Из Гандвика в Оум


Осталась жить Ильда у Мики, часто и к ним приходила Найда с сыном Лайем и дочерью Искрой. Многим помогали подруги, многих излечили. И морякам, в море помороженным, помогли, отогреть удалось болезных.

Дети играли во дворе, старший, Лай, сосредоточенно строил землянку из прутиков, а Искра играла с куклой, а Ильда за ней всё старательно повторяла. Пёс Тяпа лежал неподалеку, подрёмывая на солнце, иногда проверяя, на месте ли маленькая хозяйка. Тогда он поднимал уши, а иногда и глаза открывал, впрочем, убеждаясь что всё хорошо, тут же закрывал.

Женщины же сидели на лавке рядом с домом, смотрели на детей.

– Никто не сватался к тебе, Мика? – нарочито спокойно спросила Найда.

– Да боятся все. Ну и не молода уже, двадцать пять лет. Нельзя жаловаться, вот и дочь красавица, подрастает, – улыбнулась она.

– Не так все и плохо, – согласилась её подруга.

Тут раздался стук в калитку, и услышали женщины сварливый голос Корда:

– Открывай, Мика, дела важные!

Женщина открыла, и во двор вошли трое. Корд. старейшина Гандвика, волхв их , Араган и мужчина, скорее юноша, с обритой головой и клоком волос на затылке. На юноше была обычная одежда , но Найда не видела его в селении, а знала она, почитай, всех.

– Добрый день, Путник. С чем пожаловал?– с полуулыбкой спросила она.

– Вот так-то, Корд, – рассмеялся Араган, – с тебя шкурка лисы. Говорил, что Найда сразу догадается.

– Хорошо, твоя шкурка.– ответил старейшина, – дело к тебе, Мика. Это, – он кивнул на гостя, – Вестник из Оума. Беда у них, – и он загадочно замолчал.

Мика посмотрела на наряд юноши, был он как у обычного охотника или рыбака в Гандвике. А Вестника, она сама знала, обряжают в особое платье, что бы каждый, кто его увидел. помог, как должно и не обидел ничем.

– Сжёг я его одежду, а он целый день в бане сидел, скверну смывал, – строго говорил Араган, – Зовут его Калей, из Оума. Беда у них, мор начался, помощи просят. Да и волхв и три волховицы сгинули в один день. Не на пустое место едешь, Мика. Вождь уже распорядился дом срубить, все честь по чести, в лесу рядом с селением.

Мика смотрела, да и не знала что сказать. Всё это проклятье гнало из угла в угол, из Варты в Гандвик, из Гандвика в Оум. И не пожалуешься – ведь на Алатыре клялась, что служить станет и людям помогать.

– Собраться надо, да и как дойти до Оума?

– Унд со своей ватагой пойдет. На его лодье по Оби приспеете к Оуму. – сказал Корд, – За день соберешься? Послезавтра к тебе Унд придет, помочь скарб к реке доставить.

Мика лишь кивнула головой, Что тут скажешь? Всё верно, чужая, вот и гонят.

– Ладно, мы пойдём, чего зря над душой стоять, -добавил Агаран.

Гости ушли, а ведунья впала в тяжкие думы, раскачиваясь вперед -назад на скамейке, посматривая на беззаботно играющую Ильду. Пёс же подошел к хозяйке, и положил ей голову на колено. Женщина погладила все понимающего Тяпу.

– Опять уходим мы… Только всё наладилось, – бормотала она, – да и Ильду как же… Там мор… На смерть туда везти.

– Не кручинься подруга, – заботливо говорила Найда, – Ильда у меня побудет, а там, года через два, заберёшь дочерь в Оум.

– Ильда! – позвала она девочку.

Та подошла, и залезла на лавку под бок матери, ей в ногу толкнулся носом Тяпа, проверяя, она это или нет.

– Ильда, – спросила мама девочку, останешься здесь, с Найдой, с Лайем и Искрой будешь играть, или со мной на Юг в Оум отправишься?

– С тобой, – только проговорила Ильда, и крепко ухватила мать за руку.

– Пошли, собираться надо. – добавила Мика, беря дочь на руки.

