Джессика проснулась от головной боли. Во рту стоял неприятный кислый привкус, ноги запутались в тонких, как папиросная бумага, простынях. Падавший сквозь щель между занавесками тонкий луч высвечивал полоску на пыльном деревянном полу. Через несколько мгновений она наконец вспомнила, где находится. В голову хлынули воспоминания. Вчера, когда Холлидей покинул бар, она заказала еще виски. Потом еще. Потом двойной, на дорожку – от бара до мотеля было не больше десяти минут пешком.
У нее в голове шевельнулась память о чем-то еще, всплыл какой-то мутный, залитый алкоголем неясный образ. Джессика изо всех сил зажмурилась и постаралась вспомнить, что именно пошло не так. Получилось.
Всю дорогу до мотеля она не прекращала чувствовать на себе чей-то взгляд. Она несколько раз оглядывалась через плечо, но видела только пустые парковки и темные витрины. Изредка мелькали фары какой-нибудь машины. Несмотря на это, ее не покидало ощущение, что кто-то движется прямо за ней. Волосы у нее на руках встали дыбом, а сердце колотилось куда быстрее, чем следовало бы.
Теперь алкоголь выветрился. Джессика лежала в запертой на ключ комнате с пистолетом на прикроватном столике. Списать вечернюю паранойю на излишнее количество виски и незнакомый город было куда проще. Тем не менее окончательно избавиться от странного чувства не удавалось.
Джессика отбросила простыни и медленно прошла в ванную. Включив прохладный душ, она постаралась выбросить из головы неприятные мысли и тщательно оттереть грубой рукавицей остатки вчерашнего макияжа. Чтобы избавиться от привкуса виски, пришлось как следует вычистить зубы и дважды прополоскать рот. Промокнув волосы полотенцем, она нанесла на глаза тени, подводку и тушь, а затем натянула короткие черные брюки и полосатую футболку. Чтобы окончательно восстановиться после бурной ночи, надо было раздобыть кофе и хотя бы немного углеводов.
На улице стояла удушающая жара. Безоблачное небо сияло всеми оттенками золотого и бирюзового. Джессика взглянула на дверь соседнего номера; к ней была прибита большая латунная шестерка. Из коридора виднелось и окно шестого номера; занавески были раздвинуты. Пустовала и парковка перед входом. Она повернула налево, к выходу.
В холле не было ни единой живой души. К счастью, на подносе еще осталась горка пончиков. Джессика переложила пару штук на бумажную салфетку, наполнила одноразовый стакан черным кофе и понесла завтрак обратно в номер.
Взяв один из пончиков, она села за стол и открыла ноутбук.
Будучи детективом, Джессика частенько использовала различные базы данных, чтобы найти интересующую ее клиентов информацию. Следующий час она провела, стараясь разузнать как можно больше о прошлом Элеаноры Лавелль. Короткая жизнь этой женщины, как оказалось, складывалась из разрозненных кусков, словно побывавшая в употреблении старая мозаика. Сколько Джессика ни старалась, представить себе полную картину она не могла.
Холлидей не лукавил насчет детства Элеаноры. Ее мать действительно была известной наркоманкой и проституткой. За ней тянулся и шлейф куда меньших, но все же существенных проступков: домогательство, мошенничество, мелкие кражи, пьяные драки, хулиганство. На старом фото из полицейского участка Донна Лавелль представала тощей двадцати-с-чем-то-летней женщиной с неряшливо выкрашенными в светлый цвет волосами (на макушке виднелись отросшие на пару дюймов корни), жестким взглядом и острейшими скулами.
Элеанора Лавелль увидела свет в январе 1967 года. Ее мать умерла всего через семь месяцев после этого. В тот год стояло легендарное Лето Любви, когда десятки тысяч хиппи шумно путешествовали по всей Америке и протестовали против Вьетнама. Донна Лавелль в это же время побиралась по задним улочкам, надеясь найти очередного любовника или хотя бы дозу героина. Большинство детей цветов выросло, нашло себе работу и состарилось. Ей преодолеть этот путь так и не удалось.
