Шарль Ле Гоффик: чарующая поэзия

Поэт Шарль Ле Гоффик родился 4 июля 1863 года в бретонском городе Ланьон. Во второй половине девятнадцатого века этот небольшой город на морском побережье с проживающими в нем семью тысячами жителей продолжал сохранять средневековой характер, как, впрочем, и вся Бретань. Длинные каменные лестницы поднимались к храму тамплиеров. Вдоль них ютились, этаж за этажом, небольшие дома. Эрнест Ренан описывает узкие улочки, веселый нрав жителей, их невозмутимость.

Подчеркнем сразу: все обширное литературное творчество Ле Гоффика неразрывно связано с географией, историей, климатом его родной земли Бретани.

Бретонская весна – очарованье мира!

Улыбка девичья земли и светлых вод.

Весь белый свет наполнит мед и миро.

Журжит веретено – волшебница прядет.

Пряди, пряди, весна, серебряные зори!

Для жителей страны верши священный труд,

И облачи в рубины розовые горы,

И сотвори из моря чистый изумруд.

Один лишь отблеск от твоей руки огнистой,

Один лишь луч от твоего волшебного чела

Привяжет мою душу нитью золотистой

К душе страны, где чаровница расцвела.

Перевод Е. В. Лукина


Побережье Бретани Шарля Ле Гоффика, именуемое Арморика, – слово, происходящее из кельтского языка. Армор означает «на море» – это местность малоприветливая, постоянно продуваемая морскими ветрами с одиноко тянущимися до горизонта вересковыми пустошами. Но, как в рожденных в этих местах легендах, все может мгновенно преобразиться. Весной и осенью нищие пустоши, обычно печальные, сверкают. Это золотое наводнение кустарника, утесника и дрока, как пишет сам поэт: «Весь горизонт пылает. Магический пожар».

Невозможно, упоминая родные места поэта, оставить в стороне Море. Ибо слышно оно постоянно в самих строках его поэм, в плавном ритме набегающих окончаний слов, аллитерациях.

Когда из тьмы морских стенаний,

Как зимородок из гнезда,

Явилась в мир душа Бретани

В гранитной пелене, тогда

Под хмурой твердью заповедной

Осенний вечер леденел,

И над душой Бретани бедной

Скорбел закат и ветер пел.

Перевод Е. В. Лукина


Ле Гоффик жил в эпоху, когда вслед за Французской революцией и предшествующей ей так называемой философией Просвещения произошли глубинные толчки, исторические крушения, подобные землетрясениям, поколебавшим, казалось бы, неизменные устои общества. Представление о море не было исключением. Из таинственного и притягивающего к себе пути аргонавтов, аналога бесконечности и прародительницы жизни, оно превратилось в Мекку праздных тел в курортный период.

В предисловии к своей антологии «Поэты моря» Шарль Ле Гоффик приводит слова Достоевского, озадаченного этим явлением ежегодного наезда французского буржуа на морское побережье. Там же, на вопрос, поставленный самому себе, он отвечает: «Море? Возможно, в глубине души только поэты и художники любят море бескорыстной любовью – с детьми». А те, рыбаки, моряки, заработок которых – море? Ле Гоффик сознается, что не знает, что они думают.

Для того чтобы понять и оценить по достоинству его творчество, нужно осознать главный вектор – это во всех параметрах жизнь и история его родной земли Бретани. Мысль о ней не покидает его, где бы он ни был – в Париже, Невере, Нанси…

В главе «Настоящая Бретань» своей книги «Бретонская душа» он устанавливает различия между представлениями о туристической Бретани и о ней подлинной. Между скромной красотой, не раскрывающейся незамедлительно, и красочной маской… Его страну нужно посетить осенью, ибо: «Страну нужно видеть в ее атмосфере, а не в исключительных цветах. А Бретань неизлечимо серая, как осень. Все смягченно, расплывчато, как зеница в слезах…»

Его поэзия соответствует сказанному выше. Она, как губка, впитала в себя климат, атмосферу Армора. Ей свойственна мягкость тона, она лишена чрезмерности, эпитетной вычурности. Ей не чужды ностальгические ноты – взгляд, теряющийся в удаляющиеся в бесконечность морские берега.

