Апрель 1943 года, Вашингтон, округ Колумбия, США
Больше всего на свете Ава Харпер любила запах старых книг. Стоило вдохнуть аромат пожелтевшей бумаги и высохших чернил, пыли и плесени – и вокруг возникали озаренные свечами покои старинных поместий в окружении зеленых холмов или замков, чьи башни возносились в бескрайние недостижимые небеса. Далекие предки баюкали эти фолианты в своих ладонях, ученые вглядывались в их строки, студенты, жадные до знаний, впитывали содержимое этих страниц. На этих благоуханных пожелтевших листах хранились предания старины и непреходящие истины. И воистину большой удачей было получить место в отделе редких книг в Библиотеке Конгресса, неизменно полном аромата древности, аромата истории.
Ава шла по средней из арочных галерей, вдоль столов, выстроенных аккуратными параллельными рядами, и бережно собирала оставленные читателями редкие книги – не все умели рассчитывать свои силы и брали больше книг, чем могли осилить за утро. Тома в изношенных переплетах и с обтрепанными страницами отличались размером и весом, но стопка в руках Авы складывалась ловко, словно по волшебству.
Вообще-то, Ава сама грешила такой «читательской жадностью», но время от времени жаловалась на посетителей, и однажды в ответ на эту жалобу ее брат, Дэниел, приехавший в увольнительную, прокомментировал: «Руки загребущие, мозги отстающие».
С тех пор каждый раз, подбирая оставленную читателем стопку книг, Ава вспоминала эту присказку – не в укор или насмешку (сложно за один день собрать всю жатву философских изысканий былых времен), просто она ей нравилась и каждый раз вызывала в памяти веселые огоньки в глазах Дэниела.
Они оба унаследовали от матери глаза цвета мха, но Ава, как ни старалась, не могла похвастать таким же искрящимся взглядом, как у старшего брата.
Посмотрев на часы, она убедилась, что полдень почти наступил. В тот же миг она вспомнила короткий разговор, который состоялся у нее сегодня утром с мистером МакЛишем, и живот скрутило от волнения. Не каждый день тебя вызывает главный библиотекарь, тем более чтобы вручить наспех нацарапанную записку с каким-то адресом и уверением, что тебя ждет новое перспективное назначение, которое раскроет твои таланты.
Каким бы ни оказалось это назначение, Ава сомневалась, что оно раскроет ее таланты лучше, чем отдел редких книг. Каждый раз, когда она помогала кому-то из читателей найти необходимую информацию и перелистывала страницы фолиантов, она впитывала мудрость древних текстов. Какая же еще работа могла прийтись ей по душе?
Ава дошла до последнего стола и бережно закрыла экземпляр «La Maison Reglée», чей изношенный кожаный переплет казался мягким и гладким, словно масло. Это издание XVII века входило в коллекцию кулинарных книг, которую подарила Библиотеке Конгресса Кэтрин Биттинг – удивительная женщина, чьи знания по достоинству оценили Министерство сельского хозяйства США и Национальная ассоциация производителей консервов.
Каждая книга в этом здании обладала собственной историей, и Ава была их хранительницей. И ей казалось, что, покинув библиотеку, она бросит собственных детей.
Окутанный сознанием собственной значимости, навстречу Аве выплыл Роберт, ее коллега, и окинул помещение оценивающим взглядом. Прежде чем он успел сардонически скривить губы, Ава поспешно щелкнула выключателем лампы, которую не погасил посетитель.
Роберт протянул руку за «La Maison Reglée», не сдержав мимолетной раздраженной гримасы.
– Я сама уберу, – заявила Ава, прижав книгу к груди. В конце концов, Роберт не владел французским и не мог оценить это произведение так, как она. Вернув том на место, к его семье, Ава покинула книжную сокровищницу и вышла на воздух, уколовший ее предчувствием весны.
Поймав трамвай, она доехала до нужного адреса на десять минут раньше указанного времени, что оказалось очень кстати, потому что охранник с суровым застывшим лицом не сразу пустил ее внутрь, явно имея о назначенной встрече не больше представления, чем она сама.
Направляясь к высокому зданию с белыми колоннами, Ава пыталась приструнить свое слишком разыгравшееся воображение (которое частенько так делало). Ей открыли дверь и провели через вестибюль в комнату, всю обстановку которой составлял стол и два деревянных стула с жесткими спинками – по сравнению с ними стулья в отделе редких книг показались бы удобными. По всей видимости, эта комната предназначалась исключительно для собеседований.