Ее нашли субботним днем в середине июля. Стояла невыносимо жаркая погода. Отражавшиеся от окон лучи солнца плавили асфальт, изнывающие люди совершенно сходили с ума. В районе, в котором было обнаружено тело, соседи не выказывали большой готовности обращаться к копам, но именно так и поступила соседка Донны – она пожаловалась на плач соседского ребенка. Девочка проплакала всю ночь и большую половину дня, и женщина решила, что непутевая мать снова оставила ребенка, чтобы броситься в чьи-нибудь объятия.
Патрульные обнаружили, что Донна оставила дверь незапертой. Войдя, они увидели распростертое на диване тело; на руке затянут дешевый пластиковый ремешок, на животе – грязный шприц. Она была мертва уже несколько дней.
Неподалеку обнаружился и ребенок в испачканном памперсе и засаленном комбинезончике. Девочке очевидно было жарко и хотелось есть. Ее отправили прямиком в ближайшую больницу, а через неделю перевели в приют. Сведений об отце ребенка или других родственниках найти не удалось.
Чем дальше Джессика читала, тем яснее ей становилось, что без раздраженной чужим ребенком соседки ее собственная жизнь могла бы оказаться под огромным вопросом. Не позвони та в полицию, она не сидела бы теперь перед ноутбуком, грызя пончики и попивая кофе. Прежде чем она смогла продолжить чтение, пришлось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.
Приблизительно до четырех лет Элеанора прожила в приемной семье. Ее собирались удочерить, но этого так и не произошло. Судя по всему, изменились какие-то обстоятельства. Возможно, женщина наконец сумела забеременеть, семья решила переехать в другой штат или попросту поняла, что не вытянет строительство еще одной комнаты для чужого ребенка. Элеаноре не повезло. После этого она успела пожить еще в двух приемных семьях, а затем вернулась в интернат.
А после совершеннолетия она без следа растворилась в воздухе.
Джессика не смогла найти ни единого документа, который бы проливал свет на жизнь Элеаноры на протяжении следующих трех лет. Ни записей о трудоустройстве, ни финансовой отчетности, ни бумаг о владении недвижимостью или автомобилем, ни даже данных о счете в каком-нибудь из банков. Видимо, Элеанора перебивалась случайными наличными заработками в каком-нибудь баре типа того, что держал Эйс, и постоянно переезжала. Впрочем, об этом можно было только догадываться.
Снова она подняла голову – на этот раз как добропорядочная жительница Игл-Рока – только в январе восемьдесят восьмого. Она открыла счет, нашла работу в строительной компании, купила машину и исправно оплачивала налоги.
На работе она продержалась еще десять месяцев. Уход же был связан, вероятно, с подготовкой к рождению ребенка. После появления на свет дочери, Алисии, Элеанора стала довольствоваться социальным пособием. Жила она – вплоть до своей смерти осенью девяносто второго года – все так же в Игл-Роке.
Джессика быстро проверила, не осталось ли в сети информации о деятельности фирмы, где трудилась Элеанора. Ничего не нашлось. Впрочем, все вполне объяснимо. В начале 1993 года компания была продана конкурентам за вполне роскошные по тем меркам шесть миллионов долларов. Сделка была заключена вскоре после смерти владельца, Линкольна Таверньера, его дочерью и наследницей, Кэтрин. Вырученные деньги она позднее использовала для создания своего собственного рекламного агентства. Сеть была наводнена заметками о том, насколько успешной и процветающей бизнес-леди она стала. Джессика поднялась со стула, потянулась и хрустнула суставами. Найдя на дне сумки упаковку «Мальборо» и небольшую зажигалку, она захватила с собой мобильный телефон и направилась к двери.
Застыв в проеме, она зажгла сигарету и набрала номер агентства Кэтрин Таверньер. За этим последовали короткий разговор с секретарем и минутный отрывок выкрученного на полную громкость Вивальди, после чего Джессике наконец было сообщено, что владелица будет ждать ее сегодня же, к четырем часам, по такому-то адресу.
Она набрала и номер голливудского отделения полиции, однако там ответили, что связаться с детективом Джейсоном Прайсом не представляется возможности, и отказались давать его личный номер. Джессике пришлось ограничиться тем, чтобы оставить свой телефон и подчеркнуть, что ей нужно как можно скорее поговорить с детективом.
