Бранд - читать онлайн

Посторонись!

Я первая пришла.

Пошла!

Сюда в мешок вот сыпь скоре!

Ну, погодишь.

Нельзя. Домой мне надо.

Там пять… четыре рта голодных ждут.

Со счету сбился сам, не знаешь сколько?

Был при смерти один, когда ушел я.

Постой. Ты значишься, надеюсь, в списке?

Не вижу… нет; ах, вот! Ну, счастлив ты!

Так нумеру тридцатому ты выдашь,

Что полагается… Ну, ну, вы, там!

Не напирайте так… Нильс Снемюр здесь?

Я здесь.

Три четверти получишь против

Того, что получил в прошедший раз.

Теперь вас меньше.

Да; скончалась Рагнгильд…

Вчера еще.

Одною меньше стало, –

Все экономия.

А ты, смотри.

Не поспеши сейчас опять жениться!

Хи-хи!

Чему вы?

Да смешно… Герр фогт

Такой шутник.

Молчите. Зубоскалить

Но время и не место здесь; но шутка –

Лекарство лучшее в беде и горе.

Опустошил я все свои карманы,

И кошелек очистил и бумажник;

На пароход явлюсь теперь бродягой,

Отдам в залог часы свои и палку.

Да, вовремя вас Бог сюда послал.

Немного насбирал я для раздачи;

Невелика пожива там, где тощий

Карман и полусытый рот делиться

Обязан с тем, кто не имеет крошки.

Еще один… Пожалуйте сюда!

И если слышали про беды наши –

Про наводненье, засуху и голод, –

Свой кошелек раскройте поскорее!

Мы всякому даянью будем рады.

Запасы наши все уж на исходе;

Пятком же хлебцев в наш век не насытишь

Голодных сотни душ.

И ни одной

Не можете насытить, раздавай вы,

Во имя идола, хоть сотни тысяч.

Не о словах я вас просил. Ответить

Лишь словом на голодного моленья –

Ведь то ж, что вместо хлеба камень дать.

Не знаешь ты, наверно, каково

Приходится народу здесь. Тут голод,

Болезни, мор!..

Достаточно взглянуть

На эти впалые глаза с каймами

Свинцовыми вокруг, чтоб догадаться,

Какая гостья здесь царит, – нужда.

И твердым, как кремень, вы остаетесь,

Не сжалитесь?

Вот если б жизнь здесь ходом

Обычным, вялым шла в борьбе с нуждою,

Я пожалел бы вас от всей души.

Когда мы ползаем на четвереньках,

Из нас животное смелей глядит.

Когда проходит день за днем, как в спячке,

И похоронным шагом жизнь идет,

Невольно мнишь, что вычеркнут ты Богом

Из книги живота. А к вам, я вижу,

Добрее Он; подверг вас испытанью,

Лишеньями и бедами бичует.

Смертельный страх в крови зажег…

Глумится

Над нами и бедою нашей он?

Он нас корит за то, что вас мы кормим!

О, если б кровь моя могла омыть

Струей целебной души ваши, пусть бы

Лилась она, пока вся не иссякла!

А от простой нужды спасать вас – грех.

Господь желает вас поднять духовно.

Народ живой, как ни был бы разрознен

И мал, растет и крепнет от невзгод;

Тупой до тех пор взгляд приобретает

Орлиный кругозор, и слабость силой

Становится, уверенной в победе!

А если час невзгод не возбуждает

Народ к борьбе, к деяньям благородным, –

И не заслуживает он спасенья!

Вскипает фьорд от слов его, – смотрите!

Он искушает Господа, поверьте!

О, ваш-то бог чудес не сотворит!

Темнеют небеса!

Дубьем, камнями

Гоните каменное сердце вон!

Где помощи искать во имя Божье?

Скажи сначала, в чем твоя нужда?

Ее ужасней нет и не бывает.

Так говори!

Перехватило голос…

Священника где отыскать? Прибегнуть

К кому-нибудь за помощью и утешеньем!

Священника здесь близко нет, ты знаешь…

Так он погиб! На горе дал ты Боже,

Мне свет увидеть!

Может быть, священник

Здесь все-таки найдется.

Пусть скорее,

Скорей придет!

Скажи, в чем дело, прежде.

На том вон берегу залива…

Ну?

Мой муж… голодных трое ребятишек…

И дом пустой… Ох, нет! Скажи сначала,

Что не погиб он!

