Поднимаемся с Элей на пятый этаж, по своему пропуску провожу ее в реанимацию. Перед входом в отделение заставляю надеть халат, бахилы, маску и шапочку.
К маленьким пациентам иначе нельзя, здесь лежат детки после сложнейших операций, и любая, даже самая незначительная инфекция для них может нести колоссальные негативные последствия.
Стерильность вокруг.
В реанимации воздух не то что пахнет иначе. Он в принципе здесь другой.
– Миша, это с тобой? – уточняет реанимационная медсестра, кивая на мою спутницу. Она как раз прячет волосы под шапочкой в этот момент.
– Здравствуйте, – говорит Эля, бросает на меня полный волнения взгляд.
Знаю, ей очень хочется поскорее увидеться с дочерью. Делаю для этого все, что могу.
– Добрый вечер, – скептически осматривая гостью, произносит девушка в белом халате. – Волосы спрячьте, – говорит строго. – Они у вас из-под шапки торчат. Этого быть не должно.
– Извините, – поспешно убирает выбившуюся прядь. – Спасибо.
– Да, со мной, – подтверждаю. – Это мать Смирновой. – При имени новорожденной взгляд медсестры немного смягчается. Она прекрасно понимает, как важно матери увидеть свое маленькое дитя.
Такие детки, как дочка Эли, к сожалению, явление нередкое. Пара-тройка в месяц стабильно появляется у нас.
– Вам в пятый бокс, – показывает рукой направление.
– Я знаю, – на автомате отвечаю ей. Только пару часов назад проверял малышку. Все было в порядке. – Пойдем, – приглашаю Элю следовать за собой.
– Угу, – немного нервно кивает.
Ей дискомфортно находиться в больничных стенах, и я ее прекрасно понимаю. Эля всегда была далека от больниц.
Идем по коридору мимо стеклянных дверей, за каждой из которых находится маленький ребенок. Здесь лежат детки всех возрастов, кому несколько дней от роду, как дочке Эли, кому несколько месяцев или даже лет.
Как правило, малышей после операции держат сутки-двое, не больше. Мы стараемся всегда как можно быстрее отдавать детей матерям, ведь те своей любовью и заботой порой делают невозможное. Когда мама рядом, малыш восстанавливается в разы быстрее.
В некоторых случаях маленьким пациентам приходится здесь задержаться. Как например, после операции на пищеводе. Или после выведения стомы у малышей с атрезией ануса и прямой кишки, они несколько дней проводят на ИВЛ, и только потом мы постепенно их с аппарата снимаем. Как правило, матери успевают выписаться из роддома и сразу же едут к деткам.
С атрезией пищевода все немного сложнее. Чтобы начинать кормить ребенка, нужно, чтобы зажил пищевод. И поэтому таких малышей мы держим в медикаментозном сне дольше.
Дочка Эли пролежала в реанимации порядка двух недель. К сожалению, это не предел для таких деток. Эле с дочерью повезло.
На самом деле, малышка у нее огромная молодец! Такая же красивая и упрямая, как ее мама.
– Проходи, – открываю перед Элей стеклянную дверь и пропускаю в бокс.
На негнущихся ногах она проходит внутрь. Мне даже не нужно присматриваться, чтобы понять, как сильно девушка переживает.
В груди вспыхивают давно позабытые чувства, но я их тут же глушу. Если позволю им хоть ненадолго выбраться из-под колпака, то очень сильно потом об этом пожалею.
Я любил Элю. Очень сильно любил.
А она меня предала. Ушла к другому.
– Маленькая моя, – произносит на выдохе, припадая к кювезу. Бросает на меня полный боли и отчаяния взгляд. И тут же оседает на пол.
– Тише, тише, – успеваю подхватить ее до того, как она, потеряв равновесие, рухнет на кафельный пол.
Держу в руках хрупкую, нежную девушку и только сейчас понимаю, как же сильно по ней скучал.
Мне не хватает ее ласк, ее улыбок. Звонкого смеха по утрам и ароматного кофе в постель после бессонных суток, которые я провел на дежурстве.
Воспоминания яркими вспышками мелькают в голове, напоминая о прекрасном времени, что мы провели вместе.
– Держу, – говорю и смотрю ей в глаза. Тут же понимаю, что зря это сделал. Сердце начинает сбоить.
Несмотря на все то, через что мне пришлось пройти по ее вине, глупое сердце продолжает хранить и лелеять любовь к Эле.
– Спасибо, – шепчет, отстраняясь.
Отпускать не хочу, но вынужден.
Майоров! Она не твоя! Не трогай чужую женщину!
Раз за разом напоминаю себе прописные истины. Рядом с ней постоянно про них забываю.
– Все нормально? – продолжаю поддерживать девушку.
– Да, – кивает. Смущается. Тут же отворачивается от меня и смотрит на дочь. – Почему она вся утыкана трубками? – спрашивает с тревогой. Ухмыляюсь.
– Эль, это нормально, – успокаиваю ее.
– Точно? – продолжает волноваться.
– Да, – киваю, подтверждая свои слова. – Она в медикаментозном сне, дышит за нее аппарат, и это нормально, – спешу заверить. – Завтра постепенно мы все это планируем убирать.
– Точно? – смотрит на меня с надеждой в глазах, а у меня от ее взгляда внутри аж все переворачивается.
Конечно, я много раз видел, как женщины впервые видят своих детей, но ни одна из них не вызывала того спектра эмоций, как Эля. Сейчас я каждую из них проживаю вместе с ней.
– Точно, – с трудом сдерживаюсь, чтобы не подойти и не обнять ее. Аж руки зудят.
Но нельзя!
Эля сделала свой выбор. Она вышла замуж за другого, от него родила.
Я прекрасно понимаю, что она сейчас стоит передо мной и это банальная случайность. Стечение обстоятельств, не более того. Но не могу перестать любоваться ею.
Расстроенная, измученная от волнения и тревоги за свою малышку, Эля по-прежнему остается самой красивой девушкой из всех, что только встречались мне на пути. Лишь рядом с ней мое сердце начинает биться чаще.