Юной Гудрун финская магия была без надобности. У нее была своя собственная, которая называлась: таким глазкам отказать невозможно.
– Подари мне что-нибудь, Ульф-хускарл, – сияющие глаза Гудрун на мгновение оказались в сантиметрах от моих. Я кожей ощутил ее близость… Ей-Богу, мне потребовалось всё мое самообладание, чтобы удержать в неподвижности руки. Это был зов, которому было почти невозможно противиться. Я вцепился в столешницу с такой силой, что вполне возможно, на дереве остались вмятины.
Ну да, мы опять сидели за столом и жрали. Что поделаешь. Вскорости мы с Медвежонком намеревались отправиться в Роскилле, а перед дальней дорогой полагалось сытно покушать. Но от близости синеглазой сестренки моего друга у меня напрочь выветривались мысли о еде. А руки сами тянулись…
Нельзя! Нельзя хватать жадными лапами свободную девушку благородных кровей. Это закон. Она может обращаться с тобой как угодно. Шептать на ушко, трепать, гладить… Но инициатива – всегда за ней. Нахальная девчонка может сколько угодно провоцировать мужчину… Но если тот поддастся на провокацию, тем хуже для него. Хорошо, если обойдется только вирой…
– Какую-нибудь мелочь, славный Ульф… Не то я подумаю, что совсем тебе не нравлюсь…
Искушающе приоткрытый рот так близко, что я чувствую губами теплое дыхание…
– …Или я подумаю, что ты – просто жадина!
На мое счастье, в следующую секунду она выпрямилась и громко рассмеялась.
А еще чуть-чуть – и я бы начал срывать с себя золотые цацки.
Я мог бы вечно смотреть, как она двигается, как наливает пиво в чашу брата…
Надеюсь, буря у меня внутри не отразилась на моем лице. Я и так чувствовал себя дурачком, который тупо лыбится, пялясь на девушку своей мечты, не способный и слова внятного выдавить…
– На меня ты так никогда не смотришь, – Рунгерд игриво толкнула меня плечом.
– Как? – всё еще пребывая в состоянии очарованного дебила, вякнул я.
– Как медведь – на мед.
Ее рука под столом игриво стиснула мою ногу.
И я очнулся.
– Это – чары, да? Признайся: ты меня заколдовала?
Рунгерд улыбнулась и покачала головой.
– Значит, это она меня заколдовала. – Я следил за Гудрун, наливающей пиво Тори, сыну Скейва Рысье Ухо.
Тори с папашей (соседи, блин) заявились на фазенду Рунгерд прямо с утра. Огорчились, обнаружив здесь меня и Хегина Полбочки с соратниками.
Правда, узнав, что мы со стариной Полбочки – не в корешках, а совсем наоборот, Скейв оживился и воспылал ко мне симпатией. Оказывается, они с Хегином Брунисовичем – в вялотекущей ссоре еще с дедовских времен. Такие вот латиноамериканские страсти.
Увы! Ответить взаимностью рысьеухому Скейву я не мог. Главным образом, из-за его сынка, белобрысого щекастого дебила с белесой немочью, пробивающейся на прыщавом подбородке.
Мясистый недоросль недвусмысленно выражал свою симпатию к Гудрун. А та охотно поддерживала игру. Нет, я не ревновал к мордастому Тори. Будто Гудрун заигрывала не с мужчиной, а как… с собакой, что ли. Без всяких на то оснований я чувствовал эту девушку настолько своей, что ревности не из чего было расти. Меня просто раздражало, что какое-то чмо трется около нее. И полагает, что так и должно быть.
Я не слышал, о чем они говорят, но не сомневался, что Гудрун кокетничает. В отличие от меня, Тори за словом в карман не лез. Гудрун фыркнула и дернула сына Скейва за косицу. Тори радостно заржал.
Голос Рунгерд вернул меня к действительности:
– Чары? О да, чары! – В голосе прекрасной вдовы звучала явная насмешка. – Только это чары совсем другого толка, чем ты думаешь. Чтоб ты знал, Ульф, настоящая способность к волшбе передается через поколение. Возможно, дочь моей дочери станет хозяйкой рун, но не сама Гудрун, какое бы имя она ни носила. Ее чары не от мудрости Норн. Ей вполне подошло бы прозвище – Улыбка Фрейи. Но горе тому, кто назовет так мою дочь, – взгляд Рунгерд на мгновение стал ледяным.
