, большими серыми глазами, в дорогом деловом костюме голубого цвета. И этот костюм, и тонкая блузка в тон к нему ненавязчиво подчеркивали общее изящество облика прекрасной незнакомки. Но более всего, вопреки удивительно гармоничной внешности, поразило Турецкого полное отсутствие у нее женского шарма… Причины он пока понять не мог. Казалось, она до такой степени была лишена даже намека на сексуальность, что напоминала собой прекрасный манекен, выставленный в витрине модного магазина.
Очевидно, женщина тоже внимательно разглядывала его, поскольку целую минуту оба молчали. Затем, удовлетворенно кивнув, она заговорила.
– Меня зовут Лидия Ильинична Клименко, – сообщила посетительница. – Я занимаюсь модельным бизнесом, вполне успешно…
«Кто бы сомневался, наверняка успешно!» – подумал Турецкий и сказал:
– Очень приятно. Директора нашего агентства сейчас нет в Москве, но я готов выслушать вас.
– Благодарю, мне сказала ваша секретарша… Я хочу, чтобы вы расследовали смерть… Гибель моего отца.
– Вас не удовлетворяет по каким-то причинам официальное следствие? – поинтересовался Александр Борисович.
– Не удовлетворяет. К тому же никакого расследования фактически не было: его гибель квалифицирована как несчастный случай. Но это не так, отца убили…
Турецкий незаметно для Клименко нажал кнопку записывающей аппаратуры, размещенной в ящике стола.
– Не могли бы вы изложить все с самого начала, подробно, с датами и деталями? – попросил он. – После этого я смогу ответить вам, займемся ли мы этим делом.
– Я готова заплатить столько, сколько понадобится, если возьметесь. – Она нахмурилась. – А все, что нужно, я сейчас расскажу.
Она помолчала, видимо собираясь с мыслями, прежде чем продолжить.
– Моему отцу, Илье Петровичу Клименко, шестьдесят четыре года… было. Полторы недели назад мы с ним поехали на очередной плановый прием к его доктору, в клинику…
– По поводу? – перебил ее Турецкий.
– Скорее, по причине, – Лидия Ильинична слегка нахмурилась. – Видите ли, у папы была онкология – желудок… Но отнюдь не в безнадежной стадии. Лечение оказалось очень и очень результативным, в последний месяц он чувствовал себя отлично, практически так же, как до болезни…
– Понятно… И что же было дальше?
– По дороге нам необходимо было заглянуть в супермаркет, тот, что на улице Ласточкина, неподалеку от клиники…
И, заметив, что Александр Борисович тут же перевел взгляд на крупномасштабную карту Москвы, висевшую справа от его стола, пояснила:
– Папа лечился не на Каширке. То есть он, конечно, состоял там на учете, но лечила я его в клинике профессора Хабарова… Возможно, вы слышали? О нем многие знают. Он действительно поднимает на ноги безнадежных больных… при определенных условиях.
– Вы имеете в виду оплату?
– Это само собой, – она слабо улыбнулась. – Клиника-то ведь частная! Но я имела в виду не это, а ряд сугубо медицинских показателей.
Турецкий решил пока не уточнять эту сторону дела: ему показалось, что Клименко слишком долго подбирается к сути.
– Итак, насчет супермаркета, – напомнил он.
– Да… – она кивнула и снова помолчала, собираясь с мыслями. – Вы просили с деталями… В маркете я собиралась купить бутылку дорогого коньяка для папиного доктора: в предыдущий визит мы случайно узнали, что у него день рождения, а коньяк, о котором идет речь и который всегда имеется в этом магазине, его любимый…
– Удачная случайность… – пробормотал Турецкий.
– Что вы имеете в виду? – удивилась она.
– Случайно узнать столько всего сразу, включая то, что упомянутый коньяк всегда есть именно в этом супермаркете, – он слегка растянул губы в улыбке. – Вы не находите, Лидия Ильинична, что вам практически прямо предложили поздравить доктора с днем рождения конкретным подарком?
– Не нахожу, – холодно отрезала та. – Тем более что о дне рождения мы услышали случайно из разговора медсестер между собой, а насчет подарка я по собственной инициативе посоветовалась с одним из врачей.
– Продолжайте, – кивнул Турецкий, целью которого как раз и было прояснить ситуацию. В делах, связанных с убийством (если, конечно, речь действительно шла об убийстве), мелочей не существовало.
