15 октября 1994 г., г. Красноленинск.
Дом стоял в самом центре Красноленинска. Это была двухэтажная малогабаритка, построенная в послевоенные годы немецкими военнопленными. Я и сам когда-то в таком родился и прожил до двадцати трёх лет. Правда, моё родовое гнездо находилось на городской окраине, а это здание располагалось в самом центре, в двух шагах от главной площади, всё ещё носившей имя вождя мирового пролетариата.
В коридоре пахло сыростью и мышами. Скрипели потёртые деревянные ступени, а перила, выкрашенные в такой же коричневый цвет, были настолько расшатаны, что скорее напоминали корабельные ванты. Квартира, в которую нам предстояло забраться, числилась под номером пять.
Признаться, эта затея мне не понравилась с самого начала, но Алик твердил, что это наш единственный шанс, другого может и не быть.
Квартирой владел одинокий старик, скончавшийся прошлой ночью. Ещё совсем недавно он перешагнул девяностопятилетний юбилей, и ему давно, выражаясь словами моего приятеля, «пора было заказывать «номер» на Сажевом» (так у нас называли новое городское кладбище, устроенное неподалёку от Сажевого завода).
Надо сказать, что почивший слыл колоритной личностью. Он ходил с тростью с ручкой в виде гусиной головы и всегда, даже летом, носил костюмы ветхозаветного покроя. Я однажды заметил, что сбоку, из лацкана его пиджака, выглядывал конский волос. Потом я узнал, что это отличительная особенность известной английской фирмы, шившей такую одежду полвека назад.
Дед – как мы его называли между собой – по воскресеньям толкался на антикварном развале, высматривая редкие экземпляры монет или просто какую-нибудь мелочь: медную пуговицу с гусарского мундира, дореволюционный полицейский незильберовый свисток, нательные крестики, открытые письма или бронзовые подсвечники. Если ему что-то нравилось, он тут же лез за бумажником и даже не пытался сбивать цену. Так, однажды, он отдал почти две моих учительских зарплаты за дореволюционный значок присяжного поверенного. Вещь редкая, и стоила немало. И кто знает, не «новодел» ли? Мне стало жаль старика, и я заметил, что можно было бы купить значок дешевле. Продавец Васильич не жлоб и, наверняка, сбросил бы десятку-другую.
– Мельник не торгуется за нужный ему камень, – сухо ответил Дед и, выкидывая вперёд трость, зашагал вниз по бульвару.
– Здорово он тебя отбрил, – усмехнулся Алик, глядя ему вслед. – Надо же, какой фрукт выискался! Держится будто сиятельный князь. Интересно, откуда он взялся? Он даже разговаривает как-то не так, по-барски что ли…
– Да, – согласился я, – и не «гэкает», и чётко произносит окончания слов.
– Видать не здешний, не с Кавказа, – предположил мой старый школьный товарищ.
– С каких, ребята, он краёв я не знаю, – вмешался в беседу довольный Васильич, шурша купюрами дневной выручки, – но слыхал, что кличут его Мстиславом Никаноровичем и, похоже, он то ли бывший дипломат, то ли эмигрант какой-то. В начале шестидесятых, при Хрущёве, много таких вернулось в Союз.
– Каких «таких»? – уточнил Алик.
– Ну, буржуев этих, из бывших которые, – уточнил пролетарий рыночной торговли и лихо перетянул резинкой капитал ценителя старины. – Он сразу же купил кооперативную квартиру, а потом, говорят, разменял её, чтобы жить поближе к Тифлисским воротам.
– К чему? – снова переспросил Алик.
– По улице Карла Маркса, а она именовалась Николаевским проспектом, раньше, в самом начале бульвара, стояли Тифлисские ворота. Их потом разрушили при советской власти, – пояснил я.
Вот такой разговор случился пару лет назад. Но вчера ночью этого сухопарого старика не стало. Алик узнал об этом почти сразу от его соседки Леночки – замужней полногрудой дамы тридцати пяти лет, отдававшей моему другу своё горячее, ищущее ласок тело в отсутствие мужа.
– Ты пойми, – убеждал меня он, – это ведь никакая не кража. И ты, как умный человек должен это понимать! У него нет наследников. А значит, всё достанется, так называемому, государству, то есть мусорам, прокурорам и следакам! Хоть раз послушай меня! Давай сходим, посмотрим. Из любопытства. Мы же деньги или золото брать не будем. Мы же не домушники-скокари. Безделицу какую-нибудь на память прихватим. Может, книгу или хоть тот же значок присяжного поверенного. Ну, не дрейфь, Валера, не тушуйся! «Скорая» уехала, а квартиру Ленка досматривает. Сегодня как раз её дома не будет. Они в гостях с мужем. А ключ она сунула в почтовый ящик и участковому позвонила, мол, всё в порядке, квартира на замке. Она сама мне об этом проболталась. Медлить нельзя, надо идти прямо сейчас. Мы и так с тобой в долгах. За изъятые кагэбэшником иконы всё равно придётся расплачиваться. С Самиром шутки плохи. И уборкой лука в Гудермесе мы с тобой не отделаемся. Ну, неужели ты этого не понимаешь?
– Ладно, – махнул я рукой, – пошли. Но только чур не барыжничать! Договорились?
– Зуб даю! Ценные бумаги и золотишко не трону. А вот библию Гутенберга, пожалуй, прихвачу! – сострил Алик и улыбнулся своей обезоруживавшей улыбкой, которую так ценили замужние дамы бальзаковского возраста.