Сентябрь

Миссис Бейкер ненавидит лютой ненавистью одного-единственного семиклассника.

Меня.

И – зуб даю – без всяких причин! Окажись предметом её ненависти Дуг Свитек, было бы понятно.

Наш Дуг Свитек однажды составил список разных способов, которыми можно довести учителя до белого каления. Списочек из четырёхсот десяти пунктов. Начинается он безобидно: «Впрыснуть дезодорант в ящик учительского стола», но дальше идут пункты похлеще. Сильно похлеще. К сто шестьдесят седьмому номеру список хулиганских выходок уже попахивает уголовщиной. О том, что кроется за номером четыреста и тем более четыреста десять, лучше вообще умолчим. Если коротко: за такие шалости детей отправляют в колонию. Насовсем.

В прошлом году Дуг Свитек опробовал шестой способ из своего списка на миссис Сидман. Место действия: питьевой фонтанчик перед учительской. Подсобные средства: жвачка, чтобы заткнуть фонтанчик, и полинезийская фруктовая краска для волос, с которой в ту пору экспериментировала миссис Сидман. План Дуга сработал. Под брызнувшей из фонтанчика струёй краска тут же потекла, и на лице учительницы появились разводы цвета манго. Они расцвечивали её лицо не день, не два, а довольно долго – покуда кожа, попорченная въедливой краской, полностью не отшелушилась.

Дуга Свитека тогда исключили из школы. Временно, конечно. На две недели. Собирая вещички, он объявил нам, что на будущий год испробует номер сто шестьдесят шесть: надо, мол, проверить, какой срок ему за это влепят.

Накануне возвращения Дуга Свитека директор нашей Камильской средней школы объявил на утренней линейке, что миссис Сидман «по собственному желанию переведена на работу в школьную администрацию». Он предложил нам поздравить её с новым назначением. Только как поздравишь, если она и носа из своего кабинета не высовывает и – даже когда дежурит на перемене – к нашему классу и близко не подходит? А случись кому из нас к ней приблизиться, она тут же достаёт шапочку от дождевика – знаете, такую жёлтую, клеёнчатую, в них все школьники осенью ходят – и напяливает на голову. Боится, что опять краска потечёт.

Так что, сами понимаете, миссис Сидман не позавидуешь. И Дуга Свитека она возненавидела не просто так, а вполне за дело.

Но я-то ничего подобного не совершал! Никогда. Я вообще стараюсь держаться подальше от Дуга Свитека, чтобы меня, не дай Бог, не уличили в сообщничестве, если он вдруг затеет пункт сто шестьдесят шесть.

Но это не помогает. Миссис Бейкер меня всё равно ненавидит. Причём намного сильнее, чем миссис Сидман – Дуга Свитека.

Я понял это сразу, в понедельник, в первый учебный день в седьмом классе, когда миссис Бейкер устроила перекличку. Кстати, по нашим фамилиям можно понять не только кто есть кто, но и кто где живёт. Так уж заселялся наш городок на острове Лонг-Айленд. У кого фамилии кончаются на -берг, -цог или -штейн, живут в северной части города. А у кого на -елли, -ини или просто на -о – те на юге. Границей между еврейской и итальянской частями города служит Ли-авеню. Если выйти из школы и идти по Ли-авеню долго-долго – пересечь главную улицу и пойти дальше, мимо аптеки МакКлина, булочной Гольдмана и магазинчика, где торгуют всякой всячиной по пять или десять центов, а потом миновать один жилой квартал, Публичную библиотеку и ещё один квартал, – упрёшься прямо в наш дом. Отец всегда говорит, что наш дом стоит точнёхонько в центре города. Не на северной стороне и не на южной. Посерединке. «Идеальный дом», – с гордостью говорит отец.

Может, и идеальный, но на самом деле так жить трудно. Посерединке – всё равно что нигде. Утром по субботам все, кто живут на севере, отправляются в синагогу – в храм Бет-Эль. А в середине субботнего дня все, кто живут на юге, отправляются на мессу в собор Святого Адальберта. Месса начинается так поздно, потому что католические священники, идя в ногу со временем, постановили, что их прихожанам надо хорошенько выспаться в выходной. Зато наша семья в воскресенье, причём спозаранку, в полном составе отправляется в пресвитерианскую церковь Святого Эндрю – слушать пастора МакКлелана, древнего старичка, который, судя по возрасту, мог своими ушами внимать проповедям ветхозаветного Моисея.

Ну что, сопоставили расписание? Так вот и получается, что собрать нормальную команду для бейсбола можно только в воскресенье после обеда.

До прошлого лета, пока среди моих одноклассников ещё были прихожане церкви Святого Эндрю, я кое-как справлялся. Но потом начались совсем тяжёлые времена, потому что отца Бена Камминса взяли на работу в Гротон, и они всей семьёй перебрались в Коннектикут, а Ян МакАлистер переехал в Билокси, потому что его отца, нашего прежнего пастора, перевели работать капелланом на военную базу, а на его место в церковь Святого Эндрю назначили пастора МакКлелана, личного друга ветхозаветных пророков.

