Бранд - читать онлайн

Прохожий, не спеши!.. Куда ушел?

Я здесь.

Заблудишься! Туман сгустился,

И в двух шагах не видно ничего…

Тут трещины!

Тут трещины, – ты слышишь?

И всякий след мы потеряли.

Стой!

Спаси Господь!.. Мы на ледник попали!

Тут хрупкий наст! Ты не ступай так твердо!

И слышу водопад…

Ручей промыл

Себе под ледяной корою ложе.

Тут глубина – до дна и не достанешь!

Провалишься, – так поминай, как звали.

Мой путь ведет туда – вперед, – ты слышал.

Да ежели не одолеть его!

Гляди – идешь по корке хрупкой, полой!..

Остановись! Иль жизнь не дорога?

Я – посланный; ослушаться не смею

Пославшего меня.

И кто он?

Бог.

А сам ты кто?

Священник.

Хоть бы так:

Но будь ты даже пробст иль сам епископ, –

И солнце не взойдет – себя загубишь,

Идя по краю наледи подмытой.

Послушай, как ни будь умен, учен,

Не одолеть того, что не под силу.

Вернись! не будь упрям! Ведь не о двух

Мы головах! Коль сложим эту, негде

Другой-то взять. До ближнего селенья

Верст семь, туман же – хоть пилой пили!

В густом тумане нас зато не сманит

На ложный путь блудящий огонек.

Но тут кругом подмерзшие озера,

А с ними ведь беда!

Мы перейдем их.

Иль по воде пойдешь? Уж больно много

Берешь ты на себя; смотри – не сдержишь!

Но кто-то доказал, что с верой можно

И по морю, как посуху, пройти.

Ну, мало ль что во время оно было!

Попробуй в наше кто – пойдет на дно.

Прощай!

На смерть идешь!

Угодно Богу

Послать мне смерть – приветствую ее!

Он не в своем уме.

Отец, вернемся!

Ведь видно, – будет дождь и непогода.

Послушай, мне сказал ты: дочь твоя

Оттуда с фьорда весть тебе прислала

О том, что смерть ее близка: но с миром

Не может отойти она, не свидясь

С тобой в последний раз?

Святая правда.

И до сегодня срок тебе дала?

Да, да.

Не дольше?

Нет.

Спеши же к ней!

Да ежели невмоготу?.. Вернемся!

За то, чтоб умерла она спокойно,

Сто талеров ты дал бы?

Дал бы!

Двести?

И дом и скарб весь отдал бы я, только б

Она глаза свои закрыла с миром!

А жизнь?

А жизнь?.. Эх, милый человек!..

Ну, отвечай!

Ох, Господи Исусе,

Всему, я чаю, мера есть на свете.

Ты не забудь, – жену, детей имею…

И Тот, Кого ты назвал, мать имел.

Опять же было то во время оно!

Тогда чудес немало совершалось;

Теперь и не слыхать о них.

Вернись!

Ты мертв, хотя и жив. Не знаешь Бога,

И Он тебя не знает.

Ты строгонек!

Пойдем домой!

Пойдем, пойдем, да надо,

Чтоб шел и он.

И я?

Не то, коль ты,

Не дай Бог, сгибнешь, да узнают люди, –

От них не скроешь, – что мы вышли вместе.

Меня к суду притянут. А найдется

В расщелине иль в озере твой труп.

Так в кандалы меня!

Ты пострадаешь

За дело Божие тогда.

Мне дела

Ни до Его, ни до твоих дел нет,

Своих-то полон рот. Вернись же с нами!

Прощай!

Вдали раздается глухой грохот.

Обвал!

Пусти!

Нет.

Пусти!

Сын

Пойдем!..

Ах, черт меня возьми!..

Наверно

Возьмет-таки в конце концов!

Ох, ох!

Упрямый и силач какой!.. И это

Зовет он делом Божьим!

Послушай!

Он наверху уже

Да, вижу – вон!

Послушай, ты! Не помнишь, где мы сбились?

С какого места взяли не туда?

Тебе не нужен крест на перепутье, –

Идешь по торному пути.

Ах, дай-то

Господь! Тогда мы к вечеру же дома!

Домой бредут. – Ты, жалкий раб! О если б

В груди твоей бил воли ключ и только

Недоставало сил, я сократил бы

Твой путь: понес бы с радостью тебя

На собственных плечах усталых, шел бы

Израненной стопой легко и бодро!