– Почему? – спросил я.
– Потому что так когда-то звали меня. И это стоило жизни моему мужу [9].
Я вопросительно взглянул на Рунгерд… И понял, что подробностей не будет.
– Что ж, сделаем отметочку в памяти: выяснить, каким образом отошел в лучший мир папа Свартхёвди. Как его… Сваре, поскольку Свартхёвди у нас Сваресон. Вот у самого Свартхёвди и выясним… Хотя нет, не стоит. Медвежонок – не тот человек, который стал бы таить от друзей историю своего папаши, если бы ею можно было похвастаться. А раз парень помалкивает, значит, поговорить об этом лучше не с ним, а с кем-нибудь еще. И поговорить обязательно. Как-никак дело касается моих будущих (хотелось бы надеяться) родственников…
Хорошо, – легко согласился я. – Забудем это роковое прозвище. Но если ты решишь отдать дочь за кого-нибудь, кроме меня, пеняй на себя!
– А что ты мне сделаешь? – кокетливо улыбнулась Рунгерд.
Я наклонился и, шепотом на ушко, поведал ей, что именно я с ней сделаю. Причем – публично. И тогда ей, как ни крути, придется выйти за меня замуж самой.
Рунгерд захихикала и ущипнула меня за ногу.
– Я подумаю, – игриво пообещала она. – Такого глупого и беспечного воина, как ты, скоро убьют. И я присоединю твой грэнд к моему одалю. Удобная бухта мне не помешает. Пусть новые женихи приплывают ко мне на больших драккарах.
– Ага, женихи! – проворчал я, ощущая вполне определенное беспокойство (Ведьма, блин! «Тебя скоро убьют». Базар фильтровать надо!). – А свирепого ярла из Вестфольда не хочешь? С полусотней голодных норегов с женилками наголо?
Как оказалось – накаркал я, а не Рунгерд. Но выяснилось это двумя месяцами позже.
– Пока Сёлундом правит Рагнар, женилки голодных норегов – не опаснее дождевых червей! – рассмеялась Рунгерд.
Ну да, с такой «крышей» можно не бояться морских разбойников. Однако нет такой «крыши», которая гарантировала бы от безбашенных отморозков. А до подхода «кавалерии» еще продержаться надо.
Эти мысли я начал излагать моей очаровательной подруге и посоветовал не раскатывать губу на мое поместье.
Но закончить не успел.
Засранец Тори Скейвсон ухватил мою (!) Гудрун и принялся нагло тискать.
Меня как пружиной подбросило…
Но вмешаться я не успел.
Борзой сынок Скейва Рысье Ухо взмемекнул козлом и так же, по-козлиному, проворно отпрыгнул от Гудрун, прижимая ладонь к бедру.
– В следующий раз я тебе полморковки отрежу! – ледяным голосом пообещала датская красавица.
Ух ты! Девушка моей мечты в гневе – еще прекраснее!
Свартхёвди оглушительно заржал и треснул лапой по столу так, что опрокинул чашу с пивом.
Шустрый паренек Тори покраснел почище вышеупомянутой морковки. И поковылял к ухмыляющемуся папаше, который поманил сынка пальцем. И, доковыляв, получил сочного леща.
Я, ухмыляясь, опустился на скамью. Вот так! Не хватай чужое!
Свартхёвди подмигнул мне: во какая у меня сестренка! А я тебя предупреждал!
И опрокинул себе в глотку мое пиво.
Я не обиделся, поскольку девица-красавица, как ни в чем не бывало, подрулила ко мне, вновь наполнила емкость. Ага, вот от этого красивого ножика с ручкой из моржовой кости шустрик Тори и пострадал. Незначительно. Но – обидно.
– А если я тебя поцелую, ты меня тоже порежешь?
Искушающая улыбка… Нет, такое стерпеть просто невозможно!
Ах, какие губки! И не только губки… Не оторваться…
– Вот! – пробормотал я, задыхаясь. – Теперь режь!
– Тебе – можно! – Лукавая улыбка, розовый язычок, пробежавшийся по чуть припухшей губе. – Подари мне такие же сережки, как маме подарил, и можешь целовать меня сколько хочешь.
Вот так. Я вмиг отрезвел. И от пива, и от девичьих чар. Даже вспомнил, что я – крутой викинг, и по-хозяйски (но так, чтобы никто не видел) возложил мозолистую длань на то место, где мягкая шерсть платья и тонкий лён исподней рубахи искушающе облегали идеальную выпуклость ягодицы. Стиснул аккуратно, но крепко, прижал Гудрун к себе. Без грубости, но так, чтобы прочувствовать грудью ее плоский животик и твердость напрягшегося бедра.
