Следующие пять дней пролетели для Джонни незаметно. Он спал на дереве и просыпался отдохнувшим. Никаких огней, никаких хождений во сне, никакой путаницы. Еще стоял сентябрь, но зима уже была где-то там, за грядой облаков, и Джонни хорошо знал, как быстро уходят теплые месяцы. Посвежеют ночи, опадут листья. В Хаш Арбор нагрянет зима, а денег на покупки – кроме разве что муки, соли и сухой пасты – у Джонни не было. Тем не менее он не беспокоился. Площадь огорода увеличилась вдвое против обычного, и он едва успевал консервировать созревшие томаты, горошек и фасоль, молоть кукурузу для тортилий и солить рыбу. Приближался сезон охоты на оленей, так что проблем с мясом Джонни не ждал. Тем не менее он регулярно проверял запасы семян, ежедневно переворачивал компост и планировал зимний сад.
Оставался еще вопрос с дровами. В пристройке за лачугой уже лежали шесть кордов[4], но дрова требовались и на следующий сезон, и Джонни подолгу пропадал в лесу с цепной пилой и топором. В первую очередь он искал сухостой, предпочтительно дуб или ясень, что-нибудь твердое. Такая работа была ему в удовольствие, в отличие от транспортировки, волочения тонн дерева по пересеченной местности. Он привязывал дерево к спине и тащил, как мул, – в гору и под гору, через болота и ручьи.
К полудню пятого дня Джонни понял – Джек близко. Он проследил его путь от одного островка к другому, а потом и последний отрезок через открытую топь. На полянке гость сделал круг и, осторожно поднимая ветки, ступая медленно и бесшумно, подобрался к лачуге с невидимой стороны. Когда Джек отпустил последнюю ветку, Джонни улыбнулся про себя и сказал:
– Не надо.
Джек выступил из-за деревьев и сунул камешек в карман.
– Меня пугает, как ты это делаешь.
Джонни приставил топор к пню и вытер руки.
– Все дело в твоем запахе.
– Чушь.
– Ты с девятнадцати лет пользуешься одним и тем же лосьоном. Шесть месяцев назад переключился на ароматизированное средство. Вопрос в том, как я мог бы не учуять тебя. – Джонни улыбнулся, но Джек оставался невеселым и даже несчастным. – Что ты здесь делаешь? До нашего следующего обеда еще девять дней, и он будет у тебя.
– Надо поговорить.
– Ладно. Давай поговорим. – Джонни снял с ветки рубашку и повел друга к стоящим за домиком складным стульям.
Джек садиться не стал, но прошелся взглядом по хижине, дровам, соленой рыбе и голубому небу, и, остановившись на Джонни, какое-то время смотрел на него.
– Знаешь что, я бы порыбачить сходил…
Джонни коротко кивнул, зашел на минуту в лачугу и вышел со спиннингами и коробкой для рыболовной снасти. Потом проводил друга к воде, положил снаряжение в алюминиевый «Джонбоут» и вставил весла.
– Ты идешь?
Джек неуклюже забрался в лодку, сел и как будто замер. Джонни выгреб на глубокую воду и взял курс на ближайшей остров, а подойдя ближе, двинулся по границе мелководья.
– Кого хочешь поймать?
– Неважно.
Джонни привязал леску и протянул руку.
– Держись тени, иди вдоль вот той линии. – Он протянул удочку, но Джек как будто приклеился взглядом к засохшей глине на днище лодки. Джонни опустил удочку.
– Ты поговорить хочешь, в конце-то концов?
– Пока еще нет.
– Тогда здесь.
Джек взял удочку. Джонни бросил леску. Со второй попытки Джек подцепил большеротого окуня и благополучно его вытащил. Джонни взял его в руки, поднял – по чешуе пробежали блики солнца – и подержал на ладонях.
– Семь фунтов. – Он вытащил крючок через жабры и опустил рыбу в воду. – Ты ловишь или нет?
Джек насадил наживку, но на нее никто не клюнул. В наступившем молчании Джонни поймал красноперого щуренка.
– Бросаешь слишком далеко вправо. Бери футов на десять в сторону от того обрубка и не спеши. Выжди секунд пятнадцать и медленно подводи. – Джек посмотрел на друга пустыми глазами. Джонни вытянул руку. – Вон туда. Десять футов. Бросай.