Объясни, в чем дело.

Иссохла грудь моя… ни Бог, ни люди

Не помогли… и мучился мой младший,

Голодной смертью умирая… Муж

Не снес его страданий и… прикончил!

Убил!..

Свое дитя!

Когда же понял.

Что сделал он, в отчаянье пришел

И руки поднял на себя… Теперь

Не может жить и умереть не смеет…

Иди к нему и душу хоть спаси!

Лежит, обняв малютку, и взывает

К лукавому.

Так, правда, – тут нужда.

Возможны ли дела такие, Боже!

Не моего он округа…

Эй, люди!

Живее лодку! Поспешим туда!

В такую-то погоду? Кто ж посмеет?

Тропа вдоль фьорда есть…

Прохода нет;

Едва я через мост перебежала,

Как речка хлынула из берегов,

И мост снесло и залило тропинку.

Так отвяжите лодку мне.

Да что ты!

Смотри, как фьорд разбушевался, – страсть!

Кипит, бурлит, клокочет, брызжет пеной!

Имеет право пастор в непогоду

Обеден не служить и треб не править.

Но грешная душа, чей близок час,

Не может ждать, пока утихнет буря.

Вам лодки-то не жаль?

Не жаль, да лучше

Не езди ты.

Теперь ко мне скоре,

Кому не жаль и жизни!

Нет, уволь…

Да и меня…

Ведь это на смерть лезть!

Пусть ваш бог никого не переправит –

Со мною в лодке мой!

Без покаянья

Мой муж умрет!

Хоть кто-нибудь один!

Довольно одного, чтоб отливаться

И с парусом управиться помочь.

Пусть кто-нибудь из раздававших деньги

И хлеб голодным даст себя в придачу!

Не требуй столького!

И вон из лодки!

Ты искушаешь Господа!

Смотрите,

Все ближе шторм!

Не выдержал причал!

Так ты садись хоть, что ли!

Я? Да разве

Осмелюсь я, когда никто другой?..

Ты не смотри на них, иди!

Не смею…

Не смеешь, ты?

Я мать… детей имею…

Я вижу – строите вы на трясине!

Ты слышал?..

Да; вот это – человек!

О, слава Господу! Твой долг ты помнишь!

Вот здесь один, готовый и достойный

Принять участье в подвиге спасенья!

Так пусть он поспешит!

Как… я?..

Иди!

Я эту жертву принесу охотно.

Упорно в землю до сих пор смотрела, –

Теперь глазам моим открылось небо.

Пока тебя не знал, рискнул бы жизнью

Охотно я, последовал за ним…

Теперь же?..

…Больше дорожу я жизнью

И – не могу.

Что… Что сказал ты, Эйнар?

Не смею.

Пропасть разделила нас!

Так я поеду!

Хорошо. Скорей!

Господи, помилуй!..

Агнес, Агнес!

Постой! Вернись!

Где дом твой, укажи!

На крайнем мысе там, за черным рифом.

Лодка отталкивается от берега.

Что скажет мать твоя, что скажут сестры?

Вернись и жизнь спаси!

Нас в лодке трое!

Он огибает мыс.

Не обогнуть!

Ан да: вот мыс и позади!

Глядите,

Глядите – шквал! Ударил в лодку!..

Шляпу

Сорвал с него!..

И треплет волоса,

Чернее крыльев ворона.

Бушует

И брызжет пеной фьорд.

Чей крик раздался

Пронзительный сквозь бури свист и вой?

Оттуда он со скал.

Там Герд

Хохочет,

Визжит им вслед.

В рожок трубит и камни

Бросает вслед, как будто ворожит.

Швырнула рог, дудит в кулак.

У, ведьма!

Кричи, дуди, – немного ты возьмешь!

За ним стоит – Кто посильней тебя!

Бушуй в другой раз буря вдвое злее.

С ним на руле я плыть не побоюсь.

Он кто ж таков?

Священник.

Кто б он ни был,

Он – молодец. Силен, отважен, стоек!

Вот это бы по нам священник был!

Народ понемножку расходится по холмам.

Во всяком случае – не по закону,

Неправильно в чужой приход вторгаться

И жизнью рисковать без крайней нужды.

И я ведь помню долг своп, тверд в законе,

Но я лишь действую в своем районе.

Пришла и смыла смерть весь грех и ужас;

Теперь лежит он тихий, просветленный.

