Федот, став почти взрослым, давно работал с мастером -колесником Иваном, уже вечерело, и ученик в конце трудового дня, сметал с верстака и рабочего стола стружки. Мастер собирал и оконные рамы, и двери, да и колёса для карет и простых крестьянских телег. Ученик у мастера был не один, их барин задумал создать колёсную мастерскую, так что мастеров требовалось много. Планы у помещика Тельнова были грандиозные.
– Ну что, Федот, понял, как рамы строить? Как у тебя угол ушёл?– наставлял мастер, барабаня пальцами правой руки по верстаку.
– Да я и угольник прикладывал, а всё равно, не та работа вышла. Криво да косо, – грустно ответил ученик, пожимая плечами.
– Что без прямого угла такую работу и в свинарник не поставишь, – говорил мастер, хитровато улыбаясь, и почесывая седую бороду, – без толкового стенда да без струбцин – всё это дурная работа. В хороший дом не возьмут всё одно. Дерево, матерьял хитрый, он всегда играет, дышит. Поэтому и раму в дом ставят не впритык, да и плотники с каменщиками могут сделать проём неточно, и надо с зазором делать, потом наличники да пакля всё закроют. Учись, Федот, ты лучший у меня. Лучше на оброке сидеть у барина, чем на барщине ломаться. Поэтому раму надо на неделю, а то и на две в зажимах оставлять, да и делать только из сухого, выдержанного дерева, что бы оно года три под навесом лежало.
– Точно всё говоришь, Иван Иванович, – поддакивал Федот, кивая вихрастой белобрысой головой.
И называл юноша наставника всегда по имени- отчеству, не было фамилий у крепостных, только имена, да и документов тоже не имелось.
– Барин большую деньгу почуял, раз решил колеса тачать. Сколько колёс для армии надо? И пушки, и телеги, всего не перечесть, и везе колеса. Обозные да провиантские телеги, ну и обывателям городским- для карет и телег, так что товар наш стоящий, не пропадём, калачей вдоволь наедимся.
– Да, кто для армии капусту да солонину солит, а наш Георгий Петрович на колёсах решил разбогатеть.
– Старый барин человек неплохой, а вот Евгений Георгиевич… – добавил совсем тихо юноша.
– Помалкивай, а то шкуру до хребта кнутом обдерут, – нахмурился мастер, – вы то как живёте? Остались с сестрой только вдвоём…
– Ничего, справляемся…
– Смотри, да и возьми, – сказал мастер, оглянувшись и сунул два рубля в руку юноши.
– Столько? – не поверил он.
– Помалкивай больше. Понял ли, о чём говорю?
– Ни слова не скажу, Иван Иванович, – поспешно закивал юноша, но к счастью, их никто слышал.
– Вот и не дури, Федот. Хороший мастер нигде не пропадёт. А ты всё на кулачках, да на палках на ярмарке людей потешаешь. Руку повредишь, чего делать станешь? – строго говорил мужчина, – и сколько ты получил, когда побил того, чернявого, на кулачках-то своих?
– Двадцать копеек, – вздохнул юноша, – и фунт пряников, платок цветастый. Сестру угостил да порадовал.
– Вот то-то. По домам пора. – добавил мастер, укладывая киянку в ящик для инструментов, – темнеет уже. А при свечах да фонаре не сделаешь ничего. Да и конём своим занимайся, да так, что бы никто не видел. А то захочет барин тебя в конюшие или кучеры определить. Надо тебе это? Дверки открывать да в ливрее драной перед барами ходить и кланяться без конца?
– Прав ты во всём, Иван Иванович. Спасибо за мудрый урок, за внимание твоё доброе.
– Иди, или домой Федот, ох не запомнил ты ничего… – мастер только от огорчения повесил голову, и стал убирать инструмент дальше, сгребать в ведро стружку щёткой.
Федот пошёл домой, радостный нежданной удачей. Столько денег свалилось в руки! Колеса- товар дорогой, не зря они с мастером сделали на двадцать пар больше, а потом ночью вынесли и продали купцу. И купец рисковал, если бы спознали люди Тельнова, сожгли бы торгового человека кнутами насмерть, не посмотрели бы, что вольный человек.
Да хоть темно на дворе, да на сердце светло, выплатят они и подушную подать, царские деньги, всё за то, что Федот крестьянином на свет уродился, да на оброк помещику. Вот и их дом, окна затянуты бычьим пузырём, да горит огонь, ждет его сестра, Марфа. Дом- то небольшой, как заведено дома для крестьян ставить помещиками. Сруб, да почитай три комнаты, и зимой в дальнем углу и корова-кормилица зимует. Лошадь тоже есть, да телега старая. По летнему времени корова в амбаре. Есть еще четыре овечки, да в курятнике с десяток несушек с петухом. Огород разбит, капуста, свекла да морковь родится, слава богу. Всё как у людей -не хуже, да и не лучше.
Говорят, на Севере, да на Урале, простые русские люди побогаче живут, без помещиков, да это нехристи- раскольники. Хотя в соседней губернии, Костромской, почитай все раскольники, а всё живут лучше их.
Федот отворил калитку, навстречу подбежал их пёс, ластится, встречает хозяина. Юноша погладил собаку, всё хотел быть серьёзней, да брови хмурил, как отец. Да чего- было юноше всего пятнадцать лет, и его сестре четырнадцать. Веником почистил в сенях сапоги( только подмастерье, а все ж с Иван Ивановичем не пропадёшь), не у каждого в деревне такие есть, и отворил дверь в жилое.
–Добрый вечер, сестра, – поздоровался он, оглядев стол.
Стояли уже приготовленные глиняные тарелки и кружки, деревянные ложки. Стол выскоблен, да и в избе чисто, Марфа у него рукодельница. Но и он старался, заботился о ней, как мог. И одета чисто, да полотно рубахи покупное, и сарафан нарядный, и волосы не просто лентой убирает, а хорошей тесьмой.
– Садись, щи готовы, да и каша доспела, – сказала девушка ласково, – устал за целый день, намаялся?
