В поселке детям частенько достается быть подстреленными из рогатки.
Взрослых такие ситуации обычно выводят из себя. Чаще всего в подобных случаях разъяренные родители хулигана хватают его за ухо или за загривок и раболепно ведут к дому обиженного просить прощения. Иногда дело доходит и до прилюдной взбучки, которая длится до тех пор, пока виновный не запросит пощады и какой-нибудь сердобольный сосед из толпы не замнет дело. Но разве детей такое остановит? Если их забавы не кончаются серьезными увечьями, то в большинстве случаев они продолжают проказничать.
Однако на сей раз все было не так просто. И тому имелись две причины. Во-первых, пострадавшему попали прямо в глаз. По словам доктора из медпункта, еще чуть-чуть – и глаз бы вытек. Острый осколок кирпича едва не повредил роговицу. Во-вторых, семья несчастного малыша только что переехала в поселок. Еще не успев ознакомиться с новой обстановкой, люди неожиданно подверглись столь серьезному и жестокому нападению. Такого оскорбления никто бы не вынес.
Очень скоро расследование восстановило картину происшествия. Кто-то из живущих в переулке соседей лично наблюдал всю сцену. Осведомитель рассказал, что в тот день, отобедав, он вышел по нужде и едва переступил порог дома, как увидел дерущихся вдали собак. В одной из них он сразу признал прославленную Пчелу, а кроме того, заметил и Лю Хо, который стоял там же неподалеку и целился из рогатки. Так уж совпало, что другой сосед с главной улицы также видел, что после школы Лю Хо вместе с собакой торопливо выскочил со своего двора и направился в тот самый переулок. Доказательства были налицо, поэтому следующим утром сотрудник из полицейского участка пошел прямиком в школу, но там ему сообщили, что Лю Хо на урок не явился, при этом ни учитель, ни ученики были не в курсе, где он. Поскольку с самого утра он решил прогулять школу, то наверняка куда-то сбежал, спасаясь от наказания.
Потом народ спохватился и направился прямо к нему домой. Отец Лю Хо сперва не мог сообразить, в чем дело. Весь вчерашний вечер он вкалывал на работе, а вернувшись поздно вечером, даже не озадачился вопросом, дома ли сын. Сейчас его неожиданно разбудили. Шаркая зачуханными тапками, этот мужчина с мрачным взглядом и залежавшейся бородой, пошатываясь, вышел на порог, в уголках его заспанных глаз желтели засохшие корочки. Все указывало на то, что Лю Хо после инцидента действительно скрылся. Пчелы во дворе также не оказалось. Очевидно, они убежали вместе.
Впервые в своей жизни Се Яцзюнь заявилась во двор Лю Хо. Ее внимание тотчас привлекла обвивающая подпорку пышная виноградная лоза. Классный руководитель попросил старосту-активистку, чтобы та оказала содействие и отправилась к Лю Хо вместе с новенькой. Со всей серьезностью он наказал девочке:
– Иди и выведи этого негодяя на чистую воду, он нанес увечье твоему брату, и мы не можем оставить его безнаказанным.
Младший брат Се Яцзюнь едва не ослеп на один глаз. Практически целую ночь они с матерью провели без сна. Несмотря на обходительность врача, который, помимо перевязки, сделал мальчику противовоспалительный укол и дал обезболивающее, ребенок едва не лез на стенку от боли и почти до самого утра плакал навзрыд. Его туго перебинтованная голова пугала своими размерами.
На секунду оторвавшись от тяжелых мыслей, Се Яцзюнь снова опечалилась. Виноградная лоза ее больше не интересовала. А вдруг бы ее брат действительно лишился глаза, что бы они тогда делали?! Однако мать знай себе жаловалась на мужа, злобно повторяя:
– Связалась с твоим отцом и испортила себе всю жизнь!
Однако девочка никак не реагировала, давно привыкнув к нескончаемым жалобам матери.
Из центрального города провинции их семья добиралась сюда на перекладных. Сперва они погрузились на армейский грузовик и всё куда-то ехали, ехали, пока вдруг на полпути грузовик не заглох. Как бы бодро водитель ни шевелил рукояткой, стоя перед кузовом, машина так и не завелась. В итоге им пришлось просить местных крестьян, чтобы те одолжили им лошадь с повозкой. Можно сказать, они с лихвой познали все тяготы путешествия. Неудивительно, что мать без конца винила всех и вся. Однако отец всегда с оптимизмом повторял: «Революционер – это кирпич; куда ему скажут, туда он и поедет». Следуя этому правилу, он безоговорочно подчинился приказу начальства, и в результате ей вместе с младшим братом и матерью без всякого права голоса пришлось перебраться в этот небольшой, размером со спичечный коробок, поселок.
