ПОСЛЕ удивительной находки камня в своем кармане Мейсон сунул ксерокопии документов в рюкзак и, обливаясь холодным потом, покинул библиотеку. Он был потрясен. Настолько, что ему потребовалось больше недели, чтобы собраться с духом и попытаться разыскать старика. Старательно вытесняя этот инцидент из своей головы, он погрузился в повседневные дела: помогал Аннабель по хозяйству, экспериментировал с новыми рецептами, посещал кафе и побывал на местной пивоварне. Долгое время он игнорировал звонки и электронные письма от друзей и семьи из Ванкувера, но наконец взял себя в руки и смог ответить не просто парой фраз, а достаточно содержательным сообщением. На удивление, они проявили больше понимания, чем он ожидал.
«Отдыхай столько, сколько потребуется», – сказали ему. Тем не менее он становился все более раздражительным и обнаружил, что начал подолгу гулять, неизбежно возвращаясь в одно и то же место: на границу с лесом. Ему не терпелось выяснить, что произошло с ним в библиотеке.
«Приходи, как наберешься смелости найти дорогу» — так сказал старик.
Мейсон уже и сам не знал, говорило в нем мужество или отчаяние, но был готов рискнуть. В поисках объяснения произошедшего он воскресил в памяти все прослушанные им в университете лекции по психологии и семинары по психическому здоровью. Жуткий голос старика мог оказаться просто игрой воображения; восприятие – штука забавная, человек, испытывающий тревожность или страдающий от недостатка сна, зачастую мог воспринимать окружающее в искаженном виде. Что, впрочем, не объясняло слова, сами собой появляющиеся на бумаге.
Нет, ему не привиделось. В той комнате с ним что-то произошло, и он не желал принимать самое простое, но малодостоверное объяснение. Ему нужна была правда.
Исчерпав собственные доводы, Мейсон отважился углубиться в лес. Он достал из кармана камень сновидений и уставился на него, гадая, не материализуется ли старик волшебным образом у него за спиной. Конечно, ничего подобного не произошло. Повертев вещицу в руке, он наклонил ладонь так, чтобы камень поймал солнечный свет, и наблюдал, как переливы пурпурного, зеленого и золотого заиграли на гладкой поверхности. Не в силах оторвать глаз, Мейсон бродил как загипнотизированный, пока полностью не утратил чувство ориентации и не споткнулся. Камень вылетел из руки и приземлился в нескольких футах от него.
Мейсон вскочил на ноги и заметил фиолетовое мерцание в том месте, куда угодил камень. Он поднял его с земли и большим пальцем стер с него грязь. Каменный клык тихо гудел. Мейсон покрутился на месте, пытаясь уловить, в каком направлении звук усилится. И, едва почувствовав, как камень запел, двинулся в эту сторону.
Он шел вверх по склону, переступая через покрытые мхом корни деревьев, торчащие из земли и стелящиеся по ней, как застывшие змеи. Шли минуты, и Мейсону начало казаться, что он окончательно рехнулся, раз следует за каким-то камнем, пока не заметил, что шагает по тропинке, петляющей среди дубов. Над ним возвышались кряжистые ветви, изгибаясь внутрь и образуя над головой внушительное сооружение, напоминающее ворота. Устрашающе корявые, лишенные листьев и старые, длинные, сучковатые ветви переплетались друг с другом, почти заслоняя собой небо.
Впереди показалась маленькая круглая хижина, которая выглядела, словно ее наполовину поглотила огромная древняя секвойя. Задняя стена и крыша домика срослись с массивным стволом дерева. Дверь завалило листьями и сосновыми иглами, наводя на мысли о птичьем гнезде. Вид дерева, колоссального как в высоту, так и в обхвате, заставлял Мейсона вытягивать шею и всматриваться в небо в безуспешной попытке разглядеть его вершину. Оно напоминало туннель, ведущий прямиком к солнцу, основанием которому служило что-то вроде птичьего убежища.
Стоило Мейсону добраться наконец до секвойи, как дверь хижины распахнулась и в темном дверном проеме появился старик с рынка. Не вымолвив ни слова приветствия, он повернулся и шагнул обратно в темноту жилища, словно ожидая, что Мейсон последует за ним. Дверной проем оказался слишком мал для взрослого человека. Присев на корточки, Мейсон двинулся за ним в его крохотный мирок.
Единственная комната занимала все дупло секвойи. С одной из сторон в стволе была проделана дыра, как будто кто-то прорубил ее топором. Размером со среднюю тыкву, проем выглядел достаточно большим, чтобы служить окном. Не считая лучей, падающих через это отверстие и солнечного света, пробивавшегося сквозь щели, в комнате было темно. Над головой из стен, как птичьи насесты, торчали оленьи рога и рукояти ножей. Как они туда попали, оставалось загадкой. От их концов через все пространство комнаты протянулись тонкие белые нити с нанизанными на них разноцветными стекляшками и сверкающими рождественскими украшениями.