– Да ты как , Марфа одна справляешься? – удивился брат, – и еду сготовить, и дом в порядке, и скотина накормлена.
– Да я ничего, поспеваю как-то.
– Всё хорошо сестра будет, деньги заработал, есть чем подати выплатить, старосте все долги теперь отдадим. Два рубля у нас есть.
– Как хорошо, – заулыбалась Марфа, и её уставшее лицо осветилось улыбкой, – а то Кузьмич уж замучил меня- где деньги, да где деньги.
Юноша снял картуз, повесил его на деревянный колышек в стене, присел за стол.
– Теперь всё хорошо будет, – твердо сказал юноша.
Девушка достала ухватом горшок из печи, и стала накладывать большой ложкой щи по мискам. Постные, на сушёных грибах, но пахли на диво хорошо. Была в крынке и сметана, так что не голодали. Из общей миски не хлебали, у каждого здесь была своя. За щами и каша, хорошая, пшённая, с льняным маслом. Федот съел всё, не оставляя и крупинку. Запивали квасом.
– Ну вот, видишь, как всё хорошо, – приговаривала сестричка.
– Сейчас, посижу, да дров нарублю, – сказал юноша, – а то скоро темнеть будет.
– С податями то как, – подумав, спросила Марфа, – то денег не было, то вдруг появились.
– Частями отдадим старосте, рубль сейчас, рубль через месяц.
– И то дело, – согласилась девушка, – а то подумает чего недоброе, как мы украли где.
Федот же вышел во двор, взял отцовский топор, и принялся разбивать дрова на поленья. Колода была хорошая, устойчивая, так что работа спорилась. Солнце уже заходило, а уже хороший запас дровишек дома был.
Юноша снял рубаху, ополоснулся из деревянного ведра с водой, да и собрался отдыхать. Снял сапоги, закрыл дверь на засов, а вместо сапог сунул ноги в старые обрезанные валенки. В комнате горели две лучины, освещая тонувшую во тьме избу. Марфа уже завернулась в суконное одеяло, может, и спала. Юноша тоже лег на перину(мешок, набитый хорошей духовитой травой) своей лавки, и накрылся таким же одеялом, то и у сестры. Лучины догорали, а пепел падал в подставленные корытца с водой. Как огонь погас, так Федот и заснул.
Только рассвело- а Иван Иванович при работе, приговаривает:
– Делай все верно, Федот, не пятое колесо для телеги мастеришь, – и сам улыбается.
– Всё получится, – говорит парень, но проверяет лекалом свою непростую работу.
В углу, уже другой подмастерье, Фома, зажег уголь, да уже начал греть шину. Нагревать железо надо было по уму- что б не перегреть, но по цвету металла было видно, и вот, осторожно, подмастерье стал осаживать железную сваренную полосу на колесо, что бы ходило такое долго, да не ломалось.
Работа спорилась, подмастерья принесли сухое дерево, и стали выглаживать его рубанками. Вдруг раздался голос приказчика:
– Кончай работать, в церковь пошли. Хозяин наш преставился, – и Кузьма Петрович, старый приказчик Тельновых, сняв такой же старый цилиндр барина, перекрестился, смотря на икону в красном углу.
– Пошли, Фома, – тихо сказал мастер, – кончилось наше спокойное житье.
Федот оглянулся на наставника, но только пожал плечами. В работном доме остался мальчишка, брат Фомы, присмотреть за огнём, с которым всегда шутки плохи.
Шли мастеровые, двенадцать человек, а Иван Иванович впереди всех, опираясь на палку для порядка, а не потому что ноги болят. Народ стекался к церкви, оторванный приказчиком ради скорбного повода.
Проснулась деревенька от недоброй вести. Барин их, незлой Георгий Петрович, преставился. Тело привезли в старую каменную церковь на окраине деревни – отпевать. Видел Федот и жену барина- Екатерину Алексеевну, с заплаканным лицом, и черной шалью на голове, держащейся за руку сына, Евгения Георгиевича, тоже в траурном наряде. Поп проводил службу полным нарядом-стояли долго, ладан из кадила тоненькой струйкой поднимался к расписанными старыми фресками куполу церкви. Юноша больше смотрел на строгие и красивые фигуры апостолов и святых, чем на гроб и родных барина. Наконец, служба закончилась, и шестеро дюжих мужиков понесли гроб к уже готовой могиле около церкви. Но не простой ямине, а фамильному склепу, заведенному по европейской моде ещё дедом умершего барина.
Надо было работать- да приказчик всех в церковь отправил, что бы честь хозяйскую соблюсти. Так что не воскресенье- а выдался сегодня выходной день.
Закончилось всё- и разошлись люди по домам, даже и не знал теперь Федот, чем всё закончится для них.
Прошёл месяц, и второй, да ничего не случалось. Молодой барин укатил в Москву, служить службу чиновную. А в Тельновке всё шло своим чередом, только про оброк да барщину помещики не забывали.
***
Минул год, всё шло своим чередом. Работный дом приносил Тельновым громадные доходы, так что приказчик попусту не заходил, а оставил следить за порядком Ивана Ивановича. Барыня тоже была ласкова, но по- своему. В деревне народ почти и не пороли, только если пастуха Аркадия, названного так покойным Тельновым в час увлечения "Буколиками" Овидия. Этот страж овечьих стад, совсем не напоминал стоглазого Аргуса, а уж скорее веселого Силена, и частенько развлекал детей, а особенно девок, игрой на дудке или рожке( флейты у него не имелось, как и арфы). Так что бывало, на скотину времени у него не было, а что бы всё же находилось, Кузьма Петрович сам и порол пастуха, ведь казачков да гайдуков из отставных солдат в деревне не водилось. Старый барин служил по гражданской, а не военной части, и вышел в отставку коллежским секретарем.
Близилась Купальская неделя. Готовили во всех избах и праздничное угощение, да и одежду новую.
– Федот, ты уже домой идёшь?– спросил Фома, – да я бы с тобой прошёлся, и поговорим.