Но помощь тем, кто и не хочет даже

Того, чего не может, не нужна.

Гм… жизнь!.. Беда, как дорожат все жизнью!

Любой калека вес ей придает

Такой, как будто бы спасенье мира

И исцеленье душ людских ему

Возложено на немощные плечи.

Готовы жертвовать они, но только

Не жизнью, нет! Она всего дороже!

Две мысли ум мой в детстве занимали,

Смешили без конца, за что не раз

Мне от наставницы-старухи крепко

И доставалось. Вдруг себе представлю

Сову с боязнью мрака или рыбу

С водобоязнью, и давай смеяться!

Я гнал те мысли прочь, – не тут-то было!

Но что же, собственно, рождало смех?

Да смутное сознание разлада

Меж тем, что есть и – что должно бы быть.

Меже долгом – бремя тяжкое нести,

И неспособностью нести его.

И чуть не каждый мой земляк – здоровый,

Больной – такая ж рыба иль сова.

Трудиться в глубине и жить во мраке,

Его удел, и это-то как раз.

Его страшит. О берег бьется в страхе

И темной камеры своей боится:

О воздухе и солнце ярком молит!

Как будто песня?.. Да! И смех и пенье.

Теперь «ура» звучит… еще, еще…

Восходит солнце, и туман редеет;

Я взором снова обнимаю даль.

Вон общество веселое на кряже

Стоит в сияньи утренних лучей;

Прощаются и руки пожимают…

Свернули на восток все остальные,

А двое держат к западу свой путь.

Последнее «прости» рукой, платками

И шляпами они друг другу шлют…

От этих двух сиянье словно льется:

Им сам туман как будто путь дает,

Ковром им под ноги ложится вереск,

И улыбается навстречу небо.

Должно быть, брат с сестрою эти двое.

Несутся об руку они, как в танце.

Она едва касается земли,

И ловок, гибок он. Она порхнула

Вдруг в сторону… За нею он… Настиг,

Поймал… Нет, выскользнула, увернулась!..

Бегут, играя; смех звучит, как песня.

Агнес, мой нежный краса-мотылек,

Жажду тебя изловить я, играя!

Петли из песен свяжу, и в силок

Ты попадешься, резвясь и порхая.

Я – мотылек, так и дай мне порхать,

Соком медвяным цветов упиваясь;

Любишь, шалун-мальчуган, ты играть, –

Бегай за мной, изловить не стараясь!

Агнес, мой нежный краса-мотылек,

Сеть для тебя сплетена невидимка:

Будь ты резвей, чем шалун ветерок, –

В плен ты ко мне попадешь, нелюдимка!

Я – мотылек, так с цветка на цветок

Дай мне порхать на полянах росистых;

Если ж заманишь меня ты в силок, –

Крыльев не трогай моих золотистых!

Бережно, нежной рукой, мотылек,

Я подыму тебя, в сердце укрою, –

Будешь всю жизнь в нем играть ты, дружок.

Тешиться самою сладкой игрою!

Эй, берегись! От бездны вы на шаг.

Откуда крик?

Взгляни туда…

Спасайтесь,

Пока еще не поздно! Вы у края

Навеса снежного, над самой бездной!

Бояться нечего за нас!

Пред нами

Еще вся жизнь – для смеха и веселья!

Намечен путь нам, солнцем озаренный;

Конец ему чрез сотни лет, не раньше.

Так вы тогда лишь в бездну упадете?

О, нет, тогда мы к небесам взовьемся!

Сначала век блаженства, упоенья.

С огнями брачными из ночи в ночь,

Сто лет игры любовной…

А затем?

Затем – домой опять, в чертог небесный.

Оттуда, значит, вы?

А то откуда же?

Ну да, теперь-то мы идем, конечно,

Из той долины вон, что на востоке.

Я видел вас на перевале там.

Да, мы сейчас с друзьями там прощались.

Объятьями, рукопожатьем крепким

И поцелуями воспоминанья,

Столь дорогие нам, запечатлели.

Сюда спуститесь, – вам я расскажу.

Как все чудесно Бог Господь устроил.

И наш восторг понятен станет вам.

Да полно вам стоять, как столб из льда!

Оттайте поскорей! – Ну вот. Итак,

Сначала знать вам надо – я художник;

И за одно уж это благодарен

Я от души Ему: Он окрылил

Фантазию мою и дал мне силу

Волшебную – из мертвого холста

Жизнь вызывать, как сам Он вызывает

Из мертвого кокона мотылька!.. –

Всего же лучше то, что он в невесты

Мне Агнес дал! Я с юга, издалека,

Шел с ящиком своим походным…

Словно

Король – веселый, гордый и спокойный!..

