Больше чем Жизнь - читать онлайн

ОНИ НЕ УМЕЮТ ОБМАНЫВАТЬ

Одна читательница оставила комментарий, в котором дала мне имя Зоя Мия. Зоя – значит жизнь, Мия – имя Души. Не так давно в супермаркете я увидела баночку растительного масла с названием «Лея». Даже не прочитав этикетки, рука сама потянулась к нему. Я его купила и стала пользоваться. Когда масло закончилось, в другой торговой точке мне снова на глаза попалась такая же баночка. ЛЕЯ. Я тогда подумала, это что-то значит, но ничего на ум не приходило.

Давно, 15 лет назад, мы со своим мужчиной взяли щенка среднеазиатской овчарки. И назвали его по имени его легендарного предка, туркменского алабая – Акгуш. Это был абсолютно белый пес, с жестким нравом и уравновешенной психикой. Такое «родовое наследие» он получил благодаря сохраненной породе, чистоте крови. Он был абориген. Это значит, что его родовую линию искусственно не культивировали, чтобы улучшить показатели экстерьера, а сохраняли чистые «рабочие» гены этой породы от предков-«туркменов».

Пес был славный. Осенью 2023 в возрасте 14 лет он «ушел на радугу»… Возраст. К сожалению для хозяина, век крупных собак не так долог, и прощаться с ними та еще боль… Так получилось, что, начиная с 4-х месяцев, его воспитанием занималась я. Надо сказать, что опыт у меня в этом деле было «никакой». Пока он подрастал, мне было забавно с ним гулять, обучать каким-то командам, изучать его конституцию, его животный интеллект. Перед тем, как его взять, я много чего узнала об этой породе и была восхищена. Алабаи – это элита собачьего мира по части интеллекта. Этим они меня здорово подкупили.

Когда ему исполнилось 8 месяцев, и у него начал проявляться «характер», тут он мне «дал жару». Эта «лошадка» по пояс мне в холке, начала огрызаться и пытаться выйти из под контроля. Я сначала опешила, даже стала побаиваться его. Ведь я знала, на что они способны. В своих природных генах это пастухи отар овец, это «волкодавы». Но, разум привел меня в чувства. Я также знала, что если дать «слабину», то собака станет неуправляема. А это, на минуточку, бойцовый пес, абориген с родовым наследием.

Я подумала, будь, что будет, потягаемся «интеллектами». И в одну из прогулок, когда он, опустив свою огромную голову вниз, и, глядя на меня исподлобья, дергая и кусая повод, отказывался идти домой, я с разбегу просто сбила его с ног и улеглась на нем. Мое тело было чуть больше, чем его, и то, за счет длины ног. По весу я, конечно, превосходила раза в три. Он начал рычать и отчаянно пытался освободиться. Кинолог, специалист по этой породе, с которой мы переписывались, меня предупреждала о таких «замашках» и научила, как нужно поступать в таких случаях.

Я лежала на нем до тех пор, пока он не перестал двигаться, и тихонько заскулил. Победа была за мной. Мы встали, и он послушно пошел рядом домой. Среднеазиаты – стайная порода, и каждый молодой самец всегда будет пытаться оспорить преимущество, желая занять место вожака стаи. Это и продемонстрировал мне мой Акгуш. Так было несколько раз, пока он раз и навсегда не признал меня этим самым «вожаком стаи».

Эта история вспомнилась потому, что тогда мы хотели взять ему «подругу». Я даже придумала для нее имя – Ия. Понимаете, к чему я клоню? Ия, Лея, Квантемия, в итоге – МИЯ. Думаю это мое настоящее имя на высшем уровне игры, мое Звездное имя. И, поскольку оно мне очень резонирует, я воспользуюсь подсказкой посланницы моего Духа, и возьму его, пока, в качестве псевдонима.

А для вас шикарный рассказ, который я когда-то нашла на просторах интернета, и который навсегда поселил в мое сердце любовь и уважение к этой породе, к Алабаям.

Если из Ашгабада ехать на восток, то не проходит и получаса, как попадаешь в туркменский аул под названием Геми. Аул утопает в бескрайних виноградниках, абрикосовых деревьях, кустах граната.

