В одной деревне жил крестьянин со своей хозяйкой. И был у них сын-малолеток.
Никуда они его не посылали. Все берегли.
«Что, мол, без пользы лапти-то трепать! Ушибешься, простынешь… Посиди-ка лучше на печи!»
Вот он и привык. У добрых людей стали ребята в лес по дрова ездить, а этот дома и дома, с кошкой да с собакой играет, учит их на задних лапках ходить и поноску носить.
Один раз старуха и говорит старику:
– Надо нам Ваню приучать. У людей ребята все при деле, и туда, и сюда, а наш как в землю врос. Ваня! Бери топорок, съезди в лесок, хоть лучинок привезешь.
Ваня напихал в мешок сена, запряг лошадь, взял топор, сел и поехал.
Приезжает он в лес, становит лошадку. Отдал ей сено, а сам топор в руку – и пошел лучину искать.
Ходит-ходит, все дерево не приберет. Вдруг видит: сосна стоит, голая, высокая, вершины не разглядишь. Он и давай эту сосну рубить. Ссек старую, она и повалилась. А в верхушке у нее как зашумит! Будто что живое хлопается.
Он подошел, ветки разобрал. Видит – птица!
И говорит птица человечьим голосом:
– Положь топор, не бей меня, а я тебе за это заплачу, садись на меня, – увидишь, что будет.
Ваня топор положил, подошел к птице, сел на нее. А птица как взмахнет крыльями – и поднялась выше лесу. Полетела, полетела, и понесла Ваню неизвестно куда.
И увидел Ваня край моря, а на краю моря – большой камень и большая луговина, и такое красивое, вольное место, что лучше, кажись, и не бывает.
Он и говорит сам себе:
– Эх, кабы деньги были, переехал бы я на это место жить.
А тут птица и пошла на низ. Ниже, ниже – и опустилась на землю.
Слез Ваня с птицы. Она крыльями взмахнула, в землю ударилась и стала птица – не птица, а такой же молодец, как и Ванюшка, – только на голове не волоса, а перья растут.
– Ну, Вань, – парень этот говорит, – теперь слушай, что я тебе скажу. Поведу я тебя к себе домой, выйдет навстречу старый старик и станет строго спрашивать, кто ты такой есть и зачем в наши края прибыл. Ты молчи, а я сам скажу, что ты меня от лютой смерти спас. Станет он тебя угощать, станет серебром-золотом дарить. Ты ешь и пей, сколько душа примет, а серебра и золота не бери: скажи, что у тебя и своего много. Проси у него одно только зеркало.
Как он сказал, так все и стало. Вышел к ним старик, гроза грозой. А как услыхал, что за гость пожаловал, – раздобрился. В горницу повел, стал угощать.
И прожил у него Ваня трое суток. А как собрался он уходить, стал его старик награждать серебром да золотом.
А Ваня не берет.
– Нет, – говорит, – дедушка, этого добра у нас и своего много.
– Так чего ж тебе надоть?
А Ваня говорит:
– Отдай ты мне зеркало, дед. Зеркало хочу.
Посмотрел на него старик.
– Ладно, – говорит. – Бери. Только сперва сослужи ты мне службу.
– Какую, дедушка?
– А вот есть у меня колесо. Обернись раз на колесе – отдам тебе зеркало.
– Что ж, пойдем! Сослужу тебе эту службу.
Пошли. Повел его старик в погреб, показал колесо, а сам наверх ушел.
Смотрит Ваня: вертится колесо – спица красная, спица черная, спица красная, спица черная… В глазах рябит.
Приловчился он – и скок на красные спицы! Обернулся разок и пошел из погреба наверх.
Глядь, а перед погребом старик лежит, будто неживой.
– Это что такое с им подеялось?
А тот парень ему говорит:
– Это смерть его. Кабы ты не на красные, а на черные спицы вскочил, так ты бы теперь мертвый был. Такое уж колесо – «жисть» называется. Ну, бери свое зеркало. Отнесу тебя, откуда взял.