Быть единственным пресвитерианцем в классе очень тоскливо. Особенно по средам, когда ровно без четверти два половина класса отправляется в еврейскую школу при синагоге Бет-Эль, а без пяти два другая половина класса отбывает в собор Святого Адальберта – постигать католический катехизис. Раньше в классе оставались три ученика-пресвитерианца. А теперь – один.

Я.

Думаю, именно эту подставу миссис Бейкер и заподозрила, когда наткнулась на мою фамилию, устроив перекличку в первый день сентября. Её голос как-то сразу изменился, задребезжал, точно от моей фамилии внутри у неё сработала секретная кнопка.

– Холлинг Вудвуд, – произнесла она.

Я поднял руку.

– Здесь.

– Вудвуд, – повторила она.

– Да.

Миссис Бейкер проводила перекличку стоя, с журналом в руках, но сейчас присела – не на стул, а на край стола. Тут бы мне и смекнуть, что дело неладно. Ведь учителя обычно не садятся на стол в первый день занятий. Не принято.

– Вудвуд, – повторила она упавшим голосом. И задумалась. А потом спросила: – Ваша семья посещает храм Бет-Эль?

Я покачал головой.

– Значит, собор Святого Адальберта? – с надеждой спросила она.

Я снова покачал головой.

– Выходит, по средам вы не получаете религиозного образования?

Я кивнул.

– То есть вы остаётесь здесь, со мной?

– Навроде того.

Она смерила меня тяжёлым взглядом. И, по-моему, глаза у неё стали почти квадратными.

– Вы только что совершили преступление против родного языка! Наречия, которое вы употребили, не существует! Что ж, раз по средам вы остаётесь со мной, предлагаю ответить так: «Я думаю, в среду днём всё-таки придётся поработать».

Тут-то я и понял, что она ненавидит меня лютой ненавистью. Потому что у неё стало такое мрачное лицо, словно солнце закатилось и не появится на горизонте до июня.

Возможно, моё лицо тоже изрядно помрачнело. Во всяком случае, чувствовал я себя прескверно – точно меня вот-вот вырвет. Ну, знаете, когда разом и озноб бьёт, и пот прошибает, а в животе революция. Помню, я тогда подумал, что зря всё-таки мама дала мне на завтрак омлет с ветчиной, сыром и брокколи. Тоже мне праздник! Начало учебного года. Лучше бы я съел хлопья. С ними если уж вырвет, то полегче, не такой зелёно-жёлтой гадостью.

Что чувствовала миссис Бейкер, я не знаю. Может, её тоже затошнило, но она этого не показывала. Она снова заглянула в список.

– Даниел Запфер, – произнесла она и, увидев поднятую руку Данни, одобрительно кивнула.

Но потом, прежде чем назвать следующую фамилию, она снова посмотрела на меня. И, клянусь, глаза у неё были квадратные.

– Мей-Тай Йонг.

Отыскав в классе руку Мей-Тай, она кивнула. И опять посмотрела на меня.

– Мирил-Ли Ковальски.

И снова, едва взглянув на руку Мирил, учительница посмотрела на меня.

И так – каждый раз, после каждой фамилии. Прямо испепеляла меня взглядом. Ух, как она меня ненавидит!

* * *

В тот день я брёл из школы очень медленно. Дорогу до Идеального дома я знаю наизусть и всегда могу не глядя сказать, что уже дошёл, потому что тротуар под ногами становится совсем другим. Бетонные плитки вычищенные, без единого пятнышка, без единой трещинки. И точно такими же чистейшими плитками выложена дорожка, которая ведёт от улицы к нашему крыльцу. А вдоль дорожки высажены кусты азалии, все одной высоты и по цвету подобраны: розовые чередуются с белыми. Дорожка и азалии приводят к идеальному крыльцу – с тремя ступеньками, как у всех домов в округе. Поднимаешься и попадаешь в идеальный двухэтажный дом, выстроенный в так называемом колониальном стиле: на первом этаже с каждой стороны по два больших окна, а на втором – мансардные окна на скошенной крыше. У нас в квартале все дома такие, но наш выглядит опрятнее, потому что отец раз в два года вызывает маляров. Они возвращают дому первозданную белизну и заново красят чёрной краской металлические ставни, приделанные для красоты. Внешняя сетчатая дверь, которая не пускает в дом мошкару, тоже металлическая, но некрашеная, серовато-алюминиевая. Естественно, она никогда-никогда не скрипит.

Войдя в дом, я бросил сумку с учебниками на нижнюю ступеньку лестницы и крикнул:

– Мам? Ты тут?

Пора бы перекусить. Например, съесть кексик «твинки» с ванильной начинкой и запить шоколадным молоком, в котором шоколада больше, чем молока. Но одним «твинки» не наешься, надо парочку. От сладкого мозги лучше работают. Вот наемся и подумаю, как прожить с этой миссис Бейкер и её ненавистью до конца учебного года, целых девять месяцев. А ничего не придумаю – значит, ничего не поделаешь, такая судьба.