Есть особое удовольствие сидеть на открытой веранде в одной рубашке в начале ноября в тени кустов, усыпанных крупными цветами. Солнечные лучи слепят глаза, жгут лицо – это редкая радость для людей, приехавших из дождливых и снежных краёв.

– Друг мой, о чём задумался, чего недостаёт? Не стесняйся, сейчас же добудем, – произносит гостеприимный хозяин, сидящий рядом.

– Я не задумался, я наслаждаюсь, господин Халназар.

– Ну, тогда ладно. У нас не хвалят туркмена, который не угодил гостю.

И тут же порывисто встал, подозвал сыновей:

– Готовьте машины, едем на природу.

– Хорошо, отец.

– Помните, что у нас гости.

– Поняли, отец.

Не прошло двадцати минут, как всё было уложено, и мы тронулись в путь. С одного двора выехали шесть легковушек и два маленьких автобуса. Пол-аула тронулось с места. В машинах – только мужчины. И все из одной семьи. Взяли собак, видно, решили гонять зайцев.

Взобравшись на бархан, который притулился у подножия Копетдага, машины остановились. Ораз Мамедоглы, первым выскочивший из машины, раскрыл объятия и громко прокричал:

– Ассалям алейкум, Копетдаг!

Его зычный голос вскоре вернулся эхом, впитавшим холод снежных вершин.

Ораз живёт в Москве. Он соскучился по родной земле.

– Ораз, ты поздоровался с Копетдагом. Не забыл ли ты Каракумы? Не обижай пустыню, нехорошо, – как бы в шутку сказал Халназар.

Ораз широко улыбнулся.

– Ты прав, – он глубоко вздохнул. – Бывали дни, когда в зимние бураны и морозы я вспоминал зной пустыни.

Пока мы перекидывались словами, сноровистые парни Халназара в тени расстелили большие ковры, заботливо устроив место для пикника. Гостей усадили спиной к Копетдагу.

Мы разговаривали о жизни, восхищались пустыней, и вдруг хозяин спросил:

– А вы видели, как дерутся алабаи?

Сидевший рядом со мной русский поэт Валентин Сорокин, вопросительно взглянув, пожал плечами:

– Первый раз слышу, может быть, ты видел?

«Алабай» для моего уха не чуждое слово. В нашей деревне чёрно-белых охотничьих собак и частенько даже дворовых сук называют этим именем. У нас оно даётся не по породе собаки, а из-за окраса.

– Что, есть порода, которая называется «алабай»?.. Или у вас всех собак так кличут? – не мог не спросить я.

Наше незнание, что такое алабай, для хозяев явилось неожиданностью. Они глянули друг на друга, счастливо улыбнулись и живо начали переговариваться между собой. Им, видимо, было странно видеть людей, которые не знают о бойцовых собаках.

– Правда, не слышали? – переспросил Ораз.

– Нет, – пришлось признаться.

– Я вообще не люблю, когда собаки дерутся.

– Э-хе-хе… – расхохотался он. – Не любишь или боишься?

– Есть, наверное, и то, и другое, – соглашаюсь я.

– Ну тогда покажем гостям бой алабаев! – Господин Халназар по-хозяйски подытожил наш разговор. Он вскочил с места с какой-то только ему присущей прыткостью и крикнул людям, крутившимся около машин: – Ребята, ведите алабаев!

– Ты хочешь посмотреть? – повернувшись ко мне, чуть слышно спросил Сорокин.

– Ну, недаром говорят: гость – ишак своего хозяина. Нас не спрашивают, Валентин Васильевич.

Вижу, он спросил, чтобы подбодрить меня. А у самого из глаз так и сыплются искры. Он безмерно заинтересован.

Не хочется, чтоб собаки дрались. И, несмотря на это нельзя отказаться от предлагаемого зрелища. Удастся ли ещё раз побывать в Туркменистане, нет ли, хочется увидеть неведомое.

С двух сторон бархана, на котором мы сидели, словно по уговору, одновременно возникли две собаки. Это случилось так неожиданно, что я чуть не упал. Спас только Копетдаг, на который мы опирались спинами.

