Я слышал, как люди говорят обо мне: «А-а-а, Недди. Не самого он острого ума…» Вот только я никогда и не хотел быть самого острого ума. Как-то давно у нас в кухне завелся острый нож, так все говорили о нем только с опаской.
«Убери острый нож на полку, пока дети себе ничего не отрезали», – просила мама, а папа предупреждал: «Всегда клади острый нож лезвием к стенке, а рукоятью к себе, чтобы на него никто не напоролся». Оба они жили в мучительном ожидании, что случится страшное и наша кухня окажется залита кровью.
Честно говоря, я тот острый нож жалел. Он же был не виноват, что пугает людей, – его таким сделали. Но я никому об этом не рассказывал, а то опять бы заговорили, что я простофиля.
Меня все так и звали – Недди Простофиля.
А все потому, что я не смог вынести писк мышонка, угодившего в мышеловку, и не удержался от слез, когда к нашему дому выскочила лиса, затравленная охотниками; увидев глаза несущегося со всех лап зверька, я отогнал его в сторону Боярышникового леса. Понятно, почему парни решили, что я простофиля, но, как по мне, мышонок не просился родиться в кладовке вместо чистого поля, где бы он тихо-мирно жил, пока не превратился в солидную старую мышь. А чудесная рыжая лисичка ну никак не могла настолько досадить всем тем собакам, лошадям и людям в красном, чтобы они с бешеной яростью мчались за ней во весь опор.
Вот только быстро и толково объяснять такие вещи у меня не выходит, потому чаще всего я и не берусь. Да от Недди Простофили никто многого и не ждет, так что меня особо не донимают.
Я думал, что, когда вырасту, все изменится. Взрослые не переживают и не расстраиваются по пустякам. Я был уверен, что и со мной так выйдет, но взрослеть, кажется, не спешил.
Когда мне было семнадцать, мы взяли фургон и всей толпой – я, мой брат Кит и его приятели – поехали на танцы за озера (а это довольно далеко от Россмора), и там оказалась одна девушка. Она выглядела совсем иначе, чем все остальные девушки: те надели платья на тонких бретельках, а она – толстый свитер под горло и юбку. А еще она была в очках, с непослушными пушистыми волосами, и, похоже, с ней никто не хотел танцевать.
Поэтому ее пригласил я, а когда танец закончился, она пожала плечами:
– Ну вот, разок сегодня я все же потанцевала.
Тогда я пригласил ее еще раз, а потом еще и, когда вечер подошел к концу, объявил:
– Нора, сегодня ты потанцевала четырнадцать раз.
– Наверное, ты захочешь меня проводить?
– Проводить? – переспросил я.
– Ну, подвезти, – бесцветным голосом уточнила Нора, покорно озвучивая цену, которую была готова заплатить за четырнадцать приглашений на танец.
Я объяснил, что мы живем по другую сторону озер, под Россмором, и домой поедем все вместе. На фургоне.
Было неясно, обрадовалась она или расстроилась.
В фургоне на меня обрушился град насмешек.
– Наш Недди влюбился, – распевали ребята до самого дома.
Четыре месяца спустя стало не до песен: у нас на пороге объявилась Нора в компании своего родителя, чтобы сообщить, будто бы я являюсь отцом ее будущего ребенка.
Меня как обухом по голове ударили.
В глаза Нора не смотрела, стояла, потупив взгляд в пол. Я видел только ее макушку. Грустные, распушившиеся кудерьки перманента. Меня захлестнула волна жалости к ней. И жалость стала еще острее, когда на Нору с отцом разом насели все мои братья во главе с Китом.
Совершенно исключено, сказали они, Недди наедине с Норой и десяти секунд не пробыл. У них тому сотня свидетелей. Они вызовут домой каноника Кэссиди, тот Недди хорошо знает и поручится за него. Раскрасневшись, братья спорили с отцом Норы и клялись, что, когда затаскивали меня в фургон, я девушку даже не поцеловал на прощание. Что это первостатейное разводилово.
– Я никогда еще не занимался любовью, – признался я отцу Норы, – но, если бы занимался и Нора бы забеременела, я бы ни за что не стал увиливать от ответственности и посчитал за честь жениться на вашей дочери, но дело в том, что… ничего этого не было.
И по какой-то причине мне все поверили. Все до одного. И ситуация разрешилась.
А бедная Нора подняла свое красное, заплаканное лицо и посмотрела на меня сквозь толстые линзы очков:
– Прости меня, Недди.
Я так и не узнал, что с ней случилось.
Кто-то однажды проговорился, что во всей этой истории был виноват ее дед, но, поскольку он распоряжался семейными деньгами, к ответу его не призвали. Я так и не узнал, родила ли Нора ребенка и кто его воспитывал. Ее семья жила в такой дали от Россмора, что расспросить было попросту некого. А моя семья проявлений любопытства на этот счет не приветствовала.
В выражениях родственники не стеснялись.
– Вот нахалка, – возмущалась мама.
– Собралась своего ублюдка на нашего Недди повесить, – не отставала бабушка.
– Еще чего, даже наш Недди Простофиля не запал бы на эту козу драную, – негодовал отец.
А у меня ком в горле вставал при мысли о бедной девушке, которая с такой гордостью сказала, что все же раз за вечер потанцевала, а потом предложила мне себя в качестве унизительной благодарности за такую роскошь, как четырнадцать танцев.
Все это было очень грустно.
Вскоре после случившегося я уехал из Россмора и перебрался в Англию, в Лондон, чтобы работать на стройке вместе со старшим братом Китом. Он подыскал неплохую квартиру прямо над магазином: там уже набралось трое жильцов, и я стал четвертым. Ни чистотой, ни ухоженностью квартира не отличалась, но располагалась поблизости от станции метро, а для Лондона это было самое главное.
