Тьма кромешная – ни намека на луч, тень, звук. А вдруг когда-нибудь свет… не зажжется? Вечность в темноте – мой самый страшный, хм, беспросветный сон. Я ведь даже не могу себя убить, потому что душа бессмертна. Остается сидеть в чернильном мраке, лишенным осязания, пытаться не сойти с ума от давящей тишины. И медленно забывать прошлую жизнь, солнце, Инрам, монастырь, других людей и самого себя.
К счастью, Ад постоянен: тусклая лампочка загорелась безжизненным светом, как и триста шестьдесят пять раз до этого. Можно расслабиться – из черноты вынырнули идеально ровные серые стены и одинокий стул посреди комнаты. Вечная тьма мне сегодня не грозит. Интересно, как пахнет комнатушка? Будучи бестелесным духом, я никогда этого не узнаю, а так хочется ощутить хоть какой-нибудь аромат! А еще лучше – испытать настоящее, человеческое чувство. Боль, холод, голод, жажду… Хоть что-нибудь!
Массивная металлическая дверь бесшумно приоткрылась. Пора идти. Отвратительная железная кровать противно заскрежетала, смиряясь с моим подъемом. На стуле небрежным комком валяется серая рваная мантия. Униформа. Из груди сам собой вырвался смешок – никогда бы не подумал, что смогу воспринимать всю эту клоунаду как нечто абсолютно нормальное.
Коридор, как и всегда, встретил давящей тишиной (будто уши заложило), которая бывает от искусственного подавления звуков. Пол, стены, потолок покрывает черный мрамор – создатель этого места не долго думал, как добиться гнетущей атмосферы. По центру коридора, как луч, уносится вдаль бесконечный деревянный стол, вытертый добела миллионами локтей. Даже представить не могу, насколько он должен быть длинным, чтобы уместить за собой все души, «живущие» в Аду.
А вот и они – из всех комнат одновременно к центру коридора поползла серая масса – одетые в хламиды мои товарищи по несчастью. Какие же они разные. Один выглядит как мой ровесник, другому нельзя дать меньше тридцати. Тут есть даже старикашка! Не очень общительный, вызывающий смутную тревогу. Неужели душа способна стареть? Странно – за минувший год я не заметил в себе абсолютно никаких изменений. Но и дожить в человеческом теле до старости он тоже не мог – не было еще такого случая.
Из соседней двери выглянула кудрявая голова, следом вывалился ее обладатель – невысокий коренастый паренек. Нос картошкой, брови изогнуты невообразимой дугой. Это Лоренц – первый человек, с которым я тут познакомился. Приветственно махнув мне, указал пальцем за стол. Как же раздражает местная магия, позволяющая общаться вслух лишь во время обеда!
Повернув голову в указанном направлении, слева от моего места вижу новый стул, которого вчера еще не было. Кажется, у нас новенький, только вот появляться не спешит. Оно и понятно: мало кто осмеливается выйти в коридор сразу после попадания в Ад.
Вспоминаю свое «прибытие» и вздрагиваю, снова переживая тот самый первый ужас. Я еще таращился на свое безжизненное тело, когда вдруг все померкло – тьма лишила меня глаз, но не слез. Тщетные попытки достучаться до Бога, гаснущая с каждым мгновением надежда, что это всего лишь сон. Не знаю, сколько провел времени, ничего не слыша, кроме собственного дыхания, ничего не чувствуя, кроме жжения в груди и бешеного страха, что это навсегда. По моим внутренним ощущениям, до того, как зажегся свет, и я увидел серые стены своего нового дома, прошла целая вечность. Тогда я даже обрадовался виду собственной клетки. А затем слегка приоткрылась дверь…
От нахлынувших воспоминаний по спине пробежали мурашки – надеюсь, этому парню сейчас легче, чем мне когда-то. Но он тоже появился ночью, и тоже, наверное, оплакивал свое зрение, пока не зажегся свет. Ну, ничего, скоро ему все расскажут, как мне когда-то.
Вздохнув, я опустился на стул. Рука привычным движением схватила перо. Медлить нельзя, иначе невидимая сила просто затянет меня обратно в комнату, и дверь откроется вновь лишь на следующий день. А я очень не хочу оставаться на целые сутки один на один с накатывающим безумием – надолго ли хватит сил бороться?
Вывожу «2 000 016…» – а у меня явно улучшился почерк! Вот бы хвалили священники на занятиях, если бы увидели эти идеальные цифры – точно не погнали бы в наказание мести улицы. Эх, все на свете отдал бы, чтобы вновь помахать метлой! На свежем воздухе, под настоящим солнцем…
«2 000 017…» – интересно, я когда-нибудь дойду до такой цифры, что мне будет необходимо потратить несколько лет, чтобы ее записать? В носу начинает покалывать – стоп! Лучше не думать о бессмертии.
