В добавление к килограмму еды, съеденному в аэропорту, ведущий консультант компании «Медэкспорт» стрескала в самолёте полтора ужина, прихватив и мою половинку.
Я не понимаю, как Изабель Бриссон удалось вырвать у меня обещание взять на работу её племянницу, однако это произошло. И с сентября прошлого года я участвую в качестве наблюдателя в научном эксперименте под названием «Сколько еды влезает в девушку».
Много, очень много!
К девушкам Настю можно отнести только по европейским стандартам. По российским меркам она уже старая кляча – ей перевалило за тридцать. Но так как Настя маленькая, розовощёкая и пухлая, да к тому же одинокая и бездетная (то есть абсолютно лишена бытовых проблем и воспитательных забот), то воспринимается она, действительно, как юная особа, а не зрелая женщина. Порой она мне и вовсе кажется маленькой девочкой – например, когда делает совершенно глупые ошибки в работе или с испуганным видом, пока не застукали, быстро-быстро лопает пирожное с кремом…
Едва Настя появилась в офисе после моего разговора с Изабель Бриссон, я поняла, почему ей было нелегко найти работу – очевидно, она подвергалась дискриминации из-за внешнего вида. При росте метр шестьдесят (или около того) она весила центнер. Она, конечно, клялась, что не дошла до трёхзначной цифры, но я ей не поверила. Не каждый захочет держать в офисе такого слонёнка. Несмотря на приятные черты лица, улыбчивость и свежесть, работодатели Насте отказывали. А мне деваться было некуда – я дала обещание коварной мадам Бриссон.
Месяц Настя рыдала, измученная моими наездами и придирками, но я не делала для неё исключения – это мой обычный стиль управления. Коносукэ Мацусита, бережно относившийся к персоналу, упал бы в обморок, услышав, как я ору на подчинённых. А если их не построить – они в два счёта развалят фирму, да ещё и станцуют чечётку на руинах.
Нет уж. Буду руководить, как привыкла. Зря, что ли, меня называют стервой, асфальтоукладчиком и кактусом? Безрукие, бесталанные и бестолковые подчинённые меня бесят.
Но, возможно, я перегибаю палку.
Наверное, если бы удалось, благодаря науке, заполучить в штат парочку собственных клонов, я бы и к ним начала придираться и ругать их за нерасторопность…
Настя выдержала, не сбежала. Она проявила потрясающую стойкость. Порыдав в уголке после очередного разноса, возвращалась на место с подредактированным макияжем и принималась за работу. Вскоре она стала делать гораздо меньше ошибок и едва ли не превратилась в мою правую руку.
Кроме того, она была невероятно услужлива и заботлива. Постоянно – если в кабинете не было заказчиков и клиентов – делала мне массаж плеч, да такой искусный, что я едва не теряла сознание от удовольствия и уже подумывала о том, чтобы сменить сексуальную ориентацию.
Ещё она взяла шефство над моим маникюром: меня всегда раздражала необходимость тратить в салоне два часа бесценного времени на коррекцию. Но ходить с ободранными ногтями я тоже не могла, статус не позволял. Я же не замученная домохозяйка, круглосуточно занятая на кухонно-очистительных работах, а шикарная бизнес-леди.
Теперь Настя обслуживала меня прямо на рабочем месте – я протягивала ей руку, не отрываясь от компьютера или важных бумаг. Правда в последнее время, где-нибудь на третьем пальце она вдруг начинала рыдать.
– Что?!
– Я всегда делала маникюр Изабель… У неё были такие красивые руки! Моя милая Изабель… Она говорила, что даже во всей Франции не найдёшь такого мастера, как я.
– Ты виртуоз, это точно. Ну-ка, прекрати рыдать, нечего носом хлюпать. Изабель не вернёшь. Ты же не будешь оплакивать её до конца жизни?
В ответ Настя начинала рыдать ещё громче, а я злилась… Вот такая я бессердечная.
Успокаивать не умею.
Да и не хочу.
…Итак, мы отлично сработались с Настей, хотя в первые месяцы я была близка к тому, чтобы пинком выставить её за дверь. Но потом всё наладилось.
К тому же, я открыла у Насти ещё один волшебный талант, и это очень меня удивило…
***
Стюардесса-француженка принесла подушки и пледы, салон погрузился в полумрак, лишь мерцали экраны ноутбуков или телевизоров, вмонтированных в спинки кресел. Самолёт завис в синей тьме между чёрных облаков в полной неподвижности, монотонно гудели двигатели.
Отполировав ужин шампанским, Настя коварно уснула у меня на плече – сползла потихоньку, навалилась, словно я была не начальницей, а кариатидой. Она и так заняла сорок процентов моего кресла, да ещё и сгрузила сверху свои пухлые телеса.
Её дыхание было беззвучным, длинные чёрные ресницы даже не затрепетали, когда я сдержанно выругалась – раз тридцать подряд. Густые каштановые волосы завивались кольцами, приятно пахли и щекотали мне нос. После восьмой попытки я оставила надежду избавиться от мягкого груза. С трудом удалось достать из сумки книгу. Пролистав страницы, я погрузилась в чтение.
Героиня – Энни – с надрывом и упоением описывала свои мучения, связанные с переводом в новую школу. Ей пришлось несладко – дети не прощают лишнего веса, некрасивой одежды и плохих оценок. А учиться хорошо бедняжка не могла, она только что пережила страшную трагедию: её родители, учёные-исследователи, погибли в научной командировке, разбившись на вертолёте в Аппалачских горах.