Джек нахмурился, бросил леску и принялся отсчитывать пятнадцать секунд. Окунь взял с первого захода: в глубине мелькнуло что-то серебристо-зеленое, и вода вскинулась на десять дюймов. Рыбина отмотала с катушки футов двадцать, прежде чем Джеку удалось наконец ее перебороть. И тем не менее схватка продолжалась еще пять минут.
– Ну вот. – Джонни поднял отчаянно бьющуюся в его руках добычу. – Фунтов двенадцать, не меньше.
– Отпусти. Мне она не нужна.
– Ты серьезно?
– Я же сказал, отпусти.
Джонни опустил рыбу за борт, и она, ударив хвостом, резко ушла в глубь.
– Ладно. В чем дело?
– Вот в этом. – Джек повысил голос и развел руками. – Вот в этом во всем. Как ты узнаёшь, что я иду, и как, даже если стоишь ко мне спиной, узнаёшь, что я собираюсь бросить камень. Как у тебя получается ловить рыбу так, будто она сама хочет, чтобы ее поймали. И вот это. – Он ткнул пальцем в воду. – Эта чертова рыбина. Десять футов от обрубка. Пятнадцать секунд. Я за всю жизнь не видел окуня на двенадцать фунтов. Господи, да рекордный для штата результат – всего-то пятнадцать[5].
Джонни внимательно посмотрел на друга. Джек был бледен и тяжело дышал, а по его лицу катился пот.
– Ты закончил?
– Где синяки?
– Что?
– Клайд сказал, ты был весь черный от синяков, а порезы были глубокие, чуть ли не до кости.
– Ну, не так все плохо…
– Значит, Клайд соврал?
– Есть такое слово – преувеличение.
Джек с несчастным видом покачал головой.
– Что ты вообще здесь делаешь? Почему так живешь? Чем тебе так нравится это место? Что в нем особенного?
– Земля моя. Ею владела моя семья.
– Этого недостаточно.
– Тогда просто потому.
– Это твой ответ?
– Да, просто потому. – Ответ прозвучал сердито, но смягчать его Джонни не стал. – Мы можем просто порыбачить? Потрепаться, посмеяться… как всегда?
– Нет, не можем.
– Это из-за пятничного вечера?
– Конечно из-за пятничного вечера! Господи, Джонни… Как ты можешь задавать такой глупый вопрос?
– Итак, я ходил во сне…
– Дело не в этом.
– Послушай, такое иногда случается…
– Сколько раз?
– Три.
– Не верю.
– Ладно, семь или восемь. – Джонни снова опустил удочку. – Иногда я ложусь спать, а просыпаюсь в другом месте.
– Где, например?
– Один или два раза в доме. Иногда – в лесу.
– А на болоте?
– Что ты имеешь в виду?
– Вот это самое. Бывает ли так, что ты просыпаешься и обнаруживаешь, что стоишь посредине этого треклятого болота?
Джонни даже отступил от друга. Злость была не напускная – настоящая, но настоящими были также и боль, и беспокойство.
– Ты хоть представляешь, как трудно мне было прийти сюда? – спросил Джек. – Стоит закрыть глаза, и я вижу тебя на болоте. Вижу туман и собственное дыхание. Чувствую холод. Что-то не так, что-то случилось. Что-то плохое.
– А потом? Говори.
– Не знаю. – Джек невесело рассмеялся и пошевелил пальцами. – Так, какие-то проблески…
– Тогда о чем мы здесь разговариваем? Давай будем ловить рыбу. Давай выпьем.
– Мне страшно, Джонни. Понимаешь? День, светло, а мне страшно.
– Ну хватит, Джек…
– Хватит или не хватит – не о том речь. Ты – мой лучший друг, но здесь случилось что-то, чего я не понимаю.
– Джек…
– Отвези меня на берег.
Джек указал на островок, и Джонни подгреб к его северной оконечности. Лодка скользнула в камыши. Джонни сидел молча, не представляя, что сказать. Хаш Арбор был его жизнью, а Джек – единственным другом. Когда же он открыл наконец рот, Джек остановил его, подняв руку.
– Дай мне секунду, ладно?
– Конечно, Джек. Все, что надо.
Наблюдая за другом, Джонни видел на его лице отражение внутренней борьбы, неуверенности, растерянности и страха. Приподнявшись с неохотой со скамьи, он сунул руку в задний карман и вытащил визитку, помятую, с загнутым уголком. Секунду-другую Джек смотрел на нее, потом вздохнул и протянул Джонни.
– Тебе.
Джонни взял карточку.
– Что это?
