Офисы юридической фирмы занимали три верхних этажа десятиэтажного административного здания. Само здание считалось вторым по высоте в округе Рейвен, и из вестибюля верхнего этажа Джонни видел суд и тюрьму, банки, прохожих и дорожки из красного кирпича. Что-то металлическое блеснуло на улице. Джонни шагнул ближе, почувствовал, как через стекло дохнуло жаром, и посмотрел вдаль, туда, где под кронами деревьев прятались крыши домов.
– Извините, сэр. Я могу вам чем-то помочь?
По части глянца секретарша могла соперничать с полированным мраморным полом. Улыбка ее казалась вполне естественной, но было ясно, что клиенты в линялых джинсах и обшарпанных ботинках являлись сюда нечасто.
– Мне нужен Джек Кросс.
– Извините, кто?
– Джек Кросс. Он работает у вас адвокатом.
– Не думаю.
– Приступил на этой неделе.
– Сэр, я бы знала…
– Пятый сверху, тридцать третий снизу. – Джонни кивнул в сторону информационного табло на дальней стене. – Тридцать семь специалистов. Мой друг у вас новенький.
Женщина бросила взгляд влево и коротко кивнула.
– Извините. Вы раньше здесь бывали?
– Нет, впервые.
– Как вы… – Она указала на список и, не договорив, вопрошающе вскинула бровь.
– Как я увидел имя моего друга?
– Да. И еще посчитали, сколько юристов в этой фирме.
– У меня очень хорошее зрение.
– Понятно.
– Он на седьмом этаже. Мне можно спуститься?
– Дайте мне минутку разобраться, ладно? Вам нужно что-нибудь, пока будете ждать?
– Обойдусь.
– Хорошо. Я быстро.
Глядя ей вслед, Джонни отметил облегающую юбку и дорогие туфли. Отметил он и детали более тонкие. Под ароматом парфюма улавливался запах кофе, тонера и мужского лосьона после бритья. Один из ногтей был обгрызен до мяса. Вернулась она через минуту.
– Извините за путаницу. У нас действительно есть Джек Кросс. Принят в фирму на этой неделе. Не понимаю, как, но я его пропустила. Он в отделе по банкротствам. Седьмой этаж, как вы и сказали.
– Можно спуститься?
– Он сейчас в суде с одним из наших партнеров. Что ему передать?
Джонни даже моргнул от неожиданности. Хотя что тут особенного? В конце концов, его лучший друг – юрист. Поэтому Джонни к нему и пришел.
– Я хотел бы оставить записку.
– С удовольствием передам.
– Можно оставить записку на столе? Он – мой старый друг, и дело личное.
– Конечно. – Секретарша прижала пальцы к коже под шеей, а когда отняла их, на коже проступали бледные овалы. – Седьмой этаж. Спросите Сэнди. Она занимается делами новеньких компаньонов.
Джонни спустился по ступенькам и нашел Сэнди, являвшую собой полную противоположность секретарше на десятом этаже. Импульсивная. Растрепанная. Малопривлекательная.
– Мистера Кросса сейчас нет.
– Да, мне так и сказали.
Джонни проследовал за ней из одного коридора в другой, останавливаясь каждый раз, когда она вторгалась в тот или другой офис, раздавая файлы и короткие, отрывистые указания. «Вы расписались не в том месте!» «Это для судьи Форда, а не для судьи Рэндольфа. Будьте внимательны!»
После четвертого офиса Сэнди остановилась, повернулась к Джонни и пригладила убранную за ухо седую прядь.
– Извините. Назовите еще раз ваше имя.
– Мерримон. Джонни.
На мгновение ее черты накрыло облачко растерянности. Она слышала это имя, но не могла вспомнить в какой связи.
– Вы его друг? Родственник?
– Клиент.
– У мистера Кросса пока еще нет клиентов.
– Значит, я буду первым.
Аргумент не подействовал. Вокруг нее щелкали клавиши и шуршали бумаги. Все занимались делом, и только им.
– Я в состоянии передать ваше сообщение.
– Я предпочел бы сделать это сам.
– Есть какие-то проблемы?
– Вовсе нет. Я хотел бы увидеть его офис, если такое возможно, и оставить записку в таком месте, чтобы он увидел ее сразу же по возвращении из суда.
– Ваше имя – Джонни Мерримон?
Оно все еще отзывалось слишком глубоким эхом. Джонни видел это в ее глазах и поджатых губах.
– Почему оно кажется мне знакомым?
– Не имею ни малейшего представления.