Ужель мираж, иллюзия способны

Кромешный мрак в день светлый обратить?

Лишь оболочку внешнюю он видел

Ужасного греха, лишь то, что можно

Словами выразить, схватить руками

И что клеймо детоубийцы выжгло

На имени его. А в тех двух крошках,

В углу за печкой съежившихся в страхе,

Притихших, как слетевшие птенцы.

И широко раскрытыми глазами

Смотревших на него, – в тех двух малютках,

В чью душу зрелище то въелось ржавым

Пятном, которого ничем не смыть,

Не вытравить и в старости глубокой,

В тех двух, чья жизнь отныне потечет

Отравленной воспоминаньем страшным, –

Чью жизнь удушливым наполнит чадом

Деяние его, чью жизнь покроет

Оно навек своей зловещей тенью, –

В тех двух увидеть не сумел своих

Свидетелей посмертных он! От этих

Детей, быть может, целый род пойдет

Преступников колено за коленом,

И на вопрос испуганный: откуда

Взялись они? – «В отца пошли», – ответят!

О, что ж в младенческой душе должно быть

Тихонько стерто, сглажено любя?

Начало где ответственности нашей

За то, что переходит по наследству?

Какой ждет суд и судия какой,

Когда придет день грозного допроса?

Где взять свидетелей, где прокуроров,

Когда кругом ответчики одни?

И кто посмеет документ представить,

Из рода в род переходивший, грязный?

И примут ли то кое оправданье:

«Я от отца наследовал долги»?..

Загадка, ум мутящая, которой

Пока никто не в силах разгадать!

Толпа без смысла, без сознанья пляшет

Над краем пропасти. Должны бы души

Кричать и содрогаться, но – увы! –

Из тысячи не видит ни единый,

Какая страшная гора долгов

Растет из маленького слова – жизнь!

Еще раз встретиться нам довелось.

Теперь он не нуждается в вас больше.

Ну да, он сам навек освободился;

Но в хижине сирот осталось трое.

И вы?..

Готовы с ними поделить

Последнее, что у самих осталось.

Хотя бы все вы дали, кроме жизни, –

Ее не дав, вы ничего не дали.

Когда б сегодня он, теперь покойный,

Попал в беду, о помощи взывал

С идущей ко дну лодки, я б и жизнью

Своей рискнул!

Когда ж грозила гибель

Душе его, не стоило рискнуть?

Ты не забудь, нас труд рабами сделал.

Так отверните взор совсем от неба,

От света горнего, а не коситесь

Одним глазком туда, другим на землю, –

Ту землю, где себя вы добровольно

Впрягли в ярмо!

А я-то думал было,

Ты дашь совет, как сбросить нам ярмо.

Да, если б вы могли!

Один из толпы. Ты властен в этом.

Ты говоришь, что властен я?..

Ну да;

Нам многие указывали раньше,

Каким путем идти, но ты пошел.

И хочешь ты сказать?..

Что сотни слов

Не врежутся с такою силой в душу,

Как след деянья одного. Пришли мы

К тебе от имени всего прихода;

Мы поняли, чего нам не хватает –

Такого вот, как ты.

Но от меня-то

Что надо вам?

Священником здесь будь!

Священником… здесь… я?

Ты, верно, слышал,

Что наш приход без пастыря давно?

Да, кажется… припоминаю…

Прежде

Приход наш славился, теперь в упадки.

Неурожаи, – морозом хлеб побило,

Потом пошли повальные болезни,

Стал падать скот; нужда и голод шибко

Скрутили нас; все втридорога стало, –

Вот и священникам у нас не вод.

Проси и требуй от меня, что хочешь, –

Но лишь не это. Принял на себя

Я более высокое служенье.

Мне нужно, чтоб кругом кипела жизнь,

Чтоб целый мир внимал мне; слухом чутким.

А здесь – что делать здесь мне в этой тесной

Ограде скал? Здесь голос мой замрет…

Нет, эхо тут в скалах сильней, и дольше

Звучит здесь сказанное с силой слово!

Но кто ж запрет себя в пещере темной,

Когда зеленая лужайка манит?

И кто пахать затеет на камнях,

Когда достаточно земли удобной?

Кто будет семена сажать и ждать

От них плодов, когда кругом деревья

Плодовые уже в цвету стоят?

Твое деянье понял я, слова же?..

Не спрашивай. Пора мне в путь.