Поначалу я лишь заваривал чай и разносил что нужно по стройплощадке. Там были в ходу настолько старые кружки, надтреснутые и выщербленные, что я с первой же зарплаты отправился на рынок и купил десяток прекрасных новых. Парней слегка удивило, что я мыл кружки так тщательно, да к тому же обзавелся молочником и сахарницей.
– А Недди-то у нас джентльмен хоть куда, – говорили они обо мне.
Я в таких случаях никогда до конца не уверен, похвала мне досталась или издевка. Наверное, второе. Впрочем, это не важно.
Так вот, на стройке был заведен такой порядок: в каждый шестой мусорный бак закидывали вовсе не мусор, а мешки с цементом, кирпичи или запасные инструменты. Судя по всему, была тут некая система, договоренность, но мне о ней ничего не сообщили, ну и я, понятное дело, прорабу на это указал, мол, вроде материалы хорошие, а их на выброс. Думал, доброе дело сделаю.
Как бы не так.
Вышло совсем наоборот.
И больше всех разозлился Кит. На следующий день он сказал мне сидеть дома.
– Меня же выгонят, если не появлюсь на работе, – распереживался я.
– А если появишься, парни с тебя шкуру спустят, – сквозь зубы процедил Кит.
С ним было лучше не спорить.
– И что мне тут весь день делать? – спросил я.
Кит всегда знал, что и кому нужно делать. Но не в этот раз.
– Господи, да не знаю я, Недди, займись какой-нибудь хренью, приберись, что ли. Да что угодно делай. Только на стройку не лезь.
Остальные со мной вообще не разговаривали, из чего я понял, насколько серьезной была вся эта история с мусорным баком. Я задумался. Дела складывались не так благополучно, как я рассчитывал.
Я-то планировал скопить в Лондоне побольше денег. Чтобы потом отправить маму отдохнуть, а папе купить добротное пальто с кожаной отделкой. А теперь мне велели не ходить на работу.
Сказано было: «Приберись». А чем? У нас ничего для уборки не водилось: ни чистящих средств для раковины или ванны, ни полироли для мебели, ни стирального порошка для постельного белья. Да и на руках у меня было всего-навсего девять английских фунтов.
Тогда в голову пришла одна мыслишка, и я спустился в магазин на первом этаже, где круглосуточно трудилось семейство Патель.
Там я набрал кучу чистящих средств и взял банку белой краски – в общей сложности на десять фунтов – и, сложив все в коробку, обратился к мистеру Пателю:
– Если бы я, скажем, прибрался у вас во дворе – подмел бы его, составил коробки с ящиками друг на друга… Вы бы согласились отдать мне все это в счет платы за работу?
Он посмотрел на меня задумчиво, словно подсчитывая в голове объем и стоимость предлагаемых услуг.
– А может, ты бы и витрину заодно вымыл? – решил поторговаться он.
– Не вопрос, мистер Патель, – ответил я с широкой улыбкой.
Неожиданно мистер Патель медленно улыбнулся в ответ.
Потом я направился в прачечную, где предложил покрасить дверь – та выглядела довольно потертой.
– Сколько ты хочешь? – Миссис Прайс, которая там заправляла и, поговаривали, имела много друзей мужского пола, знала, как в этом мире дела делаются.
– Две стирки и сушку.
На том и договорились.
Когда Кит с парнями вернулись со стройки, они глазам не поверили.
Постели были застланы свежим бельем, старый линолеум на полу блестел, а стальная раковина сверкала чистотой. Я еще и шкафчики подновил в кухне и ванной.
Я рассказал ребятам, что могу выполнить еще кое-какие поручения Пателей и они дадут мне средство, которое восстановит эмалевое покрытие ванны. А в прачечной еще много всего требует покраски, так что мы сможем постирать там кучу вещей – рубашек, джинсов, да чего угодно, – я сам буду относить и забирать одежду, раз уж на стройку все равно пока не хожу.
Теперь, когда парни, вроде бы оттаяв, любовались прибранной и похорошевшей квартирой, я решился спросить, что там с прорабом. Остыл?
– Похоже на то, – ответил Кит. – Не верит, что ты бы заложил меня, собственного брата! Я ему объяснил, что никто среди нас ничем подобным заниматься бы не стал, – мы все точно ни при чем. Виноватых нужно искать в другом месте. Вот он и ищет.
– Думаешь, найдет? – загорелся я.
Прямо как в детективе каком-то.
Парни в замешательстве переглянулись. Повисла тишина.
– Вряд ли, – наконец отмер Кит.
– Так я смогу выйти на работу на следующей неделе? – уточнил я.
Опять тишина.
– Знаешь, ты здесь отлично постарался, Недди, квартиру теперь не узнать, может, вот чем тебе нужно заниматься? Что скажешь?
Я очень расстроился. Думал, будем ходить на работу вместе, как настоящая команда.
– А на что мне тогда жить, как скопить на взнос за дом без работы? – тихо спросил я.
Кит наклонился вперед и заговорил со мной как мужчина с мужчиной:
– Думаю, нам стоит считать себя компанией, Недди, а ты можешь быть нашим управляющим.
– Управляющим? – ошеломленно переспросил я.
– Ну да, будешь готовить нам завтрак, собирать обед на работу и поддерживать здесь все в лучшем виде. Еще, конечно, заниматься финансами, носить за нас деньги на почту. Так ты здорово облегчишь нам жизнь, а мы скинемся тебе на зарплату. Что думаете, парни? Хорошая чистая квартира – даже гостей сможем приглашать, когда Недди тут развернется.