Сам отец, вопреки изначальным планам поехать всем вместе, в целях экономии времени на полпути от поселка изменил свой маршрут и направился прямиком на стройплощадку в нескольких десятках километров от поселка, где днем и ночью кипела трудовая битва. Поговаривали, что там собираются возвести мощную плотину, поскольку из-за реки, что каждые лето и осень выходила из берегов, вниз по течению на краю гибели оказывались более тысячи семей и несколько десятков тысяч му[7] крестьянских земель. Как только отец покинул ряды армии, указанием свыше его тотчас перевели на этот объект в качестве руководителя. Раньше он состоял на службе в инженерных войсках, отвечавших за строительство мостов, в этом была его сильная сторона. Кроме того, Се Яцзюнь слышала разговоры родителей о том, что в стране вот-вот начнется кампания по призыву масс для борьбы со стихией, чтобы с их помощью развернуть работу по созданию гидротехнических сооружений. Зачем же строить плотины на зажатых между гор реках? Да затем, чтобы во время бурного паводка возведенные из железобетона дамбы задерживали в этих природных впадинах большой объем воды, которую потом можно было бы использовать на полях во время засухи. Отец не без гордости замечал, что это называется «безграничная радость борьбы с небом, безграничная радость борьбы с землей и безграничная радость борьбы с водой». Одним словом, разговоры на подобные темы неизменно радостно будоражили его душу. Слушая его, Се Яцзюнь понимала далеко не все, мать обычно хмурилась и потом еще долго была не в духе, и только ее братец Ячжоу беззаботно ластился к родителям и все смеялся и галдел, не зная усталости.
Помнится, в тот день перед тем, как они расстались, отец наказал Се Яцзюнь:
– Хорошенько учись и как следует заботься о братишке, никому не позволяй его обижать.
С этими словами отец вдруг присел на корточки, одной рукой сгреб и прижал к себе Ячжоу, другой потрепал красавца пса:
– А Ячжоу должен обязательно слушаться маму и сестру и быть послушным мальчиком, а еще ему нужно хорошенько следить за нашим Танком.
Мальчик простодушно закивал и тут же спросил:
– А что делать, если Танк не будет слушаться?
Отец захохотал и, потирая щетинистым подбородком пухлую щечку сына, с полной уверенностью ответил:
– Танк – хорошая служебная собака, и, если к нему правильно относиться, он непременно будет соблюдать дисциплину и охранять дом.
Сказать по правде, Се Яцзюнь совсем не нравилась эта кличка собаки. Танк. Как-то странно и жестко, одним словом, топорно, хотя, возможно, таково было ее девчачье восприятие. Зато из уст младшего брата, который целыми днями только и делал, что окликал «Танк, Танк», эта кличка звучала вполне себе по-дружески, словно они были прекрасными товарищами. Се Яцзюнь понимала намерения отца – ведь, заведя дома собаку, он мог надеяться, что сын по крайней мере не будет чувствовать себя одиноким. Собака была для ребенка лучшим другом.
…Сейчас Се Яцзюнь больше всего поразило то, что в стоявшем перед ней мужчине она узнала человека, что еще вчера так услужливо помогал им перетаскивать вещи! Еще большей неожиданностью стало то, что он являлся отцом набедокурившего мальчишки! Осознав все это, она вдруг пришла в замешательство, после чего ее охватило странное смущение. Только что переполнявшие ее негодование и чувство собственной правоты практически полностью куда-то испарились.
Как странно! Почему как нарочно именно он? Ее душа отказывалась понимать, почему в этом новом месте, где и поселок, и школа, и учителя, и одноклассники показались ей совершенно чужими, сыном человека, который единственный из всех протянул им руку помощи, оказался мальчишка, так бесчеловечно ранивший ее брата. Во всяком случае, любому человеку было бы слишком сложно принять такое; она же со своим небогатым жизненным опытом и подавно не знала, как на все это реагировать.