– Лесли Грин, адвокат по апелляционным делам. Она хороша.
– У меня нет денег на адвоката.
– Она сделает это бесплатно. Но тебе нужно договориться с ней о встрече. На этой неделе или следующей. Затягивать не дам.
Джонни повертел карточку. Нахмурился.
– Почему она берется за мое дело бесплатно?
– Ты просто улыбайся почаще и постарайся выглядеть красавчиком.
Джек шагнул из лодки, но Джонни остался на месте.
– Почему ты мне помогаешь?
– Сам знаешь почему.
Джонни отвернулся – долг между ними всегда был тем, о чем никогда не говорили.
– Спасибо. Для меня это много значит.
– Не благодари и не напоминай. Встреться с ней. Займись делом. Я о нем знать ничего не хочу. С меня хватит того, что есть.
– Ладно. – Джонни сунул карточку в задний карман брюк. – Хочешь, чтобы я тебя проводил?
– Я знаю дорогу.
– Ужин в программе остается?
– На следующей неделе. У меня.
– Насчет этой адвокатши… Она и впрямь хороша?
– Да, – грустно подтвердил Джек. – И впрямь.
Проводив друга взглядом, пока тот не исчез в лесу, Джонни попытался вспомнить, что случилось и что перепугало Джека, но события того вечера смешались в мутное пятно. Остались какие-то ощущения, обрывки мыслей. Джек назвал их проблесками. Подходящее слово. И все-таки что он помнит?
Что-то далекое и холодное.
Пустота, в центре которой он сам.
Проблема существовала, этого Джонни отрицать не мог. Он вставал по ночам и бродил по лесу, так что озабоченность Джека была обоснованна и понятна. И случалось такое не семь или восемь раз, а по меньшей мере двадцать. Иногда он просыпался у края воды или на каком-нибудь далеком холме. Иногда, поднявшись с кровати, видел на ногах грязь и понимал, что это случилось снова. Время от времени, изредка, из потревоженной памяти выползал тот или иной едва уловимый, неясный образ. Но все исчезало, стоило лишь подняться солнцу. Кроме того, было в ночи что-то еще, но не пугающее, не жестокое, не злое. Вот этого в Хаш Арбор Джек никогда не понимал.
Магии Безмолвия.
Его силы.
Добравшись до дальнего берега, Джонни вынул весла из уключин и перевернул лодку. Идя между деревьями, он замечал насекомых в лесной подстилке, ощущал трепетание крылышек в дуплистом дереве. Звуки были ясные, образы четкие.
Ярдов через двадцать он остановился и наклонил голову, слушая, как разбегается рябь по воде и шевелятся котята в норе за холмом. В четверти мили к востоку бежала через лес лиса. Потершись о кедр, она нырнула в овражек, оставляя на земле пахнущие красной глиной следы. Джонни наклонил голову в другую сторону, услышал, как трется о кору чешуя и, не глядя, понял, что под бревном, футах в десяти от него, разворачивает кольца медянка. Не свиноносая змея, не гремучник.
Медянка.
Самка.
Змея выскользнула на тропу и почти бесшумно исчезла. Это было особенное чувство, оно появлялось и исчезало. Обостренная восприимчивость. В некоторые, особенные, дни Джонни мог лежать в гамаке и слышать, как бобры грызут иву в двух милях вниз по реке. Он знал, где и когда в гнездах вылупливаются птенцы, чувствуют ли приближение грозы суетящиеся под ногами муравьи. Уловив движение животного в лесу, не глядя определял, койот это или норка, болотный кролик, красная рысь или ласка. В дни слабого приема он чувствовал себя полуслепым, но даже полная тьма не мешала ему выследить медведя. Полное отключение случалось только тогда, когда Джонни покидал Хаш Арбор, но и тогда происходило это не одномоментно. Связь начинала слабеть, когда он приближался к воротам, потом когда подходил к дороге. Потом она убывала постепенно, и по истечении примерно часа наступало безмолвие.
Открыв глаза, Джонни еще долго смотрел на мигающие на воде, за деревьями, солнечные блики. Он знал, где найти болотного окуня и подкаменщика, угря и амию. Когда из воды высовывалась черепаха, чутье подсказывало Джонни, кто это – мускусная черепаха или красноухая. Об этом говорили круги на воде, мелькнувший краешек панциря и тысяча других мелочей. Но было и кое-что еще.
Находясь возле болота, Джонни знал, что и как.
Просто знал.