Все единодушно решили, что это прекрасная идея, и Кит сбегал за жареной рыбой с картошкой фри, чтобы отпраздновать мою новую должность управляющего.
Работа в целом была отличная и куда более понятная, чем на стройке, потому что я сам все планировал и точно знал, что нужно сделать. Я рассказал обо всем в очередном письме домой – я писал родителям каждую неделю, – думал, папа с мамой будут довольны. А они только распереживались, как бы Кит со своей компанией не сели мне на шею и не завалили поручениями.
«Ты у меня такой милый, добрый мальчик, Недди, – писала мама, – а в жизни нужно обязательно уметь постоять за себя. Пообещай, что не будешь забывать об этом, ладно?»
Но на самом деле работа оказалась совсем нетрудной, потому что люди относились ко мне по-доброму и я все успевал. Приготовив плотный горячий завтрак, я отводил детей четы Патель в школу. Затем открывал прачечную, так как миссис Прайс, у которой водилось много друзей-мужчин, ранние подъемы недолюбливала.
Потом я возвращался к Пателям, помогал им расставлять товары на полках и выносил мусор на помойку. После этого я брался за нашу квартиру и наводил там порядок, а еще каждый день старался придумать что-нибудь новенькое – прибить очередную полку или прибраться в телевизионной мастерской в обмен на подержанный телевизор. Позже Кит подобрал видеомагнитофон, который выпал из грузовика, но не разбился, так что в гостиной у нас теперь было что-то вроде собственного кинотеатра.
Я забирал детей Пателей из школы и закупал продукты для Кристины, пожилой гречанки, которая сшила нам за это занавески.
А еще я каждый год заказывал билеты в Ирландию. Мы с Китом ездили домой, на маленькую ферму под Россмором, чтобы повидаться с семьей.
В Россморе постоянно что-то менялось, городок рос и расширялся. Даже пустили автобус, который доезжал до нашего поворота. Никаких слухов о бедняжке Норе и ее положении до меня не доходило, а расспрашивать о ней Кит отсоветовал.
Я всегда старался что-то починить у родителей за две недели, которые мы проводили на ферме. Все-таки Кит пропадал на танцах и ничего не замечал, а дом ветшал: где-то нужно было подкрасить, где-то лишнюю полку прибить. Отец занимался скотом, ни времени, ни сил на это у него не оставалось.
Я предлагал Киту купить родителям хороший телевизор или, может, даже стиральную машину, но Кит сказал, что мы в деньгах не купаемся и не надо делать вид, будто в Лондоне мы зарабатываем миллионы: нам чужая зависть ни к чему.
Я всегда переживал за маму. Она никогда не отличалась крепким здоровьем, но любила говорить, что святая Анна подарила ей несколько дополнительных лет и она увидела, как выросли дети, за что очень благодарна. Как-то летом мне показалось, что мама выглядит чересчур болезненно, но она попросила не переживать за нее. Заверила, что все в порядке и что теперь стало полегче, потому как отец продал одно поле и часть стада и больше времени проводит дома – всегда есть кому заварить ей чашку чая. Единственное маму беспокоило, что будет с отцом, когда ее все-таки не станет.
А потом мы с Китом вернулись на мамины похороны.
Все наши друзья из Лондона прислали цветы, потому что я рассказывал им о маме. В городе говорили, что Кит, наверное, стал в Лондоне уважаемым человеком, раз у него столько друзей. На самом деле друзья были моими, но это не имело никакого значения.
Бедный отец стал похож на старого бассета. Когда он нас провожал, я заметил, что горе рассекло его лицо сеткой глубоких морщин.
– Присмотри за нашим Недди, – наставлял он Кита на вокзале.
Вообще-то, звучало это довольно странно, поскольку присматривал за всеми именно я.
– Мог бы и заплатить за нашу дорогу, не думаешь? – пробурчал Кит.
Но за дорогу заплатил я, так что это было не важно.
А потом за то, что я навел порядок во всех пристройках мистера Пателя и у него стало больше пространства для хранения товаров, чета Патель разрешила нам занять дополнительную комнату без увеличения арендной платы. Один из парней к тому времени съехал: завел девушку и у них закрутился серьезный роман. Так что в квартире нас теперь жило трое, и у каждого была своя комната.
Ребята время от времени приводили девушек домой, и те всегда оказывались милыми – оставались на завтрак и относились ко мне очень по-доброму.
Хлопот, честно говоря, хватало, время пролетело незаметно, и вот мне исполнилось тридцать семь. Сберегая понемногу в течение почти двадцати лет, накопил кругленькую сумму на счетах строительного общества. Ну, если откладывать сперва по двадцать фунтов в неделю, потом по тридцать, а потом и по пятьдесят, в итоге набежит солидный капитал.
Каждый год стоило немалых сил уговорить Кита съездить домой. Брат жаловался, что в Россморе чувствует себя как на кладбище. В один из наших приездов стало ясно, что со здоровьем у отца неважно. Он не починил загон для кур, и всех птиц утащила лисица. Не мог больше ходить на рынок и был вынужден ждать, пока к нему кто-нибудь не заглянет сам и не предложит свою цену за скот, – это просто разбивало папе сердце.
Он ушел в себя и запустил хозяйство. Я сказал Киту, что отец не может больше жить один. Кит ответил, что в дом престарелых тот ни за что не поедет. Как будто я бы отправил нашего отца в дом престарелых!
– Нет, – объяснил я, – я подумал, мне стоит остаться здесь. Буду присматривать за папой. С фермой попробую управиться.
– И приберешь к рукам все наше наследство? – с ужасом спросил Кит.