– Вот скотина! Вот это преподнес отцу подарок! Если ума хватит, то домой пусть даже не возвращается, а осмелится вернуться, так я вмиг спущу с него его собачью шкуру! Эх, и за что мне такое наказание…
Ругаясь на чем свет стоит, мужчина вдруг стал похож на загнанного в угол дикого зверя, которому только и оставалось, что рычать. Его возгласы становились все громче, он распалялся все сильнее. У собравшихся вокруг односельчан от его гнева душа уходила в пятки, но ничего поделать тут было нельзя. Кому охота вмешиваться в чужие дела при таком раскладе? Его как могли успокаивали, не выбирая слов, лишь бы только утихомирить. Самое лучшее в такой ситуации было отыскать мальчика, а уж потом со всем разобраться.
Покидая дом Лю Хо, Се Яцзюнь не удержалась и снова украдкой бросила взгляд на мужчину. На его озабоченном лбу вздыбились вены, напоминавшие вяло шевелившихся дождевых червей. Вдруг дерзкой вспышкой полыхнул солнечный свет, ослепительной белизной высветив изящную виноградную лозу. Казалось, ее ползучие листья лишились последних капель влаги, понурившись, они выглядели измученными от жажды и постаревшими.
После того как спустились сумерки, тот мужчина с мрачным лицом опустив голову нерешительно вошел в дом, где поселилась семья Се Яцзюнь. Он обыскал практически все места, что пришли ему на ум, однако ни сына, ни Пчелу так нигде и не обнаружил. Единственное, что он мог сделать, так это скрепя сердце явиться с повинной, захватив с собой синюю авоську, из которой выглядывали две банки консервированных мандаринов, два цзиня[8] рассыпчатого печенья да пакет бурого сахара. Все это он принес в качестве хоть какого-то утешения пострадавшему и остальным домочадцам.
Мать все это время едва сдерживала гнев. Брат Се Яцзюнь лежал на кровати в дальней комнате и периодически стонал, являя собой самое жалкое зрелище. Вся мебель и предметы в доме были окутаны темнотой, и тут и там вразнобой стояли еще не разобранные коробки и шкафы. При переезде это обычная картина – вместо гармонии и порядка везде царит создающий неудобства бардак. Какое-то время мать упорно продолжала молчать, сосредоточив все свое внимание на содержимом коробок. Всякий раз, когда она вынимала какую-нибудь вещь, она долго рассматривала ее с таким видом, что думалось: конца и краю этой уборке не видно; когда же она все-таки куда-либо определяла предмет, то шваркала им так, что заставляла окружающих вздрагивать от испуга.
Сама не понимая почему, Се Яцзюнь отложила в сторону учебник и вышла к гостю предложить чаю. Однако отец Лю Хо даже не осмеливался дотронуться до белой фарфоровой чашки. Беспомощно опустив руки, он пристроился у стола на самом краешке табурета и все что-то несвязно бормотал о проступке сына-хулигана. Неожиданно его голос взмыл высоко вверх, словно в злобном порыве он забыл, что вокруг него люди; при этом вид у него был настолько свирепый, что, казалось, он вот-вот на кого-нибудь набросится и съест.
– Вот же скотина, даром что мой сын…
Из комнаты резко, словно гудок паровоза, снова заголосил мальчик, которого наверняка напугал хриплый крик незнакомца. С тех пор как Ячжоу получил увечье, он был весь как натянутая струна. Малейший шорох вызывал у него панику. Мать снова чем-то громко ударила о стол и раздраженно проворчала:
– Ты совсем оглохла? Неужели не можешь пойти и успокоить брата? Он вот-вот задохнется от плача!
Без всяких пререканий Се Яцзюнь послушно и огорченно отправилась в комнату к брату. Склонившись над кроватью, она осторожно погладила ребенка по худенькому тельцу и, прослезившись, принялась его успокаивать:
– Крошка Ячжоу, нельзя плакать! Будешь плакать, глазик не заживет, надо лежать смирненько, тогда все быстро пройдет!
Но брат продолжал капризничать, рыдая и выкрикивая что-то невнятное, словно находившийся в забытьи раненый боец. В уголках его рта виднелись засохшие следы слюны. Девочка взяла ложку и осторожно напоила его водичкой. На душе у нее было тяжко: ведь она лично обещала отцу, что будет хорошенько заботиться о брате. Теперь же, глядя, как страдает несчастный ребенок, она чувствовала себя совершенно беспомощной. Это разом вызвало у нее приступ ненависти к Лю Хо, и она подумала: «Даже не попадайся мне на глаза, иначе получишь по заслугам».