Ударился он в землю и обернулся птицей. Не успел Ваня и оглянуться – опять в лесу стоит, возле лошадки своей. Лошадка как была, так и есть – сено кончает.
– Ну, братец, прощай. Боле не увидимся.
Улетела птица, а Ваня сушняку нарубил, увязал воз и поехал домой.
Вот едет он, едет, и раздумался:
– И пошто я это зеркало взял? Другому на беду, да и себе-то, может, не на радость… Ах ты, зеркало, зеркало!..
А зеркало вдруг и отвечает:
– Чего тебе, Ваня, надо?
– Надо чего? А набей ты мне полный мешок денег, вместо сена! Вот чего надо.
Только сказал, смотрит, так и есть! Полон мешок денег.
Вот приезжает Ваня домой. Глядит по сторонам – что такое? Улица будто та, а люди не такие. Прежних ребят никого не узнает.
И люди на него дивятся, один другому кричит:
– Эвона! Ванька Дедин едет! Пропадал, пропадал да и объявился.
Завернул он к себе на двор, распряг лошадку. Мешок с деньгами в избу занес. А мешок-то тяжеленный. Как свалил он его с плеч, так и брякнуло.
Мать и давай Ваню ругать:
– Да где ты, плут, был? Откуда денег столько привез? Небось подорожничал? Три года дома не бывал, отца уморил… Теперь и мать родную уморить хочешь? Сейчас в правление пойду – старшине заявлю.
Ваня и рта раскрыть не успел, а уж она дверью стук-хлоп и ушла.
Он сидит, в окошко смотрит. Видит – идут! Старшина, сотский, понятые…
Что делать? Достал он свое зеркало, погляделся в него и говорит:
– Зеркало, зеркало! Обирай деньги и наложи полный мешок клюквы!
Только сказал, заходит в избу старшина, за ним – сотский, за ним – понятые.
– Ты где, – спрашивают, – пропадал? Где денег взял эдакую прорву? Мать заявляет, что ты полный мешок привез.
А Ваня им:
– Да я и сам не знаю, где ездил-то. Вот мешок клюквы насобирал.
Схватились они за мешок. И вправду – клюква!
Они к хозяйке:
– Ах ты, старый черт! Наклюкалась с клюквы, что ли? Начальство зря беспокоишь.
И ушли все.
А Ваня говорит:
– Ну, матушка, видно, нам с тобой не житье.
Взял он свое ружье и вышел на крылечко. А кошка с собакой – за ним. Узнали хозяина, в глаза ему глядят. Кошка у ног трется, собака о землю хвостом стучит – обрадовались.
Вот он их погладил, потрепал и вынул свое зеркальце.
– Ах, зеркало, зеркало! Перенеси ты меня с кошкой и собакой на край света, – где большой камень лежит, где море шумит!
Отвечает ему зеркало:
– Закрой глаза.
Он глаза закрыл. А как снова открыл, так и увидел: стоит он на том самом берегу морском, на привольном месте, под большим камнем… И кошка при нем, и собака.
– Ах, зеркало, зеркало, построй ты мне на этом бережку домок-теремок, – чтобы крыша золотая, чтобы лесенка витая!
И поднялся на берегу дом – не дом, дворец не дворец, а лучше дворца.
Определился Ваня в этом дому жить. И кошка при нем, и собака. Вместе на охоту ходят, вместе за столом сидят – кашу едят, вместе у печки греются. Хорошо, только скучно.
И вот от скуки или еще от чего приснился Ване сон. Приснилась ему царевна, японского царя дочка. И до того эта царевна ему показалась, что хоть и не просыпайся совсем.
Цельный день он по лесу зря ходил – зайцев смешил, а вечерком, как воротился с охоты, так и схватился за зеркало.
– Ах, зеркало, зеркало! Принеси ты мне на эту ночку японского царя дочку!