«2 000 018…» – как же я все это ненавижу! Зачем Богу вообще понадобилось нас так мучить? На кой черт ему сдались эти проклятые цифры?! Оторвав на миг взгляд от бумаги, замечаю, как старик, сверкая глазами, размахивает пером. Неужели ему действительно нравится это занятие? Все остальные, в общем и целом, выглядят так же, как я. Поникший взгляд, редкое передергивание плечами, рука подпирает голову.
«2 000 019…» – и почему нельзя разрешить нам разговаривать? Какой идиот придумал обед для душ (нас здесь кормят!)? Зачем все эти правила и условности в аду?
«2 000 020…» – какое красивое число. Надо будет как-нибудь отметить, когда настанет время семи двоек. Это что-то вроде местной традиции. Когда у меня вышло семь единиц, Лоренц отдал мне свою тарелку безвкусной коричневой жижи.
Время тянется бесконечно долго, искушение бросить все и уйти в свою комнату невероятно велико. Но я знаю, что из этого выйдет. Вновь лежать, пялиться в потолок и жалеть себя. Нет, лучше уж отвлечься на гениальный в своей бессмысленности счет. Священники Инрама обманывали нас – все эти годы мне приходилось слышать байки об огненных котлах, вилах и демонах. А в итоге – бумага с пером. Вокруг мертвая тишина, но воображение работает безупречно: словно наяву слышу скрип тысячи перьев, шелест пергаментов, стоны измученных монотонностью душ, произносимые полушепотом молитвы. В воздухе витает воображаемый запах сырости, чернил, пыли и крысиного помета (откуда?). Все это кажется настолько реальным, что заставляет задуматься о психическом состоянии – и не меня одного. Лица становятся все мрачнее, все раздражительнее скрипят перья, которые все чаще ломаются. И, когда сидящие начинают потихоньку ненавидеть друг друга, перья исчезают из рук, а спустя долю секунды – и бумага. Пора встречать хозяев (а может, слуг) этого места. Они с нами не разговаривают и на вопросы не отвечают. Спина похолодела от моментального сквозняка, когда вдоль стола пронеслись три тени – настолько быстро, что получается разглядеть лишь расплывчатые черные силуэты. Этот вихрь оставил после себя вполне материальные (по крайней мере, видимые) предметы – железные миски, наполненные безвкусной гадостью. Но все едят, так же, как и все спят, хотя вполне могут без этого обойтись. Очень хочется чувствовать себя хоть немного живым!
Тут, словно по щелчку, наконец, включился звук. Помещение мгновенно заполнилось тысячами голосов и обрывками бесед, которые будто и не прерывались на сутки.
– Ты на какой цифре остановился?
– Что ты несешь?! В Инраме вообще нет деревьев.
– А мы один раз утопили тело…
– Ну как? Рад, что у нас новенький появился?
Лишь спустя пару секунд я понял, что последний вопрос адресован мне. Лоренц улыбается, а в этом месте редко можно увидеть улыбку.
– Немного, – пожал я плечами. – Почему у тебя такое довольное лицо?
Приятель лихо взъерошил пятерней свою кудрявую гриву. Кто поверит, что ему уже за 400 лет перевалило? Ведет себя как подросток. Ад – не лучшее место для взросления.
– А ты не знаешь? Это ведь тебе, дорогой друг, предстоит вводить этого бедолагу в курс дела, – продолжая улыбаться, заявил он.
Мне?! Да я ведь и сам толком ничего не знаю! У того же Лоренца с его опытом адской жизни получилось бы с этим справиться намного лучше.
– И что мне ему говорить? – обреченно поинтересовался я.
Лоренц, уже не глядя на меня, принялся копаться ложкой в крайне неаппетитной жиже.
– Да все! То же самое, что я тебе год назад сказал. Объясни, чем мы занимаемся, кто здесь хозяин, местные правила… И к каким чертям он может послать нашего милосердного Бога, – лицо парня утратило веселость.
– Это тоже традиция? – сдавшись, спросил я.
– Именно. В курс дела посвящает младший из ближайших соседей. В твоем случае это был я, – самодовольно добавил он после небольшой паузы.
Ладно. В конце концов, мне и самому будет интересно пообщаться с новым человеком.
«Рабочий» день подошел к концу, уставшие души неторопливо покидают свои места, и я тоже. Не хочу отставать, еще десять минут – и свет погаснет. Лучше к этому моменту ощущать под собой кровать, а не болтаться в черноте. Металлическая дверь моей «клетки» приветливо распахнулась. Одна нога была уже в комнате, когда до слуха донесся человеческий визг. Визг! Услышал! Голову разрывает, сердце бьется чаще. Мой новый сосед не из простых ребят. Голос доносится именно из его комнаты! Дверь, устав ждать, толкнула меня в спину и, как обычно, совершенно бесшумно захлопнулась. Надо быстрее добраться до кровати. Впервые за целый год у меня есть настоящие причины ждать утра и желать скорого наступления завтрашнего дня. Что-то изменилось в привычном распорядке вещей. Изменения возможны!