Выставка «Здравоохранение и современные технологии» проходила в последних числах августа в грандиозном выставочном комплексе Вильпент на северной окраине Парижа. Нам с Настей, моей помощницей, было гораздо удобнее остановиться в отеле неподалёку, чтобы избежать ежедневной дороги из города и обратно.
Заканчивался август – традиционная пора отпусков – и французская столица была переполнена автомобилями и окутана сизой дымкой выхлопных газов. Сняв скромный номер в одной из гостиниц в Вильпенте, мы не стояли бы каждый день в пробках, да и капитально бы выиграли в деньгах.
И, тем не менее, мы жили в самом центре Парижа, на улице, где через каждые пять метров красовалась вывеска какой-нибудь знаменитой фирмы или шикарного ресторана, или сиял витринами дорогой бутик.
А всё потому, что в Париж мы планировали поехать не с Настей, а с Володей! Я самонадеянно замыслила украсть мужа на несколько дней и совместить несовместимое – деловую поездку и романтический отдых. Приходится соглашаться на любые варианты, чтобы урвать момент близости. Наши графики никогда не совпадают. Господин Константинов ворочает делами своего холдинга, а я живописно барахтаюсь второй год в липкой трясине поражений и неудач, надеясь возродить бизнес. И Володька, и я постоянно в разъездах. К тому же мы не ведём совместное домашнее хозяйство, так что шанс пересечься вечером на кухне и одарить друг друга влюблённым взглядом над тарелкой с борщом сведён к нулю…
Поэтому я и спланировала совместное путешествие.
Но в последний момент, когда всё было организовано, улажено, сто раз обговорено, коварный Вольдемар заявил, что срочно мчится в Ханты-Мансийск.
Чудесно!
Нет, ну надо же, а?
Париж, Нотр-Дам, моё упругое тело и готовность к круглосуточному сексу – против Ханты-Мансийска и потенциала нескольких нефтяных скважин.
Господин Константинов выбрал последнее. Мы в очередной раз масштабно поругались. За четыре года мы возвели искусство семейной ссоры на небывалую высоту. Когда мы ссоримся, сгустки вырабатываемой нами энергии рождают в соседних галактиках новые звёзды.
– Да ты и сама хороша, – заявил подлец. – Решила устроить романтические каникулы только потому, что у тебя выставка в Париже. Да для тебя бизнес дороже отношений! Я бы всю неделю пялился не на твою соблазнительную попу, а на долбаную Эйфелеву башню. Она мне нужна? Ты сама виновата, и нечего жаловаться.
…Таким образом, я оказалась в одном из самых фешенебельных отелей Парижа в компании Насти, а не с Константиновым, как это планировалось. Когда мы заселялись в роскошный номер с кроватью кинг-сайз, подруга зудела над ухом, что мы выглядим лесбиянками.
– Хватит ныть, – привычно оборвала я. – Вечно ты переживаешь о том, что о тебе подумают. Но если не прекратишь смотреть на меня влюблёнными глазами, то да, все подумают, что мы парочка. Да и пофиг. Тут это приветствуется. Мы же в Европе.
…В вазах, расставленных на тумбочках и столах, благоухали свежие цветы. Лепестки роз были рассыпаны по столешнице из чёрного мрамора, обрамлявшей раковину в ванной комнате. Приняв душ, я закуталась в белоснежный халат с золотым королевским вензелем и вздохнула: милый Вольдемарушка не поскупился, номер был шикарным.
Как жаль, что Володи здесь нет!
Настя всё ещё не вернулась. Мы расстались утром, а сейчас за окном уже стемнело. Я отправила подругу развеяться. Насколько бы злой начальницей я ни была, но надо признать – наш «ведущий консультант» заслужила отдых. На выставке мы славно поработали. Трудились в поте лица, в самом лучшем свете представляя иностранным партнёрам компанию «Медэкспорт».