Стало тихо, мгновенно умолкли разговоры, так замирает в цирке оркестр перед смертельным трюком.

Надо было видеть, как держались алабаи! Они словно вползли на вершину бархана. Влезли и остановились. По-видимому, они так знакомились, испытывали друг друга. Хоть бы один из них, по ошибке, бросил взгляд в сторону людей, жаждущих зрелища. Можно было подумать, что мы для них не существуем.

Прямые, упругие лапы, продолговатые, плотные туловища, широкие плечи, массивные, как колода, головы, большие глаза, горевшие огнём, широкая пасть – всё влекло к себе внимание. А окрас… Окрас можно было сравнить с лошадью в серых яблоках, словно по белому прошлись чёрным узором.

Мы переглянулись с Сорокиным.

– Какие красивые и гордые создания, – не скрывал я своих чувств.

– Их не драться надо заставлять, а водить на выставку, – согласился мой спутник.

И господин Халназар сказал:

– Это не просто собаки, это алабаи, – он как-то смачно, точно пробовал вино, произнёс слово «алабаи». – Туркменские алабаи…

– На мировом рынке алабай чистых кровей ценится в десять-двадцать тысяч долларов, – добавил мужчина по имени Какоу.

– Алабай – самый лучший друг и помощник чабана. Приводит в трепет волков и шакалов.

– В холод – стойкий, пустынный зной ему нипочём.

– В самый зной они роют песок, холодильник себе устраивают. Они умеют отдыхать.

– Днём, в жару, отдыхают, а ночью глаз не сомкнут.

Перебивая друг друга, туркмены расхваливали своих псов.

А у меня в голове крутился вопрос:

– Почему у них такие короткие уши и хвосты?

– Их обрезают. А то они мешают во время драки, – ответил Какоу. – Как только родятся щенки, так и обрезают…

– Зашевелились, – произнёс кто-то.

Разговоры прекратились. Всё внимание – вновь на собак. Спокойно, точно по протянутому волосу, они приблизились друг к другу. Хотя шли они мелкими шажками, их поступь была твёрдой, энергичной. Туловища уплотнились, сжались, как луки, а головы, точно стрелы, готовы вот-вот сорваться. Они следили за каждым движением, чувствовали дыхание другого. Хоть бы разок взлаяли, рыкнули, как свойственно собакам, – ни звука.

Не лают. Однако открыли пасти. Порой сверкнут огромные клыки, что твоя сабля. При каждом шаге широкой подошвой передних лап делают движение, словно хотят поймать летящих птиц. Пасти раскрылись шире, на скулах кипит пена. Глаза налились кровью, сверкают, как угольки.

– Не приведи, Господи, встретиться с ними, – прошептал я.

– Это так они готовят себя к схватке. Это психическая атака, чтобы напугать противника, – тоже шёпотом произнёс господин Халназар.

– Удивительно: они так близко стоят, но не бросаются друг на друга. Ох и терпение, воля же у них…

– Поэтому их называют алабай. Они же как профессиональные борцы… Сейчас начнут… Вот увидите, сейчас начнут… – усиливает напряжение господин Халназар.

И началось. Словно кто-то приказал псам или чей-то вздох услышали, когда между ними оставался метр или полтора, они вдруг сильно упёрлись задними лапами, а передние лапы подняли высоко вверх. Однако один замешкался на мгновение с броском, и другой шустро схватил его за горло. Он стал мотать головой из стороны в сторону и рвать схваченное горло.

– Прикончит сейчас… Удушит, – с этими словами я оглянулся на соседей. Не хотелось быть свидетелем подобной жестокости.

– Не удушит, – улыбаясь, наслаждался моей тревогой господин Халназар. – Это только начало. Главная борьба впереди.

– Они ведь живые твари, – жалею я. А глаза всё равно на поле битвы. Чтобы придать сил тому псу, что внизу, хочется крикнуть: «А ну вставай, не сдавайся!»

– Ты не волнуйся за собак, – успокаивает меня благородный туркмен Халназар. – Лишь бы не было суждено видеть драки людей…

– Оно-то так, люди не могут жить без войн, – соглашаюсь я. – Никак не успокоятся.