Меня бросило в жар – то ли от собственной наглости, то ли от вольного прикосновения к телу девушки моей мечты… Я ощутил легкую дрожь этого великолепного тела и его внезапную (пусть всего на секунду) мягкость-расслабленность, безошибочно сообщившую: что бы за мысли ни мелькали в красивой головке Гудрун, но ее женское начало уже поддалось уверенной власти мужчины (то есть – меня) и готово принять эту власть немедленно и полностью.
Я не видел лица Гудрун, но точно знал, что ее прекрасные глаза в этот миг полузакрыты, а пухлые губки, напротив, приоткрыли влажные белые зубки… И еще кое-где у прекрасной юной датчанки наверняка повлажнело…
В следующую секунду рука моя была сброшена… Вернее, аккуратно убрана, а сама Гудрун легко (поскольку я ее более не удерживал) выскользнула из моих объятий и двинулась дальше, вдоль стола. То, что острая на язык датчанка не произнесла ни слова и даже не посмотрела на меня, сказало мне больше, чем любая гневная речь.
Я заставил себя не провожать ее взглядом, повернулся… И увидел, как смотрит на меня Рунгерд!
Она тоже всё видела и всё поняла. И она, похоже, неслабо завелась. Или я совсем уж ничего не понимаю в женщинах. О, этот жаждуще-обещающий взгляд!
Я уже знал, что у нее в доме – нельзя. Слишком много посторонних глаз. Слишком вредно для общественного мнения.
Датский закон позволяет вдове владеть имуществом мужа. Но не поощряет распутства. Женского.
Кто знает, как отнесется мой друг Свартхёвди к тому, что я делю ложе с его матушкой.
А уж как к этому отнесется Гудрун, можно даже и не гадать. Скверно отнесется.
Я еще размышлял, а Рунгерд уже действовала.
– Я кое-что вспомнила! – произнесла она торжественно. – Сегодня мне приснился плохой сон о тебе, Ульф Вогенсон!
До конца справиться со своим голосом женщине не удалось. Но я надеялся, что народ не отличит страсть сексуального характера от эмоционального напора специалистки по волшбе.
Не отличили. Каждый был занят делом: кушал и выпивал. Так что присутствующие уловили лишь смысловую часть послания.
Возможно, Гудрун, хорошо знавшая мать, и заподозрила бы, но… Покинув меня, она отправилась дразнить молодого Скиди (беднягу аж трясло от избытка гормонов) и в общем гомоне поймала лишь хвостик информационного сообщения.
И вмиг озаботилась. «А как же сережки?» – ясно читалось в ее тревожном взгляде.
Все присутствующие дружно уставились на хозяйку. Но далеко не все – с беспокойством о моем здоровье. На рожах Скейва и его уколотого ножиком сыночка явно читалось не беспокойство, а искренняя надежда, что сон – в руку. После нашего с Гудрун поцелуя в числе их друзей я больше не числился.
– Какой сон, матушка? – спросил Свартхёвди, откладывая на время недогрызенное свинячье ребрышко.
– Я же сказала – плохой, – с легким раздражением ответила Рунгерд.
– И что теперь?
Дочь Ормульфа Полудатчанина пожала плечами.
– Ты можешь отвести беду? – в лоб спросил Медвежонок.
– Ты хочешь, чтобы я, хозяйка, оставила гостей и отправилась ворожить? Прямо сейчас? Это неприлично.
– Почему же? Я тоже хозяин, и я никуда не уйду. Не думаю, что кто-то найдет повод для обиды!
При этом покрытая рыжей щетиной нижняя челюсть Медвежонка очень характерно выдвинулась вперед.
Гости (даже Рысье Ухо с сынулей) тут же бурно выразили свою солидарность с позицией Свартхёвди. Ссориться с Медвежонком никому не хотелось.
Девка из рабынь помогла Рунгерд обуться, подала шубку. Я поспешно оделся. Надо же! Плохой сон… Наверняка соврала. А если – нет?
Мнительный я стал, однако…
Выходя, Рунгерд прихватила со стола кость с остатками мяса, поманила одного из песиков.
Тот нехотя (жрачки и в доме хватало) потрусил за нами.