Старик деловито сновал по хижине, с неожиданной легкостью ориентируясь в полумраке: он не двигался на ощупь и не спотыкался. Фонарь, зажженный им в основном для Мейсона, осветил впечатляющую коллекцию блестящих безделушек. Посреди беспорядка стоял маленький столик с колодой карт и несколькими восковыми свечами.
– Садись, – приказал старик, скользнув ближе. Его глаза пугали: бледные, как небо, затянутое облаками, с голубыми искорками, танцующими вокруг радужки.
– Ты интересуешься Черной Лощиной, – произнес он.
– Как ты…
– Ты кое-кого ищешь.
– Кое-кого?..
Внимание Мейсона привлек звук хлопающих у окна крыльев. Оглянувшись, он увидел большого ворона, сидящего на зазубренном крае окна. Птица склонила голову набок и прищурила глаза, похожие на бусинки из обсидиана, изучая гостя. Мейсон поежился и повернулся к старику, однако человек, сидящий перед ним, внезапно изменился. Атмосфера смерти, витающая вокруг него, исчезла. Как будто к нему вернулась жизненная сила юности, и теперь он уже не выглядел дряхлым старцем: плечи расправились, взгляд, мгновение назад призрачно-бледный, теперь стал пронзительным, а сами глаза – угольно-черными. Когда-то седые, редкие волосы сейчас были под стать цвету глаз, новообретенные пряди сияли сапфирово-синим и обсидиановым, как оперение его крылатого друга. Тщедушная фигура мужчины стала заметно плотнее благодаря появившимся мышцам, грациозно перекатывающимся, когда он вытянул руки и глубоко вдохнул.
– Взгляни другими глазами, – загадочно произнес он.
Комната подернулась дымкой, и у Мейсона закружилась голова.
– Если ты… Обратишься. Разоблачение, – прошипел старик. Тонкие губы изогнулись, рассекая лицо, словно нож. Он перевернул одну из карт на столе – туз пик.
Ворон каркнул, исторгнув почти человеческий крик, и упорхнул.
Туман рассеялся, Мейсон опять обратил внимание на человека напротив. Глаза мужчины вновь стали бесцветными, словно ворон унес с собой какую-то его часть.
– Вы не называли своего имени, – рискнул спросить Мейсон.
– Га-вран, – прохрипел старик.
– Гавран? – переспросил Мейсон.
Старик улыбнулся в ответ, и в выражении его лица появилась теплота, которой не было раньше.
– Она называет меня Гавран.
– Она?
– Та, о ком ты пришел спросить.
– Сновидица. – Мейсон понятия не имел, есть ли у этого Гаврана хоть капля здравого смысла, но по крайней мере он был готов говорить о легендарном городском персонаже. – Ты знаком со Сновидицей?
Старик оскалил зубы в улыбке:
– Всю свою жизнь.
Гавран ничего не добавил, их странный разговор сменился зловещей тишиной.
– А я… я Мейсон.
– Я знаю, кто ты, – укорил Гавран, ухмылка исказила его черты, сделав их отталкивающими. – Садись и задавай свои вопросы.
Мейсон наконец подчинился и, откашлявшись, опустился на одеяло на полу.
– Это ты меня сюда позвал?
– Ты сам напросился, чтобы тебя позвали.
Ответ старика не имел смысла и в то же время – имел. Мейсон чуть умом не тронулся, отыскивая это место, но разве он не сам это сделал?
– Как я сюда попал? – спросил Мейсон.
– Тебя привел лес.
– Но почему меня? – настаивал он.
– Горе отдается эхом, пробуждая мир ото сна.
Сердце Мейсона едва не остановилось. Как старик узнал о его скорби?
– Ты создаешь шум. – Гавран прижал ладонь к стене. Его пальцы с костяшками, словно не связанными между собой, вытянулись, демонстрируя неестественную гибкость, а затем распластались по поверхности. Он поскреб дерево удлинившимися ногтями. – Лес слышит тебя так же, как когда-то услышал ее.
– Ее?
– Когда-то давно жила на свете женщина. Сновидица. Однажды она заблудилась в лесу и нашла его. Под высокой ивой. – Белые, незрячие глаза в упор смотрели на Мейсона.
Лес теперь кровью пропитан повсюду, словно пытаясь восстать ото сна,
Тьма скоро явится мирному люду, и наконец возродится она.
Слова эхом отозвались в голове.
– Нашла кого?
Гавран хихикнул в ответ:
– А кого ты найдешь?
Мейсон подозревал, что с ним нарочно говорят загадками, но, возможно, Гавран мог бы рассказать о том, о чем жители города предпочитают молчать. Что связывает таинственную легенду и окутанные ей убийства? Почему на рисунке в архивных записях изображен черный волк? Почему гибли женщины?
– Я слышал твой голос в библиотеке, – продолжил Мейсон. – И видел… – Он запнулся, не зная, как сформулировать. – Ты был там? Следил за мной?
