На следующий день было воскресенье, и, подкрепившись с утра горячим чаем и маминым омлетом, они с Таней пошли гулять.
Это была смелая попытка, так как лёгкий моросящий дождь перешёл постепенно в целые потоки, нещадно заливающие всё вокруг. Уже ничего не было видно в этом дожде, и пришлось вернуться домой, чтобы обсохнуть и переждать ливень.
После обеда они пошли в музей Фаберже. Как же это посещение не походило на то, прошлое, когда Славик пригласил сюда Машу! Как и тогда, его заворожило богатое убранство комнат и продуманная роскошь экспонатов. Весь Петербург был в этом – таинственный, красивый и шикарный.
Но Славик оценил своё впечатление по-настоящему именно сейчас, когда пришёл сюда с Таней. Он смотрел в её горящие глаза и видел в них своё первое восхищение этим местом и этими работами, требующими огромного таланта и творческого вдохновения. Как будто это он вошёл сюда и застыл в немом восклицании. Он читал это же узнавание прекрасного в её взгляде на изящные миниатюры позапрошлого века.
И удивительная мысль посетила его. Он всё думал только о том, какие они разные, как по-разному они выражают свои эмоции. Ведь он всегда был так сдержан, скрывая своё несмелое чувство в страхе потерять её расположение. А Таня была всегда такая живая и непосредственная, всегда готовая говорить обо всём, что её беспокоит, не боясь быть неправильно понятой или непонятой совсем.
А здесь он увидел, что хотя чувства их выражались по-разному, они шли из одного источника. Это было приятное узнавание – узнать в другом себя. Так они и ходили по залам – Таня, всматриваясь, вчитываясь в краткие истории, описывающие создание очередного шедевра, и Славик, идущий за ней по пятам, как и раньше. Но в этот раз это не было слепое поклонение. Он смотрел на неё, как равный на равную. И это принесло ему небывалое, неиспытанное доселе облегчение, как будто спустя много лет он смог признаться самому себе во многом, от чего раньше бежал.
Выходит, он боялся и не верил, что они могут испытывать те же самые чувства – восторга, изумления, восхищения – и при этом оставаться разными, то есть самими собой. Быть похожими оставаясь каждый в своем отдельном мире – это было удивительное открытие этого вечера, которое они оба почувствовали и сумели пережить вместе.
Они вернулись домой с коробкой шоколадных конфет, купленных по дороге обратно, и долго делились впечатлениями. И родители Славика, сидя в кругу абажура, высоко подвешенного над кухонным столом, радовались за них и не узнавали своего сына, настолько он изменился за один вечер. Потом они разошлись по своим комнатам, чтобы дать возможность Славику лечь спать пораньше.
Наутро нужно было идти на работу. Славикина студенческая ставка означала, что он появляется на работе три дня в неделю. Он сразу попросил отпуск, как только узнал, когда приезжает Таня, но начальство попросило его задержаться ещё на пару дней – закончить проект, над которым они работали в последнее время.
Славик собирался, стараясь никого не разбудить, и только тут вспомнил, что дипломат остался в его комнате – той самой, где сейчас спала Таня. В дипломате была флешка с материалами последнего проекта и другие важные вещи.
"Чёрт! – подумал Славик. – И маму не хочется будить." Не может же он сам появиться у Тани. Мама могла бы сделать это за него. Но мама ещё спала.
Он подошел к двери в свою комнату и остановился. Может, постучать? Он осторожно постучал. Ответа не последовало, тогда он решился войти.
Таня спала, закутавшись в одеяло, она не услышала его стука, и у неё было такое сосредоточенное лицо, будто бы она во сне решала какую-то сложную задачу. "Да, я успел загадать тебе загадок," – подумалось Славику. – Не переживай, мы во всем разберемся". На цыпочках, стараясь не разбудить Таню, он неслышно подошёл к письменному столу, взял дипломат и так же неслышно вышел.