– Пошли, да и твой дом недалеко, – ответил юноша.
По правде сказать, дом Фомы да и его отца с матерью и двумя братьями и сестрой был как раз на другой стороне Тельновки. Парень нарочито не торопясь уложил инструмент в ящик, поправил рубаху, одел картуз на волосы, обрезанные сестрой в кружок, и пошёл домой, с ним двинулся и Фома, тоже заведший себе вместо войлочный шапки картуз, да еще и с лакированным козырьком.
Колея на дороге была пробита колесами тяжёлых телег, так что травы росло мало, но навоза от коров лежало много, и Федот шёл осторожно, что бы травой не очищать красивые кожаные голенища обновки. А чего себя не побаловать? Денег, почитай по шесть рублей в месяц зарабатывали, да серебром, а не бумажками. Барыня спасала, сметлива очень. Хоть часты стали рекрутские наборы, да платила Екатерина Алексеевна соседним помещикам за рекрутчину, они в очередь посылали мужиков на царскую службу. Кого? Да кто хуже всех для помещика, ленивый или буйный, того и в солдаты.
Вот и изба, и пес, рядом крутится. Федот снял картуз, пригладил волосы обеими ладонями, как научился у Ивана Ивановича, и отворил дверь.
Прошел через сени, в доме всё хозяйничала Марфа, да и не одна. С ней рядом стояла и Алёна, улыбчивая сестра Фомы, младше его на два года, девица пятнадцати лет. Да и Федот уж теперь не ребенок, семнадцать годов. И Фоме столько же. Юноша давно уж понял, чего к ним Фома захаживает, но пристали к нему многие привычки наставника- только улыбался, да делал вид, что не понимает, что к чему. Всё равно сестру замуж отдавать – а Фома не старый, толковый, да и умом не обижен. Раньше сватов к сестре не засылали, с их-то сиротством, но недавно бабка Лукерья заходила, да всё длинным носом вертела, что да как, каков достаток в доме? Да приданое у Марфы? С крыльца не спустишь- старая, да и не принято. Даже барыня уж очень её уважает и зовет не иначе, как моя Афродита или бескрылый Эрот. Что за Ерот, черт его знает, чертыхнулся про себя юноша. А вот чего Алёна? Да ему-то жениться рано, как бог свят.
– Привет, братец. Чего столбом стоишь? – хитро улыбалась Марфа, – Алёна ко мне пришла, угощение тоже готовит.
– Да и я не просто так пришёл, Федот Андреевич, – в первый раз обратился к нему по отчеству друг, – хотел бы сватов прислать к сестре твоей, Марфе Андреевне. Что бы осенью, честь по чести, нам пожениться.
– Да я не против, – сказал, чинно усаживаясь, юноша, глава семейства, – надо еще и у барыни спросить позволения.
– Завтра отцу скажу, он с приказчиком обговорит, а там, и Екатерина Алексеевна решит.
– Так и договорились. Ну а насчет приданного я с отцом твоим поговорю да со сватами.
– Спасибо, – и Федота обняла и расцеловала раскрасневшаяся сестра.
– Спасибо за брата, – тихо промолвила Алёна.
– Ну кормите тогда, чего только « спасибо», – улыбнулся и хозяин дома.
Видать, уж всё без него всё обговорили, хитрющие девки, а стали из печи выкладывать и щи с солониной, и кашу с мёдом, да и пряники ржаные.
– Да, – только и вымолвил Федот, осмотрев стол, – хозяйка из дома, да напоследок кормит получше.
– Ну а чего, – говорила сестра, – вот, на Алёне женишься, ей уж летом шестнадцать будет. Справная хозяйка, я проверила.
Федот чуть не уронил ложку со щами себе в штаны, да ловко ухватил зубами.
– Да чего ты? – рассмеялась сестра,– не съест она тебя, чай. И коней ты не пугаешься, и на ярмарках на кулачках, тебя не остановишь, неужто красной девки испугаешься?
Юноша вздохнул да посмотрел на Алёну, сидевшую ни живой, ни мёртвой, только вот покраснела, да того гляди разревётся.
– Извини, Алёна, – проговорил он громко, – если хорош да мил для тебя, пришлю сватов летом. И ты мне тоже по сердцу.
– Вот и ладно… – проговорил довольный Фома.
***
Первая ночь Купальская прошла как миг, Федот всё за руку ходил с Алёной, другие девки его в хоровод не тянули, да и в кусты не зазывали. И через костёр с ней прыгал, и венки в озеро опускал. Фома же неотступно был со счастливой Марфой. Барыня брак разрешила, и хорошо, что и пара красивая, да и жених не из чужой деревни. Тут во время праздника и приказчик ходил кругами, да с друзьями своими, кто поздоровей, и с палками, отбивать парней с соседних деревень, чужих холопей, кто станет тельновских девок обхаживать. И нехорошо, а делать что? Если стакнутся парень да девка разных хозяев- беда. Кто отступные платить-то будет? А денег требуют за крепостных немало: и пятьдесят, и сто рублей за живую душу.
Вторая ночь также была не хуже первой, вернее, так начиналась…
Федот шёл по тропе, Аленка всё смеялась.
– Я вот сейчас одолень- траву найду, да найду цветок папоротника, все клады нам и откроются, – говорила девушка, всё смотрела под каждый листок.
– А ты всё обдумала, Алёна? А телега или тачка где? На чём золото повезёшь?
– Ты, Федот, сильный, дотащишь, – нашлась красавица.
Луна светила полная, да и ясно было, так что на опушке леса было не то что светло, но не темно. Неугомонная Алёнка всё искала своё счастье, да и нашла пол кустом. Вот она откинула ветки, и обомлела.
– А! – побледнев, закричала она, – кидаясь к юноше, и залилась слезами.
– Чего? Да неужто клад? – не поверил парень, взяв девушку за плечи.
– Фома это, – запричитала девушка, начиная шмыгать носом, – убитый…
– Да ладно…– только сглотнул он, наклонился, и тоже откинул ветви.