– Мам? – снова позвал я.

Мимо гостиной я прошёл, даже не заглядывая, поскольку на диванах и креслах, обтянутых плотным тугим полиэтиленом, никто никогда не сидит. Тут всё точно в магазине. На продажу. Ковёр буквально стерильный, словно на него не ступала нога человека. Впрочем, так оно и есть. И на новёхоньком рояле, что стоит у окна, никто никогда не играл. У нас в доме никто не умеет. Но случись кому сюда зайти, потыкать пальцем в клавиши, понюхать искусственные тропические цветы, поправить галстук перед сверкающим зеркалом, он был бы потрясён. Непременно. Ведь жизнь архитектора Вудвуда из компании «Вудвуд и партнёры» – само совершенство.

Мама оказалась на кухне. Она там поспешно выгоняла в распахнутое окно остатки дыма и прятала только что потушенную сигарету: подразумевалось, будто я и знать не знаю, что она курит. А если знаю, то делаю вид, что не знаю. И уж, конечно, никогда, ни при каких обстоятельствах я не должен упоминать об этом при отце.

И тут меня осенило. Ещё прежде, чем я съел «твинки».

Мне нужны союзники! Иначе война с миссис Бейкер проиграна. Без вариантов.

– Как первый день прошёл? – спросила мама.

– Мам, – доверительно сказал я, – миссис Бейкер меня ненавидит.

– Не за что миссис Бейкер тебя ненавидеть. – Мама закрыла окно.

– Ненавидит, и всё тут.

– Она же тебя совсем не знает.

– Ну, бывает ведь любовь с первого взгляда. Значит, и ненависть тоже. Тут долгие разговоры и рассуждения не нужны. Посмотрел один раз – и всё. Кранты. С миссис Бейкер именно такой случай.

– Я уверена, что миссис Бейкер – замечательный человек. И ненавидеть тебя у неё нет никаких причин.



Ну откуда, откуда у всех родителей такие представления о жизни? Словно с рождением первого ребёнка у них в организме просыпается какой-то ген и они начинают изрекать одни прописные истины. А тебя даже не слушают, вроде как ты на иностранном языке говоришь. Твои слова срабатывают только как спусковой механизм: раз – и заезженная пластинка закрутилась опять.

Что ж, наверно, на то они и родители.

* * *

Но союзник-то мне нужен! Поэтому сразу после ужина я отправился вниз, в подвал. Там у нас стоит телевизор, и отец проводит все вечера перед экраном.

– Пап, миссис Бейкер меня ненавидит.

– Ты что, подождать не можешь? Я смотрю Уолтера Кронкайта!

Мы вместе досмотрели репортаж Кронкайта о новых жертвах во Вьетнаме, о расширении воздушных операций и о том, что туда послали ещё две бригады сто первой воздушно-десантной дивизии.

Наконец началась реклама.

– Пап, миссис Бейкер меня ненавидит.

– Что натворил?

– Ничего. Она меня просто так ненавидит.



– Один человек может ненавидеть другого, но за дело. Поэтому возвращаюсь к первому вопросу. Что ты натворил?

– Ничего.

– Речь ведь о Бетти Бейкер, да? Она тебя учит?

– Наверно. Миссис Бейкер.

– Так-так. Бетти Бейкер из семьи Бейкеров.

Ну вот, отец тоже включил пластинку. У каждого родителя она своя, но ребёнка они не слышат. Хоть ты тресни.

– Наверняка, – подтвердил я. – Из семьи Бейкеров.

– Эта семья – владельцы магазина «Бейкеровская Империя спорта». Они как раз собрались расширяться, будут строить новое здание и рассматривают компанию «Вудвуд и партнёры» в тройке основных претендентов на контракт.

– Папа!

– Отвечай, Холлинг! Что ты натворил? Из-за чего миссис Бейкер тебя возненавидела? И из-за чего остальные Бейкеры могут возненавидеть всех Вудвудов? Ты сознаёшь, что из-за тебя «Империя спорта» выберет другого архитектора, а компания «Вудвуд и партнёры» лишится выгодного контракта и потеряет репутацию, и мы в конце концов обанкротимся, и к нашему крыльцу сбегутся кредиторы с кипами официальных бумаг, и в каждом документе будет куча неприятных юридических закорючек, и окажется, что компании «Вудвуд и партнёры», которую ты должен унаследовать, больше нет в природе? Так что плакало твоё наследство.

К этому времени в животе у меня оставалось не очень-то много от завтрака, но именно остатки утреннего омлета с ветчиной, сыром и брокколи снова поднялись вверх и настойчиво попросились наружу.

– Думаю, всё не так плохо, – промямлил я.

– Пусть так будет и впредь! – велел отец.

Да, в союзники брать некого.

* * *

Оставалась только сестра. Но просить старшую сестру стать твоим союзником – это… всё равно что искать союзников на необитаемом острове.

