Глава 6.
Пятница, 30 ноября. Утро
Ленинград улица Некрасова
Саша Щукин крепился целую неделю, не позволяя себе ругать себя же. Надо, дескать, любить данного бестолкового увальня, у которого руки из задницы проросли. Этого туповатого деревенского парубка, который проявляет завидную наблюдательность в отношении молодых барышень, но в упор не увидит объект, за которым охотится «наружка», даже если на подозрительного типа нахлобучить черную шляпу, одеть в плащ того же траурного цвета, а на спине жирными белыми буквами написать: «ШПИОН». Все равно упустит…
Шурик незаметно вздохнул. Старший оперуполномоченный Тихонов сидел рядом, за рулем новенького «Москвича», словно облитого кофе с молоком. Малолитражка – класс! Умельцы из техотдела засунули под капот мощный мотор от «Порша», и теперь неприметный «Москвичонок» гонял, как машина Джеймса Бонда. Правда, пришлось заодно и подвеску менять на импортную «Мак-Ферсон», и шины «Хантер» обуть, зато теперь ни один гад не уйдет от погони.
Щукин проводил взглядом девчонку в зябкой синтетической шубке, и стрелка на внутреннем счастьемере качнулась от минуса к плюсу. Не так уж он и безнадежен, если подумать. Вон, из младших разведчиков перевели в просто разведчики, а месяц назад он и старшим стал. Не рост разве?
Вот только ошибки старший разведчик Щукин допускает прежние, достойные лишь сопливого курсанта…
Новенькая рация, с какой-то там «плавающей частотой», вдруг заговорила человеческим голосом:
– Пятый, я Первый! Машина объекта, желтые «Жигули», номер двенадцать-ноль три ЛАС, свернула на Некрасова! Третий лидирует, вы движитесь за объектом!
– Шур, ответь! – бросил старший уполномоченный, потихоньку трогаясь.
– Пятый – Первому! – заспешил Щукин. – Принято!
Салатного цвета «Вартбург», в котором засел Третий, нынче игравший за лидера, обогнал «Москвича» и покатил себе дальше. А вот и «Жигули»…
За рулем сидел плотный мужчина средних лет, сосредоточенно следивший за дорогой. Его крутые плечи обтягивала потертая кожанка рыжего цвета, как будто подобранная в тон автомобилю.
Тихонов двинулся следом, выдерживая дистанцию. За перекрестком «Жигуль» замигал поворотником, притормозил, и въехал под арку во двор.
– Шур, твой выход! – быстро скомандовал водитель, прижимаясь к бровке.
Щукин, ни слова не говоря, покинул теплый «Москвич» и завернул в подворотню, где дуло и хрустел ледок. Когда старший разведчик вынырнул в неглубокий двор-колодец, объект как раз запирал машину.
– Видишь его? – вкрадчиво пискнуло под лыжной шапочкой.
– Вижу, – мужественно обронил Шурик. Тангента, не видимая за поднятым воротником куртки, холодила шею. Опять шарф забыл… Забыл! Тетя Калерия не повязала.
– Играй пьяного!
– Уже!
Походка Щукина стала неуверенной. Тут, главное, не переигрывать… Не качаться, изображая алкаша, не горланить про шумевший камыш. Одет-то опрятно. Вот и давай, прикинься загулявшим студентом…
Неловко оступаясь и мыча: «Па-ардон…», Саша пересек двор, боковым зрением замечая объект, спокойно шествовавший к парадному.
– Товарищ Тихонов! – не удержался Щукин. – Здесь черный ход есть! А чердак… Там можно целый квартал пройти, из дома в дом!
– Знаю, – строго прошуршало в наушничке. – Не отвлекайся. Черный ход заперт. Выясни, хотя бы, на каком этаже проживает объект!
– Понял…
Мужчина в желтой кожанке скрылся за дверями соседнего подъезда, и Щукин ускорил ход, направляя стопы туда же. Тяжелая деревянная дверь поддалась без труда. И без шума.
Неслышно ступая по стародавней «шахматной» плитке, Шурик замер, обращаясь в слух. Высматривать человека наверху нельзя, объект может поглядывать за перила…
Гулкие шаги прервались, залязгали ключи… Щукин на цыпочках взбежал на второй этаж… По стеночке взобрался на третий…
Створка негромко захлопнулась, клацнув замком.
«Тринадцатая квартира!» – сообразил Саша, и быстро спустился вниз. Так, а куда смотрят окна тринадцатой? Ага… В соседний двор!
Выскочив из парадного, Шурик все же заставил себя не спешить. На всякий случай. И побрел со двора, качаясь и широко водя руками. Обознался, мол, во хмелю, не туда зашел…
Тот же день, позже
Ленинград, Литейный проспект, Большой дом
Начальник 2-й службы мирно сопел, перебирая фотографии, и Щукин малость успокоился. Всё он сделал правильно, нигде не накосячил, тетя Калерия будет им довольна…
– Выяснили, кто? – деловито спросил Капитон Иванович, не поднимая головы.