Постой!

Так дело то, к которому стремишься,

Служенье, от которого не хочешь

Ты отказаться, дорого тебе?

В нем жизнь моя.

Так должен ты остаться.

«Хотя бы все вы дали, кроме жизни, –

Ее не дав, вы ничего не дали».

Одно у каждого есть достоянье,

Которым поступаться он не должен, –

Святыня его «я» – его призванье.

Его нельзя связать, сковать; нельзя

Перехватить, как реку на пути;

Свободно течь должно в морское лоно –

К своей великой цели.

Если реку

И перехватят, превратят в болото,

В стоячий пруд, вода достигнет цели

Росой, дождем.

Откуда… эти речи

В твоих устах?

Ты сам вложил их мне

Деянием своим. Ревела буря

И фьорд кипел, а ты без страха в лодке

Спешил на помощь гибнущей душе:

Ты жизнью рисковал… и становилось

То холодно, то жарко нам, как будто

В душе у нас боролся ветер с солнцем,

И колокольный звон стоял в ушах,

А завтра, может быть, мы все забудем,

Свернем сулящее так много знамя,

Которое ты выкинул сегодня.

Где силы нет, там и призванья нет.

Не можешь быть, чем должен, будь – чем можешь:

Вполне, всецело сыном праха будь!

Тебе, что свет с собой уносишь, горе,

И горе нам, прозревшим лишь на миг!

Головы свесив, нахмурив чело,

Шагом тяжелым, неверным,

Как осужденные, молча бредут,

Словно изгнанники рая,

Тяжесть греха на плечах унося,

Бремя добытого знанья.

Бремя утраты своей слепоты!

Новых людей, совершенных,

Цельных и чистых мечтал я создать, –

Эти – не более подобье,

А воплощенье живое греха!

Прочь же отсюда скорее, –

Рыцарю Господа нужен простор!

Всем существом своим чутко

Внемлет как будто бы песне с небес;

Так же вот, слушая будто,

В лодке сидела, плясавшей в волнах;

Словно внимая чему-то,

Правой рукою держалась за борт,

Левой рукою стирая

Брызги жемчужные пены с чела.

Слух в ней как будто бы место

Зрения вдруг заступил, и она

Слушает чутко глазами.

Что за изгибами фьорда, дитя,

Взор твой следит так пытливо?

Море и берег исчезли из глаз.

Новую землю я вижу –

Лучше и больше; в тумане встает,

Диском рисуется светлым.

Вижу там реки, озера, моря,

В облачных шапках вершины,

Мертвой, безбрежной пустыни пески;

Веют там пальмы под ветром,

Солнце рождает и тени и свет,

Жизни следов лишь не видно –

Как на земле в ее первые дни.

Чу! голоса чьи-то внемлю:

«Гибели час иль спасенья приспел;

Выполни, что тебе долг повелел, –

Ты заселишь эту землю!»

Дальше! Что видишь еще ты, скажи!

Чувствую – бродят здесь силы,

Горы растут и вскипают моря.

Новое солнце восходит;

Сердце растет и вмещает весь мир;

Голосу снова я внемлю:

«Ты заселишь эту землю!..»

Каждое дело, что сбыться должно,

Мысли, которым явиться

Некогда в мир суждено, как от сна

Вдруг просыпаются к жизни,

Место себе приготовить спешат.

И над хаосом тем – Бога

Чувствую больше, чем вижу: могуч,

Светел, приветлив, как солнечный луч,

Полон любви беспредельной,

Полон и скорби смертельной!

Чу! голоса раздаются в тиши,

Снова им с трепетом внемлю:

«И создавать и создаться спеши, –

Ты заселишь эту землю!»

Вглубь и вовнутрь! О, я понял теперь,

Это – путь верный, единый!

Наша душа, наше сердце – тот мир,

Только что созданный, новый,

Где нам жизнь в Боге вести предстоит

После того, как убьем мы

Коршуна воли греховной, чтоб мог

Новый Адам в нас родиться!

Пусть же мир старый идет, куда шел,

Старою, торной тропою,

С песнью свободы иль в рабском ярме.

Коли же с ним мы столкнемся,

Если грозить будет он сокрушить

Дело мое, – на врага я

Грудью ударю, пробью себе путь!..

Место, простор и свобода

Личности цельной и верной себе!

Вот оно – право народа,

Лишь за него и стою я в борьбе!