Я всё-таки подошёл к её двери. И постучал. Громко постучал, ведь у неё там вовсю орала группа «Манкиз».

Сестра открыла дверь и встала на пороге – руки в боки. Её новая помада пламенела на губах, как новая пожарная машина.

– Миссис Бейкер меня ненавидит, – выпалил я.

– Какое совпадение! Я тоже.

– А помочь можешь?

– За помощью – к маме.

– Мама говорит, что миссис Бейкер не за что меня ненавидеть.

– Тогда – к отцу.

Я промолчал. Как говорится, воцарилась тишина. Если, конечно, забыть про вой «Манкиз».

– А, ну да! Это может повредить бизнесу, – сообразила сестра. – Он не станет рисковать репутацией. Так, наследничек?

– Что делать-то?

– Я бы на твоём месте сбежала в Калифорнию.

– Есть другие идеи?

– Говоришь, миссис Бейкер тебя ненавидит?

Я кивнул. Прислонившись к дверному косяку, она смерила меня оценивающим взглядом, с головы до ног.

– Холлинг, это вряд ли. Ты ещё хлюпик. Ненависть – слишком сильное чувство.

И она захлопнула дверь у меня перед носом.

* * *

В тот вечер я снова взялся перечитывать «Остров сокровищ» Стивенсона. Не хочу особенно хвастаться, но «Остров сокровищ» я читал уже четыре раза, «Похищенного» дважды и «Чёрную стрелу» тоже дважды. Я даже «Айвенго» до половины дочитал. Потом, правда, сдох. Занудный этот Вальтер Скотт. Я тогда переключился на «Зов предков» Джека Лондона – эта книжка как-то веселее пошла.




В «Острове сокровищ» я сразу открыл место, где Джим Хокинс уводит у пиратов «Испаньолу». Вот он сидит на верхней перекладине мачты, а Израэль Хендс лезет к нему с кинжалом в зубах. У Джима, конечно, преимущество: два пистолета против одного кинжала. Так что боцману с ним вроде как не совладать. Но боцман всё равно хочет прикончить Джима! Ненавидит он этого парня, ничего уж тут не поделаешь. А Джим посмеивается. Потому что он не хлюпик, он крутой, и его есть за что ненавидеть.

А потом Израэль Хендс бросает нож, и Джима спасает только везение. Мог бы погибнуть, запросто.

Ну а мне-то что делать? Тоже прикажете на везение надеяться?

Во вторник миссис Бейкер весь день не сводила с меня глаз. Словно призывала на мою голову Божью кару. Как Израэль Хендс на голову Джима Хокинса.

Первый раз я поймал на себе её взгляд рано утром, когда вышел из-за перегородки, где находится раздевалка, и направился к своей парте.

Вы спросите, почему у нас, семиклассников, как у малышей, раздевалка в классе, а не шкафчики на первом этаже, как во всех нормальных средних школах? Как раз потому, что наше здание раньше было началкой. Потом, в какой-то момент, городские власти постановили возвести для начальной школы новое здание, и его построили рядом со старым, соединив их стеклянным переходом. Туда ещё кухню приделали. А потом старое здание подремонтировали и отдали Камильской средней. Так и вышло, что на третьем этаже, где учится наш седьмой класс, во всех кабинетах – раздевалки. Как у первоклашек. И нам приходится вешать там одежду и оставлять свои вещи, хотя на дворе тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год и во всём цивилизованном мире семиклассники держат свою личную собственность в шкафчиках, под замком.

Короче, выхожу я из раздевалки и ловлю на себе взгляд миссис Бейкер. Подалась вся вперёд, нависла над столом – у меня аж мурашки по спине побежали.

Я хотел сесть за парту, но внезапно понял: это ловушка. Она заминировала мою парту или капкан тут поставила – как капитан Флинт. Раньше я о таком и думать не думал. Но теперь прямо почувствовал. Кожей, печёнками – не знаю. Мне было откровение или наитие. Про наития и откровения иногда рассказывает пастор МакКлелан. Типа, если тебе грозит опасность, Бог предупреждает свыше. Прислушаешься – спасёшься. Не прислушаешься – пеняй на себя.

Я осмотрел свою парту. Ни проволоки, ни шнура от взрывателя не видно. Теперь проверим винты. Похоже, винты на месте и сиденье подо мной не развалится.

А вдруг что-то лежит внутри, в парте? Что-то ужасное, взаправду ужасное? Какая-нибудь дохлятина – остатки от прошлогодних уроков биологии, которые затащили в кабинет миссис Бейкер прошлогодние семиклашки, её бывший класс?

Я снова взглянул на миссис Бейкер. Она на меня уже не смотрела: отвела глаза, а на губах улыбочка такая, еле заметная. Выдала она себя этой улыбкой, ей-Богу, выдала. Засада точно есть.

Я побоялся заглядывать в парту и попросил это сделать Мирил-Ли Ковальски, которая влюбилась в меня ещё в третьем классе – это не я придумал, она сама так говорила.