Фома лежал на спине, раскинув руки и смотрел в чёрное небо невидящими глазами. Напротив сердца, на рубахе расплылось маленькое красное пятнышко.
– Кто ж его? – Алёна заглядывала в глаза спутника, не ожидая овета на свой вопрос.
– Ладно, всё равно отнести надо, – вздохнул Федот, и присев, поднял мёртвого на руки.
Алёна, всё плача, нашла рядом картуз брата, и платок Марфы. Юноша нёс тело друга по тропинке, к деревне. И не знал раньше, что так тяжело нести неподатливое неживое тело, руки затекали.
– Ничего, скоро дома будем, – всё приговаривал он, – Алёна! Домой беги, предупреди мать и отца, пусть встретят.
– Я сейчас, – и быстроногая девушка побежала в деревню, домой.
У Федота уже руки одеревенели, но он шёл и шёл, как наконец, услышал, что навстречу ему бегут люди.
– Парень, ты где? – кричал отец Фомы, Панкрат Семенович.
– Здесь я, дядя Панкрат, – отозвался юноша.
– Федот! Идём мы!
Прибежал и встал перед ним ещё нестарый Панкрат, да два старших брата Фомы- Кузьма и Лазарь, державшие в руках большой кусок грубого полотна.
– Положи его, – тихо сказал мужчина, – мы отнесём.
Федот только кивнул, и присев, осторожно положил убитого на траву, и отошёл назад на два шага. Братья растелили мешковину, и положии на него тело, перекрестились. Затем, взявшись за края полотна подняли, Федот взялся за четвертый угол. Только стало светать, солнце вставало, но и радости не было, какая тут радость? Шли быстро, только в деревне из-за плетней выли собаки, да стали сбегаться люди, услышав про беду. Наконец дошли до дома, где у калитки стояла мать Фомы, Евдокия Афанасьевна. Федот только ещё ниже опустил голову.
– Несите домой, – сказала женщина усталым и мёртвым голосом, – спасибо, Федот, что в горе помогаешь.
Юноша только кивнул. Они занесли тело, положив его на лавку в доме. Он еще раз глянул на мёртого Фому, на ранку, похожую на красный цветок на груди. Совсем узкая, что за нож был?
– Пойду я, – тихо сказал юноша, – да и Марфа пропала, искать надо.
Он стоял рядом с домом, как к дому Панкрата Семеновича быстрым шагом, едва не бегом, подошёл и приказчик, Кузьма Петрович.
– Что случилось, Федот? – спросил он, хмуря брови.
– Фому убили, да и Марфа пропала, – ответил юноша серым голосом.
– Из Семеновки небось, парни глупые… – изрек приказчик, – наши часто с ними дерутся.
– Да на что им? Могли бы задраться, да Фому побить. Но убить? Чужой это. Да и рана какая малая, не нож, да прямо в сердце.
– Ишь какой умный выискался, – зло ощерился Кузьма, – узнаем, кто да как…А сестра твоя где? Она же невеста его?
– Тоже пропала.
– Сейчас зайду к Панкрату, да мужиков созову, сыщем Марфу, – и он хлопнул по плечу Федота.
Приказчик снял свой цилиндр, перекрестился, и зашёл в дом.
Юноша поплелся к себе в избу. Видел, что возвращались из леса гуляющие, расходились по домам. Дома всё смотрел по углам, всё ждал, что раздастся голос Марфы. И поесть не смог, достал жбан с квасом и хлеб из ларя, да пожевал и попил немного. Очнулся от того, что толпа собралась у дома, да услышал голос Андрейки, тоже друга из работного дома:
– Пошли в лес, Федот, Марфу надо искать.
Парень вскочил с лавки, заправил рубаху за пояс, мешок с караваем хлеба за спину, да и был готов. Собралось парней человек двадцать, вёл всех охотник, Илья. Ему одному барыня разрешала ружьё в доме держать, и он всегда сопровождал старого барина на охоте. И сейчас за спиной егеря на ремне висело двуствольное ружьё, точно рядом с мешком. На поводке крутилась и собачонка малая, с громким собачьим именем Полкан.
– Здорово парень, веди нас прямо к месту. А там, Полкашка, глядишь, и выведет на злодея.
Федот шёл впереди, рядом с ним вышагивал охотник с собакой, остальные поспевали сзади. Парень всё подмечал и вспоминал приметные деревья, да тропинки, прошёл мимо кустов, и увидел ту примятую траву, лежащим на ней телом Фомы.
– Здесь его Алёна нашла, – тяжело вздохнув, сказал юноша.
– Ладно парень, отойди, и вы близко не стойте, – строго сказал охотник, присев на корточки.
Он будто сам обнюхивал траву, поднимал ветви, наконец встал, и тут же присел и радостно крикнул:
– Ну вот! – и показал на отчетливый след обуви с каблуком, а рядом…
Илья взял за ошейник пса, и пёс долго принюхивался, и вот небыстро потрусил, помахивая хвостом, к дороге, а охотник шёл за ним. Полкан вёл людей, егерь видел, что пёс не сбивается.
– Что ты видел, кроме следа?– спросил юноша, – не понял я, что нашёл? – и показал на округлый след в земле от чего -то острого, – Палка? Клюка?
– Глазастый… – вскинул на него глаза Илья, – То ли это трость была. Кто с тростью здесь был?
– Не видел никого. Да и кто был с тростью? Крестьяне с тростями не ходят, сам знаешь..– ответил Федот.
***
Несколько крестьян из деревни, озираясь, подходили к границе леса. Скоро начинались границы соседней деревни, Семёновки.
– Ты точно знаешь, что были из Семёновки парни в нашем лесу? – недоверчиво спросил один другого.
– Точно, и сам Кузьма Петрович говорил, – уверенно заявил крестьянин, – да и в позапрошлом году, драка была большая за выпасы, что они своих коров к нам гоняют, траву нашу свей скотине скармливают.
– Ну да, – почесал затылок собеседник, сңяв войлочную шапку, – так оно и выходит, – но по- честному будем, без дреколья да без убийства. Дратся будем по обычаю.