Найда осталась помогать подруге увязывать скарб, дети умудрялись не бегать, тихо играя в малой келье. Получилось три ларя, две корзины, да три тюка.

– Главное, что бы лодья не потонула, – пыталась шутить Мика.

– Управишься с делами, возвращайся, – тихо сказала Найда, – за домом присмотрю. Завтра весь чертополох принесу, да подорожник, и шиповник сушёный. Тюка два есть.

– Спасибо, – от сердца ответила ведунья,– без тебя бы никак не управилась.

***

Вот и настал тяжкий день, день расставанья. Унд со своими гребцами увязывал груз, и речная лодья была готова отвалить от пристани. Обь была спокойна сегодня, только легкие волны бились о берег. Светило яркое солнце, и лишь несколько облаков, белых, как снег, только оттеняли пронзительную синеву ясного неба. Мику и её дочь пришли проводить , почитай все люди селения, и радостные, что не им выпал жребий помогать южанам, и горестные, ведь многие думали, что добрая ведунья на смерть идет. Корд и Араган пришли вместе, а с ним и шёл Вестник, Калей, на нем был новый плащ, с священными знаками, что бы каждый, кто их увидит, помог бы им в пути.

– Доброго пути тебе, Свет Мика, и тебе, Свет Ильда, за то что решились помочь людям. – чинно вещал Араган, – возвращайтесь скорее.

– А это тебе, Свет Мика, – поклонившись сказал Корд, и протянул небольшой кожаный мешочек.

Ведунья взяла его, ла у нее чуть рука не оторвалась, и она в непонимании вскинула глаза на старейшину.

– Что это?

– Ты же ведунья. Всё ведаешь, – довольно улыбался Корд,– неужто не поняла?

Женщина только посмотрела на старейшину округлившимися глазами, и тот кивнул.

– Столько???– удивилась она.

– Дело же непростое. Счастливой дороги, и вот, пироги для Ильды. Жена испекла, – и старейшина отдал корзинку женщине, а один пирожок вложил в ладонь девочки, и та стала с удовольствием есть угощение.

– Спасибо Корд. – в кои-то веки улыбнулась женщина, – А то в пирогах я не мастерица.

– Отходим! – громко закричал Унд, кормщик.

Мика взошла на лодью с Ильдой, и подарками Корда, следом за ней прыгнул и пёс. Унд оттолкнулся шестом от пристани, и гребцы, налегая на весла, направили судно вверх по течению Оби. Лодью чуть покачивало, Тяпа залез под скамью, в середине которой сидела Мика. а п краям с каждой стороны- гребцы. Так Вестник и семья волховицы расположились поудобнее, на мешки с шерстью. Женщина накинула войлочное одеяло на плечи девочки, всё боясь, что та простудится. Калей, осторожно переступив через скамью, подошел к ведунье.

– Привет тебе Свет Мика, здравствовать на много лет!

– И тебе, Свет Калей! – посмотрела она на юношу, улыбаясь, – Верно хочешь узнать, сильна ли я в знахарском искусстве?

– Так и есть, но ты же училась, как Избранная.

– И тебя и на Алатырь посылали?

Калей только кивнул в ответ, и замолчал надолго. Только развёл руками , и головой покачал.

– Раскинули кости, Мара засмеялась, а Пряхи дали тёмный ответ: « Просите помощь в Гандвике, подрастает она. Скоро станет всем легче, но и тяжелее». Как может помощь подрасти? Вот и пришёл к Арагану, он решил, что раз у нас умерли ведуньи, то попросит кого из своих. А кто твой муж, почтенная волховица?

– Умер он, – повторила давно заученное женщина.

– А то девочка на тебя не очень похожа, – с сомнением произнес Калей, – прямо как нездешняя.

Ильда, не вынимая очередной пирожок изо рта, попыталась ударить гонца маленьким кулачком, но мать крепко схватила её за плечи.

– Хватит, – строго сказала мать дочери, – на отца она похожа. Нездешний он был. Принят был старейшиной, говорят, с Северных островов.