– Это ещё зачем? Что в парте? – спросила она.

И это истинная любовь? Откуда столько подозрительности?

– Просто…

– Просто – это не ответ.

– Просто… вдруг там сюрприз?

– Для кого?

– Для тебя.

– Для меня?

– Ага.

Она приподняла крышку парты. Заглянула. Поискала-пошарила под всеми учебниками – под «Родным языком для нас с тобой», «Математикой для нас с тобой» и «Географией для нас с тобой».

– Тут ничего нету!

Я тоже рискнул заглянуть внутрь.

– Значит, я ошибся.

– Нет, это я ошиблась. – Она с досадой отпустила крышку. Крышка громко хлопнула. – Ой, прости, – сказала Мирил. – Не дождалась, чтоб ты туда пальцы сунул. А жаль.

Сами понимаете, в седьмом классе от любви до ненависти один шаг.

* * *

На большой перемене я опасался выходить. Вдруг миссис Бейкер подговорила кого-нибудь из своего бывшего класса – нынешних восьмиклассников – и они учинят надо мной ужасную расправу? Там, например, учится старший брат Дуга Свитека. Он уже бреется! А ещё его трижды забирали в полицейский участок – и у нас, и в соседнем штате, – и он даже провёл одну ночь в настоящей тюрьме. За что – никто не знает. Но, думаю, за озорство в районе трёхсот девяностых номеров. Или даже в конце списка. Под номером четыреста десять. Дуг говорил, что их отец подкупил судью, иначе брату грозила бы смертная казнь.

Мы верили.

– Почему вы не идёте на перемену, мистер Вудвуд? – спросила миссис Бейкер. – Все уже на улице.

Я решительно взял в руки «Родной язык для нас с тобой».

– Да я хотел тут, в классе, почитать.

– Идите отдыхать. – Глаза миссис Бейкер сверкнули, выдавая её недобрые намерения.

– Так я и тут отдыхаю.

– Мистер Вудвуд! – произнесла она угрожающе. А потом встала и скрестила руки на груди. И до меня дошло, что мы остались один на один, без свидетелей, да и мачты, на которой спасся Джим Хокинс, тут нет.

Я вышел из класса.

На улице я топтался на одном пятачке, сторонясь всех и каждого и держась в поле зрения миссис Сидман. Меня так и подмывало попросить у неё жёлтую клеёнчатую шапочку – пусть эта шапка спасёт меня от неведомой, но неотвратимой беды.

И тут, словно в Камильской средней наступил День страшной расплаты, ужаса и покаяния, я услышал:

– Эй, Вудвуд!

Брат Дуга Свитека. В опасной близости. В моём личном пространстве.

Я передвинулся поближе к миссис Сидман. Она вцепилась в свою шапочку обеими руками и отошла подальше.

– Вудвуд! В футбол играешь? У нас одного не хватает. – Брат Дуга Свитека надвигался неумолимо, всей своей волосатой грудью. Волоски курчавились даже под шеей, выше футболки.

– Иди поиграй, – сказала миссис Сидман. – Если не пойдёшь, из второй команды придётся кого-то исключить.

Если не пойду – проживу лишний день, подумал я.

– Ну чё, Вудвуд? – окликнул брат Дуга Свитека. – Идёшь?

И что мне оставалось делать? Я двинулся навстречу судьбе.

– Встанешь левым крайним, – велел он.

Это я и без него понял.

– В защите, – добавил он.

Это я тоже знал заранее. Уж такая мне выпала судьба.

– А я нападающий, – добавил он. – В другой команде.

Это я тоже понимал. Без него.

– Твоя задача – меня остановить, не дать прорваться к воротам.

Я кивнул.

– Не слабо́?

Допустим. Допустим, что тебя можно остановить. Дай мне танк с крепкой бронёй, тремя пулемётами и гранатомётом – и я тебя остановлю.

– Попробую.

– Попробуй. – Брат Дуга Свитека засмеялся. Готов поклясться: обернись я в ту секунду, наверняка бы увидел миссис Бейкер у раскрытого окна на третьем этаже. Она там тоже смеялась.

Вообще у футбола есть свои преимущества. Бегай себе туда-сюда, даже не дотрагиваясь до мяча. А если всё-таки придётся дотронуться, его можно запулить куда подальше, чтобы никто не вздумал у тебя его отнимать. Такой тактики я и решил придерживаться, чтобы брат Дуга Свитека не мог ко мне подобраться и осуществить коварный план миссис Бейкер.

Но не тут-то было. Брат Дуга Свитека, по всей видимости, получил чёткие указания. Едва завладев мячом, он огляделся и устремился ко мне. Нет – на меня. Не как все нормальные нападающие, которые норовят обойти защитника, а прямиком на меня. Он рычал. Он ревел. Он выл. Он летел – как сгусток какой-то мезозойской праматерии, вырвавшейся из недр земли. И летел он на меня.

Я успел подумать, что миссис Бейкер смотрит из окна и радуется.