– Согласны, – закивали односельчане, – лежачих не бить. До крови и хватит. Да и глядишь, откроется, кто там наших людей ножом режет.
– Идём…
Тельновские мужики тихо смотрели за двоими пастухами из Семёновки, выпасавшими скот на спорной земле.
– Чего здесь делаете? – сказал один из тельновских, выйдя на поляну, подбоченясь, – пошли отсюда!
– И верно, Васятка, а то мы им путь покажем! – сказал другой.
– И кто там из ваших, Семёновских, с ножами шляется да людей по лесам режет?
– Совсем заврались вы, тельновские, – начал один из пастухов, – наши это выпасы, – сами уходите по-добру по -здорову, – и бросил кнут на землю, засучивая рукава рубахи.
Второй пастух сделал тоже, повесив кнутовище на сук дерева.
Началась драка, размашистая, непохожая на английский бокс, удары наносились совсем по- разному. Но вот, тельновцы одержали верх, а семёновцы поплелись за подмогой.
– Сейчас мы вернемся, – обернувшись пообещал пастух.
– Да мы ждём, – пообещал тельновец, – вернутся-то не забудьте!
Пока мужики присели на упавших деревьях, ждать семёновских.
– Давно так хорошо не было…
– Точно,– кивнул другой, – всё веселее. Вот подрались, и приятнее на душе стало.
– У тебя фингал под глазом, на вот, пятак приложи, – протянул большую пятикопеечную монету.
– Да, заживёт, – но монету под глаз приложил.
Пока переговаривались так мужики, прибежали семёновские, тоже человек двадцать. Вперёд вышел тельновский заводила, мужчина лет тридцати, с залихватски сбитой на затылок войлочной шапкой.
– Добром скажите, ходил кто из вас в лес на Купальский праздник?
– А чего вам? – ответил вышедший вперед осанистый мужик из семёновских.
– Фому, одного из колесников, ножом убили, – зло ответил заводила, – поспрошайте, видел ли кто из ваших.
– Дело нужное. Но не убивали мы, точно. Спросим мальчишек. – кивнул семёновский, – ну, начинаем?
Мужики посбрасали шапки, и началась жестокая забава- стеношный бой. Схватка была и двое на одного, а то и трое сразу, в строю как кому повезёт. Только видно, как размашисто летают руки и кулаки бойцов, и падают на траву выбывшие участники. Наконец остались стоять лишь тельновский заводила и первый из семёновских. Тельновец, бывшей ростом поменьше, был быстр и увертлив, и наконец, сбил на землю семёновского.
– Завтра всё прознаю, кто что видел. Расспрошу наших, – сказал улыбающийся мужчина, стирающий кровь с носа.
– Тогда до встречи, – ответил заводила, пожав руку собеседнику, – пойдём, мужики, – созвал он и своих односельчан, приводивших себя в порядок.
***
Илья обернулся, и понял, что увлеченный следами около места убийства, упустил всех односельчан. Федот тоже оглядывался, не понимая в чём дело. Никого кроме них тут не было.
– Куда они пошли? – удивился, даже растерялся юноша.
– Как куда? С семёновскими драться, – разъяснил егерь, – и повод нашёлся, да и верят, что это соседи Фому порешили.
– А ты?
В ответ Илья усмехнулся, и взяв за поводок маленького Полкана, пошёл из леса, а а ним поплёлся Федот. Охотник был сам как собака, и парень видел , как переглядываются человек и пёс, даром, то один с хвостом, а другой нет.
Они вышли к дороге, ведущей к усадьбе Тельновых, и рядом были следы от кареты, и приметная отметина от трости на земле.
– А в трости ножи носят?
– Не так прост ты, Федот, – улыбнулся Илья, – Голова умная. Не нож это, стилет, и в трость вкладывают. Как раз ранка малая, узкая, после удара таким лезвием остается, но клинок очень крепкий.
– Так ты думаешь, что Фому убил один из гостей Тельнова, и Марфа в барской усадьбе?
– Не торопись парень, – и Иля взял за руку юношу, – всё посмотреть надо, да узнать.
– Согласен. Спасибо тебе, Илья. Но что Панкрату скажем, и я Алёне? – подумал вслух Федот.
– Что не нашли. Сейчас глянем, что на похоронах Фомы будет. Да и что у семёновских прознают- драка небось, закончилась.
– Илья, – и юноша взял за руку охотника, – узнай, где Марфа. Вот тебе рубль, – и он положил монету в его широкую ладонь монет, – ещё четыре, как дело сладишь.
– И так бы помог. Но сам понимаешь, мне здесь жить, а вы в бега пойдёте. И тут помогу, надо будет вам до Костромы дойти, в пригороде живет Родион Хренов, завтра тебе от письмо к нему сделаю, он поможет. Он из раскольников, помочь любому беглецу от властей для него дело Божье. Единственно- свои кружки да ложки возьмите- у них с этим строго.
– Спасибо, Илья.
– Да не за что. Федот, иди, отдохни домой. А я в имение Тельновых.
***
Драка закончилась, и весёлые мужики возвращались в Тельновку.
– А ты видел, как я ловко ввернул- раз и кулаком в ухо! – громко говорил один.
– Да я тоже, он мне в нос, – и шмыгал, а я ему-в лоб! Он и упал!
– Да, дали мы им, будут знать!
– Да все молодцы, – заключил заводила, только кто Фому-то убил, так и не прознали…Обещались эти,семёновские, разузнать, да кто его знает, видели что нет?
– Мне идти гроб ладить… – вспомнил ещё один.
Навстречу шёл, да почти бежал приказчик, утирая пот со лба платком по барской моде.
– И где были? – закричал он.
– Да ты, Петрович, не серчай. В лес ходили, гуляли.
– А чего рожи битые? – спросил он, подбоченясь.
– Скользко там, Кузьма Петрович. Ветки, шишки, грибы. Попадали все, да лица и побили.
– Пороть велю. – кричал приказчик, – Опять драки затеваете с соседскими? Кнута отведаете, как бог свят, – и Кузьма погрозил пальцем.