Она еще раз осмотрела посетителя, явно озабоченная тем, что этот отнимающий ее время неряшливый молодой человек, при всей непритязательности его внешности, возможно, важен в каком-то смысле. Это заняло у нее три секунды. Решение было принято, и оно оказалось не в пользу Джонни.
– Я не могу оставить вас одного в офисе адвоката.
Офис превзошел ожидания Джонни. Двойные окна предлагали вид на здание суда и парк за ним. На стене висели заключенные в рамочки дипломы. Мебель была дорогая и новая.
– Ну вот. Бумага на столе.
Джонни не спешил.
Никто не ждал многого от заблудшего мальчишки с больной левой рукой. Джек видел, как погибла девочка, и солгал насчет того, из-за чего это случилось. Некоторое время он провел в исправительном учреждении для несовершеннолетних, и еще больше – в тени Джонни Мерримона. Но Джек избежал того, что ему предрекали. Не попал в тюрьму, не работал на автомойке, не скатился в пьянство и вообще не свернул на дорогу к саморазрушению. По мнению Джонни, это заслуживало поощрения. Он провел пальцем по корешкам выстроившихся в ряд книг, потом взял со стола фотографию. В офисе она была единственная: два мальчишки у реки – Джонни и Джек, как братья.
В любое удобное время.
Джонни чувствовал раздражение и напряженность седоволосой женщины, но снимок притягивал взгляд. Ребята на фотографии были без рубашек, оба загорелые до черноты, и оба улыбались. Позади них, недвижная, как камень, лежала река, а дальше, за ней, – только тень. Казалось, солнце высветило лишь их двоих, и в каком-то смысле так оно и было. В том возрасте секретов между друзьями не было совсем, а различий мало: «Люди Икс» или «Мстители», стикбол или бейсбол. Там Джонни впервые попробовал пиво, теплое, нагревшееся на большом плоском камне. Пиво Джек украл у отца и принес на реку угостить друга. «От мальчишек к мужчинам», – сказал он. Первое пиво…
– Сэр, вынуждена напомнить…
Джонни подержал фотографию еще секунду, потом положил на стол. Пододвинув лежавший в центре стола блокнот с отрывными страницами, написал свою записку, а когда выпрямился, Сэнди прочитала ее без колебаний и стеснения.
Горжусь тобой, Джек. Молодец.
А теперь сделай все правильно, или я сломаю эту твою девчоночью руку по-настоящему.
Женщина перечитала записку, и по ее шее растекся румянец.
– С этим дефектом мистер Кросс ничего поделать не может.
– Я в курсе.
– Это какая-то шутка?
Впервые после того, как спустился из вестибюля наверху, Джонни улыбнулся искренне.
– Позаботьтесь, чтобы он это увидел.
Часом позже город уже был ярким пятном в зеркале заднего вида. Рядом, на сиденье, стояла сумка, и в ней лежало то, что требовалось Джонни от города: шампунь и сигары, твердый сыр и бурбон. Представив, что ждет впереди, он улыбнулся, и с этой улыбкой продолжил путь – между деревьев и вдоль черной реки, мимо сгоревшего амбара и одиноко стоящей старой кухни на вырубке.
Оставив грузовичок под навесом, Джонни взял курс на холмы по другую сторону топи, следуя маршрутом, складывающимся в паутинку едва заметных тропинок. Путь пролегал мимо кладбища и еще сорока пяти маркеров, по большей части старинных. Самые старые, без всяких отметин камни лежали под раскидистым, кривым дубом. И они снились Джонни чаще, чем ему бы хотелось.
Повешенные рабы под висельным деревом…
История округа.
И история его семьи.
Дорога к хижине заняла тридцать минут, но любому другому понадобилось бы больше. Один неверный шаг – и болото засосет твои ботинки. Секундная невнимательность может стоить жизни. А еще мокасиновая змея. Медянка. Отчасти и поэтому Джонни построил хижину там, где построил. Никаких дорог с севера, востока и запада. За границей его участка лежали еще сорок тысяч акров невозделанной земли, по большей части принадлежащих штату лесов и заповедников. Попасть сюда можно было пешком – тропинок хватало, – а вот машина доезжала только до старого невольничьего поселка. Чтобы пройти оттуда к холмам, требовалось пересечь топь, а на это духу хватало далеко не всем. И дело не только в болоте и змеях. Тропинки путались и пропадали, так что заблудиться было проще простого.