– Иди на него! – крикнул Данни Запфер. – Наперехват! – Голос у него дрожал. Наверно, Данни представил, как брат Дуга Свитека ударит сейчас ногой по мячу и мяч, просвистев, врежется ему, вратарю, в грудь. Точно торпеда.

Я не двинулся с места.

Данни снова завопил. Кажется, он снова кричал: «Наперехват!» Но я не уверен. Может, он как-то иначе кричал, не словами. Представляете переливы гласных звуков, подряд, всё выше и выше – до ультразвукового писка? Вот так он и верещал.

Но это, собственно, не важно. Никто и ничто не заставило бы меня в тот миг шагнуть навстречу брату Дуга Свитека. Забьёт так забьёт. В конце концов, это просто игра.

Я сделал шаг к боковой линии, подальше от ворот.

Брат Дуга Свитека тут же изменил траекторию. Он по-прежнему нёсся прямо на меня.

Я отбежал ещё дальше, почти на бровку.

Он летел на меня.

По-дельфиньи верещал Данни Запфер, по-мезозойски рычал брат Дуга Свитека, а я ощущал, что меня затягивает в водоворот и вся моя жизнь катится в тартарары – сейчас, в этот самый миг. Ещё мгновение – и конец.

И вот тогда я снова вспомнил Джима Хокинса, вспомнил, как он пробрался, вскарабкался через борт на «Испаньолу», как увёл её из-под носа у пиратов и сдёрнул с мачты «Весёлого Роджера» – знаменитый пиратский флаг, а потом сидел на перекладине мачты, а боцман лез на него с кинжалом в зубах.

Выходит, я правда хлюпик?

Метнув взгляд на окно, где только что стояла миссис Бейкер и где теперь её уже не было – наверно, побоялась, что обвинят в соучастии, – я рванул к воротам. И встал перед воротами. И ждал там брата Дуга Свитека.

Со стороны я, должно быть, круто смотрелся.

Стоял я, значит. Стоял и стоял, пока весь этот ор и рёв, а главное, жалость к самому себе не накрыли меня с головой.

Я зажмурился. Между прочим, никто не требует непременно смотреть судьбе в глаза. Итак, я зажмурился и чуть посторонился.

Не весь.

Я не успел переместить правую ногу.

И волосатый брат Дуга Свитека об неё споткнулся.

Всё тут же стало в сто раз громче и сильнее: и ор, и рёв, и вой, и свист, с которым тело брата Дуга Свитека летело к воротам, и вопли Данни Запфера, и мои собственные вопли, поскольку ногу обожгло дикой болью. А потом раздался такой глухой металлический хруст: штанга продавилась под головой брата Дуга Свитека.

И всё стихло.

Я открыл глаза.

Брат Дуга Свитека, покачиваясь, встал на ноги. К нам в полной панике бежала миссис Сидман. То есть она, скорее, ковыляла, но старалась изо всех сил. Наверно, ей уже мерещился газетный заголовок: «Недосмотр дежурного администратора». Добежав, она схватила брата Дуга Свитека за руку, а он всё пошатывался, и глаза его смотрели вроде как на неё, но в разные стороны.

– Ты в порядке? – спросила она.

Он кивнул, после чего его тут же вырвало. Прямо на неё.

Недавно съеденным бутербродом с ливерной колбасой и яйцом. Вам было бы приятно снова увидеть уже съеденный бутерброд с ливером? Вот именно.

И жёлтая клеёнчатая шапочка миссис Сидман не помогла.

На том футбол и кончился. Напоследок ко мне подбежал Данни Запфер, довольный и счастливый, и по-приятельски хлопнул по плечу.

– Ну, ты его вырубил! – сказал он.

– Но я не собирался его вырубать, – возразил я.

– Нет, ты видел, как он летел? Как ракета!

– Я не хотел! – завопил я.

– Я ещё ни разу не видал, чтоб чел так вырубался.

Тут подскочил Дуг Свитек.

– Ты вырубил моего брата?

– Да не хотел я его вырубать. Не хотел.

– А все говорят – вырубил! Я сам всю жизнь мечтал это сделать. С тех пор как родился.

– Он как ракета летел! – твердил Данни Запфер.

Я похромал обратно в школу, стараясь не глядеть на несчастную миссис Сидман, которая одной рукой поддерживала шатающегося брата Дуга Свитека, а другой – закрывала нос жёлтой шапочкой. Ливерная колбаса, она такая. Пахучая.

У дверей меня ждала Мирил.

– Ты правда вырубил брата Дуга Свитека?

– Да не хотел я…

– Тогда как вышло, что он влетел в штангу?

– Он споткнулся.

– Обо что?

– Об мою ногу.

– Ты нарочно?

– Вроде как…

– Но подножки против правил!

– Да он же втрое больше меня!

– И что из этого? Можно правила нарушать? Идиота из него делать?

– Не делал я из него идиота!