– Понятно, – сказал юноша, с опаской поглядывая на девочку сидевшую на скамье, беззаботно болтавшую ногами.

К вечеру лодья пристала к земле. Унд выбрал место с песчаным берегом, и ватага вытащила судно из воды. Гребцы поставили две палатки- одну для Мики и Ильды, другую для остальных.

Ильда сидела на войлоке, и восторженно проверяла пальцем крепкую ткань их маленького жилища.

– Не устала? – озабоченно спросила Мика.

– А чего тот Вестник сказал, что я на тебя не похожа? – спросила девочка, нахмурив бровки, – у меня и волосы цвета другого…

– Не слушай, он же чужой человек. Ты похожа на отца, – даже не соврала знахарка.– спать ложись, рано вставать завтра.

Все улеглись спать, а засветло встали, умылись и быстро поели, и опять лодья пошла по реке.

Ильда не усидела у матери, а бочком- бочком, и очутилась на корме, рядом с Ундом. Кормщик вглядывался вдаль, и веслом направлял бег судна.

– Привет, Ильда, – улыбнулся он.

– И тебе, кормщик, – шепелявя ответила девочка, держась за кожу обшивки судна, – ты был знаком с мамой, пока я не родилась?

– Да.

– А ты видел моего отца?

– Нет, Ильда, не видел. я же привез твою маму из Варты давно, несколько лет назад. Становись рядом, посмотри на реку. На лодье не ходила никуда? А лодья наша знатная, зовется «Быстрая».

Девочка лишь в ответ потрясла головой. Всё в усадьбе дни просиживала мать и с другими детьми, кроме найдиных, играть не разрешала. Но начала уже с травами обращаться, сначала показала, какие ягоды и грибы есть не надо, куда и ходить нельзя, где земля сама собой загорается. Маленькая Ильда вернулась на скамью к матери.

Путь до Варты продолжался неделю, Унд хотел отдохнуть в селении, сходить в баню, и остановиться у своих знакомцев. Мика же не говоря ни слова, принялась готовить палатку для отдыха, забивая колышки, и растягивая верёвки.

– Пойдем с нами, целительница. И Ильда в тепле переночует, да в бане помоется.

Мика от напряжения опустились, она посмотрела на дочь, у женщины задергались губы.

– Меня изгнали, Унд. Я не могу вернуться.

– Уже четыре года прошло, ведунья. Дом знакомцев моих, кого я в Студеное море водил, не в селении, не в Варте. За рощицей, через овражек.

Ожидал Унд много, но не этого. Мика дико засмеялась, и присела прямо на землю, так что Тяпа залаял, а Ильда в испуге схватила мать за руку.

– Мой дом, мой дом, – всё шептала сквозь слёзы женщина.

– Пойдем, а здесь два гребца останутся, вечером их сменят, – устало проговорил кормщик.– пока рыбы наловят.

Так и пошли десять человек к старому дому волховицы. Маленькая Ильда всё рассматривала кусты, покрытые цветами, отмахивалась веточкой от комаров и слепней, Тяпа бегал за ней, не давая далеко отходить от тропы. Мика все смотрела, наступая кожаными сапогами на упавшую хвою, все ждала, когда покажется ограда её дома. Прошла еще двадцать шагов, и заметила, как мелькнули знакомые крашеные слеги крыши.

– Пришли!– крикнула она остальным.

Унд пошёл вперед, подошёл к калитке и постучался.

Раздался лай собак, и послышались шаги хозяина, и его голос:

– Кто там?

– Я, Унд, с весельщиками. Открывай, Гауд.

– А, приятель, и вы весельщики, заходите, – и хозяин, рослый гунн, с бритой головой и косой на затылке, видневшейся из под войлочной шапки, отворил им калитку.– Давайте в баню с дороги, – он увидел женщину с девочкой, – но сначала гостьи, – заулыбавшись добавил он.

Баня была новой, и была хороша, как виделось Мике, сидевшей рядом с распарившейся Ильдой. Дочка была совершенно счастлива, и её мать была рада, что послушалась увещеваний кормщика. Хозяйку звали Рекса, а ее светловолосую дочь Сатой. Рядом с скамьёй стоял и кувшин с квасом, и сухая рыба, закусить, если кто захочет. Сата полилась горячей водой из бадейки, прошла по мокрому полу, хлюпая ногами, и налила кваса в деревянную плошку.