Конечно, топь и черная вода захватили не всю пустошь. Местами земля приподнималась настолько, что на ней вырастали деревья. Островки площадью от пяти до тридцати акров выпячивались из топи, словно спина какого-то громадного, погрузившегося наполовину существа. Тропинки между ними напоминали скользкую губку и зачастую представляли собой всего лишь цепочку бугорков и кочек. Сама хижина оседлала каменистый пятачок, торчащий к северу от холмов. Обрубал поляну скальный откос, и когда солнце мазало хижину желтыми пятнами, его отвесная грань напоминала сверкающий бронзовый щит. Место было прекрасное, и Джонни не распространялся насчет его местонахождения. Мать и отчим навещали сына дважды, но интереса к необжитым землям на севере округа не проявили. Кроме них хижину видел лишь один человек. Он помог Джонни выбрать место и построить дом.
Джонни взглянул на солнце, потом на часы.
И рассмеялся, представив Джека посредине болота.
– Черт! Господи… Вот дерьмо.
Джек уже третий раз ступил в грязь. И дело не в том, что он не знал дорогу – знал! – но не был ни Тарзаном, ни Доком Сэвиджем, ни каким-то другим вымышленным персонажем, предпочитавшим жить в заднице джунглей.
– Джонни…
Нога снова соскользнула с тропинки.
– Чтоб тебя…
Отдуваясь и сопя, Джек заставил себя подняться и осторожно двинулся дальше. Он был в костюме и ботинках с заправленными в них штанинами. Галстук отсутствовал, пиджак и брюки украшали грязные пятна. Выругавшись в очередной раз, Джек подивился тому, почему москиты так любят его и пренебрегают Джонни Мерримоном.
– Тебе же нравится, да? – ворчал он, хватаясь за жесткие, режущие пальцы стебли прутьевидного проса. – Сидишь, наверное, на каком-нибудь дереве и наблюдаешь…
Нога с чавкающим звуком вырвалась из топи, и Джек побрел дальше, стараясь ступать там, где трава высокая и с хохолком. Он знал Джонни с семи лет и даже теперь не мог принять тот факт, что его лучший друг владеет всем этим.
И почему ему так этого хочется…
Грязь, мошкара и…
Джек вскарабкался на последний сухой бугорок перед широким разливом воды, и солнце, опустившись пониже, залило все идеальным светом: оранжевую воду и далекие холмы, зеленые деревья и землю, и медно-красный гранит. В этом свете он увидел Хаш Арбор таким, каким видел его друг, таким, каким увидел сам, когда они впервые пересекли болото. Им было тогда по четырнадцать, и забираться в такую глушь не имело никакого смысла. Но они забрались – и, остановившись на этом самом месте, увидели то же, что и Джек сейчас.
– Боже мой. – Отдуваясь, он вытер ладонью пот со лба. – Как же я мог забыть?
К 6:40 у Джонни все было готово. Складной стол и стулья стояли на утрамбованной площадке в конце поляны. На столе красовалась бутылка бурбона. На эмалированных тарелках лежали сыр и копченая оленина; девятифунтовый сом дожидался своей очереди идти на вертел. Сигары выходили за пределы его возможностей, но ими ни он, ни Джек не баловались. Просто однажды, давным-давно, они пообещали друг другу.
Дешевая выпивка, дешевые сигары…
Сначала они нагуляют аппетит.
Глупое обещание, мальчишеская похвальба, но они жили по этому правилу со времен средней школы, и Джонни не собирался что-то менять.
Вытянув ноги, он закинул руки за голову, сплел пальцы, улыбнулся и закрыл глаза. Теплый воздух, легкий ветерок.
На болоте Джек снова сделал неверный шаг.
Тропинка уже не уходила из-под ног, открытая вода отступила, сикоморы и кипарисы склонились так, что их можно было коснуться рукой. Джек хотел сделать все правильно, поэтому замедлил шаг и осторожно двинулся через заросли меч-травы и невысокий кустарник.
Хотя бы в этот раз…
Беззвучной тенью он ступил на сухую землю. Между деревьями мелькнула хижина. Джонни сидел у стола, за папоротником – босой, в линялых джинсах, закрыв глаза и повернув лицо к солнцу. Волосы у него были длиннее, чем в прошлый раз, и в какой-то миг Джека кольнула застарелая зависть. Худой, угловатый, жилистый, Джонни притягивал внимание даже мужчин. Он не был по-киношному красив, но и такие слова, как изумительный и поразительный, характеризовали его лишь в небольшой степени. Загорелый и темноглазый, Джонни напоминал героя из старых романов, воина-рубаку и покорителя женщин.