Вдруг прижатый пёс, внезапно собрав силы, очутился наверху. Широко разинув пасть, схватил за глотку своего соперника, которого я уже счёл победителем…

– Юлбарс наверху, наш Юлбарс, – закричали, захлопали мальчуганы, собравшиеся в сторонке. Кулаки подняли вверх…

– Это сыновья нашего друга Какоу, – пояснил господин Халназар. – Спешат ребятки, рано ещё торжествовать.

Сорокин, сидевший с другой стороны, время от времени тычет мне в плечо.

– Я тоже думаю – этот победит. Он быстрый, плотный.

– Рано ещё судить, – заявляю я, будто что-то понимая. Я слышу каждое слово нашего хозяина, а Валентин Васильевич сидит с другой стороны.

– Этот пёс показался мне уверенным в своей победе. Я за него болею. А ты?

В такие моменты неуместно ответить «мне всё равно». Увлечённому человеку нехорошо показывать своё безразличие.

– Тогда я буду болеть за другого. Несправедливо же, если мы оба будем болеть за одну и ту же собаку…

Валентин Васильевич согласно улыбнулся. Но его радость оказалась недолгой.

– Ай-ай-ай, – выдавил он и с горечью потёр ладонь о ладонь, – не вышло по-моему.

И сыновья Какоу с визгом выразили своё недовольство. Их отец стал беспокойно теребить рукой узорчатый ковёр.

На вершине бархана шла беспощадная схватка. Алабай, оказавшийся внизу, ловко подпрыгнул и насел сверху.

Встрепенулся другой туркмен, который сидел, угощаясь виноградом.

– Не упускай, Акгуш. Крепко держи, – стал он подбадривать пса. – Ак-гу-уш…

«Акгуш… значит лебедь. Как красиво кличут собаку», – подумал я.

И на этот раз нижний пёс вывернулся. Борьба продолжалась. Она становилась всё яростней и жёстче. Кто победит, кто будет побеждён – на воде вилами писано, не угадаешь.

– Акгуш! Акгу-гууш… – кричали одни.

– Юлбарс… Юлбарс… – эти голоса стали громче.

Какая собака наверху, какая внизу – казалось, даже сами хозяева не понимали. Порой нельзя было разобрать, где чья голова, чей хвост или лапа. Псы переплелись, словно витой аркан.

– Вот это да, – ещё раз подтвердил свой восторг Сорокин. – Не думал, что будет такое зрелище.

– Собаки не дерутся, они лишь борются, только борются, – повторил я.

– Валентин Васильевич болеет за Юлбарса. А вы чьей победы желаете? – поинтересовался господин Халназар.

– Я за Акгуша. И имя красивое, и сам. Только я пока никак не могу отличить одного от другого.

– Это только поначалу так. Часто за рубежом все люди кажутся на одно лицо.

Это верно подмечено. Когда попадаешь в Африку, в первые дни чернокожие люди кажутся одинаковыми. Затем глаз привыкает, и ты начинаешь различать, что один не повторяет другого, видишь своеобразие каждого.

НАСТУПИЛА тишина. Даже дыхания не слышно. Глаза – на поле боя. Наступает решающая минута… Даже спокойно сидевший господин Халназар поднялся на колени, чтобы лучше видеть происходящее. Его чёрные, цвета черёмухи, глаза сверкают, губы приоткрыты.

Оба алабая жмутся к земле, борются из последних сил. У одного голова внизу. А второй схватил его за глотку и жмёт к земле.

– Он задушит его, – вновь обеспокоенно зашептал я.

Господин Халназар расслышал мои слова, но погрозил пальцем, мол, подождём.

– Разведите собак, Акгуш победил, победил же, – крикнул кто-то.

– Не спеши. Юлбарс ещё не сдался, – возразил насупившийся Какоу. Хоть настроение у него мрачное, надежда ещё жива.

– Чего они ждут? Юлбарс ведь побеждён, – с сожалением был вынужден признать и Сорокин.

– Нет, ещё нет, – пригрозил и ему пальцем господин Халназар.

В этот самый момент нижний алабай заскулил.

Оказывается, ждали только этого момента. Все зашевелились, вздохнули полной грудью. Одни хлопали, другие сокрушались. Сыновья Какоу вытирали слёзы. Шмыгая носами, они скрылись в сторонке.