– Выясняем, товарищ подполковник! – браво отрапортовал Тихонов. – Объект прописался весной этого года, вроде как по обмену. Паспорт на имя Ивана Тимофеевича Жаргина. В ЖЭКе охарактеризовали жильца, как положительного, тихого, не пьющего. Квартплату вносит в один и тот же день, и до копейки. Бухгалтерша говорит: «Аккуратный, как немец!»
– И она права! – раздался спокойный голос от двери.
Щукин с удивлением глянул на вошедшего – налитого здоровьем человека средних лет в простеньком сером костюме и белой рубашке, но без галстука. Очки в толстой черной оправе придавали ему вид строгого директора школы или институтского профессора.
– Товарищ генерал-лейтенант… – растерянно затянул хозяин кабинета, вставая.
– Капитон Ива-аныч! – попенял ему гость, и нетерпеливо повел рукой. – Да сидите вы! Не в армии, чай…
– Простите, Борис Семенович, – запыхтел подполковник, усаживаясь. – Растерялся!
И только сейчас до Щукина дошло, кого он видит перед собой. Да это же сам Иванов!
– Ну, не предупредил, звыняйте! – наметил улыбку генерал-лейтенант, и сел на свободный стул между Щукиным и оперуполномоченным Кольцовым. – Молодцы, что вычислили этого «немца»! Он засветился на ноябрьских вблизи сверхсекретного объекта, и по нему уже «вышка» плачет – за похищение и убийство молодой сотрудницы. Их там орудовало трое… Фото Жаргина мы показали свидетелю, и тот с ходу опознал убийцу девушки. Этот самый Жаргин переговаривался со своим подельником по-немецки…
– Вон оно что… – проворчал Капитон Иванович.
– Да, – кивнул Иванов. – Вполне возможна связь с разведкой ФРГ. К поискам подключились товарищи из Штази, но вы тоже не зевайте! И огромная к вам просьба – не спугните этого Жаргина! Все контакты отслеживать… К-хм… Ну, вас учить – только портить! И вот еще… – жестом фокусника он выложил на стол несколько снимков. – Фотороботы тех двоих, что в остатке…
Щукин жадно рассматривал «ориентировки». Блондин с роскошным чубом, рослый, и ноги колесом… А у другого лицо квадратное, шея короткая – уголовный фенотип…
– Будем искать! – увесисто сказал Капитон Иванович.
Суббота, 1 декабря. Утро
Московская область, объект «В», п/я 1410
Небеса четко соблюдали график. Декабрь? Стало быть, зима. И всю ночь валил снег, устанавливая режим тишины. Лишь под утро рассеялись тучи, а на холодное синее небо вскатилось солнце. Негреющее, зато яркое – белизна слепила даже в тенях, а любую елку хоть снимай, да новогодние открытки печатай. Лепота!
Однако дружный коллектив института не обращал внимания на зимние красоты. Привычно гудели трансформаторы; эксплуатационники исполняли вокруг оборудования ритуальный чек-ап или озабоченно катали по коридорам тележки, груженные причудливыми запчастями, порою выточенными из сиятельного палладия. У программистов шелестели кондиционеры, трещали и визжали принтеры. Особисты бдели, аналитики соображали, и даже дежурный администратор трогательно заботился о коллективе, подсчитывая на калькуляторе, какое добро рентабельней творить. Обычный день, хоть сегодня и начинается понедельник.
Кейсы в первом отделе мы с Леной получали вместе.
– Я же сказал, чтоб отдыхала, – заворчал я, изображая брюзгливое начальство. – Выходной же ж!
– Ради науки я готова на всё! – с нарочитой пылкостью ответила Браилова. – Же ж…
К дверям лаборатории мы дошагали в ногу.
– Вот ты вчера ушел пораньше, – высказала мне помощница, – а Володька Киврин тебя домагивался.
– А у меня тренировки по пятницам! – агрессивно оправдался я. – Раньше, вообще, чуть ли не каждый вечер в спортзале пропадал, а теперь запустил. Аллес капут, как папа говорил…
Лена неожиданно остановилась.
– Забыла чего? – повернулся я к ней.
– Вспомнила! – прижимая к себе короб, девушка очень серьезно глянула на меня. – Тот гаденыш, которого я подстрелила, выругался… Или выразился. Он сказал: «Аллес капут гемахт!»
– «Всё пропало!», – перевел я, хмурясь. Набрав код, отворил дверь лаборатории, и приказал: – Немедленно звони Иванову! Похоже, те, кто убили Надю, и наши незваные гости – одни и те же нелюди… На тебе и мой… Звони, звони, давай!
– А ты? – обернулась Лена, нагруженная двумя кейсами.
– А я к Киврину. Не всем же радеть о государственной безопасности. Кому-то надо и науку двигать.
Девушка насмешливо фыркнула, скрываясь в лаборатории, а я налегке прошествовал в аналитический отдел. Володя Киврин вежливо напрягал научных сотрудников, подавая пример трудолюбия и даже подвижничества – сильно сутулясь, «физик-лирик» прирос к электронному микроскопу.
– Всем привет! – поздоровался я со всеми, и легонько, чтобы не рассыпался, хлопнул Киврина по спине. – Кто-то хотел меня видеть?