Взгляд Джека машинально упал на его собственную изуродованную руку. Свисая с левого плеча, она выглядела бесполезным придатком, доставшимся от десятилетнего мальчишки. Рукав проглотил ее полностью, даже пальцы оказались не видны. Таким его и знали в школе. А, тот парнишка с недоделанной рукой… Только Джонни понимал, что говорить о ней открыто и даже вышучивать этот дефект лучше, чем притворно ничего не замечать.
Ближе, еще ближе… Джонни сидел в той же позе, вытянув ноги и закрыв глаза. Джек остановился под последним деревом, подбросил на ладони камешек. Бросить следовало правильно – не попасть в лицо и не поранить до крови, но ударить так, чтобы чувствовалось, чтобы было больно, как от материнской оплеухи. Так у них повелось с тех, мальчишеских времен.
Кто неслышней подойдет?
У кого верней рука?
Джек погладил камень подушечкой большого пальца и уже отвел руку для броска, но тут Джонни подал голос.
– Не надо.
– Чтоб тебя… – Джек опустил руку. Он даже не удивился, но огорчился всерьез. – Как у тебя это получается? Каждый раз. Это несправедливо.
Джонни открыл один глаз.
– Ты слишком шумный.
– Я всего лишь поднял руку.
Джонни встал и взял со стола бутылку бурбона.
– Не переживай. Давай-ка выпей. Тебе это, похоже, не помешает.
Джек выступил из тени. В этом было что-то противоестественное – Джонни всегда знал. Шорох шагов? Ну да, конечно. Треск сучка под ногой, чавкающий звук трясины… С этим можно согласиться. Но как Джонни догадался, что Джек поднял руку и вот-вот бросит камешек?
«Каждый раз, – подумал Джек и тут же уточнил: – Семнадцать раз за последние три года».
Раньше застичь его врасплох получалось по крайней мере в половине случаев, и такое соотношение сохранялось с детских лет. Иногда Джонни ловил Джека, иногда Джек ловил Джонни.
Так что же изменилось теперь?
Выйдя на поляну, Джек обозрел стол и стоящую на нем еду, а потом присмотрелся к своему ухмыляющемуся другу. Пронзительные, но ясные глаза, волнистые растрепанные волосы, уже касающиеся сзади воротника рубашки.
– Джек Кросс, лицензированный адвокат. – Джонни крепко обнял Джека. – Черт, я горжусь тобой.
Джек прижал к себе друга и тут же, смутившись, отступил. Джонни редко выказывал теплые чувства, и то, что он сделал это сейчас, тронуло в душе Джека разные струны.
– Спасибо. Долго шел.
Дорога и впрямь была долгой; они оба знали это, и правда отдавала горечью. Из порушенного детства Джек выбрался, стиснув зубы, срывая ногти, всего за шесть месяцев, и Джонни был одним из немногих, кто понимал, что являлось двигателем этой быстрой и необратимой перемены. Признание вины. Раскаяние. Исправительное учреждение.
– Добро пожаловать. Садись, садись. – Джонни подтолкнул друга к столу, а когда Джек сел, налил бурбона и протянул ему стакан. – За яркие огни и лучшие деньки. Рад, что ты пришел.
Они чокнулись.
– А у меня был выбор?
– Выбор есть всегда, – сказал Джонни, хотя на самом деле никакого выбора не было. Они встречались дважды в месяц, раз – у Джека, раз – здесь. Так уж сложилось, и ни тот ни другой этот порядок не нарушал. – А почему в костюме?
– А?
Джонни сел по другую сторону стола. Поболтал бурбон в стакане.
– Ты почему не переоделся?
– Заседание закончилось поздно. Забежать домой не успевал, а идти через болото после захода солнца не хотелось. Я бы точно заблудился, и тогда даже ты меня не нашел бы.
– Ничего, ты бы выбрался.
Джек отпил из стакана и отвел глаза. Он всегда чувствовал себя неловко, когда приходилось лгать.
– Итак. – Джонни откинулся на спинку стула. – Суд.
Напоминание прозвучало вполне невинно, но Джек знал, что за ним стоит.
– Ладно. Звонил твой отчим. Просил заглянуть к ним, прежде чем ехать сюда.
– Попробую угадать. Он беспокоится обо мне.
– Сказал, что ты появился там, весь избитый и порезанный, что вполне мог бы умереть в этой глуши, и никто не узнал бы… Сказал, что в этот раз не хватило совсем чуть-чуть. – Джек вытянул два пальца, большой и указательный, и свел их вместе, оставив небольшой промежуток. – Что ты был весь в крови и едва не сломал свою чертову спину.
– Я действительно так плохо выглядел?
Джонни повертел стакан, и Джек нахмурился, потому что его друг был вроде бы в порядке. Легкая, ненатужная улыбка, вскинутая бровь.