Затянувшись в последний раз, Джессика бросила окурок на землю и растерла его подошвой. Судя по часам, только что миновал полдень. До встречи с Кэтрин Таверньер оставалась еще куча времени. Джессика вернулась в комнату, захватила сумку и ключи от машины, засунула пистолет за пояс брюк и вышла на улицу.
Редакция местной газеты размещалась в одноэтажном квадратном здании, зажатом между магазинчиком виниловых пластинок и кафе-мороженым. Выставленные на витрине десерты последнего сорта показались Джессике сомнительными, но к дверям тянулся приличный хвост из желающих попробовать десерт со вкусом черного хлеба, жженого сахара и популярных печений в версии «красный бархат».
Джессика покачала головой. Да уж, такое бывает только в Лос-Анджелесе.
Магазин пластинок, в свою очередь, пустовал. Из окна было видно только унылого кассира, прогуливавшегося вдоль витрины с хитами пятидесятых-семидесятых.
Джессика невольно вспомнила о Тони и о том, как она впервые услышала знаменитый «тюремный» альбом Джонни Кэша. Был вечер субботы. Она вернулась от кого-то из подруг и обнаружила, что на Тони напала свойственная ему меланхолия. Свет в гостиной был приглушен. На кофейном столике красовались полупустая бутылка виски и доверху забитая окурками пепельница. По дому разносился хрипловатый, неровный голос Кэша. Тони сидел на диване с неописуемо грустным лицом, какое у него иногда бывало после приличной дозы алкоголя, и смотрел прямо перед собой.
– Что случилось, Тони? – спросила Джессика, прочтя список песен на обложке пластинки. Отца она всегда называла именно так, по имени. – Поймал грустинку?
Он рассмеялся, но она заметила, что улыбка не затронула его глаз. Плюхнувшись на диван, она прослушала еще пару песен, а затем заявила ему, что Джонни Кэш, должно быть, совсем съехал с катушек, если захотел дать концерт в тюрьме.
Тони промолчал, так что она подумала, что он попросту ее не расслышал. Но через некоторое время он заговорил – так низко, что она еле разбирала слова:
– Не все в этом мире черно-белое, Джесс. Случается, хорошие люди совершают ошибки. Невиновные попадают за решетку за то, чего они не делали. А вот плохим, правда плохим парням иногда удается уйти от справедливости.
В тот день Джессика так и не поняла, о чем это он, и списала странную манеру разговора на виски и специфическую музыку. Теперь она уже и не была уверена, что хочет знать правду.
Она толкнула толстую стеклянную дверь и вошла в редакцию. За стойкой администрации восседала грузная женщина с соломенными волосами и кислым выражением лица. На ней было бесформенное черное платье; на запястьях при каждом движении позвякивали металлические браслеты. На вид ей можно было дать от сорока до шестидесяти.
Две противоположные стены были увешаны передавицами, призванными запечатлеть историю газеты. Вот новости о жертве местного маньяка, вот похитили восьмилетнюю девочку, вот Бен Аффлек, учившийся когда-то в местном колледже, дает эксклюзивное интервью после «Оскара» за «Умницу Уилла Хантинга». А вот и статья об убийстве местной жительницы и исчезновении ее маленькой дочери.
Джессика отвернулась от знакомого снимка и бросила взгляд в дверной проем за спиной секретарши. Редакции, по ее представлению, обычно выглядели как в старых фильмах – шумная комната, постоянно звонят телефоны, клацают клавиатуры и плотной завесой клубится сигаретный дым. На деле же ее взору открылась тесная перегороженная комнатка с четырьмя рабочими местами, три из которых пустовали. На четвертом, изучая записи в блокноте, пожевывал карандаш молодой сотрудник. В отдалении негромко играло радио. Телефоны хранили молчание. Джессике подумалось, не выстроились ли остальные репортеры в очередь за тем странным мороженым.
Секретарша подозрительно осмотрела ее поверх черепаховой оправы, уделив особое внимание пирсингу и татуировке. Вид у женщины был такой, будто Джессика готовилась перепрыгнуть через стойку и набрать себе бесплатных газет или опустошить архивный шкаф.
– Вам чем-нибудь помочь? – хмуро спросила она и сняла очки, повисшие у нее на груди на металлической цепочке. Она ужасно напоминала Джессике ее нелюбимую учительницу из старшей школы.
Девушка постаралась натянуть как можно более дружелюбную улыбку, но у нее вышло лишь некое подобие гримасы.