А сколько песен знал!.. Без счета, право!

И вот, как раз попал я в то селенье,

Куда пожить ее врачи прислали –

Впивать там горный воздух, солнца свет.

Росу и аромат смолистых сосен…

Меня же в горы сам Господь направил:

Твердил мне голос тайный, чтоб искал

Красот природы я вдоль горных речек,

Под соснами и на вершинах скал.

Вот там-то я и создал свой шедевр:

Румяную зарю на щечках Агнес,

В ее глазах прекрасных – счастья блеск…

Навстречу мне летевшую улыбку!..

Но сам не сознавал ты, что творил;

Из чаши жизни пил себе беспечно,

Пока в один прекрасный день не стал

Передо мной, готовый в путь обратный!

И тут лишь у меня мелькнула мысль –

Ведь ты забыл ей сделать предложенье!

Ура! Посватался скорей, тотчас же

Согласье получил и – все в порядке!

Наш старый доктор так был рад, что праздник

Затеял в честь нас, и три дня еще

Мы провели там в танцах и веселье.

И фот, и ленсман, да и пастор сам,

Не говоря о молодежи местной,

Явились все на праздник поголовно.

Уж ночью двинулись мы в путь; но праздник

На том не кончился: нас провожать

Гурьбой пошли все с флагами и пеньем…

И по долине мы не шли – плясали.

То парами, то хороводом целым…

Из чар серебряных вино мы пили…

И в тишине ночной звучали песни…

Туман, в долину с севера сползавший,

Покорно уступал дорогу нам!

Куда ж теперь ваш путь ведет?

Все прямо.

До города…

…Где я живу.

Сначала

Должны мы миновать вон те вершины,

Затем спуститься к фьорду, где нас ждет

Эгира конь с волнистой дымной гривой;

На всех парах он нас помчит на свадьбу.

А там – как лебеди, свой первый вылет

Направим мы на юг благословенный!

И там?..

Там ждет нас жизнь вдвоем, блаженство

Прекрасное, как сказка, и как греза,

Мечта – великое!.. Ведь в это утро,

Среди снегов, без пасторского слова,

Мы обручились с жизнью беззаботной;

Со счастьем обвенчались!

Кто ж венчал вас?

Все та ж толпа друзей, нас провожавших.

Она под звон бокалов закляла

Навек малейшую несчастья тучку.

Что омрачить могла б наш горизонт;

Из обихода нашего заране

Зловещие слова все изгнала

И нас на радость впредь благословила!

Прощайте же.

Постойте… мне как будто

Знакомы вы…

Я вам чужой.

Но, помню,

Встречались где-то мы – в семье иль в школе.

Мы школьными друзьями были, да.

Я мальчик был тогда, теперь мужчина.

Да неужель…

Ты – Бранд! Да, да, он самый!

Теперь узнал!

А я тебя давно.

Привет тебе от всей души, товарищ!

Взгляни-ка на меня… Ну да, все тот же

Чудак, что, обществом своим довольный,

Чуждался игр товарищей своих!

Я был чужим средь вас. Тебя, однако,

Любил я, помнится, хотя и ты,

Как все из южных округов, иного

Закала был, чем я – в тени безлесных,

Угрюмых скал родившийся у фьорда.

Да, тут ведь где-то твой родной приход?

Через него мой путь ведет.

Далеко?

О, да, далеко… Мимо дома, где я

Увидел свет.

Ты пастор?

Нет еще;

Лишь капеллан. Как заяц прикорнет

То под одной, то под другою елкой,

Так я – сегодня здесь, а завтра там.

Но где же странствиям твоим предел?

Не спрашивай.

Но почему?

А впрочем,

На том же пароходе я уеду,

Который вас ждет…

Брачный наш корабль?..

Попутчики мы с Брандом, – слышишь, Агнес!

Но я-то ведь на похороны еду.

На похороны вы?

А кто же умер?

Кого ты едешь хоронить?

Да бога,

Которого своим ты называл.

Уйдем!..

Но Бранд?..

Давно закутать в саван

Пора и схоронить открыто бога

Рабов земли и будничного дела!

Давно пора понять вам, что успел

Он одряхлеть за сотню сотен лет.

Ты болен, Бранд.

