Глава 17


Оливия

Надвигается буря, что-то плохое совсем рядом. За окном светит яркое солнце, но моя мама, словно торнадо, носится из комнаты в комнату.

– Мамочка? У нас все будет хорошо? – спрашиваю я. В этом доме в любой момент может произойти катастрофа.

Она резко разворачивается ко мне, запуская руки в свои темные волосы, будто собирается вырвать их с корнем. Я не должна была ее прерывать…

– Нет! – кричит она.

Это ее гневно-печальный крик, тот самый, что переполнен слезами, которые она сдерживает. Грусть вызывает у нее желание на ком-то сорваться, а потом чувство вины снова делает ее грустной.

– Просто оставь меня в покое на пять минут, Оливия, прошу!

Я киваю и отхожу в сторонку. Тогда мама падает на колени, рыдая и протягивая руки ко мне.

– Прости меня, доченька. – Она выдыхает в мои волосы. – Мамочка просто немного волнуется.

Она говорит, что мы отправляемся в путешествие, но нам нужно уезжать очень быстро. Она просит меня сбегать в подвал и взять несколько игрушек, а потом сходить в свою комнату и принести белое платье, которое я в последний раз надевала в школу.

Я бегу в подвал и выбираю куклу, с которой даже не играю, которая мне даже не слишком нравится – так что при взгляде на нее мне не будет грустно из-за того, что придется оставить. Я возвращаюсь наверх, однако не успеваю дойти до своей комнаты, когда слышу, как снаружи хлопает дверца машины. Мама резко останавливается, по ее телу пробегает жуткая дрожь.

Надвигается буря. Буря, которая пока что снаружи, но уже скоро настигнет нас.

Мама садится на корточки передо мной.

– Беги через заднюю дверь. Беги со всех ног и не останавливайся, пока не доберешься до леса. Ни в коем случае не возвращайся.

Нет. Безопасно там, где мама. Но не снаружи, где нет укрытий, где может случиться все, что угодно.

– Я хочу остаться с тобой, – умоляю я.

В этот момент слышно, как открывается входная дверь, приближаются тяжелые шаги по ступенькам, и я понимаю, что буря нас настигла. А когда в твой дом пришла буря, бежать уже слишком поздно.

Мама заталкивает меня в шкаф. Она велит мне остаться здесь, спрятаться и не издавать ни звука, пока она не придет за мной: ни единого звука. Мамины слова звучат устрашающе, но ее лицо очень печально.

– Не смотри, – говорит она. – А если он тебя найдет – беги.

Затем она закрывает шкаф.

Я заглядываю в щель между дверцами. Дом заполняет темнота, над головой слышны раскаты грома, и его тень, длинная и узкая, тянется через всю комнату, от дверного проема до кровати, где она сидит, сложив руки у себя на коленях. Я чувствую ее страх. Он переполняет комнату, проскальзывает под дверцы шкафа, а затем заполняет и меня. Она не будет бороться с ним, потому что в этом мире есть вещи слишком большие, слишком ужасные, чтобы с ними бороться, и он – одна из них.

И вдруг я уже бегу, бегу изо всех сил, как она мне велела.

Вниз по склону к высоким колосьям кукурузы, где я буду маленькой, а он большим, и только я смогу спрятаться. Но затем он настигает меня, обхватывает из-за спины, и его руки держат так крепко, так неумолимо, будто я в смирительной рубашке. Я пытаюсь бороться, однако это бесполезно. Я жду, когда придет боль, она должна появиться в любой момент, этот острый опаляющий удар в спину, ощущение липнущей мокрой футболки, и кровь на его руках. Я знаю, что это скоро придет…

Но ничего не происходит.

Он говорит, чтобы я успокоилась, умоляет успокоиться, однако это не голос монстра. Это умиротворяющий голос, который обволакивает меня, пронизывает и расслабляет. Голос, который говорит мне, что я в безопасности, – что на самом деле не может быть правдой, но он повторяет это снова и снова.