Верным себе быть и цельным?..

С долгом на шее – грехами отцов?!

Но кто это с поникшей головою,

К земле прикованная будто цепью,

Вся сгорбившись, карабкается в гору,

Приостанавливаясь что ни шаг.

Чтоб дух перевести, и подпираясь

Клюкой, чтоб удержаться на ногах?

Ощупывает пальцами худыми

Глубокие карманы то и дело,

Как будто в них сокровища сокрыты.

Как перья на иссохшем теле, платье

Висит на ней, и пальцы словно когти;

Фигурой всей на ястреба похожа,

Прибитого гвоздем к стене амбара.

Каким воспоминаньем детских лет

Как холодом повеяло мне в душу?..

Как будто ветер леденящий с фьорда

Поднялся, инеем старуху кроет

И колет словно иглами мне сердце?..

О, Господи! Да это мать моя!

Вот тут, сказали мне, он был.

Лукавый

Побрал бы солнце, – ничего не вижу!

Не ты ли там, мой сын?

Твой сын я, да.

Тьфу… так глаза слепит, что отличить

Священника от мужика нельзя.

Я дома солнца никогда не видел –

От листопада до кукушки первой.

Да, да, там хорошо. Замерзнуть можно,

В сосульку ледяную обратиться.

А душу холод закаляет так,

Что с чистой совестью на все дерзаешь.

Ну, здравствуй – и прощай! Мне недосуг.

Да, ты всегда таким был непоседой;

Еще мальчишкой вырвался отсюда…

Была довольна ты моим отъездом…

По основательной вполне причине:

Тебе священником быть предстояло.

Гм… рослый стал какой, плечистый, сильный!

Но помни мой совет: будь осторожен

И как зеницу ока жизнь храни!

И это все?

Что? жизнь? А что же больше?

Нет, про совет я, – это все?

Коль слышал

Другие, пользуйся, как знаешь, ими,

Но жизнь хранить обязан для меня:

Ведь я тебе дала ее.

Далеко

Идет молва о подвигах твоих.

Сегодня страх меня взял не на шутку:

Ты мог утратить то, чем мне обязан,

Что должен ради матери беречь.

Единственный ты представитель рода.

Ты сын мой, плоть моя и кровь моя.

Ты, как конек, венчаешь кровлю дома.

По бревнышку сколоченного мною.

Держись: будь крепок; долгу своему

Не изменяй – живи как можно дольше.

Обязан жить наследник, ты же будешь

Наследником моим… когда-нибудь.

Так вот зачем меня ты отыскала,

С набитыми карманами явилась?

С ума сошел ты, сын!

Не подходи!

Ни шагу… или я ударю палкой!..

На что ты намекал?.. Послушай, сын!

Старею с каждым годом я и рано

Иль поздно да приду к своей могиле.

Тогда получишь все мое добро:

Сосчитано и взвешено оно:

Но нет с собою ничего, – все дома.

Не Бог весть сколько в общем, но не будет

И нищим тот, кто это все получит.

Нет, стой там, где стоишь! Не подходи!

Я обещаю ничего не прятать

Под половицами, за кирпичами

И в землю не закапывать ни гроша.

Все одному тебе, мой сын, оставлю,

Все целиком.

С условием известным?

С одним единственным – быть бережливым.

Ты должен жизнь беречь и постараться

Продолжить и упрочить род, чтоб шел

За сыном сын, – вот вся моя награда.

Затем наследство должен ты беречь

И умножать; а если не сумеешь, –

Хоть целым сохранить, не расточив,

Чтобы из рода в род переходило.

На чистоту нам нужно объясниться.

Тебе наперекор шел с детства я;

И мы с тобою матерью и сыном

Друг другу не были ведь до сих пор.

Я в нежности и в ласках не нуждаюсь;

Веди себя, как хочешь, – не заплачу.

Будь груб, упрям и холоден, как лед,

Мне все равно; лишь сбереги наследство;

Пусть мертвым, пусть бесплодным остается,

Лишь сохранялось бы из рода в род.

А если вздумается мне, напротив,

Его развеять по ветру?

Развеять…

Развеять по ветру – что собирая.

Согнулась я и поседела вся?!

Да, да, развеять по ветру все это.

Развеять по ветру! Да с этим вместе

Мою ты душу по ветру развеешь!

А если и на то не посмотрю?

