Добрыня Никитинец и Василий Казимирович

ак привёз Добрыня в Киев княжью племянницу, сам князь выскочил встречать Никитинца, насыпал ему полные карманы серебра-золота, повёл к себе в палаты. Устроил Владимир почётный пир на князей-бояр, на удалую дружину. Бояре и дружинники вином и мёдом напивались, разных кушаний наедались, от осетров и лебедей только и остались на скатертях сахарные косточки. Добрыня на том пиру сидит, помалкивает, а Владимир Красно Солнышко всё размахивает белыми руками, поворачивает могучими плечами. Говорит князь:

– Верные мои бояре-дружинники! Кто бы из вас сослужил бы мне великую службу: съездил в половецкую землю к самому хану Батуру Батвесову, свёз бы ему пошлиныдани? Накопилось тех пошлин за двенадцать лет сорок телег красного золота, сорок телег чистого серебра, сорок телег скатного жемчуга, да ещё в придачу к тому сорок сороков ясных соколов, сорок сороков чёрных соболей, сорок сороков гончих псов и вдобавок сорок сивых жеребцов.

Между боярами-дружинниками словно тень пролегла: взялись они толковать-перешёптываться. Больший за меньшего хоронится – ни от большего, ни от меньшего нет ответа.

Сидел между всеми молодой Василий Казимирович. Вскочил тот Василий с места, поднялся с белодубовой скамьи. На ногах его сафьяновые сапоги, каблуки их серебряные, гвоздики золочёные. Стоит молодец, пошатывается, белой рукой подбоченивается:

– Батюшка наш, Владимир-князь! Послужу я тебе верой-правдой, съезжу в половецкую землю к хану Батуру Батвесову. Отвезу ему все дани-пошлины, какие скопились за двенадцать лет.

Владимир обрадовался:

– Так тому и быть!

Наутро Василий Казимирович проснулся и закручинился. Повесил он голову ниже плеч, потупил глаза в кирпичный пол. Надел затем свою чёрную шапку да и подался вон из княжьего терема. Бредёт по киевским улицам: ничего не видит, не слышит.

Навстречу ему Добрыня:

– Здравствуй, удалой добрый молодец! Что идёшь невесёлым? Не нашлось для тебя вчера доброго места? Не налили тебе чары зелена вина? Или кто тебя, Василий, избесчествовал? Или сам в хвастовстве вызвался куда ехать?

Василий мимо ровно бык прошёл.

Добрыня не обиделся. Догнал его, вновь спрашивает:

– Не нашлось для тебя вчера, Василий, доброго места? Не налили тебе чары зелена вина? Или кто тебя избесчествовал? Или сам в хвастовстве вызвался куда ехать?

Но и тут Василий ровно бык прошёл. И опять Добрыня не обиделся. В третий раз спрашивает:

– Что с тобой стряслось-случилось?

Не выдержал молодец, признался Никитинцу:

– Нашлось мне на том пиру доброе место, и никто меня там не бесчестил. Вдоволь подносили мне и зелена вина, и пьяного мёда. А как стал князь о великой службе расспрашивать, сам-то я, дурак, со скамьи белодубовой повыскочил, сам-то, глупый, похвастался: отвезу-де на половецкую землю хану Батуру Батвесову дани-пошлины. И что теперь делать, не ведаю…

Добрыня говорит:

– Не беда тому, кто, раз споткнувшись, поднимается, – беда тому, кто, споткнувшись, лежмя лежит. Мы вот что с тобой поделаем: оставим телеги с золотом-серебром на княжьем дворе, оставим там скатный жемчуг, ясных соколов, чёрных соболей и гончих псов, а сорок сивых жеребцов гулять отпустим. Сами же поедем налегке в половецкую землю к собаке-хану Батуру Батвесову и сами дани от него потребуем.

Обрадовался Василий Казимирович такому Добрыниному участию. Обнимал он Никитинца, прижимал его к сердцу:

– Ты, Добрыня, будь мне бо́льшим братом. А я буду тебе меньшим братом.