– Клайд хочет, чтобы я убедил тебя вернуться домой или по крайней мере в город. Говорит, все это слишком уж затянулось. Говорит, твоя мать…
– Не втягивай в это мою мать.
Джек, однако, не уступил.
– Говорит, у твоей матери кошмары… боится, что потеряет еще и сына.
– Она только думает, что хочет, чтобы я был рядом. Ты же сам видел, как оно бывает, когда она смотрит на меня.
– Может быть…
– Знаешь же, что так оно и есть.
– Пора домой, Джонни.
– Думаешь, сможешь убедить меня?
– Думаю, тебе нужна моя помощь, и поэтому ты должен выслушать меня внимательнее, чем обычно.
Что-то шевельнулось у Джонни в глазах. Что-то жестокое, опасное и быстрое.
– Ты меня шантажируешь?
– Тебе нужна моя помощь или нет?
Джонни поставил на стол стакан, и посуровевший было взгляд смягчился.
– Может быть.
– Поэтому ты без предупреждения объявился у меня в офисе? Зачем испугал и обидел мою помощницу? Может быть, потому, что тебе нужна моя помощь?
Джонни пожал плечами.
– Просто болтался в тех краях.
– Она хотела позвонить в полицию.
– Да перестань…
– Ты пригрозил сломать мне руку. Она сказала – я цитирую: «Он самый опасный мужчина из всех, кого я знаю». А знает она многих. Судей. Директоров компаний. Председателей советов. Из-за того, что ты сказал или сделал, ей теперь тревожно.
– Да это же смешно. Ты – мой лучший друг.
– Да. Я это знаю. Она – нет.
– Что тебе от меня надо? Что ты хочешь мне сказать?
– Я хочу, чтобы ты был честен.
– А разве я не всегда честен?
– Насчет этого места – нет. О нем ты говоришь не всё.
Джонни увел взгляд к темнеющему лесу и далекой воде.
– Ты поможешь или нет?
Джек задумался. Противоречия в словах и поведении друга бросались в глаза. Джонни был самым независимым из всех, кого знал Джек, но сейчас ему требовалась помощь, и это было видно по его напряженным плечам, неподвижному взгляду и неестественному спокойствию.
– Насколько плохо с финансами?
Джонни снова пожал плечами, сделал глоток бурбона и изобразил улыбку.
– Нанять другого адвоката я не могу.
– Что-то еще осталось?
Он имел в виду деньги от страховки. Джонни сунул руку в карман и бросил на стол несколько скомканных банкнот. Джек поднял их, подержал и положил.
– Здесь триста долларов.
– Триста семь.
– А остальное?
– Ушло на адвокатов.
– Всё?
– Да.
– Господи, Джонни, есть же другие варианты…
– Только не говори, что надо продать землю.
– У тебя шесть тысяч акров.
– Я не продам их, Джек. Ни акра. Ни пол-акра.
– Я слышу, что ты говоришь, но задачка проста. Ты можешь ничего не предпринимать и жить, рискуя потерять все, – или можешь продать тысячу акров, чтобы сохранить оставшиеся пять. Даже при срочной продаже по пониженной цене тебе хватит денег, чтобы нанять другого адвоката. Да что там, трех адвокатов. У тебя будут деньги в банке, и при этом ты останешься четвертым крупнейшим землевладельцем в штате Северная Каролина.
– Стоило учиться на юриста, чтобы дать такой совет? Продавать?
– Да.
– Для чего? – Джонни опустил стакан, и его черные глаза полыхнули. – Чтобы там осушили болото и вырубили лес? Чтобы какой-нибудь богатый банкир мог привозить туда своих друзей и охотиться с машины, пренебрегая всем, что я здесь люблю?
Видеть отразившиеся на его лице злость и отчаяние было тяжело. Джонни унаследовал землю в свой восемнадцатый день рождения, но на нее нашлись другие претенденты, и отмахнуться от их претензий было не так-то просто. Суд по существу дела Джонни выиграл, но риск оставался, поскольку проигравшая сторона имела законные основания для апелляции. Чтобы сохранить землю, ему требовалась поддержка опытного и влиятельного юриста из крупной, уважаемой фирмы. А это означало пятьсот, а то и шестьсот долларов в час.
– Эта земля моей семьи, Джек, – последнее, что не порубили, не продали и не испоганили. Без борьбы я ее не отдам.
– О’кей, давай забудем на минутку об апелляции. Как ты будешь жить без денег? А если ушибешься, поранишься и не сможешь охотиться? Как насчет бензина? Налоги на собственность? Медицинское обслуживание?