Через пятнадцать минут (снегу навалило – надо было лыжи взять) мы добрались до ведьмовской лаборатории.
Рунгерд бросила кость на снег, скомандовала псу: «Вагт!» (Сторожить!) – и откинула дверной полог.
Ах-ха! Первый раз традиционно (у нас уже появились традиции!) наспех. Не раздеваясь, быстрей– быстрей! Прекрасная вдовушка пала пышной грудью на стол, дернула шнурок, отпуская штанишки из мягкой синей шерсти, всхлипнула:
– Скорей! Не медли!
Я и не медлил. Запрокинул подол шубки, платье. Какой вид! Воистину вот она, воплощенная женственность! Широкие, белые, округлые… Ах, как она задрожала, почувствовав мою руку!
– Ну же! – Какой у нее чудесный, возбуждающий голос. – Быст… О-о-о!
И вцепилась зубами в мех, то рыча, то всхлипывая, выгибаясь и содрогаясь, толчками, мне навстречу.
Я ухватил правой рукой сразу обе косы, потянул, запрокидывая ее голову, левой рукой – снизу, за горячий живот, повыше мокрой густой (интимные стрижки здесь не приняты) поросли, и погнал ее, вскрикивающую, стонущую, задыхающуюся, вверх, к той вершине, где небо опрокидывается на землю.
Не скажу, что эта скачка продолжалась долго. Но взобрались мы высоко. Так высоко, что я тоже рычал и хрипел, а косы-поводья дергались в моих руках, как живые… Только местному богу Фрейру известно, как мне удалось не свернуть шею моей страстной возлюбленной.
Воздух в колдовской лаборатории был ненамного теплее, чем снаружи (градусов под десять мороза), но, когда мы в обнимку повалились, нет, рухнули на широкую лавку, нам было чертовски жарко. Надышали, должно быть. Ха-ха!
Впрочем, для викингов холод – ерунда. И женщины у них такие же. Я не викинг, но замерзнуть рядом с раскаленной печкой… Шутите!
Я ласкал груди Рунгерд, чувствуя, как она вздрагивает, слышал ее учащенное дыхание… Но медлил, потому что (вот я какой хитрец!) собирался задать вопрос и услышать на него правдивый ответ раньше, чем жаркая влажная сердцевина страсти стиснет мой… меня. И начисто отнимет способность соображать.
– Плохой сон. Ты видела плохой сон, – прошептал я около спрятанного в меха ушка. – Это правда?
– Правда, – в волшебном голосе Рунгерд я сумел уловить не только желание, но и насмешку. – Очень плохой сон! – Ее рука нашла то, что искала. – Ах, какие вы, мужчины, пугливые! Только что было такое копье, а теперь так… Оселок. Не бойся, мой герой! Сон был плохой, только тебя там не было! – и рассмеялась хрипло. – Какой еще сон может видеть одинокая женщина! Может, приснись ты мне, сон был бы намного лучше! Ну давай же! Пока нас не хватились!
Примерно через час мы снова вышли на морозец. Оставленный на страже пес тут же вскочил и с большим интересом нас обнюхал.
– Домой! – скомандовала ему Рунгерд и, положив руку мне на плечо, объявила: – Каждый раз забываю, какой ты маленький!
Я обиделся, а Рунгерд расхохоталась.
– Это потому, что там, – кивок на лабораторию, – ты казался мне намного больше! Пожалуй, мой великан, я не вернусь к гостям. Не стоит.
Я посмотрел на нее и мысленно согласился: не стоит. Любой мало-мальски опытный человек, глянув на Рунгерд, сразу бы догадался: ох, не магией мы с ней занимались!
– Спать пойду. А ты иди. Скажи всем: у тебя всё хорошо, а я очень устала.
Я так и сделал. Тем более что говорить правду легко и приятно.
Похоже, никто ничего не заподозрил. Только простодушный Свартхёвди, обладавший отличным слухом, сказал:
– Я до ветру ходил, слыхал: вроде стонал кто-то.
– Было дело, – глазом не моргнув, подтвердил я. – Духи, сам знаешь…
Уж не знаю, что именно знал о духах Медвежонок, но он спокойно кивнул и больше к этой теме не возвращался.
А я подумал: прекрасная вдовушка не так уж неправа, когда опасается лишних ушей.
Надо, кстати, у меня в усадьбе лодочный сарай под спаленку оборудовать. Там, правда, рыбой воняет…