– Гав, гав, гав! – раздался настороженный лай Танка. В сумерках вдруг повеяло холодом. После несчастного случая мать яростно схватила веревку и крепко-накрепко привязала Танка во дворе. Теперь, потеряв свободу, он или тоскливо выл, или, натягивая веревку изо всех сил, остервенело лаял. Се Яцзюнь было жаль пса, однако мать, задыхаясь от злости, выпалила:
– Отныне даже не смейте его отпускать!
Говорят же, что собаки все понимают. Возможно, Танк просто почувствовал, как плохо мальчику, а потому и проявил беспокойство.
Его лай прозвучал словно намек на то, что гость засиделся. Мужчина забеспокоился, быстро поднялся со своего места и суетливо распрощался. Се Яцзюнь слышала, как мать непреклонным тоном попросила гостя забрать все гостинцы обратно, однако тот снова и снова умолял принять их, настаивая, что принес их от чистого сердца. Они еще долго препирались, упрямо твердя каждый свое.
Устав слушать всю эту канитель, Се Яцзюнь вышла из комнаты и многозначительно протянула:
– Мам…
Она и сама не могла понять, что с ней. Ведь, помогая этому мужчине, она вроде как пыталась уладить дело миром. Но вот зачем она ему помогала? На душе у нее, словно спутанная веревка, была полная сумятица. Будь перед ней в эту минуту Лю Хо, то, возможно, она вела бы себя совсем иначе. Она непременно должна расспросить его обо всех деталях. А вдруг взрослые обвиняют его напрасно? Она пребывала в полной растерянности, и пока все не выяснилось окончательно, ей не хотелось так категорично осуждать и обвинять людей, тем более что еще недавно этот мужчина совершенно бескорыстно помогал их семье.
Вскоре после того, как ушел отец Лю Хо, на улице снова раздался настороженный лай собаки.
Во двор, опасливо ступая, вошла стройная, фигуристая женщина. Она вся приятно благоухала кремом. Явилась без приглашения, но вела себя вполне по-свойски, словно старая знакомая или соседка. Оглядевшись по сторонам, она остановила любопытный взгляд на Се Яцзюнь.
– Ой, какое же на тебе красивое платье, ни дать ни взять киноактриса. Наверняка мама тебе сшила, вот это мастерица!
С этими словами женщина неожиданно протянула руку и беспардонно схватила девочку за подол. Помяв на пальцах ткань, она оценивающе уставилась на нее, словно принимала решение у магазинного прилавка. Се Яцзюнь стало как-то не по себе. При этом она как могла заслоняла собою Танка. Незнакомка воспользовалась моментом и проскользнула в дом, не преминув проворчать:
– Какая у вас злобная собака, наверняка и кусается как волк. Такая напугает до смерти, такую надо привязывать как следует.
Вторжение незваной гостьи прервало домашние дела матери. На самом деле она собиралась продолжить бесконечный разбор вещей, но, делать нечего, пришлось остановиться. Женщина представилась, назвавшись сестрицей Хуа из соседнего дома. Она просто проходила мимо и решила заглянуть. И тут же заверила, что впредь к ней можно свободно обращаться по самым любым вопросам, мол, дело житейское, она придет по первому зову. Продолжая точить лясы, сестрица Хуа туда-сюда прохаживалась по комнате, лапая то одно, то другое. Заметив в серванте какую-нибудь безделушку, она алчно распахивала свои раскосые глаза и принималась, цокая языком, расхваливать ее на все лады. Мать, глядя на ее поведение, не знала, что и сказать. Жалкий плач ребенка погасил пылкое любопытство бесцеремонной гостьи, возвратив ее к реальности.
– Ой, дай-ка мне взглянуть на бедняжку. Подумать только, какое наказанье!
Не получив от матери никакого разрешения, сестрица Хуа тем не менее протиснулась в комнату, чтобы посмотреть на брата Се Яцзюнь. Улучив момент, мать обернулась и сурово уставилась на Се Яцзюнь, словно укоряя: как она вообще пустила на порог эту женщину? Се Яцзюнь лишь высунула от удивления язык, чувствуя какое-то непонятное удовольствие: по крайней мере приход соседки хотя бы на время переломил настроение сегодняшнего вечера: в противном случае мать и дальше продолжала бы брюзжать. Как говорится, если женщина не в духе, она может копошиться по хозяйству как заведенная, словно решив за одну ночь переделать все дела в своей жизни.