На столе посреди комнаты высилась трёхэтажная ваза с фруктовыми корзинками, миндальным печеньем и разноцветными пирожными macarons. Значит, Насти не было целый день. Если бы она побывала в номере днём, от кондитерских изысков не осталось бы и следа – слопала бы всё, включая этажерку.
Я взяла тёмно-розовый macarons, но, подумав, положила обратно. Лучше не начинать! Пусть Настя лопает. Ей плевать на собственную фигуру. А я своей дорожу. Не знаю точно, сколько в моём организме клеточек, но я позаботилась о каждой. Здоровое питание, тренажёрный зал, косметические процедуры – с каждым годом приходится удваивать усилия, чтобы сохранить свежесть. А в двадцать лет эта свежесть доставалась даром, без выматывающей борьбы…
Как хорошо, что можно некоторое время побыть одной! Верная подруга меня достала. У неё масса достоинств, скрытых глубоко внутри, под двумя метрами жира. Но с тех пор, как в апреле этого года Настину любимую тётушку Изабель (и её единственную родственницу) сбил на дороге лихач, моя помощница поливает всё вокруг слезами, как первоклассная ирригационная система.
Мне везёт на подруг, убитых горем. Пару лет назад я возилась с Татьяной, потерявшей мужа. И вот уже целый год наслаждаюсь обществом Насти. Честно говоря, я не нуждаюсь в подобном эскорте. Мне вовсе не требуется фон из красноглазых подруг, чтобы на контрасте выглядеть богиней.
Я и так прекрасна.
Но от Насти никуда не деться. За год совместной работы мы почти сроднились. Я пообещала Изабель, что не только позабочусь об этой закомплексованной стокилограммовой клуше, но и постараюсь сделать из неё человека. Если бы Изабель не погибла, я бы ей объяснила, что погорячилась, что переоценила свои педагогические способности. А теперь приходится держать слово…
Интересно, где сейчас бродит Настя? Пора бы ей вернуться. Хочется обсудить результаты выставки, ещё раз похвастаться друг другу, как хорошо мы отстрелялись. А потом мы вместе завалимся на нашу необъятную кровать. К счастью, Настя, несмотря на габариты, спит как мышка – не храпит, не возится. Иначе я бы сразу придушила её подушкой…
Встреча на Монмартре оставила странное послевкусие. Поспешное бегство Бориса меня встревожило. Я привыкла к более трепетному отношению со стороны мужчин.
Неужели теряю форму?
Остановившись перед огромным зеркалом, я распахнула халат, чтобы произвести инвентаризацию. Всё по-прежнему радовало глаз: и длинные ноги, и тонкая талия, и бесподобная – как две аппетитные круглые булочки – грудь. Изучая всю эту роскошь, трудно поверить, что у меня есть восемнадцатилетняя дочь (а она у меня есть). И что родила я её вовсе не в первом классе школы (а значительно позже).
К тому же, на данном жизненном этапе я снова перекрасилась в блондинку. Наступила себе на горло, чтобы угодить любимому. Володька предпочитает белобрысых, есть у него такой пунктик. На этот его единственный недостаток я так же закрываю глаза, как и на два миллиона других. Но вот решила устроить милому сюрприз – подарить ему блондинку в Париже. Он мог бы делать с ней всё что угодно, здесь, на гигантской кровати. Или на канапе. Или на столешнице из чёрного мрамора… Я бы даже не отказалась от всяческих пикантных извращений.
Но милый сбежал в Ханты-Мансийск.
Да и француз драпанул от меня так, что только пятки сверкали. Он даже не предложил обменяться визитками!
Что происходит? Это и называется старость? Нет, не хочу!
Проклятые мужики!
Сколько из-за них переживаний.
Я растянулась по диагонали на бескрайней кровати, застеленной голубым покрывалом, подмяла под локоть одну из десяти подушек и открыла книгу «Наука ненависти».
Интересно, кто обучал писательницу Сьюзен Кросс этой науке? Мужчины? Тогда, я думаю, она достигла успеха в избранной области.