Но на какую должность?
Ава взглянула на часы – тот, с кем была назначена встреча, опаздывал уже на десять минут, и Ава испытала приступ досады из-за того, что оставила дома, на туалетном столике, книгу, которую недавно начала читать, – «Ребекку» Дафны дю Морье. Будоражащая романтическая история юной женщины мгновенно захватила Аву, она остановилась на моменте, когда новобрачные приехали в Мандерли, поместье в Корнуолле, и ей не терпелось узнать, что будет дальше.
Наконец дверь распахнулась, и в комнату проскользнул мужчина в черных очках и сером «костюме победы» – однобортном, с узкими лацканами, без обшлагов и карманов: такой покрой в условиях военного времени экономил материал.
– Меня зовут Чарльз Эдмундс, я секретарь генерала Уильяма Донована, – представился мужчина, усевшись за стол. – А вы – Ава Харпер?
Ни первое, ни второе имя Аве ничего не говорили.
– Да, это я.
Мистер Эдмундс открыл какую-то папку, просмотрел документы и вручил Аве стопку листов со словами:
– Подпишите.
Ава просмотрела бумаги наискосок и уточнила:
– Что это?
– Соглашение о неразглашении, – последовала юридическая отговорка.
– Я ничего не подпишу, пока не прочитаю, – заявила Ава и принялась изучать содержание бумаг. Текст был суше, чем в самых занудных фолиантах в библиотеке, но Ава вглядывалась в каждую букву, хотя мистер Эдмундс проедал ее раздраженным взглядом, словно пытался одним усилием воли заставить ее прекратить упрямиться и поставить подпись. Но это, конечно, было не в его власти. Опять же, он опоздал на десять минут, пусть теперь подождет, пока она попытается понять, во что ее втягивают.
Но документ действительно требовал только того, чтобы Ава сохранила в тайне обсуждение потенциальной работы, поэтому она наконец подписала бумаги, вызвав у мистера Эдмундса искренний вздох облегчения.
– Вы владеете немецким и французским языками, – констатировал он, вперив в Аву испытующий взгляд карих глаз.
– Да, мой отец был, если так можно выразиться, лингвистом, так что я волей-неволей нахваталась от него. – В груди у Авы тупо заныло при воспоминании о том, как отец переходил на немецкий, когда в восторженном предвкушении обсуждал поездку, посвященную двадцатой годовщине их свадьбы с матерью Авы. Из той поездки они не вернулись.
– И у вас есть опыт в съемках микрофильмов, – уточнил мистер Эдмундс. Это был вопрос или утверждение? Ава сжала губы, не уверенная, что хочет отвечать. Вообще-то, когда она только устроилась в Библиотеку Конгресса, она выполняла обязанности скорее архивариуса, чем обычного библиотекаря, и как раз занималась тем, что микрофильмировала старые газеты, которые от возраста грозили рассыпаться в прах.
– Да, есть.
– Тогда вы нужны вашему правительству, – констатировал мистер Эдмундс самым обыденным тоном, не терпящим возражений. – Вам предлагают работу в Управлении стратегических служб – УСС – в программе сбора информации, конкретно в Межведомственном комитете по сбору информации из иностранной прессы.
Голова Авы пошла кругом в попытке осознать услышанное, и она не успела остановить невольно сорвавшееся с губ:
– Ну и названия, не выговоришь.
– Кратко – МВК, – добавил мистер Эдмундс без малейшей запинки или улыбки. – Это секретная операция, предназначенная для сбора информации из прессы, издающейся в странах, которые поддерживают нейтралитет. Эти разведданные будут использоваться для борьбы с нацистами.
– Мне нужно пройти какой-то курс подготовки? – уточнила Ава, не совсем понимая, как одно только знание немецкого поможет ей шпионить за врагами.
– Насколько я понимаю, имеющейся у вас подготовки достаточно. – Мистер Эдмундс принялся перекладывать документы. – Так что вы отправляетесь в Лиссабон.
– В Португалию?
Последовала короткая пауза.
– О других Лиссабонах я не в курсе, так что да, в Португалию.
Естественно, добираться туда предстояло на самолете. При этой мысли Ава с трудом поборола паническую дрожь.
– Почему меня рекомендовали на эту работу?