Тут молодцы и побратались. Воротились они назад к князю Владимиру: идут в белокаменные палаты, кладут крест по-писаному, поклон ведут по-учёному, на все четыре стороны поклоняются.

Привечает их ласковый князь Владимир:

– Добро пожаловать, Василий, сын Казимирский, и Добрынюшка Никитинец! Садитесь за один стол со мной хлеб-соль кушать!

Налил им князь чары зелена вина в полтора ведра, однако молодцы от тех чар отказались. Сели они на белодубовые скамьи и повели разговор:

– Послушай нас, светлый князь Владимир Красно Солнышко. Не желаем мы вести собаке-хану половецкому дани-пошлины. Желаем сами взять от него дань. Вот что ты, князь, сделай: садись-ка за дубовый стол, сам пиши хану Батуру такую грамотку: «Не буду я, князь киевский, тебе, собаке, с этих пор дани платить, а буду с тебя с этих пор дань брать. Заплати-ка ты мне, собака, за двенадцать лет дань-пошлину: сорок телег красного золота, сорок телег чистого серебра, сорок телег скатного жемчуга, да ещё в придачу к тому сорок сороков ясных соколов, сорок сороков чёрных соболей, сорок сороков гончих псов и вдобавок сорок сивых жеребцов».

Послушался князь молодцев, подаёт им скорописчатый ярлык. Опустил Василий Казимирович ярлык в кафтанный карман. А Добрыня говорит:

– Благослови нас, ласковый князь Владимир, на поездку в половецкую землю.

Тот и благословил.

Выходили два названых брата на княжье крыльцо: засвистали по-соловьиному, заревели по-звериному. Издалека, из чистого поля подбежали к ним два коня со всей богатырской сбруей. Брали Добрыня с Василием коней за шелковые повода, вставали в гольяшные стремена, садились в черкасские сёдла – только их у князя и видели. В первый скок ушли они за три версты. Во второй скок ушли за двенадцать вёрст. А за третий скок никто их уже на Святой Руси и сыскать не мог.

Долго ли коротко – показалась половецкая земля: по ней бегают серые волки, над ней кружат вороны да коршуны. Посреди земли раскинут шелковый шатёр. Вышит шатёр снизу доверху золотом. Сидит в том шатре сам половецкий хан Батур Батвесов. Добрыня с Василием перед шатром с коней хоть и соскакивали, но ни к чему их не привязывали и не спрашивали ни о чём ни приворотников, ни придверников, а сами отворяли у того шатра входы, заходили к самому Батуру Батвесову. В шатре молодцы Богу не молятся, Батуру не кланяются. Выхватывает Василий Казимирович из кармана скорописчатый ярлык, кладёт его на золотой поднос:

– Получай, собака, дани-пошлины от самого князя Владимира!

Распечатал Батур Батвесов скорописчатый ярлык и говорит:

– Отсюда тебе, Василий, сын Казимирский, после таких слов не уехать!

Отвечает Василий:

– Я надеюсь на чудесную Мать, Пресвятую Богородицу, да на брата своего названого, Добрыню Никитинца.

Хан говорит:

– Не вижу перед собою Богородицу, а вижу перед собою твоего названого брата. Кто он таков, чтобы на него надеяться? Что же, поиграем мы тогда с ним в кости.

Стали хан с Добрыней Никитинцем играть в кости. Проиграл половецкий хан.

Взялись второй раз играть – и второй раз Батур проиграл.

В третий раз схватился он с Добрыней – проиграл, собака, и в третий раз.

Разозлился Батур. Говорит Василию:

– Всё равно отсюда тебе не уехать!

Тот отвечает:

– Надеюсь я на чудесную Мать, Пресвятую Богородицу, и на брата своего названого, Добрыню Никитинца.

Ещё пуще взъярился половецкий хан:

– Не вижу перед собою Богородицу, вижу перед собою твоего названого брата! Кто он таков, чтобы на него надеяться? Стоит за три версты от моего шатра кряковистый дуб. Станем мы с твоим названым братцем стрелять в тот дуб, попадать в золочёное колечко.