О, нет, здоров и свеж я,

Как сосны гор, как можжевельник дикий;

Но род людской – он в наше время болен,

Нуждается в лечении. Вы все

Хотите лишь играть, шутить, смеяться.

И верить, уповать, не рассуждая.

Хотите бремя все грехов и горя

Взвалить Тому на плечи, Кто явился,

Как вы слыхали, пострадать за вас.

Венец терновый Он, Многострадальный,

Надел, и – можно вам пуститься в пляс!

Пляшите, но куда – вопрос печальный –

Вас пляска заведет в последний час?

А, понял я! Да, этой песнью новой

Заслушиваться стали здесь у нас.

Принадлежишь ты, значит, к новой секте,

Что учит жизнь считать юдолью скорби

И силится заставить всех на свете

Посыпать пеплом головы себе?

О, нет; не проповедник я присяжный,

Не как священник говорю сейчас;

Христианин ли даже я – не знаю;

Но твердо знаю, что я – человек,

И вижу зло, недуг, страну постигший.

Мне до сих пор не доводилось слышать,

Чтоб наша добрая страна была

Уж слишком жизнерадостной страною.

И правда, радость здесь не бьет ключом;

Будь так оно, еще куда ни шло бы.

Уж если раб ты радости, то будь им

Всегда, с утра и до ночи, всю жизнь;

Не будь – одним вчера, другим сегодня,

А завтра, через месяц, третьим. Будь

Чем хочешь ты, но будь вполне; будь цельным,

Не половинчатым, не раздробленным!

Вакхант, Силен – понятный, цельный образ,

Но пьяница – карикатура лишь.

Пройдись-ка по стране, людей послушай, –

Узнаешь, что здесь каждый научился

Быть понемножку всем – и тем и сем:

Серьезным – в праздники за службой в церкви;

Упорным – где обычаев коснется

Таких, как ужинать на сон грядущий.

Да плотно, как отцы и деды наши;

Горячим патриотом – на пирах,

Под звуки песен о скалах родимых

И твердом, как скала, народе нашем

Не знавшем рабского ярма и палки;

Натурою широкой, тороватой –

На обещания за винной чашей;

Прижимистым при обсужденьи трезвом –

Исполнить их иль нет. Но тем иль сем

Лишь понемножку всяк всегда бывает;

Ни добродетели в нем, ни пороки

Всего не заполняют «я»; он дробь

И в малом и в большом, и в злом и в добром.

Всего же хуже то, что убивает

Любая дроби часть остаток весь.

Нетрудно бичевать, но лучше быть нам

Помилосерднее.

Быть может, лучше,

Зато не так полезно.

Я не буду

Оспаривать греховности людской:

Но объясни ты мне: какая связь

Меж ней и тем, что схоронить пора

Того, Кого зову своим я Богом.

Художник ты, так нарисуй его мне.

Я слышал, ты его уже писал,

И тронула сердца твоя картина.

Его представил старцем ты, не правда ль?

Ну да, но я…

С седыми волосами

И бородой серебряною, длинной?

В лице благоволение и строгость.

Способная… детишек спать прогнать?

Вопрос о том, обул его ты в туфли

Иль нет, оставим мы, но было б кстати

Ермолку и очки ему надеть.

К чему ты так…

О, я не насмехаюсь.

Такой ведь именно имеет облик

Народный бог наш, бог отцов и дедов.

Католики в ребенка превращают

Спасителя; вы – Бога в старика.

Готового от дряхлости впасть в детство.

Как у наместника Петра, у папы,

В руках ключи от рая превратились

В фальшивые отмычки, так у вас

Господне царство сузилося в церковь.

От веры, от учения Господня

Вы отделили жизнь, и в ней никто

Христианином быть уж не берется;

В теории вы христианство чтите,

В теории стремитесь к совершенству,

Живете ж по совсем иным заветам.

И бог такой вам нужен, чтоб сквозь пальцы

Смотрел на вас. Как самый род людской.

Он должен был состариться, и можно

Его изображать в очках и лысым.

Но этот бог – лишь ваш и твой, не мой!

Бог мой – Он – буря там, где ветер твой;

Неумолим, где твой лишь равнодушен,

И милосерд, где твой лишь добродушен;

Бог мой – Он юн; скорее Геркулес.

Чем дряхлый дед. Бог мой – Он у Синая

Как гром гремел Израилю с небес,

Горел кустом терновым, не сгорая,

Пред Моисеем на горе Хорив,

Остановил бег солнца при Навине

И чудеса творил бы и поныне,

Не будь весь род людской так туп, ленив!