– Да нет же, Кит, попрошу кого-нибудь здесь все оценить, может Майлза Барри, городского поверенного, а потом отдам тебе с братьями вашу долю. Мне кажется, так будет по-честному.
– Собираешься жить тут с отцом? – Кит в изумлении открыл рот.
– Ну кому-то все равно придется, – объяснил я, – и потом, я, может, скоро женюсь, вот только найду хорошую девушку.
– Выкупишь дом? Отдашь нам нашу долю? Мечтай больше, – рассмеялся Кит.
Но я мог позволить себе его выкупить, что и сделал уже на следующий день. Отец был счастлив, а вот Кит ужасно недоволен.
Брат, по его словам, не имел никаких сбережений, а тут я, парень, который, по сути, ни дня в жизни не работал, запустил руку в карман и выудил из него достаточно, чтобы купить небольшую ферму с жилым домом. Вот так поворот!
– Почему ты говоришь, что я ни дня в жизни не работал? А как же должность управляющего?! – воскликнул я, донельзя расстроенный несправедливым упреком.
Кит, похоже, пропустил мои слова мимо ушей.
– Я был вашим управляющим! – настаивал я. Потому что говорил правду.
И управляющий из меня получился отличный. А как я квартиру обустроил! Да и деньги бы парням каждую неделю сберегал, как делал сам, если бы они только захотели. А так их средства клались на счета в почтовом отделении под кучей самых разных имен. Вроде бы из-за каких-то сложностей с отчетностью. Да и выцарапать у парней деньги в пятницу было невозможно: они то собирались прошвырнуться по клубам Западного Лондона, то пригласить девушку на свидание, то прикупить какой-нибудь классный прикид.
Мне удавалось откладывать, потому что я не пил. Одежду покупал в комиссионках, да и вообще так много работал, что просто не было времени куда-то ходить и тратить деньги, – вот я и накопил на дом.
Я терпеливо изложил это Киту, тщательно все растолковывая, чтобы у него не осталось вопросов, и наблюдая за выражением лица брата. Понял, что он больше не злится. Это было видно. Лицо его смягчилось и подобрело, как в ту ночь, когда он назначил меня управляющим. И сбегал за жареной рыбой с картошкой фри. Кит положил свою широкую ладонь на мою руку:
– Прости, Недди. Брякнул, не подумав. Конечно, ты был нашим управляющим, и к тому же отменным. Даже не знаю, как обойдемся без тебя, если решишь остаться здесь. Но зато мы неплохо разживемся с этого места, да еще будем уверены, что папа под присмотром. Одно это – как камень с плеч.
Я с облегчением улыбнулся. Все снова наладится.
– Знаешь, Недди, а вот с женитьбой, пожалуй, посложнее будет. Ты только не расстраивайся, если вдруг нелегко придется. Поди пойми этих женщин. Их не разберешь. Ты парень славный, но не самого острого ума и даже не представляешь, какие у них сегодня запросы, – тебе не потянуть.
Кит отнесся ко мне по-доброму, и я его поблагодарил, как всегда благодарю за советы, даже если ничего в них не понимаю. А после занялся поисками девушки, на которой бы мог жениться.
Я искал семь месяцев. А потом встретил Клэр.
Она работала учительницей. Мы познакомились в нашей приходской церкви на окраине Россмора на похоронах ее отца. Клэр показалась мне очень милой.
Все вокруг говорили, что мы не пара: слишком она умная.
Правда, отец ничего такого не говорил, потому что ему нравилось со мной жить и огорчать меня он не хотел. Я каждое утро готовил папе овсянку. Нанял работника, который ходил за несколькими нашими коровами, а цыплятами и утками занялся сам. Брал отца на прогулки в лес, чтобы его ноги сохраняли подвижность. Иногда он наведывался к источнику, чтобы поблагодарить святую Анну за дополнительные годы, которые они с мамой провели вместе. И я каждый день водил его в паб встретиться с друзьями, пропустить пинту пива и съесть горячий обед.
Отец часто говорил:
– Недди не такой уж и простофиля, как вам всем кажется…
Он считал, что мы с Клэр вполне друг другу подходим. Сказал, что мне следует потратиться на пару хороших рубашек и сделать приличную стрижку в салоне в Россморе. Подумать только, отец знал такие слова, как «салон».
Клэр мне сразу сказала, что настроена на карьеру. Она хотела продолжать преподавать – может, даже получится дослужиться до директора. Я ответил, что ничего не имею против. Я мог бы стать управляющим в семье и наводить дома порядок к ее приходу. А если, предположим – только предположим, – у нас появится ребенок, буду присматривать за ним, пока Клэр на работе. К моей радости, она сказала, что это звучит просто отлично и обещает весьма спокойную жизнь, – она будет счастлива стать моей женой.
Кит не смог приехать на свадьбу, потому что по какому-то недоразумению попал в Англии в тюрьму. Настоящих преступников так и не нашли. Снова.
Отец заметно окреп и стал лучше выглядеть. Все плохое самочувствие было оттого, что он ощущал себя одиноким и брошенным.
Мы пригласили опытного рабочего-строителя, договорились о цене, и тот прекрасно справился с задачей, разделив дом на две части. Теперь Клэр, когда переедет сюда после свадьбы, почувствует себя хозяйкой в собственном доме, а не в гостях у нас с отцом. Так будет лучше для всех.
Я пригласил отцовских друзей заглядывать к нам по вечерам. Купил большой телевизор, и всем понравилось смотреть по нему спортивные передачи.
Наша свадьба в Россморе прошла просто великолепно.
Официальную церемонию провел каноник Кэссиди, однако его новый помощник отец Флинн также принимал в ней самое деятельное участие. А празднование мы устроили в гостинице, где собравшиеся могли нас поздравить.