– Все, что мне нужно, это адвокат.
– Да пойми ты, я на работе всего лишь пятый день! Тебе потребуется специалист по апелляциям высшего уровня.
– Эта работа тебе по плечу.
– Как ты можешь такое говорить?
– Ты прошел программу колледжа за три года и закончил юридическую школу за два. К тому же ты – мой единственный друг.
– Это несправедливо.
– Ничего другого у меня нет.
– Черт бы тебя побрал. – Джек поднялся, прошел к зарослям папоротника и повернулся к Джонни спиной. – А нельзя просто выпить? Выпить бурбона, съесть сома, а остальное отложить на завтра?
– За тобой должок, Джек. – Произнесено это было с той же осторожностью, с какой вынимают металл из незалеченной раны. – За все десять лет я ни разу не дал прошлому встать между нами. Я ни во что тебя не впутывал.
– Знаю, так и было.
– Кроме тебя, мне никто больше не поможет.
Джек кивнул. Стакан он держал пятью здоровыми пальцами – пять маленьких бессильно сжались в кулачок.
– Ставки велики. Твоя земля, твоя жизнь. – Он сделал широкий жест. – Лес. Река. Даже не знаю, хочу ли я все это на свою голову.
– Боишься? – спросил Джонни.
– Шутишь? Я в ужасе.
Молодежь сыпала этим «в ужасе» направо и налево, и Джонни вдруг криво, но неожиданно сочувственно улыбнулся.
– Ну, тогда и не переживай. Отложим проблемы на завтра.
– Точно?
– Конечно. Садись. Выпей.
Джек так и сделал. Джонни налил еще.
Джек снова выпил.
Джек проснулся среди ночи – один, в мертвой тишине – и сразу же сел. Глухо стучало сердце.
Что его разбудило?
Он не знал, но испытывал жуткий страх, как будто в голове у него чьи-то ногти скребли по стеклу.
Сон?
Джек спустил ноги на голый пол, и как только поднялся, голова закружилась, и его повело в сторону. Он прислонился к стене, но для устойчивости этого оказалось мало. Он согнулся, схватился за полы рубашки, потом медленно выпрямился, ощупью добрался до стула у окна и свалился на него, прижимая руку к груди. По лицу и шее катился липкий пот. Жидкий бледный свет растекался по столу, но все прочее оставалось в серой тени: углы, пол, пространство под стулом. Глядя через стекло, Джек увидел окутавший деревья туман и чахлый свет утренних сумерек.
– Джонни?
Открыв дверь, Джек ступил в мир – такой притихший, такой безмолвный, что он казался нарисованным. Не слышно было ни насекомых, ни лягушек. Пройдя вперед, Джек наткнулся на тропинку, которая вела через папоротники к некоему местечку под деревьями. Там было сумрачнее и прохладнее. Дальше лежало болото, напоминавшее о себе запахом черной грязи и гнили. Идти туда было незачем, но в снах смысла вообще мало, а происходящее ощущалось именно как сон: серебристая дымка, чувство тяжести в груди. Джек хотел проснуться в своей постели, но туман поредел, и на краю болота вырисовалась чья-то фигура.
Джонни?
Слетело слово с губ или осталось на них? Звук утонул во мгле, а Джонни не шевельнулся. Он стоял в черной воде, без рубашки, в мокрых до колена джинсах. На плечах под кожей перекатывались и подрагивали мышцы. Подойдя ближе, к самому краю воды, Джек обхватил себя руками и попытался проследить за взглядом друга. Тишина висела такая, словно само болото затаило дыхание.
– Ты что тут делаешь? – Ни ответа, ни даже жеста. – Джонни?
– Видишь?
Джек присмотрелся – вода… тьма… вдалеке островок.
– Ты о чем?
Джонни вытянул руку.
– Неужели не видишь?
– Там ничего нет. Идем.
Но Джонни и не ответил, и даже руку не опустил. Присмотревшись, Джек увидел болотную траву и деревья, а дальше, за ними, что-то вроде растущей припухлости. Восходящая луна? Войдя в воду, он заглянул другу в глаза, остекленевшие и едва открытые.
– Джонни? Эй? Ты в порядке? – Джек тронул его за плечо. Джонни вздрогнул и моргнул.
– Джек? Что происходит?
– По-моему, ты ходишь во сне.
– Холодно. – И действительно, губы у него посинели, кожа была как лед. Ее чувствовал даже Джек: стылость сгустившегося воздуха, взявшегося невесть откуда и повисшего над жарким и влажным августовским болотом.
– Помнишь, как оказался здесь?