– Ага, и из меня тоже! Зачем заставил к тебе в парту лезть? Там сюрприз, там сюрприз! А сюрприза никакого и нет.

– При чём тут брат Дуга Свитека?

– При том! – бросила Мирил и ушла, гордо чеканя шаг.

Ну вот, опять. Хорошенькое объяснение! Когда она так говорит, я чувствую себя последним тупицей. При чём «при том»?

Когда мы вернулись в класс, лицо у миссис Бейкер было кислое. Ещё бы! Ведь покушение на меня не удалось. Её коварный замысел потерпел полный крах. Она ходила с этим кислым лицом до конца учебного дня и скривилась ещё больше, когда по школьному радио объявили, что брат Дуга Свитека отделался сравнительно легко, что врачи дней десять за ним понаблюдают, а потом он вернётся в школу. И ещё что до конца недели нужны дежурные на спортплощадку.

Миссис Бейкер посмотрела на меня.

Как же она меня ненавидит!

Остаток дня мы занимались по учебнику «Родной язык для нас с тобой» – рисовали схемы предложений. Как будто это кому-нибудь нужно. Разве что англичанам? Но здесь, в Америке, – никому.

Миссис Бейкер поочерёдно вызывала нас к доске: разбирать предложения и рисовать схемы. Мирил она дала такое предложение:

Ручей течёт с высокой горы.

А Данни Запферу – такое:

Он забил круглый мяч в ворота.

Мей-Тай досталось коротенькое:

Девочка шла домой.

Это и понятно. Ведь Мей-Тай совсем недавно, летом, переехала сюда из Вьетнама и пока знает мало слов. Штук десять, не больше.

А вот предложение Дуга Свитека:

Я прочитал книгу.

Тоже куцее предложение, хотя по другой причине: Дуг у нас книжек не читает, и, наверно, ему предлагалось над этим задуматься.

А вот предложение, которое досталось мне:

Мы не даём цены тому, что наше,

но стоит только потерять – и вдруг

откроем в нём прекрасного так много,

что нет утраченному и цены[1].

И как, по-вашему, изобразить это в виде схемы? Тот, кто написал такую жуть, точно не разобрал бы её по составу. А уж для семиклассника – полная безнадёга. Я молча топтался у доски.

– Что же вы, мистер Вудвуд? – якобы ободряюще спросила миссис Бейкер.

Меня аж пот прошиб. Забацай Стивенсон такое предложение в «Острове сокровищ», его бы и читать никто не стал.

– Видимо, вы невнимательно слушали мои объяснения, иначе несомненно справились бы с заданием, – укоризненно сказала миссис Бейкер. Ага, сама объяснила, как нажимать кнопку и включать свет, а от меня ждёт, что я атомный реактор построю. – Начните с «мы не даём цены тому, что наше», – продолжила она и изобразила улыбку. Но лицо было по-прежнему кислое. А глаза мерцали в предвкушении победы. Так мерцали бы глаза Джона Сильвера, окажись он в двух шагах от сокровищ капитана Флинта.

Но праздновать ещё рано, миссис Бейкер! Игра не окончена!

Динамик на стене ожил, каркнул, кхекнул и…

…произнёс мою фамилию.

Меня вызывают к директору!

Спасён!

Я положил мелок и радостно повернулся к миссис Бейкер.

Но она тоже почему-то обрадовалась! Почему?

– Немедленно, – донёсся потрескивающий голос из динамика.

И внезапно я понял: там полиция. Миссис Бейкер на меня донесла. И за мной прислали полицейских. Меня посадят в тюрьму – за то, что я вырубил брата Дуга Свитека. Ведь мой отец никому никаких взяток давать не станет. Он просто посмотрит мне в глаза, скажет: «Что ты натворил?» – и преспокойно выслушает мой смертный приговор.

– Немедленно, – повторила миссис Бейкер.

Путь до кабинета директора некороткий. А в начале учебного года он кажется даже длиннее, потому что натёртый пол громко скрипит под подошвами кроссовок, словно жалуется на мучения, которые ты причиняешь ему каждым шагом. А ещё на тебя со всех сторон пялится народ, и все знают, что ты идёшь к директору, мистеру Гвареччи. И все счастливы, что он вызвал тебя, а не их.

Да, он вызвал меня.

Когда я дошёл, мне велели подождать под дверью. Чтоб я хорошенько поволновался.

Наш мистер Гвареччи мечтает быть не директором, а диктатором. В какой-нибудь небольшой стране. Данни Запфер считает, что он просто дожидается, чтобы люди из ЦРУ устранили Фиделя Кастро и поставили его руководить Кубой, которую он тут же переименовал бы в Гвареччубу. А Мирил уверяет, что директор подыскивает себе местечко где-нибудь в Европе. Может, и так. Беда только в том, что в ожидании новой должности мистер Гвареччи по-прежнему директорствует в Камильской средней школе и оттачивает на нас свои замашки. Замашки диктатора небольшой страны.

Когда меня наконец запустили в кабинет, директор восседал за столом во внушительном кресле и сильно возвышался надо мной и над стульчиком, на который мне велели сесть.