Отец сказал, что чувствует, будто его любимая супруга, исцеленная святой Анной, рядом и тоже хочет поздравить молодых. И что я лучший сын в мире и стану лучшим мужем, а когда придет время, то и лучшим отцом.
Я выступил коротко. Припомнил историю с ножом из детства и сказал, что, пусть я не самый острый нож на полке – хотелось дать всем понять: я знаю, что обо мне говорят, – зато самый удачливый. У меня есть все, о чем я мечтал в жизни, и больше мечтать не о чем.
Клэр попросила выслушать и ее. Она знала, что невесты обычно речей не произносят, но ей бы хотелось кое-чем поделиться.
Я понятия не имел, о чем она будет говорить.
Она поднялась, в своем красивом платье, перед всеми гостями и сказала, что полки завалены хоть и острыми, но старыми и ужасными ножами. Их так много, что она почти отчаялась и перестала даже смотреть в их сторону. А потом встретила меня, и вся ее жизнь перевернулась. Я оглядел просторный зал отеля и увидел, что гости, аплодируя и выкрикивая что-то одобрительное, почти плачут. Это был прямо-таки самый счастливый день в моей жизни…
Когда я училась в школе Святой Иты в Россморе, мне каждую неделю вручали золотую звездочку.
Однажды я простудилась, и ее получила другая девочка, моя подружка Гарриет Линч, а так она всегда доставалась мне.
Я обычно снимала ее со школьного сарафана в понедельник утром и клала на стол директора, а через час, когда в классах зачитывали списки награжденных, получала обратно.
Золотая звездочка присуждалась за хорошие отметки, примерное поведение и участие в школьной жизни – всё вместе. Одними лишь успехами в учебе ее заслужить не получилось бы. Нет, требовалось быть всесторонне развитой, гармоничной личностью. В глазах администрации.
Создать иллюзию таковой особого труда не представляло. Мне нравилось в школе. Приходила я рано, уходила поздно. Постоянно мелькала перед глазами и активно участвовала в школьной жизни. С моей семейкой где угодно станешь активничать, лишь бы поменьше находиться дома.
Тут не только моя мать была виновата. Не только она.
Раньше женщины вели себя совсем иначе. Они проглатывали буквально все, лишь бы не раскачивать семейную лодку, какой бы ненадежной и неприглядной эта лодка ни была. Любой муж лучше никакого, любые унижения лучше позора развода. Женщины ходили к источнику Святой Анны помолиться, чтобы жизнь наладилась, но сами ее наладить даже не пытались.
Из всей школы не только у меня дома было неблагополучно. Со мной училась еще одна бедняга – Нора, фамилии не помню, простая до глупости. Так вот, девчонку донимал собственный дед. Когда она залетела, сказала, что отец – какой-то парень, с которым она познакомилась на танцах, а тот вроде как собрал всех своих братцев и доказал, что наедине с ней не оставался. Тогда бедняге пришлось пойти к монахиням в приют – там она родила, но от ребенка отказалась, отдала на усыновление, а дед так и жил под одной крышей с остальной семьей. И все знали, что происходит. Все время. Но молчали.
Точно так же у нас дома все знали о дяде Найле. И тоже молчали.
Я поставила замок на дверь в свою комнату, и никто не спросил почему. Родственники прекрасно знали, что брат отца питает ко мне нездоровый интерес. Но ему принадлежала бóльшая часть фермы, поэтому что они могли сделать?
Я часто просила Бога, чтобы дядя Найл оставил меня в покое. Но видимо, у Бога в те дни скапливалось слишком много дел или постоянно находились случаи, куда серьезнее моего. Тяжелее всего было осознавать, что в семье всё знали и ничего не делали. Знали, почему я выполняю домашнее задание в классе, опасаясь встретиться с дядей в пустом доме, и почему задерживаюсь в школе до тех пор, пока не буду уверена, что мама вернулась с работы на маслобойне, а отец – с поля, и что дома есть люди, которые меня защитят. Вроде как. Наверное.
Школьницей я чувствовала одновременно гордость и стыд. Гордость за то, что удавалось избегать грязных приставаний дяди. А стыд – за то, что семья не заботилась обо мне, а бросала в одиночку сражаться с тем, чего я сама толком не понимала.
Полагаю, это и заставило меня быстро повзрослеть. Сдав выпускные экзамены, я твердо заявила, что поступлю в университет далеко отсюда.
Мое решение было встречено с недовольством.
– И где нам взять деньги на твою учебу? – переживал отец.
Из-за денег он переживал всю жизнь, это был его самый страшный бич.
– Почему ты не можешь остаться дома, пойти на курсы секретарей и заботиться о сестре? – ожидаемо возмущалась мать.
О Джеральдине и впрямь надо было позаботиться. Перед отъездом обязательно предупрежу ее обо всем. Не попаду ли я в большом городе в дурную историю? Это спросил дядя Найл, хотя и он, и я, и родители знали, что здесь в дурную историю я попала бы куда быстрее, не закрывайся моя дверь на замок.
Но я была гораздо решительнее, чем думала семья.
И не по годам взрослой.
– Справлюсь, – пообещала я.
Найду работу, чтобы платить за жилье и учебу. Я девочка с золотой звездой. Всесторонне развитая личность. Для меня нет ничего невозможного.
И я справилась. За две недели до начала семестра поехала в Дублин и нашла квартиру, где жили еще три девушки. Устроилась на работу в кафе, которое открывалось рано утром на завтраки. Это было ужасно удобно, потому что к десяти, когда начинались лекции, я уже успевала и смену закончить, и плотно позавтракать. А по вечерам, с шести до десяти, я работала в пабе. С таким распорядком мне и деньги было тратить некогда, и весь день оставался свободен для учебы.