И если в первую же ночь, как будешь

На смертном ложе при свечах ты спать,

Держа молитвенник в руках застывших,

К тебе в покой я проберусь и стану

Искать, копаться, шарить по углам

Разыскивая спрятанные клады…

А там – возьму свечу да подожгу?..

Откуда эта мысль?..

Сказать – откуда?

Да, да!

Она – воспоминанье детства,

Которого вовек мне не забыть,

Которое уродует мне душу,

Как шрам, оставшийся от тяжкой раны…

Осенний вечер был. Отец скончался,

А ты была больна. Шмыгнул туда я,

Где он, держа молитвенник в руках.

При свете восковых свечей и сам

Как восковой лежал. Забившись в угол,

Я взгляда не сводил с него, дивясь,

Как крепко спит он и как стали узки

Вдруг кисти рук его… Сырой, тяжелый

От савана шел запах… Вдруг шаги…

Дверь скрипнула, и женщина вошла;

Меня не видя, шасть – к его постели

И шарить принялась и рыться всюду.

Сначала под подушкой мертвеца;

Одну из-под нее достала пачку.

Другую, третью… жадно их считая.

Шепча: «Не все, не все!» Затем нашла

Под тюфяком какой-то узелок.

Впилась в него ногтями и зубами,

Пытаясь развязать скорей концы…

И снова шарила, и находила.

Считала и шептала: «Мало, мало!»,

И плакала, стонала и бранилась,

Не прекращая поисков своих.

Найдя же что-нибудь, со страхом жадным

Бросалась на добычу, словно коршун.

И наконец, обшарив все углы,

Как осужденная, пошла к дверям

С добычею, завернутой в тряпицу,

Вздыхая жалобно: «И это все?!».

Ждала я многого, нашла же мало;

Ведь оплатила я заране все,

И слишком дорогой ценой.

В придачу

Ты дорогое самое дала –

Сыновнею любовью заплатила.

Пусть так. Вида исстари ведется это –

Богатство покупать ценою чувства.

А заплатила сразу дорогонько, –

Казалось мне, что жизнь я отдал?..

Я заплатила чем-то, что погасло

Давно, но помнится – хорошим, светлым

И… глупым. Я про то почти забыла;

Но, помню, люди звала то любовью,

И, помню, не легко тогда мне было,

Когда отец совет суровый дал:

«Забудь про голыша, возьми другого:

Пускай он неказист, и стар, и сед,

Зато умен, добро свое удвоит…»

Я вышла за него, но обманулась:

Богатства не сумел удвоить он!

Сама потом я принялась за дело.

Трудилась, рук не покладая, билась:

Безделицы теперь лишь не хватает,

А помнишь ты, столь близкая к могиле.

Что ты на эту душу положила?

Я не забыла, и тому порукой –

Что сделала священником я сына.

Придет мой час, и ты с души моей.

Как мой наследник, бремя снимешь.

Как я деньгами и добром владею,

Так правом ты – вязать и разрешать.

Умна ты, а во мне ошиблась все же,

Меня своею мерой измеряя.

И много вас, родителей таких.

Приказчика лишь видящих в ребенке,

Приказчика, которому удобно

Сдать, умирая, на руки всю рухлядь!

О вечности у вас мелькает мысль,

И думаете вы ее достигнуть,

Наследство связывая с родом крепко

И с жизнью смерть; ряды слагая жизней

Преемственных, в итоге получить

Бессмертие надеетесь!

Тебе

У матери в душе не кстати рыться,

А попросту наследие принять.

И с ним долги?

Долги? Какие? Что ты!

Долгов я не имела никогда.

Пусть так: а если бы долги остались,

Я должен был бы отвечать за них.

Обязан память матери очистить

От всяких обязательств сын-наследник.

И унаследуй я хоть дом пустой,

Я унаследую и все долги.

Такого нет закона.

Да, быть может,

Средь писаных законов нет его.

Но в сердце сына честного он врезан

И должен быть исполнен до конца.

Прозри же, ослепленная! Ты Божье

Добро растратила здесь на земле –

Ту душу, что от Бога получила:

Его подобие ты исказила,

Забрызгала его житейской грязью:

Ты духу, что в тебя Он вдунул, крылья

Обрезала в житейской суете.

Так вот твои долги. Куда ж от Бога

Бежишь, когда потребует Свое

Обратно Он!

Куда… бегу?..

Не бойся.