Гавран склонил голову набок, его взгляд переместился на окно, где совсем недавно сидел ворон. Может, старик вообще не понимал, о чем его спрашивают? Мейсон развернул листок с изображением волка и горящих женщин и положил его перед Гавраном. Он только сейчас заметил, что слова под изображением исчезли.
– Что это значит? – спросил Мейсон, постучал пальцем по одной из нарисованных женщин и попытался встретиться взглядом со стариком. – Это как-то связано со Сновидицей? Она натравила волков на город… По ее вине погибли женщины?
Гавран подался вперед, его глаза распахнулись шире, когда он уставился на волка.
– Всякий раз говорят, что она похитила… всякий раз похищенная сгорает.
Мейсон нахмурился:
– Похищенная? – Он вспомнил, как читал в блоге Матиаса о вере местных жителей в то, что Сновидица похищает девушек из Черной Лощины. Затем снова взглянул вниз, на искаженные в агонии лица горящих женщин. – Зачем жителям убивать девушек, если они хотели спасти их от похищения?
– Круг за кругом, круг за кругом, – прошептал старик, его зрачки теряли фокус.
Какое-то безумие. Мейсон с трудом понимал, что им двигало, когда он отправился в лес искать объяснения историческим событиям, допрашивая сумасшедшего отшельника. Однако стоило только подумать о том, чтобы встать и уйти, вернуться в дом Аннабель и принять, что ничего здесь уже не поделаешь, как что-то заставило его остановиться. Сердце сжалось от мысли застрять один на один с витающим над ним призраком Матиаса. «Уж лучше так», – прошептал тоненький голосок внутри, вновь разжигая его желание докопаться до правды, развенчать легенду и вывести на чистую воду искаженное трактование местной истории.
Кроме того, в нем говорило нездоровое любопытство: действительно ли женщин убили из-за суеверия? Все это казалось каким-то Средневековьем и настолько возмутительным, что от понимания этого у молодого доктора перехватило дыхание. Перспектива просветить местных жителей облегчала бремя собственных ошибок.
Он уже собирался потребовать подробностей, когда его прервал женский голос.
– Гавран, ты здесь? – позвали снаружи, раздался легкий стук в дверь. Ему вторил клюв ворона, клюющего зазубренные края окна, по-видимому, птица уже успела вернуться из своей кратковременной отлучки.
– А ты там? – ответил Гавран и распахнул дверь, являя элегантную женщину, стоящую у входа.
Внимание Мейсона сразу же привлекли ее великолепные глаза янтарного цвета и обрамляющие лицо длинные густые локоны, несмотря на молодость незнакомки, белые как снег. Она не была очень высокой, однако своим присутствием наполняла дупло секвойи, подобно солнечному свету, проникающему в темную комнату. Фигуру женщины, словно вторая кожа, облегала темно-синяя кожаная куртка в дополнение к длинной темно-коричневой юбке с разрезом спереди, демонстрирующим высокие черные кожаные ботинки, обтягивающие ноги чуть ниже колен. На ее плече висела сумка с растянувшимися под тяжестью груза швами. Бросив короткий взгляд на Мейсона, незнакомка обратила все внимание на мужчину, к которому пришла.
– Смотри, что я тебе принесла, – сказала она, снимая сумку с плеча и одно за другим выкладывая содержимое на стол: хромированный колпак от колеса «Шевроле», тостер с металлическим корпусом, коллекцию серебряных ложек, кольцо с камнем, подозрительно напоминающим бриллиант, горсть монет и разноцветные крышки от бутылок.
Гавран, не теряя время, осматривал эклектичный набор предметов, собственнически сжимая каждую монету между костлявыми пальцами в поисках идеального образчика.
Женщина невозмутимо, с огоньком в глазах, наблюдала за его безумной пляской.
– Гавран, я нашла его.
Мейсон поморщился, когда Гавран с громким лязгом уронил тостер и подскочил к столу, чтобы расставить новые кусочки своей коллекции по местам. Как только хозяин остался доволен проделанной работой, своеобразный танец вновь привел его к гостье.
– Не спускай с него глаз. Убедись, что на этот раз он не опоздает. – Старик взглянул на ворона и ухмыльнулся: – Возьми и мои глаза тоже.
Женщина склонила голову, как будто выказывая почтение, и Гавран погладил ее по волосам, как любимого ребенка. Затем, словно подчиняясь ритуалу, она повернулась, чтобы уйти без лишних слов, и ворон последовал за ней.
– Постойте! – окликнул ее Мейсон. – Вы подруга Гаврана?
Она остановилась за дверью и произнесла, обращаясь к нему через плечо:
– Меня зовут Ама. Уверена, мы еще встретимся.
После чего незнакомка неторопливо удалилась, а Мейсон снова обернулся к Гаврану:
– Откуда она знает?
Старик хлопнул в ладоши и запрыгал от восторга.
– Зажги факел своей скорби, – хихикнул он. – И следуй за ним в глубь леса.
– Я не понимаю.
Гавран протянул руку и положил узловатую ладонь на грудь молодого доктора:
– Когда приходит ночь, лишь пламя освещает путь.