Вышел Батур из шатра, в ладони захлопал, закричал зычным голосом:

– Несите мне, слуги, тугой лук да не забудьте к нему калёную стрелу!

Десять слуг несут его тугой лук, калёную же стрелу несут шестеро – ноги у всех от тяжести подгибаются. Одной рукой берёт хан Батур стрелу и накладывает её на шелковую тетиву. Выстрелил он за три версты по кряковистому дубу – упала стрела перед дубом. Выстрелил второй раз – упала стрела за дубом. В третий раз выстрелил – вошла стрела в дуб перед самым золочёным колечком.

Подаёт хан калёную стрелу Добрыне Никитинцу, подаёт свой тугой лук. Как стал Добрыня его натягивать, затрещал лук, заревел зверьём, погнулся и разломился надвое. Бросил Никитинец лук о сырую землю, взял калёную стрелу, направил вперёд жалом да и бросил её за три версты: попала стрела прямиком в тот кряковистый дуб, в золочёное колечко.

Налился Батур Батвесов тёмной кровью, стал, собака, чернее тучи. Говорит Василию:

– Всё равно тебе, сын Казимирский, отсюда не уехать!

Тот твердит:

– Надеюсь лишь на чудесную Мать, Пресвятую Богородицу, и на брата своего названого, Добрыню Никитинца.

Хан отвечает:

– Не вижу перед собою Богородицу, вижу перед собою твоего названого брата. Кто он таков, чтобы на него надеяться? Выиграл твой Добрыня у меня в кости. Попал стрелой в золочёное колечко. Поглядим теперь, как он справится с моей несметной силой.

Кликнул хан Батур своих слуг – набежала их несметная сила. Вспомнил Добрыня про маменькин подарочек: вытащил платок, взялся им тереть бело лицо да могуче плечо. Стало силы у него вдвое больше прежней. Схватились с ним три половчанина: Добрыня первого пополам разорвал, второго растоптал, а третьего дёрнул за ноги и начал им остальных поколачивать. В одну-то сторону идёт – делает улицу, в другую – переулочек. И Василий Казимирович в стороне не остался: не попалась Василию под руку острая сабля, не попалось мурзамецкое копьё, а попалась белодубовая ось семи сажен.

Собака-хан испугался. Зарычал, закричал зычным голосом:

– Вы оставьте мне хоть на приплод моих верных слуг! Оставьте их хоть на семена!

Молодцы его не слушают – знай себе изводят половецкое племя.

Взвыл тогда Батур Батвесов. Поклялся собака:

– Я отдам дань князю Владимиру! Пошлю ему сорок телег красного золота, сорок телег чистого серебра, сорок телег скатного жемчуга, да ещё в придачу к тому сорок сороков ясных соколов, сорок сороков чёрных соболей, сорок сороков гончих псов и вдобавок сорок сивых жеребцов.

Здесь два названых брата его послушались, бросили изводить половецкое племя. Позвали свистом молодцы своих коней, вставали в гольяшные стремена, садились в черкасские сёдла и поехали в свою сторону. Долго ли коротко, приехали они к высокому княжьему терему на широкую улицу, входили в белокаменные палаты. Крест там клали по-писаному, поклон вели по-учёному: кланялись и Христу, и Божией Матери, Пресвятой Богородице.

Говорили они:

– Здравствуй, ласковый Владимир-князь! Будут тебе от хана Батура дани-пошлины.

Усадил их киевский князь на белодубовые скамьи за дубовые столы, налил зелена вина в чары в полтора ведра. Приняли молодцы чары одной рукой, выпили единым духом. Велит тогда Владимир слугам нести ещё и пьяного мёда, да вот только встают два названых брата на резвые ноги, низко хозяину кланяются.

Говорят Добрыня с Василием:

– Нам и тех чар, княже, от тебя довольно.


Загрузка...