– Так и не нашли, Кузьма, кто Фому зарезал?
– Непонятно, – и мужчина развел руки, – Может и Марфа убила, да убежала, испугавшись. Барыня приходила, вся в слезах. Сильно Фому жалела, но и полный кошель серебра принесла. Долго Екатерина Алексеевна проплакала рядом с Евдокией в доме Панкрата.
– Странно как… – не знал что и сказать в ответ заводила, – не припомню, что бы барыня так попросту в крестьянский дом захаживала. Больше о оброке заботилась да о барской запашке.
– Креста на тебе нет, Леонтий, – строго ответил приказчик, – великой доброты женщина, всё в заботах о вас, неблагодарных. Ну по домам идите, помолитесь о Фоме.
Крестьяне разошлись по домам, вечерело. Домочадцы встречали родных, и там долго шли разговоры о смерти юноши и о пропаже девушки.
***
Илья подошёл к воротам усадьбы, постучался деревянным молоточком в калитку. Привратник, увидев кто, открыл без вопросов.
– Привет, Илья. Полкана привяжи здесь, в доме барин и его гости.
– Привет, Софрон. Сейчас сделаю.
Охотник прикрепил поводок собаки рядом с будкой привратника. Полкан дал себя привязать, привычный ко всему, как и хозяин, и без роптаний лег на траву, Илья привычно осмотрелся, пытался заметить новое. Он прошёл, будто бы просто так, к каретному сараю. Там стоял и незнакомый экипаж.
– Привет , Илья!– поздоровался с ним дворовый, сильный мужчина средних лет с бородой лопатой, – опять к нам?
– Привет Савва! Да а как же, к вам. Вдруг барин пострелять уток соберется. Любил он это дело, как старый барин, Георгий Петрович.
– Евгений Георгиевич новую забаву завёл. Решил гончих завести, для них сейчас новый дом строят. А так уж двух сук и кобеля, а одна уж приплод завела.
– Однако…И приехал кто?
– Да гости с ним вместе прикатили. Из Москвы, Анатолий Андреевич Ганевич да Николай Александрович Тулупов, а с ними и дама из модного дома, мадемуазель Женевьева.
– О как! Эка невидаль! Что же барин, жениться на француженке собрался?
– Нет, просто компаньонка. И Евгений Георгиевич себе новую горничную завёл, вчерась привёз.
– То же француженка?
– Нет, православная, кажись. Русская. Во флигеле живет, рядом с покоями молодого барина. Ни с кем не говорит, только ключница Евдокия ей сама еду носит, да Екатерина Алексеевна из-а неё серчали сильно, и молодого барина во флигель отослала.
Илья сделал нарочито непонимающее лицо, покручивая усы, да про себя повторял: « Ай да я… Ай да молодец… И сестру сыскал. Надо бы только к флигелю подобраться. Собаки все меня знают, пройду…»
– Пойду на кузню, глядишь, чем и накормят.
– А то пострелял себе чего, да сварил? – засмеялся Савва.
– Полдня ждать, пока сварится…
И поправив картуз, Илья неспешно и важно пошёл на кухню. Кухня была в одном флигеле с людской, этот порядок завел ещё Пётр Сергеевич, дед молодого барина. Что б в усадьбе щами не пахло да кислой капустой. И хоть у Тельновых было две деревеньки- Тельновка ла Агаповка, больший доход приносило достояние Екатерины Алексеевны- полотняные мануфактуры в Костроме.
У людской суетилась дворня- делали вид, что работают. Дрова рубили, чего-то складывали да перекладывали. Над кухней труба выпускала дым, значит и плита горячая, может, и чего поесть дадут.
– Привет, Глафира Степановна! Поздорову ли будете?
– Благодарствую, Илья Пантелеевич. Хорошо, что пришёл. Зайди ко мне, дело важное. Хозяйка тебя поминала.
– И чего это, – сказал мужчина, снимая картуз и кафтан, оставаясь в рубахе.
Ружьё тоже взял собой, всё вспоминая последний раз, когда мальчишки схватили его двустволку, которую охотник повесил на гвоздь при входе, да взялись ворон стрелять. Хорошо, не убили никого, да ворон тоже.
– Испугался что ли, – заулыбалась красавица,увидев ружье за спиной Ильи, – не кусаюсь небось, – говорила она бархатным голосом, коснувшись его свой грудью, обтянутой красивым ситцевым платьем с низким вырезом, – пойдём, потянула она его в свою комнату.
Глафира затащила неупирающегося охотника, усадила за стол на табурет. Да и мигом закрыла засов на двери. Охотник смотрел в недоумении, даже привстал с сиденья.
– Такое дело, Илья… Да ты сиди, – продолжила она, присев ему на колени, и обняв за шею, – хозяйка просила очень увезти девку из флигеля сегодня вечером, – говорила она бархатным голосом, оглаживая Илье шею своими мягким пальцами, – и деньги вот они, на расходы, – она показала пальцем на кошель, – да и я ещё доплачу, – и она поцеловала его.
– Сделаю, для тебя сделаю,– думал охотник, как всю складывается одно к одному, словно в сказке, но хотел проверить, нет ли подвоха, – а как девку-то зовут, да откула?
– Марфа. Молодой барин созорничал, притащил крестьянку в дом, барыня хочет от греха увезти её. Знает, что есть у тебя в Костроме знакомые раскольники, ты её там и пристроишь. Спрячешь там до срока, пока всё не забудется. В окне я красный платок вывешу, что бы ты не ошибся.
– Дело непростое, – стал набивать себе цену Илья, – и дойти до Костромы, и всё сделать чисто. Да и паспорт девке нужен, и провожатому.
– Готово всё. Во флигеле всех я сонным зельем напою, девку выведешь, да за неделю до Костромы дойдёте, всего и делов, – и повариха нарочно повернулась своими крепкими бедрами на коленях мужчины, так что Илья покраснел, – что Илюшенька, – улыбнулась она , – Раскраснелся так, жарко что ли? – и она погладила его по щеке, – сделай как надо, не пожалеешь, в долгу не останусь.