Под небом горестным на лукоморье

Пел Салаун, храня святой обет:

– Пустилось сердце в яростное море

За чайками и чибисами вслед.

Перевод Е.В. Лукина


Он являлся свидетелем коренных изменений далекой от центра провинции, по сути, против своей воли, из средневековья вступившей в индустриально-потребительское общество. Войны за раздел сфер влияния и связанные с этим массовые перемещения населения, обязательное всеобщее образование секулярного характера, бурное развитие способов транспорта привели к исчезновению национальных особенностей и сведёнию всего и всех к одному знаменателю. В своем предисловии к «Поэтам моря» он упоминает о поколении Аполлинера, Блеза Сандрара, Жака Кокто, Валери Ларбо с «их головокружительным планетарным смыслом», когда «понятия Европеец и Американец уже слишком тесные; а континенты, после отчизн, уже не достаточно точные».

Позволительно заметить, что с последней четверти девятнадцатого столетия начался активный процесс глобализации, не прекращающийся и поныне. Понимая, что Бретань легенд, мифическая исчезает навсегда, Шарль Ле Гоффик поставил целью зафиксировать и спасти то, что возможно. Следуя своим консервативным, региональным и христианским взглядам, он сотрудничает с Шарлем Моррасом в объединении «Французское Действие», основывает со своими друзьями Морисом Барресом и Раймоном де Ла Тайледом в 1886 году литературное ревю «Хроники».

В силу семейной традиции и привязанности к исторической Бретани поэт оставался верен католицизму. Христианство было принято бретонцами, сохранив во многом богатый кельтский фон верований и легенд. Поэма Membra Dei свидетельствует о почти неуловимом присутствии следов наррации, свойственной кельтским бардам, и одновременно достаточно верному изложению смысла двенадцатой главы «Первого послания Коринфянам» Апостола Павла. В поэме Бог сходит с трона в нашу мизерную человеческую сферу и мистическим образом растворяется в ней.

Ему тот рай, где Он сидит как судия,

Любезен меньше, чем несчастная земля…

И в беспредельной нищете людской

Не в райских кущах Его плоть вознесена —

Чудесно растворилась среди нас она.

Перевод Е. В. Лукина


В своей инаутуральной речи от 4 июня 1931 года по случаю принятия во Французскую Академию Ле Гоффиком были поставлены эпохальные, экзистенциальные вопросы, не потерявшие ни на йоту своего значения и сегодня:

«Наука – новый Идол – сбросит с трона Бога, и мир лишится тайны, или душевные потемки должны душить нас ещё больше?»

«И уже Бертло предвидел стадию цивилизации, в которой себя кормить, любить, – мыслить, без сомнения, когда у нас будет единая государственная школа, – исполняются химически и теряют всю свою важность…»

Свою долгую речь академик завершает последним риторическим вопросом, с возможным ответом на латинском языке – solutio totius difficultatis Christus («Христос, который разрешает все трудности»).

Шарлю Ле Гоффику не было еще и тридцати лет, когда Анатоль Франс, лауреат Нобелевской премии, не обесцененной еще, посвятил ему большую статью. Анатоль Франс верно подчеркнул решающую роль его семьи в становлении литературных привязанностей молодого поэта. Отец Жан-Франсуа Ле Гоффик был типограф-издатель.

В своей небольшой типографии, в родном Ланьоне, он издавал и печатал тексты бардов, слагателей песен, поэм, легенд, продолжающих кельтские традиции и даже восходящих к друидам, обитателям территорий до кельтского прихода. Анатоль Франс приводит свидетельство Шарля Морраса о ежегодных собраниях в доме Ле Гоффика:

«Шарль Моррас нам сообщает, что и священнослужители, и мирские, просящие милостыню и просвещённые, все трубадуры страны собирались вместе один раз в год в доме Жана-Франсуа, на пир, где пели всю ночь на двадцати распитых бочках из-под сидра».

И критик заключает: «зачатый на этих праздниках народной поэзии, Шарль Ле Гоффик родился поэтом».

Как искусство, поэзия Ле Гоффика для Анатоля Франса «редкая, чистая и завершенная».