Смотрит, – она уж тут как тут, будто в комнате сидела. А где была, там нету…
Утром хватились царевны в японском царстве. Ищут во дворце, ищут в городе, ищут по всему государству… Нет ее нигде – будто в воду канула.
Рассердился царь. По всем странам послов разослал.
– Найти, – говорит, – живую или мертвую!
Объехали послы все царства, все государства. Живые живут, мертвые в могилах лежат – нет нигде японской царевны. Ни с чем воротились послы.
А поблиз царского дворца жила одна знахарка. Хитрая была баба – хитрей черта. Посмотрела она в свою книгу, раскинула карты и пошла к японскому царю.
– Я, – говорит, – могу твою дочку разыскать, только дайте мне, что я потребую.
– Говори, чего тебе надобно.
– А вот чего: постройте корабль, чтобы против ветру ходил, как пó ветру, дайте матросов сотни три и капитана-молодца. Надо нам на край света плыть!
Сегодня сказала, а завтра уж все и готово.
Взошла знахарка на корабль и велела к тому берегу править, где Ванин дом стоит.
Приплыли. Вышла она на берег, стучит в ворота, просится ночевать.
Пустила ее царевна японская и спрашивает:
– А ты, старушка, куда идешь?
– Я, – говорит, – проходом. Богомолка я, – говорит. – Богу молиться иду. А тебе, красавица, не скучно ли тут? Кто у тебя в дому есть?
– У меня один муж.
– А где ж он сейчас?
– Да он каждый день на охоту ходит.
– А как уходит, он ничего не говорит?
– Нет, он всякий раз в зеркало поглядится и примолвит: «Зеркало, зеркало, дай нам хорошей охоты».
– А нельзя ли это зеркало посмотреть?
– Да оно у него под ключом.
– А ты выпроси ключи. Коли он тебя любит, он даст.
– Ладно, попрошу.
Вечером приходит Ваня с охоты.
– Это что за человек? – спрашивает.
Царевна объясняет: так и так – богомолка, Богу идет молиться. Ну, Ваня больше ничего и не спросил, пошел спать. А утром опять берет ружье, кошку с собакой – собирается на охоту.
Только ушел, знахарка спрашивает:
– Не оставил ключей?
– Нет. Да я сейчас за ним сбегаю, попрошу.
– Сбегай, милая, сбегай!
Она побежала, догнала его и просит:
– Ах, Ваня, оставь от шкапа ключи!
Вынул Ваня ключи, подает ей:
– Бери, коли надобны.
Приносит царевна ключи домой. Знахарка сейчас взяла их и отпирает шкап.
Достала зеркальце, а зеркальце ажно помутилось все, дрожит, звенит… Протерла его знахарка рукавом, поглядела в стекло и говорит:
– Зеркало! Обери этот дом, очисти площадь и перенеси на корабль все как есть – живое и неживое!
Подхватило дом с царевной и будто ветром сдуло. Снесло с площади и шлеп на корабль!
А Ваня на ту пору недалеко был. Увидел он с пригорка беду свою – и скорей бежать. Добежал до берега, прыгнул в воду и доплыл до корабля. Влез на палубу потихоньку, да и схоронился под шлюпкой. И кошка при нем, и собака – тоже приплыли и притаились.
А как отвалил корабль в море, вышел Ваня с-под лодки и сказался капитану.
Капитан спрашивает:
– Какой ты человек?
– Так и так, – Ваня отвечает. – Нечаянно попал.
– А работать ты что можешь?
– Все могу работать, что прикажете.
– А суп мне приготовить можешь? А то повар нам попался плохой. Кок – не кок, а хоть вилы в бок.
– Дай крупы, да мяса, да маслица побольше, – дак сварю.
– Ну, смотри же! Как я потребую, чтобы все мне было готово.
Час, другой прошел, капитан и говорит:
– Что, брат, готово у тебя?
– Готово.
Попробовал капитан суп – и диву дался: не то что едал, а и не слыхал про эдакий суп, – и горячо-то, и густо, и с наваром. Цельную миску съел да еще попросил. Другим не осталось.