Володька выпрямился, и очень серьезно кивнул.
– Пойдем, покажу…
На его столе, придавливая вощеную бумагу, лежали три бруска из тех, что Лена засовывала в лабораторную камеру. Бронза, алюминий, сталь.
– Вот первый образец, – Киврин осторожно взял в руки отливку из бериллиевой бронзы. – Ровно три килограмма семьсот грамм. Вот, смотри… Специально подточили торец, чтоб до миллиграмма, отшлифовали даже… Знаешь, сколько он теперь весит? Три кило пятьсот сорок семь грамм! Как тебе такой дефект массы? Мы просветили образец рентгеном… – он потянулся за снимком. – Вот, полюбуйся!
На черном прямоугольнике отчетливо серели идеальные окружности, словно дырки в сыре.
– Если бы отливки, скажем, оплавились, я бы понял, – переживал Володька. – Но изнутри… Как?! Куда?
– Угу… – вытолкнул я. – Сверлили?
– Не. Побоялись…
– Ладно, обойдемся… – и решительно рубанул ладонью. – Распилить! По линии полости.
Некий мэ-нэ-эс, горбоносый и резвый, тут же подхватил брусок, и пропал за дверью.
– Наташа! – окликнул Киврин. – Что там у тебя?
– То же самое, Вовчик! – прощебетала девчушка с косичкой, стрельнув на меня подведенными глазками. – Девять раковин от четырех до девяти миллиметров в диаметре, одна из них сдвоенная.
Приблизившись, она вручила начальнику отдела гладко оструганное полено.
– Органика, – насупился Владимир. – Береза.
– Угу… – глубокомысленно произнес я. – Значит, с белыми мышами обождем. Живодерство нам не к лицу…
– Готово! – возбужденно крикнул горбоносый, заваливаясь в отдел. – Пилили наискосок, чтобы одну из полостей – пополам, а другой только бочок задеть… – он гордо продемонстрировал блестящий разрез. – И вот… Эта серая пыльца внутри была, я ее на салфетку собрал…
Киврин склонился в позу Луарвика Луарвика, чтобы лучше разглядеть тусклый серый налет.
– Напилилось, может?
Я молча отобрал у горбоносого половинку образца, и вытряс в чашку Петри серый прах свинцового цвета из надпиленной раковины.
– Тут точно не опилки. На анализ! А я запрошу у Ромуальдыча новые образцы. Надо камень попробовать, образцы жидкостей… В кюветы их, что ли, налить?.. Короче, работаем!
Понедельник, 3 декабря. Вечер
Зеленоград, площадь Юности
Эскорт оторвался от моего «Ижика» лишь на Московском проспекте – обе машины свернули вправо.
Я усмехнулся. Вряд ли офицеры из группы выездной охраны просто взяли, да и уехали. Наверняка передали «Ижа» моим прикрепленным по эстафете. А этих фиг заметишь.
Я вырулил на площадь, но заезжать во двор не стал, поставил машину у «Детского мира» – там вечно торчали легковушки. Мотор затих, а я чуток расслабился, откидываясь на сиденье. День выдался какой-то нервный…
Беготня с самого утра. И с Дим Димычем поругались… Пороть меня вздумал, фигурально выражаясь, за недостаток почтительности к «старым, уважаемым кадрам». Да начхать мне на заслуги «светила» перед партией и правительством! Тоже мне, парторг нашелся… «Я с вами, как партиец с партийцем…»
Хорошо, хоть Суслов протолкнул идею о партячейках не по месту работы, а по месту жительства. Иначе какой-нибудь директор института или завода живо нагнет несогласных коммунистов.
Правда, к обеду Иваненко остыл, и сам явил себя – мириться. Мы с ним хлопнули по рюмашке, поговорили за жизнь… Дим Димыч признался, что именно сейчас, на объекте, острей и приятней всего воспринимает бытие, наслаждается им, как вот этим коньячком, которому, прошу заметить, без малого двадцать лет натикало.
«Мы ушли дальше всех, – горячо витийствовал он, распустив узкий галстук, – выше всех! Что у нас творится, в этих, вот, «казематах», неведомо никому в мире. Тут всё новое, от и до! Ах, эти ваши эмиттеры, Миша! Помните, как я изводил вас тогда, на Физфаке? Да чтобы частицы усиленно генерировали сверхсветовые тахионы?! Да нонсенс же, реникса! О-о-о!»
Молодежь, конечно, гудит и ропщет. Куда девается материя? Перемещается в сопредельное пространство? Или пропадает во времени – в прошлом или в будущем? А откуда берутся эти резкие скачки энергии на ускорителе, «периодически спонтанные», по выражению Малеевой?
Кому-то, везучему в поисках истины, раз в жизни достается некая диковина, а нам природа вывалила целый сундук тайн!
– Истина где-то ря-я-ядом… – хорошенько зевнул я, и выбрался из «Ижа».
Сворачивая к дому, натолкнулся на Валиева – Костя блаженно улыбался. Помирились, значит. Чучелко с балбесом…
– Здорово, кубинос партизанос! – пожал я руку бывшему герильеро. – Ждешь?