Джонни не ответил.
– Ты разговаривал со мной. Помнишь?
Джонни медленно кивнул и провел пальцами по лицу, как будто снимая невидимые клочья паутины.
– Всё в порядке. – Джек взял его за руку. – Ты просто спишь. Давай вернемся в дом.
Джонни поначалу сопротивлялся, потом вытащил ногу из трясины, повернулся к берегу и даже позволил себя вести, так что Джек на минуту поверил собственной лжи, поверил, что лишь случай привел их обоих на край болота. Но с каждым шагом фальшь этого объяснения ощущалась все острее. Мир затих и налился тяжестью, воздух был холоден, как что-то мертвое, и температура падала с каждой секундой. В какой-то момент дыхание вдруг вырвалось изо рта у Джека белым перышком пара.
– Дом, – словно молитвенное заклинание, произнес он, и тому было объяснение: вместе с холодом шел страх. Джек чувствовал его кожей как пощипывание на спине, будто из темноты надвигалось что-то ужасное, пугающее. – Идем, Джонни. – Джек потянул друга за собой, но тот застыл на месте, как коряга в иле, с вытянутой рукой, указывая на появившееся в тумане нечто. Бесформенное, ни на что не похожее, пустое пятно висело на фоне поднимающейся луны. Глядя на него, Джек не смог бы, наверное, сказать, что чувствует, но ощущение было такое, словно весь холод и весь страх истекают оттуда, из этого мутного мазка пустоты.
– Видишь? – спросил Джонни.
Джек не слушал и тянул друга все сильнее. Тянул к свету и теплу, куда-нибудь, но только подальше от проклятого болота.
– Черт возьми, Джонни! Давай же! – Он даже пустил в ход слабую руку; вырвал из топи одну ногу, потом другую. Сначала получалось медленно, потом быстрее, темная вода разлеталась брызгами, грязь тащилась за ногами. Джек выбрался из воды первым, Джонни за ним. Пошатнувшись, рванулся к папоротнику, и когда нога ступила на твердую землю, холод и ужас схлопнулись.
Застрекотали под деревьями сверчки.
В тростнике запели лягушки.
Джек повел друга в хижину, но тот двигался так медленно и неуклюже, словно его удерживали невидимые веревки, а потом вдруг свалился на кровать, будто веревки разом обрезали. Джек оставил его, а сам проверил окна и дверь. Ветер покачивал деревья. Туман рассеивался.
Что же это было?
Память уже расплывалась, страх рассеивался, как туман. Джек посмотрел на ноги – между пальцами темнела грязь. Настоящая. Значит, все было наяву. Как и кровь на руках и ногах. Как и царапины – он помнил, как падал, бежал и снова падал. Замка в двери не было. Джек забил клин и сел, прислонившись к двери спиной. На рассвете он проверил Джонни и окна. Потом, минут через десять, открыл дверь и вышел. Часы показывали 6:25. Свет был бледный, водянистый, но утро выдалось жаркое, и температура поднималась.
Что было не так?
Воспоминания сохранились фрагментами. Он помнил холодный как лед воздух и туман своего дыхания.
Вглядываясь между деревьями, Джек направился по тропинке к болоту. Земля под ногами была сырая, а прикосновение к дереву будто отозвалось эхом сна.
У края воды он попытался удержать тревожные образы, но чем сильнее напрягался, тем проворнее они ускользали. Он стоял на том самом месте. И Джонни тоже.
Почему же они так испугались?
Чем больше Джек думал, тем сильнее тревожил его этот вопрос. Нет, они не испугались. Страх – не вполне подходящее слово. Его обуял ужас.
Глядя на болото сейчас, в это верилось с трудом. В утреннем свете все выглядело мягким и спокойным; вдали виднелись островки, пятнышки света мелькали на воде.
Да приходили ли они сюда?
Джек долго стоял на берегу, но, как бывало со всеми его снами, образы меркли и стирались, пока от них не осталось только слабое мерцание.
Кошмар или реальность?
Вернувшись к хижине, Джек застал Джонни за работой: он подкладывал веточки на вчерашние угли.
– Доброе утро, советник. Кофе через пять минут.
Наблюдая за другом, Джек искал какого-то указания на то, что тот помнит о случившемся накануне. Искал и не находил. Занятый делом, Джонни выглядел точно так же, как в любое другое утро, – расслабленным и полусонным. Разведя огонь, он поставил на решетку старый кофейник.
– Бери хлеб. Сейчас нарежу бекон.
– Ты в порядке, Джонни?
– Шутишь? Я отлично себя чувствую.