Твой сын возьмет твой долг и образ Божий,

Тобою загрязненный, в нем восстанет,

Омытый волею. Умри спокойно.

Долги твои возьму я на себя

И оправдаю их.

Долги и грех?

Долги, одни долги. Ты слышишь это?

За них расплатится твой сын; за грех же

Тебе самой придется отвечать.

Вся сумма человечности, тобою

Растраченная в суете житейской,

Возвращена сполна быть может миру

Усердием другого человека;

Но грех растраты самой должен быть

Искуплен расточителем самим.

Раскаянье иль… смерть – за грех расплата!

Нет, лучше мне пойти к себе домой.

Туда, где тень от ледника все кроет;

А здесь, на этом солнце, прорастает

Так скоро семя ядовитой мысли;

От запаха его мутится ум.

Укройся в тень пока; я буду близко.

Потянет к свету, к небу вновь тебя,

Почувствуешь потребность нашей встречи.

Пошли за мной, и я приду к тебе.

Пугать меня судом и осужденьем?

О, Нет, с сыновней теплотой сердечной

И с кротостью служителя Господня

Приду и отгоню весь страх и ужас:

Молитвой, пением священных гимнов

Души и тела муки утолю.

Клянешься ты?

Приду, раскайся только!

Как ты, условие свое я ставлю:

Все то, к чему привязана ты плотью,

Отбросишь от себя ты добровольно

И нищею, нагой сойдешь в могилу.

Скорей вели огню расстаться с жаром,

С морозом снегу, с влагою воде!

Посбавь-ка цену!

Брось ребенка в море

И Божьего благословенья требуй!

Другое покаянье наложи…

Хоть пост. Потребуй самой тяжкой жертвы!

От самой тяжкой уклониться хочешь, –

Все остальные не смягчат Его.

На церковь я пожертвовать готова.

Все целиком?

Не все, но много.

Нет,

Как Иов на гноище – наг и нищ.

Должна ты умереть, – тогда спасешься;

Другого нет пути.

Пропала жизнь!

Загублена душа, и скоро прахом

Добро мое пойдет! Домой, домой,

Скорей к груди своей прижать покрепче

Все то, что я своим еще зову.

Мое дитя, рожденное в страданьях –

Добро мое! Я кровью истекала,

Чтоб обрести тебя и уберечь.

Домой, поплакать над тобой, как плачет

Над заболевшим крошкой мать!.. Зачем же

Во плоти родилась моя душа.

Когда что мило плоти – смерть душе?..

Священник, будь вблизи. Ведь я не знаю,

К чему приду в последний страшный час.

Должна при жизни я всего лишиться –

Так в самый уж последний миг, не раньше!

Да, близ тебя останется твой сын

И будет ждать последнего призыва;

Холодную твою согреет руку,

Как только ты ее ему протянешь.

На утро вечер тихий не похож.

Душа кипела, обнажить готова

Была меч гнева и крушить им ложь.

Вдали призывное я слышал слово:

Мне чудилось, что битва уж кипит,

И мир я с бою взять хотел на щит!

В сравненьи с вечером как бледно утро,

Когда, игрою ложной увлекаясь,

Гналась за тем я, что полезней было

Утратить мне навек!

Ко мне слетали

Великие, прекрасные мечты;

На крыльях лебединых подымали

Меня до поднебесной высоты.

Оттуда путь свой я наметил в мир

И был борьбой с грехом тем увлечен,

Что торжествующие, в венце, в порфире,

Несется по течению времен.

Процессии, хоругви золотые,

Из мрамора ступени и столпы,

И фимиама волны голубые,

Восторг священный тысячной толпы –

Вот подвиг мой в каком зрел ореоле

И он меня манил и увлекал:

Но были то одни мечты, не боле,

Лишь издали сверкавший идеал,

Мираж, туманом сотканный в пустыне!..

Теперь, спустившись с высоты, в долине

Стою, где вечера ложится тень

Задолго до того, как гаснет день.

От мира скалами отрезан, фьордом,

Клочок небес лишь вижу над собой;

Зато стою я здесь на грунте твердом –

На почве мне знакомой и родной.

Пропет теперь мой гордый гимн воскресный,

Расседланным стоит крылатый конь;

Но к цели высшей путь ведет мой тесный,

И боле чистый душу жжет огонь!

Труд будничный, тяжелый и упорный

Преображу я в праздник благотворный!

А бог, который обречен был смерти?..