– Ильда, будешь? – спросила она, показывая на жбан.

– Да, – заулыбалась дочь ведуньи и протянула руки за чашей.

Сата налила в деревянную посудину еще прохладный квас, и отдала его маленькой гостье, а сама принялась а сухую рыбешку. Она сноровисто её очистила, стала есть, но вдруг закашлялась, пыталась вздохнуть, но не могла. Девочка еще сильнее покраснела, и упала на пол. Женщины вытащили её в предбанник, у Мики тряслись руки, а Рекса стучала по спине дочери, стараясь помочь. Ведунья тяжко вздохнула, взяла кусок луба, раскрыла рот Саты пошире, вытащила язык, и двумя пальцами из гортани достала кость. Но девочка не дышала. Подошла и плачущая Ильда, принялась тормошить задохнувшуюся а руку, и наконец, положила пальцы обеих рук ей на лоб. Малютка закрыла глаза, а Мика, только раскрыла глаза от удивления. Только что красное, распаренное, лицо дочери побледнело до чисто белого, а губы посинели. Волховица бросилась к ней, но тут Сата вздохнула, и Рекса прижала к себе дочь.

Ильда раскрыла глаза, женщины смотрели в них, и не верили своим очам- они были чернее ночи. И тут малышка заплакала, причитая во весь голос:

– Мама, не вижу я, – говорила она, захлебываясь слезами, и пыталась тереть глаза кулачками, а потом протянула руки, и мать подхватила её, прижав к себе.

– Не бойся, – говорила она, сама дрожа от страха, не смотря что только из парилки вышла, – пройдет скоро… Это ты испугалась просто за Сату…

А в голову шли давние уроки Мары с Алатыря:

« Редко же бывает, что родится среди людей истинная Ведьма… Многое ей доступно, и даже с ворот Смерти в силах возвратить любого . Узнаете такую просто- как свершит она действо, излечит, бледнеет она, губы синеют, и слепнет на время, глаза чёрными делаются. Каждая Избранная лелеет надежу найти такую, да вырастить ведунью Великой Силы. Но это против Завета- должно сразу такую на Алатырь везти, дабы зла не свершила по неведению да без догляда".

– Не говори никому, Рекса, и ты Сата, о том что случилось. Иначе не будет жизни ни у меня, ни у Ильды. Везде нас злые люди достанут.

– Ни слова не скажем, – закивала хозяйка, – и Сата не скажет, – сказала она, смотря дочери в глаза, – Спасибо тебе и дочери твоей.

– Пойдемте, домоемся, – предложила Мика, всё успокаивая всхлипывающую Ильду, поглаживая её по спине.

Сата хмуро сидела на лавке, всё с испугом поглядывая на лицо малютки. Ильда просидела долго на коленях матери, и вскоре её глаза стали светлеть, и она радостно закричала:

– Вижу, вижу! – поднесла ладони к глазам, шевеля пальцами, и радостно улыбалась синими губами.

– Ну вот, пошли одеваться, а то весельщики свой очереди ждут, – обрадовалась хозяйка, что все обошлось с малышкой.

Они покинули баню, и опять повеселевшая Сата шла вслед за матерью, и женщины направились в дом, расчесать волосы, да и готовить трапезу. Под навесом, рядом с домом стояли три высоченных лося, и деловито хрумкали веточками и травой. Дочь волховицы дернула маму за рукав, с счастьем на лице показывая пальцем на сохатых.

– На них ездят, красавица моя, – сказала Мика, – приручать их нелегко, надо выкормить новорождённым, но затем он послушен, и посильнее оленя будет. Пойдем, нас ждут уже.

Обед удался на славу, все ели да нахваливали. Ильда тоже ела, и как ни в чём ни бывало, болтала ногами. Рекса и Сата ели, скорее заталкивали в себя пищу с трудом, всё натужно шутили, но обе не могли отвести взгляд от маленькой гостьи. Мика всё оглядывала дом, бывшим её. Но злости на Гауда на сердце не было, а может, это она сама бедную Сату сглазила?