Он поворошил угли, вытер щеку, оставив пятно сажи, но голову так и не поднял. Джек сел на стул по другую сторону огня.
– Как спалось?
– Без задних ног.
– Посмотри на меня. Вчера вечером ты ушел спать на дерево. А проснулся в хижине.
Глаза у Джонни на мгновение затуманились; потом он пожал плечами.
– Сомнамбулизм, наверное. Бывает.
– Тебя это не пугает?
– Я же здесь. Всё в порядке.
– И о прошлом вечере ты ничего не помнишь?
– Помню, что засиделись. Перебрали с выпивкой.
– Что еще?
– Говорили о том, что твой отец в тюрьме, а мама живет в том дерьмовом трейлере. Ты рассказывал про свою работу. Один раз свалился и обмочился.
– Не смешно.
– Да уж…
Джонни рассмеялся, но Джек остался серьезен.
– И всё? Ничего больше?
– Конечно не всё. – Джонни перестал возиться с костром. – Помню, что манчего[2] мы прикончили еще до бурбона. Сом тебе понравился, но, по-моему, ты проглотил кость. Мы курили, рассказывали анекдоты, решали загадки вселенной. Обычный ужин, Джек, как и любой другой.
– Что было потом?
– Никакого «потом» не было. Я пошел спать. Проснулся. И вот мы здесь.
Пытать друга дальше Джек не стал. Минуты через две он, поразмыслив, сказал:
– Послушай, я ухожу.
– Что? Ты серьезно?
Он поднялся, разгладил ладонями брюки.
– Нет настроения.
– Ладно. Дерьмово, однако. – Джонни тоже поднялся. – Мне тебя проводить?
– Нет, я в порядке.
Джек поискал ботинки, нашел и стал обуваться. Джонни смотрел, не зная, как быть. Такие дни всегда были для них обоих особенными. Обычно они рыбачили, охотились или стреляли по тарелочкам, и завтрак всегда становился чем-то вроде пиршества. Он дважды открывал рот – и наконец решился.
– Насчет моего дела…
– Оно тут ни при чем.
– Тогда почему уходишь?
Джек подобрал пиджак и оглядел поляну. Он никогда не понимал желания Джонни обосноваться в этом месте, но раз уж друг решил жить отшельником, то его, Джека, место – быть рядом. Отчасти это шло еще из детства, из взаимных обязательств; отчасти объяснялось тем, что они жили как братья. А это означало доверять, поддерживать, понимать. Но сегодня так не получалось, и Джек чувствовал случившуюся перемену так же ясно, как запах кофе в утреннем воздухе.
Джонни лгал.
К тому времени когда он вернулся в маленькую квартирку над булочной, которую снимал в центре города, его подозрения только укрепились. Было что-то такое в смехе Джонни, в его взгляде. Заперев дверь и выключив свет, Джек стащил грязную одежду, лег на кровать и предался размышлениям. Возможно ли, что лучший друг на самом деле лжец? Мысль эта серьезно его обеспокоила, и, как неприятна она ни была, Джек долго ворочал ее и так и этак, не желая принимать. Но потом, уже во сне, ему открылась еще более тревожная правда. Он стоял в черной воде, и рядом, в блеклом свете, стоял без рубашки Джонни. Глаза его были полузакрыты, руки повернуты ладонями вверх, как будто он ловил падающий дождь. Все было словно наяву: вода у голеней, холодный воздух и страх. Джонни указывал на что-то, но Джек не смотрел – боялся.
Видишь?
Джек не видел, не хотел видеть.
Джек…
Теперь он посмотрел, но не туда, куда показывал Джонни. Увидел остекленевшие черные глаза и напряженные, подрагивающие мышцы. Может, Джонни тоже боялся. Может, ему, как и Джеку, было страшно.
Скажи, что ты видишь.
Но страх ощущался слишком реально, и Джеку стало стыдно за себя. Он закрыл глаза, а когда открыл их, то проснулся в своей квартире, пропахшей свежей выпечкой. За окном висело тусклое небо, простыни сбились.
Невозможно.
Однако же…
Хант упоминал какое-то падение, ссадины, черные, как чернила, синяки, глубокие, чуть ли не до кости, порезы. Он и позвонил Джеку, потому что Джонни упал и едва не погиб. Из-за бурбона и тумана Джек забыл об этом, но теперь вспомнил. Он и хотел бы отринуть внезапно открывшуюся правду, но перед глазами стоял Джонни, тот Джонни, каким он видел его накануне – наяву, а не во сне. Джонни был без рубашки, цел и невредим.
Ни синяков, ни порезов.