– Вы владеете французским и немецким. – Мистер Эдмундс поднял один палец. – Вы умеете снимать микрофильмы. – Он отогнул второй. – Фред Килгур отметил ваш острый ум. – Вверх поднялся еще один палец, а Ава наконец услышала первое знакомое имя. Год назад она помогала Фреду микрофильмировать иностранную прессу для библиотеки Гарвардского университета. За несколько месяцев, проведенных за этим занятием в Библиотеке Конгресса, Ава набила руку, а Фред оказался способным учеником.
– И к тому же вы хорошенькая, – подвел итог мистер Эдмундс и откинулся на спинку стула.
Учитывая обстановку, комплимент вышел столь же неожиданным, сколь и непрошеным.
– А причем тут моя внешность?
Мистер Эдмундс пожал одним плечом.
– Такой красотке, как вы, стоит что-то захотеть – и она это получит. Если, конечно, не будет вот так прожигать собеседника взглядом. Вам стоит почаще улыбаться, Куколка.
Это стало последней каплей.
– Я не для того закончила университет Пратта с отличием и получила престижную должность в Библиотеке Конгресса, чтобы меня называли Куколкой, – отрезала Ава и начала подниматься с места.
– И вам не откажешь в характере, мисс Харпер, – отогнул мистер Эдмундс последний палец и добавил, хотя Ава уже открыла рот, чтобы возразить: – Нам нужна информация, чтобы понимать, как бороться с фрицами. И чем быстрее мы получим данные, тем быстрее закончится война.
Ава застыла, где стояла, ожидая следующей реплики, – и мистер Эдмудс однозначно рассчитывал на подобный эффект.
– У вас есть брат, – продолжал он, – Дэниел Харпер, штаб-сержант роты С второго батальона 506 парашютно-пехотного полка в 101 воздушно-десантной дивизии.
Воздушно-десантная дивизия… Ава зареклась летать на самолетах, а ее брат бросился грудью на амбразуру их общего страха.
– Все верно, – выдавила она. В армии Дэниел оказался из-за нее, хотя всю жизнь мечтал стать инженером.
Мистер Эдмундс снял очки и уставился на Аву своими крохотными глазками.
– Неужели вы не хотите, чтобы он поскорее вернулся с фронта?
Подлый вопрос, призванный задеть за живое, что ему и удалось в полной мере. Чем дольше шла война, тем больше были шансы, что Дэниела ранят или убьют.
Ава делала все, что в ее силах, чтобы помочь фронту. Она по собственной воле соблюдала нормы пайков задолго до того, как они стали обязательными. Каждые несколько месяцев сдавала кровь. Вместо того, чтобы пить и танцевать в клубе вместе с соседями по квартире, свободное время она проводила на производственной службе Красного Креста – чинила форму, сворачивала бинты и выполняла любую работу, которая могла помочь американским служащим по ту сторону океана. Она даже исправно красила губы красной помадой, потратившись на дорогущую Victory red от Элизабет Арден, – гражданский аналог Montezuma Red, которая предназначалась для женщин на военной службе. Довольно смехотворная попытка бросить вызов Гитлеру – с помощью косметики, – но Ава была готова на что угодно, чтобы выразить свой протест.
Похоже, мистер Эдмундс это прекрасно понимал.
– В Лиссабоне вас ждет достойная работа, которая поможет вернуть Дэниела и прочих ребят домой. – Он поднялся на ноги и протянул Аве руку – словно продавец, который уболтал покупателя. – Вы в деле?
Ава взглянула на эту ладонь, на толстые короткие пальцы с аккуратным маникюром.
– Полагаю, мне придется лететь на самолете?
– Не бойтесь, прыгать с парашютом не понадобится, – подмигнул он.
Что ж, ей придется встретиться со своим самым большим страхом. Но Дэниел ради нее пошел и на большее. А ей предстоит лишь один перелет в Лиссабон – взлет, посадка и некоторое время в полете. От одной этой мысли Ава оцепенела, ее замутило, но что еще ей оставалось, как не перебороть себя, если она хотела помочь Дэниелу и другим американским служащим? И не только мужчинам, но и женщинам, которым то и дело выпадала не менее опасная участь.
Ава вздернула подбородок и взглянула прямо в лицо мистеру Эдмундсу.
– Не вздумайте больше называть меня Куколкой.
– Договорились, мисс Харпер.