И должен быть теперь он пересоздан?

Да, да; я в этом так же убежден,

Как в том, что в мир я послан, как целитель.

Как врач для душ больных, в грехах погрязших!

Не угашай, хоть и чадит, лучины,

Пока в руках твоих нет фонаря.

Не изгоняй из языка слов старых,

Пока создать ты новых не успел.

Не новое я нечто замышляю;

Я правду вечную хочу упрочить.

Не церковь возвеличить я стремлюсь,

Не догматы. Имели день свой первый,

Так, верно, узрят и последний вечер.

Начало всякое предполагает

Конец; таит конца зародыш все,

Что создано, сотворено, и место

Грядущей форме бытия уступит.

Но нечто есть, что существует вечно –

Несотворенный дух, попавший в рабство

Весною первой бытия и снова

Тогда лишь обретающий свободу,

Когда от плоти перебросит мост

Он к своему источнику, – мост Веры.

Теперь дух измельчал благодаря

Воззренью человечества на Бога;

Так вот и должно из обрывков душ,

Обломков жалких духа воссоздать

Вновь нечто цельное, чтоб мог узнать

В нем своего создания венец –

Адама юного – Господь Творец!

Прощай! Я вижу, лучше нам расстаться.

На запад вы – так двинусь я на север;

Ведут дороги обе эти к фьорду

И по длине равны. Прощай!

Прощай!

Но отличай от истинного света

Обманчивый; и помни, жизнь – искусство,

Ну, переделывай, как знаешь, свет,

Я Бога своего держаться буду!

Рисуй себе его на костылях.

А я приду и схороню его!

Иль солнце уж зашло?

За тучу только…

Да вот оно!

Как холодно вдруг стало.

На нас пахнуло ветром из ущелья.

Теперь пора нам вниз.

Такой стены

Угрюмой не было пред нами раньше.

Была, но ты ее не замечала

За шутками и смехом, что он криком

Своим прервал. Но пусть теперь он с Богом

Идет крутой своей тропою, мы же

Возобновим веселую игру!..

О, не сейчас, устала я…

Пожалуй.

И я немножко; да и спуск не легок. –

Не то, что по долине там плясать!

Но только спустимся, нарочно снова

Возьмемся за руки и понесемся,

Опять, танцуя и резвясь, вперед…

Ты видишь там полоску голубую?

Она при свете солнца то блеснет,

То зарябит; то серебром сверкает,

То золотится янтарем. То – море!

И видишь дым, вдоль берега ползущий?

А точку черную, что огибает

Мысок вдали? Ведь это – пароход,

Корабль наш брачный! Курс теперь он держит

Во фьорд, а вечером – из фьорда в море

Нас унесет с тобой… Опять густеет

Туман вдали… Заметила ты, Агнес,

Как дивно море с небом там слилось?

Да, да… а ты заметил?..

Я? А что?

Когда он говорил, то… словно вырос!

Вновь узнаю я родные места!

С детства мне все здесь знакомо:

Каждый пригорок, и скат, и навес,

Каждый домишко и кустик.

Купы березок, ольха у ручья,

Старая темная церковь…

Чудится лишь, что бесцветнее все,

Мельче как будто бы стало;

Будто нависли еще тяжелей

Снежные шапки с обрывов,

Сузив еще ту полоску небес,

Что там в долине виднелась, –

Света, простора убавили там.

Фьорд. Неужели так узок

Был он всегда и так жалок?.. Идет

Дождь там косой полосою…

Легкий баркас, распустив паруса,

Птицей летит; приютились

Пристань и лодки в тени у скалы.

Хмурой, нависшей, а дальше –

С красною крышею дом, «дом вдовы»,

Дом, где на свет я родился.

Воспоминанья теснятся толпой!..

Там, среди камней прибрежных,

С детства бродил я, душой одинок,

Гнет надо мной тяготеет –

Бремя тяжелое, бремя родства

С низменным духом, тянувшим

Вечно к земле и небесных семян

Всходы в душе заглушавшим!

Словно в тумане я вижу теперь

Планы великие, грезы,

Что я лелеял, когда-то в душе.

Мужество мне изменило,

Воля ослабла, увяла душа.

В край свой родной возвратившись,

Не узнаю лишь себя одного, –

Словно Самсон, пробужденный

Жалким, бессильным, лишенным волос

В жарких объятьях Далилы!..