«Сегодня ночью я, наконец-то, убью Элизабет. Сколько потребовалось лет, чтобы моя ненависть достигла крайнего предела. Сколько лет я копила обиды и унижения, считала раны и кропотливо измеряла боль, причинённую мне этой женщиной…
Прекрасно помню тот момент, когда я впервые поняла, что страстно желаю её убить… Она стояла на краю бассейна, загорелая, невероятно красивая, вся в сверкающих капельках воды, и радостно улыбалась своему очередному, кажется, третьему по счёту, мужу. Она была как луч солнечного света – вытянутая в струнку, яркая, божественная.
И тут появилась я – толстая неуклюжая девочка. Остановилась, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, прижимая к груди потрёпанного зайца. Девочка с заплаканными глазами и пухлыми, как булки, щеками. Я вовсе не походила на очаровательную малышку, в глазах Элизабет я была настоящей уродиной.
Гримаса отвращения исказила её прелестное лицо. Ни капли сочувствия к ребёнку, только что потерявшему обоих родителей…
Она со вздохом посмотрела на своего нового мужа, развалившегося в шезлонге у бассейна. Их уик-энд, да и вся последующая жизнь, были испорчены моим появлением. Ведь отделаться от маленькой родственницы будет не просто…
– Фу, он же грязный, – нагнулась ко мне Элизабет и возмущённо дёрнула зайца за ухо. – Отдай, я выкину это старьё.
– Нет, – чуть слышно ответила я. – Он мой друг.
– Отдай, я кому сказала! Эй, толстушка, я тебе говорю! Ты не у себя дома, вообще-то. Мне тут грязь не нужна. В твоём дурацком зайце, наверное, давно завелись клопы!
Элизабет рванула игрушку из моих рук. Я сопротивлялась, защищая милого друга, моего Томми. Он всю жизнь был рядом со мной. А сейчас, когда погибли родители, когда я лишилась дома, и вовсе стал единственным напоминанием о прежней счастливой жизни.
Элизабет не отступала. Старый материал треснул, я вскрикнула, шея бедного Томми лопнула – так, словно убийца-маньяк полоснул по ней ножом. Я в ужасе уставилась на растерзанного друга, для меня этот заяц был живым, это словно мне перерезали сейчас горло.
Чем ей помешал мой зайчик? Это был мамин подарок, хотя я и не запомнила того момента, когда впервые его увидела – мне подарили его на двухлетие. Томми спал в моей кровати, я доверяла ему все секреты, рассказывала о прошедшем дне, советовалась. Конечно, он немного поистрепался за восемь лет работы психоаналитиком…
Элизабет воспользовалась моим замешательством, выхватила игрушку и завершила казнь: разодрала зайца едва ли не в клочья.
– И не вздумай реветь из-за этого старья! Фу, да из него же труха сыпется, даже и прикасаться противно!
– Не плачь, Энни, мы тебе нового купим, – донёсся из шезлонга голос мужа Элизабет. Мужчина был явно напуган этой сценой. Однако даже не попытался защитить меня.
Я давилась рыданиями, утирала красные щёки кулаком, содрогалась и всхлипывала.
– Когда ты плачешь, ты ещё противнее, – сморщилась Элизабет. – Заканчивай истерику.
И тут… И тут я вдруг улыбнулась. Сквозь слёзы и отчаянье, сквозь красную пелену ярости. Потому что внезапно поняла, что наступит день, и я её убью. Пусть не сразу, пусть даже пройдёт несколько лет, но я обязательно отомщу Элизабет за её чёрствость и бездушие.
Эта отчётливая, ясная мысль придала мне сил. Да, это случится
Когда-нибудь я обязательно её убью…»
– Надо же, какие страсти, – пробормотала я, закрывая книжку. – И, тем не менее, интересно. Ребёнка жаль. Если бы на мою Натку вот так же накинулась какая-то мегера – я бы вмиг уничтожила гадину.
Но бедную маленькую Энни было некому защитить…