Тогда Ава тоже протянула руку и крепко, как учил отец, сжала ладонь мистера Эдмундса.
– Я в деле.
И услышала слова, сопровождаемые ухмылкой:
– Добро пожаловать на борт.
Неделю спустя, ровно в восемь утра у дома Авы в Нейлор Гарденс остановился черный бьюик, на котором ей предстояло отправиться в аэропорт. Две соседки Авы (пусть их не связывали близкие отношения) решили устроить что-то вроде прощальной вечеринки и потратили последний сахар из своих пайков, чтобы испечь торт, украшенный желтыми розочками, выложенными в форме солнышка. Ава была тронута и в то же время рада, что ее внезапный отъезд не слишком их расстроит: в городе, где с жильем было туго, уже завтра перед их дверями появится претендентка на комнату – еще одна девушка на госдолжности в неизменной белой блузке с плиссированным отложным воротничком.
Покинуть библиотеку оказалось куда сложнее. Для Авы эти книги стали частью ее самой, она заботилась о них, нянчила и берегла, следила, чтобы с ними обращались уважительно. Она привыкла к красоте интерьера, к тому, что каждый день в ее доступе находилась огромная сокровищница знаний. А за три коротких года, проведенных здесь, она сама стала щедрым источником информации, всегда готовым прийти на помощь.
Ее переполняла гордость от сознания собственной значимости.
А теперь ей предстоит путешествие в страну, о которой она успела узнать ровно столько, сколько удалось накопать за неделю исступленного исследования. Например, Ава обнаружила, что не может появиться в Лиссабоне без дюжины шляпок, поскольку, показавшись в городе с непокрытой головой, заслужит клеймо проститутки. Взяв на заметку это открытие, она уложила шляпки, а остаток карточек на промышленные товары потратила на новые туфли-лодочки. Из четырех вариантов цвета – черного, коричневого, палевого и красного – она выбрала первый, а для поездки остановилась на слегка расклешенной зеленой юбке с запахом и бело-зеленой блузке.
И вот все хлопоты остались позади, ее ждала изматывающая поездка в аэропорт, и Аве казалось, что в ее пустом желудке (от волнения она с утра не смогла съесть ни крошки) поселился рой беспокойных пчел.
– Не хотите напоследок заехать на Аллею? – вдруг спросил водитель, поймав взгляд Авы в зеркале заднего вида. – Вишни как раз в цвету, а времени у нас предостаточно.
После ужасающего нападения на Перл-Харбор красота этих деревьев в глазах американцев сильно поблекла, вандалы даже срубили четыре экземпляра, и много голосов звучало за то, чтобы уничтожить этот тридцатилетней давности жест доброй воли японского правительства. Охваченная волнением и предвкушением нового этапа в жизни, Ава совершенно позабыла, что вишни зацвели. Вообще-то, она больше всего любила в Вашингтоне именно эту пору, даже с учетом того, что на фоне войны никаких праздничных мероприятий, посвященных цветению вишен, не проводилось.
– С удовольствием, – ответила она, признательная за подобную предупредительность – и за возможность на несколько минут отсрочить прибытие в аэропорт. – Спасибо.
Они свернули налево и поползли вдоль улиц со скоростью тридцать пять «победных» миль в час, призванных экономить бензин. Когда впереди наконец показалась Аллея, она уже не внушала такого благоговения, как раньше, поскольку изначальное строгое великолепие было нарушено рядами палаток и наспех возведенных домиков для правительственных служащих, а вокруг памятников в хаотичном порядке расположились установки противовоздушной обороны.
Но вишни – вишни были окутаны таким густым облаком цветов, что лепестки плыли и танцевали на ветру и опускались на поверхность приливного бассейна розовым снегопадом. Ава так любила ходить по тротуарам под этими деревьями, ощущая, как мягкие лепестки мимолетно целуют ее щеки, и наблюдая, как изящно они скользят в потоках невидимого ветерка вниз, на землю.
Эта передышка пришлась очень кстати, она помогла Аве отвлечься от мыслей о предстоящем перелете и от панического ожидания встречи со страной, о которой она почти ничего не знала. И неизвестно еще, что было хуже.
Сомнения развеялись в тот момент, когда она встала в очередь на посадку в самолет, и ее нервы зазвенели, как натянутая струна.
Нет, с ужасом полета на самолете ничто не могло сравниться.