– Надеюсь, у вас найдется минутка. Я бы хотела попросить вас об одолжении.
Женщина выгнула брови, надула губы, но не произнесла ни слова.
– Меня зовут Джессика Шо. Я частный детектив и в настоящий момент нахожусь здесь по заказу клиента, который хотел бы разузнать о некоторых проживавших здесь лицах. Я бы хотела спросить, нельзя ли одолжить копии старых выпусков, чтобы проверить кое-какие данные?
Еще до того, как Джессика закончила фразу, секретарша с усилием затрясла головой.
– Это редакция, а не библиотека, – отрезала она. – Мы не можем позволять незнакомцам копаться в наших документах.
– В библиотеке я уже была, – ответила Джессика, – старые выпуски вашей газеты у них отсутствуют, есть только местная «Таймс» на пленке. Мне хотелось рассмотреть внутреннюю точку зрения, поэтому там посоветовали обратиться сюда.
– Думаю, вам просто не повезло.
Секретарша вернула очки на место и уставилась в компьютер. Разговор был окончен. Джессика уже собралась уходить, как услышала позади себя мужской голос:
– Частница, говорите?
Она обернулась и увидела репортера, с улыбкой облокотившегося на дверной косяк. Он оказался чуть старше, чем она думала, почти что ее ровесником, и довольно симпатичным. Правда, вельветовые брюки и измятая рубашка на пуговицах делали его похожим на чьего-нибудь усталого отца.
– Ага, – подтвердила Джессика, возвращаясь к стойке. – Ищу информацию о парочке людей, которые тут раньше жили. Их имена могли мелькать в газете, вот я и понадеялась, что можно будет просмотреть старые выпуски.
– А что, что-нибудь случилось? – спросил журналист. – Я бы мог написать заметку. А то день какой-то тихий сегодня. Да и месяц в принципе, – сразу усмехнулся он.
– Боюсь, нет, – улыбнулась Джессика. – Люди, которые меня интересуют, уже давно здесь не живут.
Он состроил разочарованную мину. А ей подумалось, что бы он сказал, если бы узнал, что говорит чуть ли не с самой громкой сенсацией здешних мест.
– Но, – продолжила она, – если я узнаю о чем-нибудь интересном, то, разумеется, тут же вам сообщу. Отплачу за услугу, так сказать.
– Отличная сделка, – согласился журналист, – а как, говорите, ваше имя?
– Джессика Шо.
Он повернулся к секретарше:
– Дарла, будь любезна, покажи Джессике старые подборки и помоги ей найти нужные выпуски.
Лицо Дарлы побагровело. Не сводя глаз с Джессики, она ответила:
– Я уже сообщила мисс Шо, что доступ не разрешается…
– Господи помилуй, Дарла, – прервал ее мужчина, – это же не какие-нибудь тайные сведения. Каждый из этих выпусков находился в свободной продаже. Помоги Джессике, пожалуйста.
Он подмигнул Джессике и вернулся к своему столу. Дарла на секунду опустилась в кресло, как будто обдумывая, выполнять ли его просьбу, или дожидаясь, пока у нее перед глазами рассеется красная дымка. Наконец она собралась с духом и грубо махнула Джессике, чтобы та следовала за ней. Они вошли в редакционную комнату. Когда Джессика проходила мимо стола журналиста, тот вручил ей свою визитку.
– На случай, если обнаружите что-нибудь интересное.
Она взглянула на карточку. Гарретт Томас, старший сотрудник. Указаны два телефона, рабочий и личный.
– Спасибо, Гарретт, разумеется.
Библиотека оказалась большой комнатой без окон, уставленной огромными металлическими стеллажами с рассортированными по годам папками. В центре комнаты стоял полированный деревянный стол с двумя обтянутыми кожей стульями. В воздухе пахло старой бумагой. Джессика сразу вспомнила обычные библиотеки, в которых она бывала несколько лет назад.
– Какой вам нужен год? – спросила Дарла.
– Октябрь девяносто второго.
Джессика отодвинула один из стульев, уселась и поставила сумку на пол, ожидая, когда Дарла найдет нужную полку. В какой-то момент женщина замерла. Джессика подняла голову и заметила, что та побелела и словно приросла к месту.