– Холлинг Вуд, – произнёс директор сипловатым, сбивающимся на писк голосом. Словно он сорвал его, выступая с балкона перед дрожащими от страха народными массами.

– Вудвуд, – поправил я.

– В личном деле написано Холлинг Вуд.

– А у меня в свидетельстве о рождении написано Холлинг Вудвуд.

Мистер Гвареччи улыбнулся специальной директорской улыбкой.

– Не будем пререкаться, Холлинг Вуд. Это непродуктивно. Всё, что написано в личном деле, – правда. Иначе школа не могла бы функционировать.

Заметили приёмчик из диктаторского арсенала? Очень подходит для управления небольшой страной.

– Холлинг Вуд, – покорно повторил я.

– Вот и славно, – похвалил мистер Гвареччи и снова заглянул в личное дело. – У нас с тобой имеется проблема. Тут сказано, что математику за шестой класс ты сдал на крайне низкий балл.

– Сдал, – подтвердил я.

Ещё бы я не сдал математику! Её даже Дуг Свитек сдал, а у него оценки вообще ниже плинтуса.

Мистер Гвареччи взял со своего стола какой-то листок.

– Миссис Бейкер прислала мне записку. Она полагает, что тебе следует вторично пройти курс математики за шестой класс.

– На второй год остаться?

– Вероятно, она сомневается в твоей способности усвоить курс седьмого класса при таких результатах за шестой.

– Но…

– Не перебивай меня, Холлинг Вуд. Миссис Бейкер предлагает, чтобы в среду днём, в час сорок пять, ты отправлялся на урок математики в класс миссис Харнет.

Господи, куда же бедному семикласснику спрятаться от миссис Бейкер, мистера Гвареччи, а заодно и от всей Камильской средней школы? Потому что она у этого семиклассника в печёнках сидит! Где бы так спрятаться, чтобы вовсе ни о ком из школы не вспоминать! Может, есть такое место? Может, оно – на борту «Испаньолы», которая летит, подгоняемая ветром, к тропическому острову и бросает там якорь? И ты сходишь на берег, где шумят зелёные пальмы и пестреют крупные пахучие цветы?

А может, это место – Калифорния, где я открою… Как там было, в том идиотском предложении? Вот, вспомнил: «прекрасного так много»!

Тем временем мистер Гвареччи снова уткнулся в моё личное дело. И покачал головой.

– Впрочем, – сказал он, – тут зафиксировано, что экзамен за шестой класс всё-таки сдан.

Я кивнул. И затаил дыхание. Вдруг в душе диктатора небольшой страны победит добро? Ну вдруг?

– Сомнения миссис Бейкер, безусловно, правомерны, – продолжал он. – Но и оценка за шестой класс у тебя, безусловно, положительная.

Я промолчал. Чтобы не спугнуть.

– Так что… пожалуй, оставим пока всё как есть, – произнёс директор.

Я снова кивнул.

– Но имей в виду, Холлинг Вуд! Я буду следить за твоей текущей успеваемостью! – Он хищно потянулся ко мне через стол. – Сорвёшься – окажешься в шестом классе. Глазом моргнуть не успеешь.

Вы никогда не встречались с диктаторами маленьких стран? Так вот, это тоже их тактика: народ надо держать в постоянном нервном напряжении.

Мистер Гвареччи взял ручку и что-то черкнул на записке миссис Бейкер, в верхнем углу. Потом сложил лист и достал из ящика конверт. Не сводя с меня взгляда, он вложил лист внутрь и, лизнув липкую полоску, плотно заклеил конверт. Сверху он надписал: «Для миссис Бейкер». И отдал мне конверт.

– Передашь сам, – сказал он. – Конверт должен остаться запечатанным. Я проверю.

Я взял конверт – запечатанный – и отнёс его миссис Бейкер. Запечатанным. Она его открыла сама, уже когда я сел за парту. Прочитав решение директора, она медленно отложила листок. И посмотрела на меня в упор.

– Пре-сквер-но.

Она произнесла все три слога по отдельности, словно разбирала слово по составу.

Весь остаток дня я пристально наблюдал за миссис Бейкер, но она – хоть и собиралась меня убить – ничем своих намерений не выдала. Лицо – как каменное, как гранитные лица четырёх президентов, выточенные в горе Рашмор. И оно не переменилось ни разу: ни когда у Дуга Свитека сломалась новая ручка и вся его парта оказалась залита синими чернилами; ни когда миссис Бейкер раскручивала на стене свёрнутую в рулон карту мира, а она свалилась ей чуть ли не на голову; ни когда голос мистера Гвареччи из трескучего динамика объявил, что лейтенанта Тибальта Бейкера отправляют во Вьетнам в составе сто первой воздушно-десантной дивизии и все мы должны пожелать удачи ему, а заодно и миссис Бейкер. Лицо у неё было как каменное.

Так всегда бывает с людьми, которые замышляют недоброе.


Загрузка...