Сестрица Хуа, чувствуя себя словно дома, приблизилась к кровати, деловито осмотрела малыша и успокаивающе залопотала:
– Не бойся, не бойся, ничего страшного, крошечка, у деток кожица нежная, обновляется быстро, скоро все заживет и следа не останется.
На самом деле глаза мальчика были перевязаны с такой тщательностью, что кроме ноздрей и нижней части личика разглядеть что-либо вообще было невозможно. Затем женщина вынула откуда-то из кармана янтарного цвета пузырек и, передавая его матери, сказала:
– Это юньнаньский порошок[9], спасенье от всех бед. В нашем поселке его ни за какие деньги не купишь. Смажь им рану, и ручаюсь, все сразу пройдет.
Это лекарство было так кстати! На какой-то миг мать опешила, сомневаясь, стоит ли ей принимать столь щедрый подарок: ведь еще секунду назад она мечтала выдворить эту женщину. На сей раз их переезд проходил в такой спешке, что многие вещи им пришлось запихивать абы как, поэтому теперь быстро найти среди них что-то нужное было проблематично.
Не дожидаясь, пока мать ответит что-либо, Се Яцзюнь протянула руку, взяла лекарство и несколько раз повторила:
– Спасибо, сестрица Хуа.
К ее удивлению, женщина заливисто рассмеялась. Смех ее звучал настолько звонко и разнузданно, что, казалось, отзывался в крыше и балках дома, с них даже посыпалась залежалая пыль.
– Ха-ха-ха, милая моя глупышка, как ты меня только что назвала? Тебе следует называть меня тетей, а «сестрица Хуа» я для твоей матушки! – сказав это, она тут же добавила: – Вы теперь с моей дочкой учитесь в одном классе.
Щеки Се Яцзюнь тут же зарделись пуще яблок сорта «Красный маршал», девочка нервно затеребила подол платья. Мать наконец-то проявила учтивость, как-никак гостья пришла к ним с самыми лучшими намерениями. Она тут же напустилась на Се Яцзюнь:
– А ну-ка, быстро завари для тети чай с сахаром! Чего встала как вкопанная?
С тех пор эта женщина, попросившая Се Яцзюнь называть ее «тетей Хуа», стала заглядывать к ним чуть ли не через день. Что до матери, то она в ее лице обрела человека, с которым можно было по крайней мере поговорить и прогнать скуку. Следует понимать, что в этот период мать как никогда нуждалась в человеке, который бы помог ей развеять одиночество. Немного позже Се Яцзюнь выяснила, что эту сестрицу Хуа прекрасно знает весь поселок. За глаза все называли ее «цветком-граммофоном», ведь, с одной стороны, в ее настоящем имени имелся иероглиф «цветок»[10], а с другой – у нее был нетерпимый к чужим недостаткам язык. Так что если в поселке во время свадеб или похорон случались какие-нибудь скандалы, то эта правоборница непременно была о них в курсе.
Из детей у сестрицы Хуа была лишь дочь, официальное имя которой звучало как Бай Сяолань, и училась она в школе средней ступени[11] в одном классе с Се Яцзюнь. Это была чернявая тощая девочка, щеки которой покрывала россыпь выразительных конопушек, будто она украдкой ела кунжут, нечаянно прилипший к ее лицу. Бай Сяолань страдала от заикания, особенно когда говорить приходилось на публике. В этом отношении ей было далеко до бойкой языкастой матери, и казалось очень странным, что она являлась ее родной дочерью.
Новость о том, что отец Лю Хо отправился на поиски сына, также растрезвонила сестрица Хуа.
В один из своих визитов она вдруг опустила свои тонкие веки и, тяжело вздохнув, сказала:
– Посудите сами, отцу и сыну и так-то жилось несладко, а тут еще такая неприятность. Мальчишка от испуга сбежал невесть куда, а отцу только головная боль. Этот горемыка один отправился на поиски, а народу-то у нас тьма. Вдруг не найдется мальчишка, что тогда делать?
По ее тону можно было подумать, что это семья Се Яцзюнь виновата в случившемся, что им вообще не следовало переезжать в их поселок, поскольку их внезапное появление разом разрушило царившие здесь мир и спокойствие. Настроение у матери в тот день и без того было мрачным, поэтому она ушла от ответа, воздержавшись от каких бы то ни было комментариев. Возможно, она просто не хотела портить отношения с соседкой, знакомство с которой свела буквально несколько дней тому назад.