А победитель, оторвавшись от горла противника, выпрямился. Стряхнул с себя песок и грязь. Выпятил грудь. Высоко поднял голову.

– Собаки сами определяют победителя. Конец борьбы тоже сами уточняют. Побеждённый скулит, таким образом, он признаёт своё поражение. Без этого нельзя останавливать борьбу, – объяснил господин Халназар, спокойно вздохнул и вернулся на своё место. Потом добавил: – В борьбе они сами хозяева. В отличие от людей они не умеют обманывать.

НАКОНЕЦ поднял голову Юлбарс. Нужно понять, каково побеждённому. Чтобы встать, когда упал, чтобы уйти с поля побеждённым, ой-ёй-ёй какая нужна сила воли.

Юлбарс тоже выпрямился. Выровняв стан, он тоже стряхнул с себя песок и грязь. И только потом взглянул на соперника. Его голова опущена. Кажется, что глаза стали уже, уши обвисли. Он тихонько заскулил и отвернулся. В ответ Акгуш тряхнул головой.

Одновременно появились двое парней. Каждый подошёл к своему псу и надел поводок. Хозяин Юлбарса, выражая свою досаду, концом кожаного поводка, зажатым в кулаке, замахнулся на проигравшего. Казалось, тот даже не заметил жеста хозяина. Или же сделал вид, что не заметил…

Удивительным было поведение Акгуша, который узрел это движение. Он встал на задние лапы и бросился на парня. От неожиданности его хозяин упал, и пёс потащил его. Однако тот крепко держал поводок. Только это и спасло хозяина Юлбарса. А не то разорвал бы в клочья… Царапая землю, Акгуш лаял на обидчика.

– Молодец, вот где истинные джентльмены, – похвалил Сорокин. Нельзя было не согласиться с ним.

Борьбу собак, их отношение друг к другу надо было бы заснять в кино и показывать тем, кто затевает драки, тем, кто находит удовлетворение, обижая и унижая других. Пусть хотя бы с собак брали пример.

– Смотри-ка, сколько боролись, но ни на одном не появилось крови, – удивлялся я.

Меня прервали. Перебивая друг друга, туркмены начали расхваливать своих алабаев.

– Они не дерутся, а борются, – ещё раз повторил господин Халназар.

– Хоть и четырёхлапые, но ум как у человека, – сказал Какоу. И, делая ударение на каждом слове, добавил: – Такие вот они, туркменские алабаи».

После рубликации этой статьи в комментариях пришло сообщение от читателя:

«Был у меня как-то случай с алабаем. Возвращаюсь из бассейна, рядом заброшенный стадион, который присмотрели собачники. Боковым зрением замечаю движение, поворачиваю голову – на меня несется здоровая псина. Запоздалый крик хозяина: "Он не кусается!" С таким же успехом он мог крикнуть "Спасайся, кто может!" Все равно не убежать. Поэтому я остановился, развернулся и улыбнулся. Алабай подбежал ко мне, встал на задние лапы и лизнул в щеку. Потом опустился и прижался к ногам. Я потрепал его по голове, по спине. Хозяин позвал своего питомца. Тот поднял на меня морду. "Ну, беги к папе", – и пес побежал. Я развернулся и подумал: "Наверное, я хороший человек". Доверие больших собак и детей – это вещь исключительно знаковая. А потом меня "накрыло". Поток энергии. Это как мурашки от макушки до пяток и коктейль всех самых лучших чувств. Вот такая история.»

После его прочтения меня тоже «накрыло»… Приступом нежности, гордости и сожаления об уходе моего Акгуша. Я ответила читателю: «Благодарю за такой рассказ. Прочитала, и у меня самой мурашки по телу… Они такие, Алабаи. Восхищаюсь, преклоняюсь перед их мощью и интеллектом, и глубоко уважаю. Это, мне кажется, высшая ступень сознания перед "перерождением" в Человека». А про себя подумала – где-то внутри я чувствую себя тем самым бойцом Акгушем, прадедом моего питомца. Не исключено, что это одна из моих параллельных веток реальности. Я так чувствую.