Но настоящим дьяволом была её тётя Элизабет.
«Каким бы мучительным ни был день в школе – насмешки, придирки, дохлые чёрные тараканы, подсунутые в шкафчик для одежды – всё же дома было ещё хуже. Потеря родителей, переезд, новая школа, чужая обстановка… Достаточно, чтобы сойти с ума. А Элизабет словно мстила мне за то, что я стала неотъемлемой частью её жизни.
Моя ласковая мама, видела ли она с небес, как её родная сестра измывается надо мной? Элизабет никогда меня не любила. Я отлично помнила, как она не раз и не два с насмешкой говорила моей маме: «И угораздило же её родиться похожей на отца! Вот не повезло, так не повезло!».
До трагедии Элизабет виделась со мной очень редко: несмотря на отсутствие собственных детей, у неё не возникало никакого желания проводить время с племянницей. К тому же, она вела весёлую и беспечную жизнь в обществе бесконечных поклонников, подруг и мужей. А теперь я постоянно маячила в доме, вызывая у Элизабет зубную боль. Я лишила её свободы, да к тому же надругалась над её чувством прекрасного – видеть рядом гадкого утёнка причиняло ей страдания. Ей было некуда меня девать – не выгонять же на улицу. Теперь я постоянно была рядом, и мной нужно было заниматься.
Каждый день был сплетён, как морская сеть, из тысячи упрёков и насмешек, эта прочная сеть опутывала меня, не давала двигаться и душила. За столом я боялась взять лишний кусок – Элизабет с утра до вечера твердила, что я – мерзкая толстуха. Потом она и вовсе посадила меня на диету, оставив в свободном доступе на кухне капусту и морковь. Еды в холодильнике почти не было, Элизабет и её муж чуть ли не каждый день ходили в пиццерию и рестораны.
Диета. Это был самый настоящий кошмар. Наверное, заключённые Бухенвальда страдали меньше, чем я. Ведь они видели вокруг таких же измученных голодом, поедающих мутную баланду пленников. А я видела вокруг себя сытых, жующих людей, видела живописные витрины с тортами или с колбасой и мясными деликатесами. В телевизоре постоянно показывали кулинарные шоу, ведущие сладострастно причмокивали и облизывали пальцы.
По ночам мне снились булки и пирожные, или зажаренный стейк, или шоколадные конфеты. Нет, я, конечно, не умерла от голода, но ужасно настрадалась за те месяцы, пока не нашла выхода из ситуации. Я познакомилась в школе с двумя девочками, равнодушными к еде (да, и такое бывает!), и за массу мелких услуг они стали отдавать мне свои завтраки и приносить из дома ещё что-нибудь.
Кроме клички «жирдяйка» за мной закрепилось звание «вечно голодной Энни». После школы я теперь болталась на улице, так как все дополнительные занятия – художка, танцы – куда меня записывала мама, Элизабет отменила. Это стоило денег, а она не желала тратить на племянницу ни одной лишней копейки. Так вот, я слонялась по булочным и кафетериям, осваивая амплуа безмолвной попрошайки. «Что тебе, малышка? – спрашивали люди в ответ на мой жадный взгляд. – Угостить тебя печеньем?».
Настойчивые поиски пропитания однажды едва не довели до беды. Один симпатичный мальчик из класса позвал меня в гости, сказав, что бабушка испекла яблочный пирог. За кусок пирога я бы навечно продалась в рабство. Приглашение удивило, ведь одноклассники не стремились со мной общаться, в школе я была отщепенцем.
Вслед за мальчиком я вошла в квартиру, жадно принюхиваясь и надеясь ощутить волшебный аромат горячей выпечки. Я уже чувствовала, как тает во рту сладкая яблочная начинка…
Дверь захлопнулась позади меня. Я вдруг застыла, поражённая внезапной мыслью, что мальчик, наверное, в меня влюбился! Зачем иначе приглашал бы в гости? Пусть Элизабет постоянно обзывала меня мерзкой уродиной, но в зеркале отражались огромные карие глаза с длинными чёрными ресницами и пухлые розовые щёчки – и я хорошо помнила, как задыхалась от восторга милая мама: «Ах, ты моя красавица!».
Точно, мальчишка в меня влюбился.
Я доверчиво озиралась, стоя в прихожей с тяжёлым портфелем за спиной, – глупый одиннадцатилетний ребёнок. В квартире у мальчика не оказалось ни бабушки, ни пирога! Зато там находился…»
Рассказ Энни был прерван стюардессой. Она неслышно подкралась к моему креслу и шёпотом поинтересовалась, не хочу ли я шампанского.
Приятно летать бизнес-классом!
Выпив бокал, я поняла, что не могу продолжать чтение – меня капитально разморило, английский текст расплывался перед глазами. Лететь оставалось всего ничего, через полчаса начнётся снижение. Настя продолжала сладко дрыхнуть на моём плече.
Наверное, мне надо быть помягче с подругой… Хватит попрекать её каждым съеденным куском и постоянно напоминать о лишних килограммах. Она всё и сама прекрасно знает, вряд ли моя постоянная агрессия поможет ей справиться с проблемой.
Я протянула руку и поправила на Насте съехавший плед, а потом склонила голову на её макушку, не в силах бороться со сном. Засыпая, подумала о том, что Насте повезло гораздо больше, чем книжной Энни: хотя в школе моя подруга тоже подвергалась издевательствам сверстников, в её жизни присутствовала блистательная Изабель Бриссон.
К счастью, она была совсем не похожа на злобную тётку бедной Энни.
Вообще никакого сравнения.