В этой же статье автор приводит слова Поля Бурже: «Его стихи дают цельное представление грустной грации и страдания. Это одновременно очень просто и знающе… Только Габриель Викер может затрагивать определенные струны этим смычком, этакого деревенского музыканта, который является большим скрипачом на самом деле».

Ле Гоффик отдал должное романтизму, раннему и позднему, открывшему дороги мистицизму и интересу к личностному, индивидуальному. Парнас привлек его, как мастера стихосложения, автора нового трактата о версификации, своим повышенным интересом к проблемам формы. Несомненно, такие поэты, как Андре Шенье, Теодор де Банвиль, Поль Верлен, были особо почитаемые им, и он испытал их влияние. Но особенные узы, прав Поль Бурже, связывали его с Габриэлем Викером. Больше, чем товарищество, это глубокое внутреннее понимание, какой, как представлялось обоим, должна быть современная им поэзия. Их задача – сблизить поэтический язык с народной речью, не потерявшей свой исторический фон, легенды, сказания, фольклор.

В своей статье «Габриэль Викер, или Забавная история одного Бресского, ставшего Бретоном» приводит выдержку из письма Викера, ему самому адресованного: «моя мечта – это ввести в нашу французскую поэзию сильную дозу народной поэзии. Я вижу, что эта идея прокладывает дороту: я не перестаю распространять ее как можно лучше…»

В этой же статье он определяет развитие поэзии Викера эпитетами, которые сейчас, спустя сто лет, мы можем смело соотнести с ним самим, Шарлем Ле Гоффиком: «Стих Габриэля Викера, уже столь пластичный и свободный, стал еще более музыкальным, чередующий ритмы, играя аллитерациями и внутренними ассонансами и одновременно его сенсуализм утончился, эмоциональность углубилась, деликатное дуновение мечты проснулось в нем».

Пожалуй, больше всего в любовной лирике, которая занимает почетное место у Ле Гоффика, издание полного собрания его стихов начинается с цикла «Бретонская любовь», можно проследить конструкцию депикции, визуально-дескриптивный принцип его поэтики. Ле Гоффик практически никогда не использует образы, данные ему непосредственно, находящиеся перед его взглядом. В его памяти, как на палитре художника, размещаются вызванные душевным импульсом образы, фиксированные ранее и которые затем его вдохновение заново переписывает в ряду с другими, выстраивая композиции, именуемые стихами. Поэтому он так внимателен к народному фольклору, впрочем, ко всему мемориально составляющему элементу в обществе. Память – это его материя. Возьмем, к примеру, эту небольшую пьесу – так верно определил эти любовные стихи Анатоль Франс.

Стучится снег в окошки ледяные.

Ты приходи! Еще живут в лесах

Цветов ушедших души полевые,

Когда гуляет вьюга в небесах.

Пропитан воздух тонким ароматом.

Вот нежная сирень, а вот цветок

На пустыре, смолевкою объятом,

Грустит среди заснеженных тревог.

И от всего цветочного собранья

Сквозь этот гул протяжный ветровой

Исходит благодать благоуханья,

Напоминая тайный запах твой.

Перевод Е.В. Лукина

Как сплетаются вместе, сосуществуют здесь мнемическим путем тактильные, аудиальные, визуальные и ольфакторные образы!

Марсель Де Корт в своём этюде «Сущность Поэзии» пишет о господстве поэзии над существованием, свидетельстве надприродной мистики. На экране-листе заиндевевшего окна прочерчиваются слова: «Ты приходи!» Ещё свежи воспоминания тянущихся цепочкой душ увядших цветов. Видимое и невидимое скрещиваются вместе. И уже в это невозможное пространство вторгается воздух-запах, кристаллизуясь в ее благоуханье, желанное тело.

Анатоль Франс был в Бретани проездом, но услышав песнь Ле Гоффика, пишет, что вновь видит одинокие прибрежья, золотой цвет пустошей, дубы, коренящиеся в граните, темную зелень у берегов рек и дорог с кустами дрока по краям, у подножия кальверов – крестьянок строгих, как монахини.


Борис Лежен,

Франция

Загрузка...