Что за движенье в долине? Народ –

Женщины, дети, мужчины –

Спешно, толпами куда-то идет…

То по изгибам долины

Тянется пестрою лентой-змеей,

То пропадет за холмами,

Чтобы затем снова вынырнуть там,

Около церкви убогой.

Насквозь я вижу вас, тупые люди,

Вы – души вялые, пустые груди!

Молитву, данную вам, «Отче наш»

Лишили воли крыл и вдохновенья,

И из нее доносит лепет ваш

До Бога лишь «четвертое прошенье».

Оно ведь лозунг добрых всех людей,

Пароль страны, народа с давних дней.

Из общей связи вырванное, крепко

Засевшее в сердцах людских, оно

Хранится, как обломок некий, щепка

От веры всей, погибнувшей давно!..

От этой душной ямы прочь скорее!

Там воздух сперт, как в шахте под землей;

Не пронесется ветер свежий, вея,

И не взовьется стяг там никакой!

Эй, кто там камнями швыряет?

Крикнул!

Попала я!

Да перестань шалить!

Вон, вон сидит: ему и горя мало, –

Качается на ветке перегнутой!

Летит… огромный, страшный, на меня!

Ой-ой! Спасите! Заклюет!

Создатель!..

Тсс… Кто ты?.. Стой, не двигайся! Летит!

Да кто?..

Ты разве ястреба не видел?..

Где? Тут? Не видел, нет.

Огромный, гадкий!

На лбу хохол, и злющие глаза

С каймою желто-красною вокруг!

Куда идешь ты?

В церковь!

Так с тобою

Мне по пути.

Со мной? Мне надо в гору.

Но церковь там.

Внизу? Вон та?

Конечно.

Пойдем же вместе…

Нет, там гадко.

Чем?

И тесно там и душно.

Где ж просторней

Видала ты?

Просторней? Я-то знаю!

Прощай!

Так вот куда ведет твой путь!

На кряж крутой, скалистый и пустынный.

Пойдем со мной, и ты увидишь церковь

Из льда и снега там!

Из льда и снега?..

Ах, да, я вспомнил! Есть в скалах ущелье, –

Прозвали «снежной церковью» его.

О нем рассказов много слышал в детстве.

На озере замерзшем взгромоздились,

Как на фундаменте, из снега своды.

Ну да, взглянуть – все снег да лед кругом,

Но это – церковь.

Не ходи туда, –

Довольно ветра бурного порыва

Иль выстрели, простого крика даже,

Чтоб сорвалась лавина, и…

Пойдем!

Я покажу тебе оленей стадо;

Обвалом задавило их, и только

Когда вода прошла, их стало видно.

Нет, лучше не ходи туда, – опасно!

А ты туда, – там тесно, душно, гадко.

Ну, Бог с тобой. Прощай!

Пойдем со мною!

Там водопады нам споют обедню,

А ветер скажет проповедь такую,

Что в жар тебя и в холод бросит, – любо!

И ястреб в церковь уж не залетает.

Его насиженное место – там.

На Черном пике; сядет и сидит

Уродина, как флюгерный петух,

На самом шпиле храма моего!

Душа твоя дика, как дик твой путь.

Порвались, видно, струны в этой лютне.

Но плоское и низменное все

Таким уж и останется навеки:

А зло – возможно обратить в добро.

Вон, вон летит уже, шумя крылами!

Скорей, скорей забраться мне под крышу!

Меня не смеет тронуть в церкви он!

Прощай… У, злой какой летит и страшный!

Не смей! Не смей! Я камнем запущу!

Когтями вцепишься – хлестну я веткой!

И эта в церковь шла, как те внизу.

И кто из них верней избрал дорогу?

Кто в злейшей тьме блуждает, кто забрел

От верной пристани, от света дальше:

То легкомыслие, что над обрывом

На шаг от бездны прыгало, смеялось?

Иль тупомыслие, что, знай себе,

Бредет обычною тропой избитой?

Иль наконец безсмыслие, чей взор

Прекрасное на месте злого видит?

Борьба с союзом тройственным их – цель

Моя отныне. Вот мое призванье!

Как солнца луч сверкнул в дверную щель,

И озарило тьму мое сиянье!

Теперь я вижу путь свой; ясен он:

Падут три эти тролля – мир спасен,

Лишь удалось бы их свести в могилу, –

И яд греха свою утратит силу!..

Вперед! Вооружись мечом, дух мой,

И за подобье Божье ринься в бой!