Так Ваня ему и готовил суп, покуда они в царство японское не приехали.
А как прибыли они в японское царство да представили царевну во дворец – царь им пир задал. И знахарку позвал, и капитана, и всех матросов. Подали вина, угощенья всякого.
Капитан и говорит:
– А вот у меня на корабле повар был, суп варил – словами не сказать, только надо похлебать. Не слыхано такого супу.
Царь сейчас приказывает этого повара позвать. Позвали Ваню. Пришел он, кланяется.
Царь спрашивает:
– Можешь ты мне супу приготовить?
– Могу.
– Только чтобы было у меня готово, чуть я потребую!
– Будет!
Сварил ему Ваня суп. Подает. Царь попробовал и говорит:
– Оставайся у меня в поварах. Я не то что едал, а и не слыхал про эдакий суп – а ведь я царь…
Остался Ваня у него в поварах. И кошка при нем, и собака. Живут трое. Ваня суп варит, а сам смотрит да слушает – не скажут ли чего про царевну японскую.
И услыхал, наконец, что сидит она, победная головушка, в башне высокой, за семью дверями крепкими, за семью замками железными. Сторожат башню семь сторожей и никого не пропускают, окромя девушек-служаночек. Это, – люди говорят, – знахарка царя надоумила, а самому бы ему невдогад.
Стал Ваня мимо этой башни похаживать, стал на эту башню поглядывать. А сквозь решетки царевна смотрит, – что там внизу делается. Смотрела она, смотрела да и разглядела своего Ванюшку.
Сейчас написала письмецо, набила кошелек золотом да и бросила ему в окошко.
Поднял Ваня находку. Деньги пересчитал, письмо прочитал. А было в том письмеце написано:
«Найми на эти деньги людей и проведи под башню подземный ход. Будешь этой дорогой ко мне ходить».
Он так и сделал. Прорыл под башню подземный ход и стал к царевне ходить каждую ночь.
Вот как-то ночью не спалось им, не дремалось. Они утром-то и проспали.
Пришли в башню служаночки прибирать-подметать, видят: вор в ихнее царство забрался, на постели спит. Позвали они стражу да и захватили его сонного.
Докладывают царю:
«Так и так, ваше царское величество! Хоть и высокая у вас башня, а не помогло…»
Рассердился царь, ажно взбесился. Приказал Ваню накрепко связать и бросить в глубокий ров.
– Пусть, – говорит, – он, вор, там и помирает. Стряпал, стряпал да и настряпал!
Взяли Ванюшку, связали, повезли в дремучий лес, ко глубокому рву… Те – за руки, эти – за ноги, раскачали да и бросили в пропасть…
И без крыльев, мол, долетишь!
Бросили и ушли. А собака с кошкой разнюхали следы да и прибежали в лес. Сидят над провалищем, смотрят вниз: не видать ли хозяина? Да где там! Уж больно глубокая яма-то…
Они себе смотрят, а Ваня летит… Летел, летел, летел-летел… Сколько дней, сколько ночей. А как упал, так и память потерял…
Лежит, бедняга, ни живой ни мертвый – не думает, не дышит и снов не видит… А сверху на помощь ему дружки ползут… Зверь – он не человек, в беде не покинет!
Очувствовался Ваня, поглядел кругом и видит: сидит в яме кошка на задних лапках и войсками своими командует. А кроты и мыши навытяжку перед ей стоят.
Говорит кошка:
– Все ли собрались? Кого на перекличке нет?
А кроты и мыши отвечают ей:
– Нет, матушка-государыня, не все, не все! Нету еще хромого писаря.
– Да где ж он?
– А вон, матушка, идет-ковыляет, за другими не поспевает.
Тут подходит хромой писарь – серая шкурка, длинный хвост. Мала мыша, да повадка хороша.
Бегает не скоро, смекает споро.
– Ты что, хромой черт? Где пропадал?