Из-за истории с дядей Найлом парнями я, в отличие от соседок, совсем не интересовалась, потому всю себя могла посвятить учебе. К концу первого курса я попала в пятерку самых успевающих студентов в группе, что стало для меня предметом особой гордости.
Наведываясь домой в Россмор, я никому об этом не рассказывала. Только сестре Джеральдине, поскольку хотела, чтобы она знала: при желании мы можем добиться всего, чего угодно.
Джеральдина думала, что я большая молодец; она рассказала, как смогла найти управу на дядю Найла. Теперь чуть что она во весь голос, так чтобы услышали все в доме, восклицала: «Ах, это вы, дядя Найл, помощь какая-то требуется?» – и он тут же тихонько исчезал. А однажды она при всех объявила, что собирается навесить огромный замок на свою дверь.
А потом, в середине второго курса университета, все пошло наперекосяк. У матери обнаружили рак. Сказали, неоперабельный. Отец справлялся с происходящим, напиваясь до беспамятства каждый вечер.
Джеральдина попросилась пожить к младшей сестре моей подружки Гарриет Линч, чтобы спокойно учиться и держаться подальше от дяди Найла. Дома ее защитить было некому.
Тем временем в Дублине нам повысили плату за квартиру. И здорово повысили. А я как раз познакомилась с Кено, который заправлял ночным клубом на одной из узеньких мощеных улочек столицы. Кено предложил поработать у него танцовщицей. Я отмахнулась, мол, глупости, я и танцевать-то не умею, а он ответил, что уметь там нечего. Тогда я усомнилась, не опасно ли – выставлять себя напоказ всем подряд и при этом бить по рукам, чтобы к тебе не лезли?
Но для этого у Кено имелись вышибалы.
Потом мама умерла.
Да, это было ужасно. Я пыталась оплакать ее как положено, но не могла забыть, что она притворялась слепой и глухой и бросила нас с Джеральдиной на произвол судьбы. Сразу после похорон дядя Найл, даже не обмолвившись о своих планах моему отцу, продал ферму, Джеральдина забросила учебу, потому что все происходящее ее совершенно подкосило, а я подумала, что эти треклятые танцы позволят мне снять собственную квартиру в Дублине, окончить университет, устроить Джеральдину в училище и продолжить за ней приглядывать. Так что я ответила Кено согласием и каждую ночь, натянув нелепые, чисто символические трусики, танцевала у шеста.
Это было так глупо. Большей частью глупо, но еще немного горько.
И музыка временами действовала на нервы.
Но чаевые давали до неприличия щедрые, вышибалы знали свое дело, а домой в три утра меня всегда отвозило такси. Так почему бы и нет, Господи?
Джеральдине я сказала, что работаю крупье в игорном доме – принимаю ставки и что по закону она слишком мала, чтобы заходить в подобные заведения. Все было хорошо, пока однажды вечером к нам не заявился, кто бы мог подумать, отец Гарриет Линч с приятелями. Когда они меня увидели, чуть замертво не попадали.
Я подсела за их столик, чтобы освежиться, и ласково сказала, что каждый по-своему зарабатывает на жизнь и развлекается и что я не считаю нужным сообщать в Россмор матери и сестрам Гарриет Линч о характере командировок отца семейства в Дублин. Гости мой намек поняли, а Кено потом сказал, что я самая сообразительная девушка в его конюшне. Слово «конюшня» мне не понравилось. Как будто танцовщиц сравнили с цирковыми лошадьми, гарцевавшими по арене. Но сам Кено мне нравился. Очень. С девушками он был неизменно обходителен, а таким бизнесом занимался, потому что помогал бедным родственникам, оставшимся в Марокко. На самом деле ему хотелось стать поэтом, но стихами денег не заработать. Займись он сочинительством, его младшие братья и сестры остались бы без образования – отсюда и клуб.
Я прекрасно его понимала.
Иногда мы с Кено встречались за кофе. Девчонки с учебы считали его красавчиком. Он всегда рассуждал о поэзии, поэтому его принимали за студента. Я заметила, что до откровенного вранья он никогда не опускался, но и всей правды не раскрывал.
Впрочем, я его не осуждала. Не хотелось, чтобы Кено рассказал моим друзьям-отличникам, как мы подружились благодаря тому, что я по пять раз в неделю танцую у него в клубе практически голой.
Он так же вел себя с Джеральдиной, которая теперь тоже училась в университете и, к счастью, слишком хорошо проводила время, чтобы интересоваться моей так называемой работой крупье в казино. Никакой влюбленности между мной и Кено не было, но мы часто беседовали о любви, браке и тому подобном. Он цинично заявлял, что все отношения имеют срок годности. Его опыт ведения бизнеса это только подтверждал.
Кено говорил, что любит детей. Более того, у него уже был ребенок, дочка. Она жила в Марракеше, и ее воспитывала бабушка. Мать девочки исполняла экзотические танцы в одном из клубов Кено. Тогда я впервые услышала, что он владеет еще заведениями, помимо того, в котором я работала в Дублине.
Я ничего не сказала и больше эту тему никогда не поднимала.
– Ты чудесная девушка, Клэр, – часто говорил он мне. – Настоящая звезда.
– Когда я училась в школе, меня постоянно награждали золотой звездочкой, – вспомнила я, а ему показалось, что это очень мило.
– Золотая звездочка Клэр! Бросай дурацкую затею с учительством и иди ко мне управлять клубом, – упрашивал он.
Но я отвечала, что обязательно стану учительницей и тогда завяжу с клубом. Не хватало еще нарваться там на отцов учеников!