– Я оставила папу в машине, – вздохнула Клименко, – а сама пошла в супермаркет…
Александр Борисович вновь внимательно посмотрел на карту и, поднявшись, подошел к ней поближе: район, в котором располагалась улица Ласточкина, он знал неплохо, а с упомянутым супермаркетом года два назад было связано одно из его расследований, так что «сцену» он представлял хорошо. Дело было за действием.
– Где вы припарковались? На стоянке? – поинтересовался Турецкий.
– Нет. – Она тоже встала и подошла к нему, обдав его настолько приятным запахом духов, что Турецкий даже шмыгнул носом. – Стоянка была забита. Я припарковалась с торца, пришлось загородить выезд нескольким машинам, но я не собиралась задерживаться в магазине долго.
– Та-а-ак… – протянул Александр Борисович. – Значит, где-то вот тут, почти на обочине, верно? – Он ткнул в карту прихваченным со стола карандашом.
– Верно… Я вижу, вы знаете это место? – И, дождавшись его кивка, продолжила: – Как видите, в отличие от шоссе, улочка тихая и малооживленная. Когда я уходила, папа сидел в машине, и я не представляю, почему он вдруг из нее вышел… То есть на самом деле просто знаю, что вышел, а почему и кто был мужчина, который его из машины выманил…
– С этого места, пожалуйста, подробнее!
– Когда я вернулась, – женщина заметно побледнела, – отец лежал почти на середине улицы, мертвый, толпа уже собралась, я… Его сбила машина, понимаете? Сбила, выскочив из-за угла, со стороны шоссе, и скрылась сразу же…
– Марка, номер?
– Если бы! – с горечью произнесла она. – Единственное, что известно, – цвет. Как сказала девочка, похожий на какао… Ну, еще пара свидетелей тоже запомнили цвет и то, что это была иномарка…
– О каком мужчине и какой девочке вы говорите?
– Простите, я, видимо, все еще не могу рассказывать об этом спокойно… Понимаете, отец мог выйти из машины, только если его об этом попросил специально, под каким-нибудь предлогом, знакомый человек… Но никто ничего и никого не видел, кроме одной малышки… Ей всего семь лет, но я ей верю, в отличие от милиции… Те Машеньку даже слушать не стали!
Понимаете? Им это ни к чему, проще назвать происшествие несчастным случаем. А кому, скажите на милость, надо убивать обыкновенного пенсионера, да еще и больного?!
– Вопросов сразу два: ваш отец действительно был «обыкновенным пенсионером»? И что конкретно сказала Машенька?
– Папа действительно был обыкновенным пенсионером, – коротко сказала Клименко. – Тем не менее девочка видела, как «дяденька», с которым папа о чем-то разговаривал, прогуливаясь, толкнул его под неожиданно выскочивший из-за угла автомобиль… Вы тоже не верите? – Лидия Ильинична зло сощурилась.
– Я пока не выработал никакого отношения к этой ситуации, – честно сказал Турецкий. – Кроме того, в подобном деле подход «верю – не верю» неуместен в принципе… Адрес ребенка у вас есть?
– Да! Когда я поняла, что менты… – Клименко вдруг смутилась, употребив случайно вылетевшее из нее расхожее, но все-таки жаргонное словечко. – Извините, милицейские… Когда я поняла, что они спишут все на случайность со скрывшимся с места преступления водителем, я вспомнила про эту девочку, как она пыталась кому-то из взрослых сказать, что «этого дедушку дяденька толкнул»… В общем, я ее мордашку каким-то чудом, несмотря на шок, запомнила, она очень хорошенькая девчушка… Я потом несколько дней бродила по дворам в том районе, и наконец мне повезло.
– И что же, Машенька вновь подтвердила вам то, что говорила тогда в толпе?
– Слово в слово! – кивнула Лидия Ильинична. – И я ей верю.
Некоторое время они помолчали, после чего Турецкий задал неизбежный вопрос:
– Мог кто-то убить вашего отца, если это действительно убийство, в связи с вашим бизнесом? Отомстить за что-то, например?
– Это исключено, – твердо возразила Клименко. – У меня всего лишь среднее по величине модельное агентство, называется «Круиз», работаю я в тесном контакте с более крупными, и куда более крупными, коллегами, никто меня как конкурентку рассматривать не станет. Да и дорогу я никому не перебегала…
– Что, вот так все гладко? – усомнился Александр Борисович.