– Матушка-государыня, не гневайся! Как ходил я на белый свет, да как ударила меня та старуха проклятая поленом по ноге, так и стал я хромцом-тихоходом. Не угнаться мне за братьями-сестрицами.
– А помнишь ли ты дорогу на белый свет?
– Помню, матушка-государыня, помню. Как не помнить!
– Ну, так поди вперед, показывай путь. А мы все за тобой.
Махнула кошка лапкой, и пошло в поход войско мышиное, полки кротовые. Иду-идут, дорогу Ване расчищают. Сперва стоймя шли, потом пошли на коленках, потом – четвероного, потом – ползком поползли.
Землю кусали, пылью дышали – еле на белый свет выбились, Ваню вытащили.
А как вышли на белый свет, хромой писарь и говорит:
– Эта старуха, Ваня, что у тебя зеркало отняла, она и меня сильно обидела – ногу мне перебила. Пойдемте-ка да украдем у ней зеркало. Ты оставайся, Ваня, здесь, жди-поджидай, грибы собирай, а мы и без тебя управимся. Эй вы, кошка-собака, за мной.
Ждет Ваня – поджидает, грибы собирает, а те трое под дверью у старухи сидят, совет держат.
Мышонок и говорит:
– Ты, кошка, у ей в головах сядь. Ты, собака, под изголовьем стань, а я к ней на грудь заберусь и стану под носом хвостом водить. Она чихнет да и отдерет голову от подушки. Тут уж ты, кошка, не зевай! Я знаю – зеркало у ней под подушкой лежит. Ты его хватай да собаке подавай. А собака пущай из дому утащит.
Сказано – и сделано.
Пробрались они в дом – мышка в щелку пролезла, кошка – в окошко. Пролезли и отворили дверь – собаку впустили. Собака у кровати стала, кошка в изголовье села, мышка на одеяло всползла. А знахарка-то спит – ничего не знает.
Подобрался мышонок к ей поближе, сел на грудь, давай под носом у старухи хвостишком водить – туды-сюды, туды-сюды!.. И не захочешь, да чихнешь!
Чихнула старуха и отодрала голову от подушки… Не успела затылок отпустить, а уж кошка схватила зеркало и собаке подала. А собака со всех ног – скок на порог, да из комнаты, да с крыльца, да по двору, да по дороге – и принесла зеркало Ване.
Взял его Ваня в руки, погляделся в него и говорит:
– Ах, зеркало, зеркало! Как же ты меня оставило?
А зеркало ему отвечает:
– Такая уж у меня, Ваня, судьба. Не в твоих руках было, не тебе и служило. Смотри же, крепче меня держи. С глаз не спускай, из рук не выпускай!
– Нет, уже теперь не выпущу, – Ваня говорит. – А ты, зеркало мое, зеркало, перенеси меня опять на край моря, где камень лежит, где море шумит. И товарищей моих верных прихвати – кошку-подружку, собаку-дружка.
Не успели оглянуться, а уж зеркало их перенесло… Ходит Ваня по берегу, не наглядится, не надышится. Вот хорошо-то: домой воротился!
– Зеркало, зеркало! Построй мне дворец всем дворцам на образец!
И встал на берегу дворец. И нигде на свете такого дворца нет, да, может, и не было.
Погулял Ваня по комнатам, полюбовался.
– Зеркало, зеркало, принеси ко мне японского царя дочку!
А она будто здесь и была.
– Ну, – говорит ей Ваня, – больше не бывать тебе в царстве японском. Так ты и знай.
А царевна отвечает:
– Да я и сама туда больше не хочу. Насиделась в башне-то. Я и батюшке так напишу: «Остаюсь при своем Иване».
Получил царь японский письмецо, пишет ответ:
«Коли уж поженились – делать нечего: не разженишь. Приезжайте в таком разе в нашей столице жить».
А Ваня и сам не поехал, и жену не пустил.
«Коли хотите, – отвечает, – милости просим сюда, до нашего порога, к нашему пирогу. А нам и дома хорошо».
Обиделся японский царь и открыл Рассее войну.