– Хорошо, значит красный платок в окне? Глафира, пойду, подготовиться надо, – сказал мужчина, неохотно поднимаясь, и поправляя топорщившиеся штаны.
Женщина спрятала улыбку в платок, глядя на движения бравого охотника, и открыв щеколду, выпустила его.
***
Глафира с удовольствием смотрела в окно на удалявшегося ладного мужика, поправила платье на груди, да расправила подол, и спешно пошла к господскому дому.
У входа стоял дворецкий Ларион, да служанка барыни Дарья.
– Даша, скажи барыне, Глафира мол , по делу пришла.
– Сейчас, – девушка кивнула, и ушла внутрь дома, шурша юбками.
Вернулась служанка быстро, очень быстро, и не говоря ни слова, просто поманила кухарку внутрь.
– Быстрее пошли, – зашептала Дашка.
Они не вошли, а влетели в будуар Екатерины Алексеевны. Барыня ходила вокруг своего дубового кресла, постукивая по своему предплечью веером из слоновой кости.
– Дарья, выйди и дверь закрой за собой. Не подслушивай и не пуская сюда никого. Смотри, запорю.
Дарья только пискнула, как мышка, и быстро вылетела из комнаты, и слышно было, как хлопнули двойные двери.
– Ну чего, Илья берется?
– Точно так, да я сказала, что это Марфа в доме.
– Охотнику бежать придётся, да с девкой. Ты проследи, что б хромой Андрейка на страже стоял. От него Илья всяко убежит. Для него она и Марфой будет. Сама понимаешь, Глашка, как я позволю сыну эту Женевьеву в жёны взять? Да и дурит Евгений, сама знаешь, чуть не прибила я его за то, что в Москве дворовую девку на спор заставил молоком щенка кормить? Так-то… Со службы за это долой, я -то так старалась сынка пристроить… А тут и француженка эта, с Кузнецкого Моста!
– А Марфа? – тихо спросила Глафира.
– Не впервой… И Бецкие есть, да и иных хватает. После его собачьей дури где я ему невесту найду? И пить водки пьёт много. А там, ничего, паспорт девке куплю, а Марфа здоровая, деток родит. Не Евгению детей, так мне внуков.
– Поняла… Значит обед с сонным зельем, да Женевьева сама убежала, так и скажем потом барину?
– Точно так. Охотник твой согласился?
– Илья согласен.
– Тоже хорошо, – усмехнулась барыня, – деньги взял. Ладно, иди к себе, да сделай, как решили, не напутай ничего. Отблагодарю, не пожалеешь.
Илья шёл к дому Федота лишь вздыхая по дороге, вспоминая Глафиру.
« Нет, деньги верну парню,– говорил он сам себе, – и так Федот мою работу сделает»
Вечерело, уже комары наваливались, охотник отмахивался от гнуса веточкой. Илья быстро вошёл в дом Федота, уже одевшегося, с мешком за спиной и дорожным посохом.
– Ну чего? – вскочил юноша, – разузнал?
– Пошли , времени нет. И деньги возьми, тебе нужнее будут, – и он вернул серебро юноше.
– Ты же всё узнал? О чём я просил. Всё по я-честному сделал, деньги твои.
– Сказал, не возьму денег за это. Марфа в дальнем флигеле, я тебя доведу. И запоминай, парень, в Костроме дом купца Родиона Хренова. Вот возьми, – и он отдал грамотку, – это купцу отдашь, он поймёт, что ты от меня. И от меня, на благое дело, – и Илья положил перед Федотом десять рублей из пятидесяти полученных от Глафиры.
– Спасибо, – широко улыбнулся Федот, – век не забуду, – и обнял охотника.
– Да ладно. Вместе пойдем, всё сделаем.
Юноша погасил огонь дома, собрал мешок, постарался сложить всё свое, взял и топор, и нож. Кафтан, армяк, одеяло, да и вещи сестры не были забыты.
Илья ждал, пока Федот соберется, юноша вспомнил и о собаке.
– Пса я заберу, а это тебе за корову, – и отдал парню ещё три рубля. Пошли, торопится надо.
Юноша закрыл калитку, и пошёл быстрыми шагами за Ильёй. Охотник вёл спутника через лес, тропой мимо кустов и зарослей, что бы выйти незамеченными к ограде усадьбы и оказаться рядом с дальним флигелем. Охотник помог перелезть юноше, и перебрался сам. На втором этаже, во втором окне виднелся красный платок.
– Торопись, Федот. Тебе в ту комнату, где красный платок. Понял?
– Да, я пошёл, – нетерпеливо ответил юноша, положив поклажу на траву.
Илья недоверчиво смотрел на раскрасневшегося от волнения парня, и с сомнением покачал головой, получится ли?
***
Получалось всё неплохо, тревогу никто не забил, казачков барских при входе не было, даже собаки не лаяли. Федот зашёл в дверь дома, и будто попал в сказочное сонное царство- все спали, сидя на лавках или на стульях, за столами и на скамейках и диванах. Если бы не спешка, то любопытство мастер бы тешил долго, обходя такую красоту. Стены дома покрывали гобелены, либо узорчатый шёлк, прекрасный наборный паркет был уложен на полах, светильники были сделаны в виде богов, наяд, воинов. Даже на потолке была роспись. Рамы зеркал, выполнены с чудесной резьбой, посуда, какой пользовались обитатели дома, была так красива, что он побоялся взять её в руки. На камине стояли часы с бронзовыми фигурками, до того дивно сделанными, что можно было принять их за живых. Только вздохнул, и начал подниматься по дубовой лестнице, стараясь наступать потише, но половицы скрипели немилосердно. Пройдя по коридору, он заглянул в пару комнат, но там или спали люди, или просто там никого не было. В здании царил полный покой и умиротворение. Федот уже терял терпение, как вдруг закрытую дверь на висячий замок. Он разбежался, и молясь про себя всем святым, ударом плеча выбил дверь, увидел висящий красный платок на окне, девушку в русском наряде, сидящую на диване, и смотрящую в окно. Она тут же вскочила, и бросилась бежать из флигеля, притом даже сарафан и рубаха ей не мешали.