– Не все. Но, поверьте, не до такой степени, чтобы папина гибель имела отношение к нашим мелким неурядицам…
– Лидия Ильинична, – покачал головой Турецкий, – если вы действительно хотите, чтобы мы взялись за ваше дело, вам придется предоставить право решать, что к чему имеет отношение, нам. Насчет «верить – не верить» я уже говорил. И соответственно предоставлять нам любую информацию, какую мы запросим, включая связанную с вашим бизнесом…
Она немного подумала, прежде чем ответить:
– Хорошо. Я согласна, хотя…
– Никаких «хотя»…
Турецкий нажал клавишу миниатюрного селектора и окликнул секретаршу:
– Наташенька, кто из наших на месте?
– Плетнев и Щербак, – отозвалась та.
– В таком случае Щербака ко мне. – Он покосился на поднос с давно остывшими и так и не тронутыми кофе и чаем, который Наташа незаметно внесла и оставила в самый разгар беседы с посетительницей. – Сейчас я познакомлю вас с оперативником, который будет заниматься гибелью вашего отца. Но вначале вместе с ним подойдите к Наташе, она должна составить контракт… Точнее, трудовое соглашение… Входи, Николай.
Последнее относилось уже не к Клименко, а к Щербаку, абсолютно бесшумно появившемуся на пороге кабинета.
– Я полагала, моим делом будете заниматься лично вы, – пробормотала Клименко, нахмурившись. – Я… Я о вас слышала… Вы ведь тот самый Турецкий, из Генпрокуратуры?
– Тот самый… Делом вашим я заниматься тоже буду. Обязательно. От кого вы слышали обо мне?
– Это так важно? – Женщина закусила нижнюю губу, и в ее глазах мелькнул наконец огонек, который с некоторой натяжкой мог сойти за попытку кокетства.
– Не очень, но я человек любопытный, – улыбнулся он.
– Хорошо… У меня есть подруга-врач, она работает вместе с подругой вашей жены… Такая вот цепочка.
– С Катей?
– Кажется…
– Точно с ней, – покачал головой Александр Борисович. – Других подруг-врачей у моей жены нет… Хм!
Он пожал плечами: удивительные существа женщины! Екатерина его всю жизнь недолюбливала, это он знал точно. А вот поди ж ты – клиентке порекомендовала, судя по всему, как хорошего спеца… Ладно, проехали!
Турецкий посмотрел на застывшего в ожидании Николая, отметив его недовольную физиономию: кому ж понравится, если про тебя забудут, предварительно выразив косвенное недоверие к твоим профессиональным качествам?!
– Да, так вот, прошу любить и жаловать, – спохватился он, – наш Николай Щербак, несомненно лучший оперативник.
Клименко нехотя поднялась и повернулась к Николаю, а Александр Борисович с удовлетворением пронаблюдал почти молниеносную смену выражений на физиономии оперативника – от упомянутого недовольства до трепетного восхищения совершенной красотой Лидии Ильиничны. И, дождавшись, когда оба они покинули кабинет, с некоторым сомнением потянулся к чашке остывшего кофе: хоть такого хлебнуть, тем более что Наташа сейчас уже занята с новой клиенткой – оформляет договор. Вряд ли, конечно, клиентка эта «долгоиграющая»: Турецкий почти не сомневался в том, что подозрения Лидии Ильиничны не следствие реальной ситуации и плохой работы милицейских, а результат ее собственного шока.
Во внезапную смерть близкого человека поверить всегда трудно, особенно поначалу. Он много раз за годы работы видел и знал, что люди в таких случаях отвлекают себя от безусловности случившейся трагедии с помощью собственной фантазии, накручивают вокруг гибели жертвы сюжеты собственного изготовления, чаще всего как раз детективные… А тут еще девочка, тоже со своими явными фантазиями… Ладно, их дело, во всяком случае, на данном этапе важнее всего проверка фактов. И Коля ее осуществит, как всегда, блестяще, так, чтобы никаких сомнений ни в чем и ни у кого не осталось.
А что касается поиска скрывшегося с места водителя, это дело милиции: у них и возможностей больше – и информационных, и физических, – и людей для их реализации. Остается надеяться, что в свое время он сумеет объяснить это красавице-манекену достаточно убедительно.
Придя к столь утешительному, но малоинтересному выводу, Александр Борисович вздохнул и, в очередной раз с сомнением поглядев на остывший кофе, все-таки решился и сделал маленький глоточек.
– Не так уж и плохо, – кивнул он сам себе.
Однако допить кофе ему сегодня было явно не суждено: в дверь кабинета постучали. И не успел Турецкий в этой связи поморщиться, как на пороге возник не кто иной, как Константин Дмитриевич Меркулов собственной персоной!
Тот самый Костя Меркулов, откровенничать с которым Александру Борисовичу в последнее время по самым разным причинам совсем не хотелось…