На следующее утро, отоспавшись в тепле, ватага отправилась дальше. Мика с дочерью, сидели на своём месте, Калей стоял рядом с Ундом, внимая рассказам бывалого морехода, и учился различать волны, и как лодьей править и в безветрие, и в сильный ветер.

День шёл за днем, и когда до Оума оставалось половина пути, весельщики, как всегда, к вечеру вытянули лодью на берег, и разбили маленький лагерь. Горел костёр, потрескивая влажными дровами, вокруг жужжали комары, которых отгоняли еловыми ветками. Все доедали пойманную, а затем запечённую рыбу. Накануне наловили много карасей, попались жирные да большие, с ладонь величиной. Весельщики все подначивали друг друга, попивая тёплый травяной настой, а затем попросили:

– Дядечка Унд! Расскажи нам что- ни будь на ночь. Занятное!

–Да что ж вам рассказать? – почесал подбородок кормщик, – Не знаю даже…– и развёл руки.

– А расскажи о Пяти Царевнах, что спят теперь! – попросил Калей.

– Да на ночь может, не стоит? – засомневался мореход.

– Расскажи, – попросил один из весельщиков, поправляя войлочную шапку на своей голове.

–Ладно, сами напросились, – начал Унд.

– Давно это было, когда- никто и не помнит. Первая Царевна была оставлена гуннам в утешение, когда Близнецы удалились в Мир Горний. Просили люди, и дано им было, да так, что многие слёзы проливали без конца, как Первая Мёртвая Царевна явилась. Они не приходят, а являются, а почему- никто и не знает. Имён прошлых Повелительниц никто и не помнит, только, небось, Пряхи на Алатыре все имена их ведают. И, вот, стала Она порядок блюсти, да людей излечивать. И когда напали на нас, подняла дружину Мёртвых. И хоть немного их было, всего триста, но побила она ворогов. Так и продолжалось, одна сменяла другую, пока наша Ульна не заснула, а было это, почитай, лет восемьдесят назад. Царевны правили долго каждая, кто по двести лет, а кто и по пятьсот, но конец один- засыпали в неведомом месте, льдом покрываясь, как одеялом. А говорят, было видение Маре, что всего будет Семь Царевен, ни больше, ни меньше, и есть безумцы, считают, что как последняя уснёт, сами Близнецы в Мир Людей явятся.– закончил он, и попил мёда из ковшика. – Спать давайте, утро вечера мудренее.

Мика уложила дочь на войлок рядом с собой, и укрыла плащом, и легла рядом сама. Вдруг, ворча, пополз в палатку Тяпа. В неверном свете масляной лампы ведунья видела, что пёс повредил лапу.

– Тяпа… – заулыбалась дочка, – дай лапу.

Пёс, чего раньше не видела Мика, присел и вытянул правую кровоточащую лапу к Ильде. Та просто погладила её, и кровь остановилась. Ведунья только сглотнула, и вздохнула тяжело. Пёс же в ответ несколько раз лизнул лицо девочки, и она засмеялась, заслоняясь ладошками. Мика выпроводила пса, и присела рядом с дочерью.

– Ильда, – и она поцеловала в веснушчатую щеку девочки, – прошу тебя, не делай так при чужих, а то быть беде.

– Хорошо, мама, – и она кивнула головой совсем по -взрослому, – подскажешь, как будет лучше.

И Мика кивнула дочери, крепко обняла её, мягко поглаживая по волосам.

***

Дальше путь продолжался без происшествий, Калей поторапливал Унда и его весельщиков, желая быстрее оказаться в Оуме.


– Пристань вижу! – закричал Унд, – и валы города!

Калей встал на нос судна, с нетерпением смотрел на приближающийся с каждым взмахом весел долгожданный родной край. Людей на пристани было немного, да и кормщик, решив поберечься, высадил Вестника и волховицу с грузом не доходя до пристани.

– Удачи вам! – прокричал кормщик, и судно заскользило вспять, в низовья Оби.