Я уступаю ему.

Я верю ему.

Я перестаю бороться и позволяю своему миру погрузиться во тьму.



– Лив. Пора вставать.

Я медленно открываю глаза и понимаю, что больше я не у себя в комнате и за окном уже светло. В мгновение ока мою сонливость сменяет паника. Если я не у себя, значит, я сделала что-то очень плохое. Я убежала или опять потеряла сознание и теперь нахожусь в больнице или где-нибудь еще похуже…

Забег с раздельным стартом. Я пропустила его или вот-вот пропущу.

Эта мысль заставляет меня резко сесть, пока я пытаюсь разглядеть незнакомую комнату, моргая от яркого света. Первым делом я замечаю Уилла. На долю секунды на его лице мелькает какая-то эмоция, которой я никогда прежде не видела – не презрение и даже не забота, – но затем он крепко зажмуривается.

– Господи, Оливия, – вздыхает он. – Прикройся.

О боже. Я смотрю вниз, а затем на постель, где лежит моя майка, которую я, очевидно, сбросила ночью. Ситуация становится все хуже и хуже.

Я натягиваю на себя простыню, но Уилл уже отвернулся и выходит из комнаты.

– Где я?

– Мы поговорим, когда ты оденешься, – хрипло отвечает он; его голос звучит немного сдавленно.

Я прячу лицо в ладонях. «Боже мой, Оливия, что ты натворила на этот раз? И почему это обязательно нужно было делать с ним?» Я не против оказаться обнаженной. Я могу раздеться почти перед кем угодно. Но не перед ним. Моя майка еще слегка влажная, и, когда я натягиваю ее через голову, по моему телу пробегает дрожь. Должно быть, я бегала, а потом в какой-то момент решила раздеться. Но каким образом это произошло именно здесь? И почему я ничего из этого не помню?

Когда я выхожу из спальни, Уилл на кухне наливает кофе, его плечи напряжены, словно он рассержен. И, похоже, он старается на меня не смотреть.

– Где я?

– В моей квартире. – Уилл поднимает взгляд, протягивая мне чашку, а затем стремительно выходит из комнаты.

Я явно совершила что-то ужасное. Я пытаюсь вспомнить вчерашний вечер… Большое количество алкоголя объяснило бы и то, почему я здесь, и то, почему была полуголой, – но я ничего из этого не помню.

Уилл возвращается и протягивает мне футболку, по-прежнему не глядя на меня.

– Надень это, – говорит он. – Сейчас ты все равно что раздета.

Я оглядываю себя. Учитывая, что майка до сих пор влажная и что она изначально была довольно облегающей, полагаю, это не оставляет простора воображению. И напрашивается лишь одно объяснение тому, что я оказалась в его квартире и не помню об этом.

– Почему я здесь? – спрашиваю я. – Мы что?..

– Нет. – От изумления у него отвисает челюсть, и он таращится на меня с оскорбительной смесью шока и отвращения. – Разумеется, мы ничего такого не делали.

– Необязательно делать вид, будто это настолько мерзко, – огрызаюсь я. – Я не такой уж плохой вариант.

Уилл запускает руку в свою шевелюру и задерживает ее в этом положении, давая возможность полюбоваться его действительно привлекательным (и отвлекающим) татуированным бицепсом.

– Ты вообще ничего не помнишь?

Это унизительно, а унижение (как и все остальное) выводит меня из себя. Поэтому я хмуро спрашиваю:

– Разве это не очевидно?

– Я поймал тебя, когда ты выбегала из своей квартиры, – говорит он, опираясь одной рукой о столешницу. – Ты спала или… В общем, не знаю, что это было. Я тебя остановил и ты вроде как просто отключилась.

Я закрываю глаза и чувствую, как меня охватывает ужас. Я бы предпочла, чтобы он увидел меня пьяной. Я бы предпочла, чтобы он увидел меня обнаженной. По крайней мере, я бы имела какое-то представление, кем