– Да ладно, сама говорила, что им там делать нечего, – смеялся он.
Кено пришел ко мне на вручение дипломов и сидел рядом с Джеральдиной. Документ об окончании университета я приняла с улыбкой. Знали бы собравшиеся, что эта девушка, с красным дипломом в руках, танцевала топлес… Но знал только Кено, и он аплодировал громче всех.
Спустя год я, полноправный дипломированный педагог, устроилась именно в ту школу, куда и хотела попасть. Я пригласила Кено на обед, чтобы попрощаться. Он ушам не поверил, когда я сказала, сколько буду зарабатывать. Но мне хватит.
Джеральдина получала стипендию, у меня имелись кое-какие накопления, а трат практически не было.
Я от всего сердца поблагодарила Кено за то, что он помог моей мечте сбыться. Он выглядел расстроенным и рассерженным. Назвал меня неблагодарной.
– Сколько бы лет ни прошло, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Даже не сомневайся, – пообещала я, нисколько не лукавя.
Кено пропал на три года, а к нашей следующей встрече многое изменилось.
После многих лет пьянства отец в конце концов умер. На его похоронах я познакомилась со стариком в кресле-каталке, которого звали Марти Нолан. Они с отцом раньше общались. В те давние времена, когда с отцом еще можно было разговаривать. Очень давние. Милейший старик. Его сына, добродушного парня, толкавшего кресло, звали Недди. Раньше Недди, по его же словам, работал в Англии на стройке, хотя больше помогал брату и его друзьям управляться с делами, а теперь вернулся домой и ухаживает за отцом.
С Недди было на удивление спокойно, и мне нравилось с ним разговаривать.
Гарриет Линч шепнула, что мне стоит заценить его старшего брата Кита: конфетка, а не мужик. Просто загляденье. Я поинтересовалась, где же Кит сейчас. Выходило, что он загремел за что-то в тюрьму, а вся добропорядочность в семье досталась Недди.
Умом не блещет, тут запоздает, там замешкается, охарактеризовала Гарриет Линч младшего брата. Потом жалела: кто, мол, ее за язык дернул?
Очень жалела.
Я еще не раз встречалась с Недди, поскольку снова и снова приезжала в Россмор, чтобы получить, законно на мой взгляд, полагавшуюся нам с Джеральдиной долю отцовского имущества. Если можно использовать термин «имущество» для описания причитающегося пьянице, который умер в государственном доме престарелых. Я не один год пыталась передать на содержание отца немного средств из своих заработков в клубе Кено, но врач посоветовал не утруждаться. Объяснил, что отец не понимает, где находится, а любые деньги, на которые наложит руку, спустит на сидр. Знакомые бросили попытки ему помочь.
Я подошла к дяде Найлу, когда он принимал соболезнования по поводу кончины обездоленного и несчастного брата. Того, который выпивал, удрученно качали головой люди.
Я попросила его уделить мне минуту времени.
Он едва не испепелил меня взглядом.
– И чем я могу тебе помочь в этот скорбный день, мисс Клэр? – поинтересовался он.
– Отдать ровно треть выручки за семейную ферму, – любезно ответила я.
Он посмотрел на меня как на сумасшедшую.
– Трети будет достаточно. Я тут и номер банковского счета записала.
– И с чего ты взяла, что я расщедрюсь хоть на евро?
– Дай-ка подумать. Надо полагать, ты не захочешь, чтобы мы с Джеральдиной рассказали местному доктору, священнику, половине Россмора, ну а самое главное, какому-нибудь первоклассному законнику о причине, по которой и ей, и мне пришлось в столь юном возрасте уехать из дома, – пояснила я.
Дядя смотрел на меня, словно не веря ушам, но я спокойно выдержала его взгляд. В конце концов он сам отвел глаза.
– Сложности это не составит: тут есть молодой священник, с подачи которого каноник Кэссиди публично тебя осудит. Мистер Барри подыщет нам знающего адвоката из Дублина, а доктор подтвердит, что я просила его помочь и уберечь Джеральдину от твоих лап. Мир, знаешь ли, изменился. Прошли те дни, Найл, когда дядюшка с деньгами мог безнаказанно вытворять все, что заблагорассудится.
– Если ты хоть на секунду уверилась в том, что… – начал он, захлебываясь.
Думаю, мое обращение на «ты» и по имени окончательно выбило его из колеи.
Я перебила его:
– Неделя с сегодняшнего дня и приличное надгробие для отца.
Все прошло на удивление легко. Он выполнил мои требования.
Шантаж, конечно, ну и что с того? Я смотрела на ситуацию иначе.
Потом я начала встречаться с Недди. На одной неделе он приезжал ко мне в Дублин, на другой я приезжала к нему в Россмор. Мы не спали вместе, потому что Недди был не из таких.
И в дублинской гуще событий, которая всегда немного давила, Недди становился островком спокойствия.
А потом объявился Кено.
В клубе действительно требовалась моя помощь, он ни за что не обратился бы ко мне, если бы не попал в отчаянное положение. Возникли сложности с группой девушек-иностранок. Визы, волокита, заполнение бланков. Ему требовался кто-то надежный – кто танцует, конечно, но и может за всем приглядеть.
Я объяснила, что никак не могу на это пойти, ну или попыталась объяснить. Даже рассказала Кено о Недди и о том, какое у него доброе сердце. Не нужно было рассказывать.
Кладя фотографии на стол, он упомянул Недди.
Не знаю, откуда эти фотографии взялись, но на них явно была я в самых провокационных позах. От одного взгляда на изображения меня замутило.
Даже подумать страшно, как бы их воспринял совет школы или милый, простодушный Недди.
– Это шантаж, – сказала я.
– Я смотрю на ситуацию иначе, – отмахнулся Кено.
– Дай мне неделю, – попросила я. – С тебя причитается.
– Ладно. – Кено всегда был покладистым. – Но с тебя тоже причитается. За путевку в жизнь.
На той самой неделе Недди, случается же такое, сделал мне предложение.
– Я не могу, – ответила я. – Слишком много скелетов в шкафу.
– Мне нет дела до твоего прошлого, – настаивал Недди.
– Дело не только в прошлом, – возразила я, – но и в будущем.
И я рассказала ему. Все. До самой мелочи. И про ужасного дядю Найла, и про Джеральдину, и про то, как меня выматывали танцы. Я положила конверт с фотографиями на стол, а он взял и, не открывая, бросил его в огонь.
– Ты наверняка очень красиво получилась на этих фотографиях, – сказал он. – И почему людям нельзя платить, чтобы на тебя полюбоваться?
– У него есть еще, – ответила я с отчаянием в голосе.
– Конечно есть, но это не важно.
– Да брось, Недди, я учу милых благовоспитанных девочек. Думаешь, меня после таких фотографий к ним подпустят?
– Ну, я надеялся, что, если мы поженимся, ты вернешься в Россмор и будешь работать где-то недалеко от дома.
– Но Кено может показать снимки и там. – Мне подумалось, что Недди, пожалуй, и впрямь глуповат.
– А ты можешь его опередить. Еще на собеседовании упомянуть, что тебе приходилось самой оплачивать учебу и ты бралась за самую разную работу, в том числе за экзотические танцы.
– Не получится, Недди. Такого мне с рук не спустят.
– Получится, потому что это правда. – Он смотрел на меня своими честными голубыми глазами.
– Жаль, что все сложилось именно так.
– Ты бы согласилась выйти за меня, если бы не это маленькое недоразумение? – уточнил он.
– Оно не маленькое, Недди, – устало выдохнула я.
– Так согласилась бы, Клэр?
– Да, Недди, тогда бы согласилась. Для меня была бы честь стать твоей женой.
– Ну и замечательно – тогда мы со всем разберемся, – пообещал он.
В тот же вечер он отправился со мной к Кено. Мы прошли мимо танцовщиц и посетителей прямо в кабинет управляющего в задней части здания. Сказать, что Кено был удивлен, значит ничего не сказать.
Я официально представила их друг другу. Недди заговорил первым.
Он сказал Кено, что сочувствует его положению и понимает, как тяжело вести бизнес – приходится решать проблемы с персоналом и прочим, – но нельзя красть у меня заветную мечту, ведь я хотела преподавать еще с тех пор, как училась сама.
– В школе Клэр постоянно награждали золотой звездочкой, – вставил Кено, скорее чтобы просто поддержать разговор.
– Я совсем не удивлен. – Недди просиял от гордости за меня. – Тогда вы и сами понимаете, что ни в коем случае нельзя вынуждать Клэр бросать преподавание и заниматься чем-то другим. Ни вам, ни мне.
Кено выудил из ящика стола большой коричневый конверт.
– Видел? – спросил он у Недди.
– Очень красивые фотографии, Клэр мне их сегодня уже показывала.
– Да ладно? – изумился Кено.
– Ну конечно. Если мы собираемся пожениться, между нами не должно быть секретов. Я же рассказал Клэр про своего брата Кита, который сидит в тюрьме. Такие вещи – часть тебя, их нельзя замалчивать. Я знаю, что Клэр очень, очень благодарна за поддержку, которую вы оказали ей в начале пути. Поэтому мы и здесь.
– И почему именно вы здесь? – Кено был совершенно сбит с толку.
– Чтобы узнать, есть ли какой-то другой способ вам помочь, – как само собой разумеющееся проговорил Недди.
– Какой такой способ, скажи на милость?
– Ну, у меня есть хороший друг, кузнец, он бы мог выковать для вас отличные решетки на окна, красивые и крепкие, которые защищали бы от любых непрошеных гостей. Дайте подумать, что бы еще предложить… Если ваши девушки устанут и захотят куда-нибудь съездить на отдых, то неподалеку от того места, где мы живем, есть лес. Там очень тихо… Наверное, кому-то из ваших танцовщиц не повредит хороший спокойный отпуск. Остановиться можно у нас. В Россморе есть что посмотреть. А в лесу даже бьет чудесный источник. Если загадать там желание, оно обязательно исполнится. – На добродушном лице Недди отразились мучительные усилия придумать еще что-нибудь, что может заинтересовать Кено.
Я мысленно взмолилась: «Прошу тебя, Боже, не дай Кено его высмеять или заявить, что я собралась замуж за наивного простачка». Я продолжила очень решительно: «Я ведь никогда не дергала Тебя по поводу и без, так, Господи? Не таскалась к источнику и не надоедала Твоей бабушке, святой Анне. Нет, я сама со всем разбиралась и присматривала за младшей сестрой. И не грешила напропалую, если только не считать танцы греховным занятием. Но так считать глупо, что столь уж грешного в танцах? А сейчас я хочу оставить это все в прошлом и выйти замуж за хорошего человека. Разве не для того Ты существуешь, чтобы помогать в таких делах, Боже?»
И Господь услышал. На этот раз.
Кено включил измельчитель для бумаг и засунул в него фотографии.
– Их больше нет, – сказал он. – Пусть этот твой кузнец, Недди, позвонит мне. А теперь проваливайте домой оба и начинайте готовиться к свадьбе. Мне тут еще бизнес спасать.
Мы вышли из клуба, держась за руки, и зашагали по булыжной улочке.