Парень побежал за ней, проклиная всё на свете.
– Стой, стой, это я , Федот, – кричал он.
Но девушка, не оборачиваясь, бежала прочь, и прямо к месту, где он оставил своё добро. Ильи на месте не было, но и беглянка к счастью, остановилась.
– Здравствуй, сестрица, здравствуй, красавица! – подбежал к девушке юноша, желая обнять сестру, – чего ж ты молчишь?
Вдруг она обернулась, но это была совсем не она. У юноши просто потемнело в глазах.
– Девица, прости, ты тут девушку не видела, Марфой зовут?
– Qui etes vous? Je ne me laisserai pas violer! Что такое, ты кто, – уже испуганно сказала незнакомка по- французски.
И тут Федот увидел тяжело бежавшего к ним казачка барыни, здоровенного детину. Глаза девицы необыкновенно расширились, и она потянула за собой юношу.
–Nous couronsplus vite.C est une personne terrible!– кричала она.
Тот лишь успел подхватить свой скарб, и побежал рядом. Сторож начал отставать, и прескверно ругался при этом, ну его уже не было слышно, и вот, Федот и незнакомка оторвались от погони.
Девушка задыхалась. держась за дерево, и теперь пыталась сбежать и от Федота.
– Куда ты? Не съем тебя, что я, Серый волк? Да ты и дороги не знаешь.
Она лишь прислушивалась к его словам, и забавно морщила лоб, наконец, подошла к нему.
– Женевьева, – показала она пальцем на себя, – Женевьева Руссиль, – опять назвалась , и показала на него пальцем, ожидая ответа.
– Федот, – назвался он, показав на себя, – Женевьева, – показал на неё.
Она закивала, и произнесла:
– Федот, – потом подумала и добавила, – Москва? – сказала она с сильнейшим акцентом.
– Нет, – и он помотал головой в отрицании, – Кострома, – и он покаал пальцами человечка, идущего пешком, и показал пальцами пять дней, а потом еще два.
– Сис? – непонятно сказала девушка, – Aide -moi a m emmener avectoi!
– Не знаю я французского, барышня, – устало сказал юноша, – за семь дней дойдём, дорогу знаю, да по солнцу и звездам тоже ходить могу. На вот, поешь, – и достал из мешка кусок хлеба и яйцо.
– Мерси, – кивнула спутница, и с аппетитом уплела угощение.
Шли по лесным дорогам, и юноша видел, как тяжело в туфлях долго идти . Он поискал в мешке, и нашёл марфовы лапоточки, и обмотки.
– Женевьева! – крикнул он.
Девушка остановилась, и парень показал ей сесть на пенёк, она с сомнением посмотрела на него, он показал ей на её сбитые ноги. Женевьева лишь слабо улыбнулась, и развела руки в стороны. Федот показал ей лапти. Модистка картинно присела, держась за сук на дереве, сняла туфли, спутник помог замотать ей обмотки, и надел лапти. Француженка пошла спокойно, всем своим видом показала, что эта обувь ей нравится. Они смогли идти много быстрее. Солнце клонилось к закату, и Федот принялся строить шалаш. Топор в руках мастера- большое дело, и гора лапника росла быстро. Наконец, он уложил ветви ели, так, что вышло приличное жилище. Была готова и ямка для костра, а Женевьева принесла воды в котелке из ручья.
– Вот, смотри, – сказал юноша, показывая на жилище из ветвей, – Шалаш, – отчетливо произнёс он.
– Шалаш, – повторила она, – вода, – показала она на содержимое котла.
– Хлеб, – добавил он, отрезая ей ломоть.
– Хлеб, – точно выговорила всё звуки Женевьева.
Федот принялся мастерить верши для рыбы из ветвей ивы, спутица только смотрела за его быстрыми и умелыми руками. Сделав три штуки, он притопил их на мелководье. Вдруг хлопнул себя по лбу, кляня за забывчивость. Он снял сапоги, и пошёл по мелководью, стараясь наловить раков. Женевьева сначала не понимала в чём дело, наконец, засмеялась, и сеяв лапти и обмотки, задрав платье до колен, принялась помогать. Девушка была быстра и проворна, и скоро на лапнике лежала изрядная куча шевелящихся и поднимающих клешни кверху раков.
– J'ai aussi peche, c'est-a-dire gue j'airamasse des huitres, mais je suis Bretagne. Я тоже ловила, то есть собирала устриц, я же из Бретани, – говорила она непонимающему русскому.
Девушка взяла котелок, зачерпнула воды, и не опуская подол вниз, пошла к костру. Федот засмотрелся на бесшабашную красотку, и принёс добычу, а затем, достал еще один котелок и пару деревянных чашек и деревянные плошки. Такие чашки и тарелки мастерил у них в деревне дед Боря. Да и ложки выходили у него ухватистые. Хоть и старый, а рукастый, и посуда из дерева получалась у него на диво ладная. Вот и стояли на костре уже два котла, и в один юноша закладывал их ужин. Вода кипела, раки краснели, и уже украшали собой немудрящую посуду. Женевьева наблюдала что делает юноша, и повторяла за ним. Добыла мясо и в клешнях, и спинке, выбрасывая панцырь.
– Вот видишь, не пропадём, – успокаивал девушку юноша, – еды здесь у реки много.
Съели варёных раков не всех, назавтра оставалось. Юный мастер покопался в своих мешках, и извлёк серое. суконное одеяло, отдал его в руки девушки, себе взял второе. Вода в другом котле стала закипать, он бросил туда иван-чай.
– Кашу варить не будем, – тихо сказал он, – про запас крупу, побережём. Давай настой пить.
Федот разлил ароматный напиток, дал чашку в руки девушки. Они принюхалась, старалась ощутить незнакомый букет, и закивала головой.
– Сава
– На здоровье, – только ответил юноша.
Солнце закатывалось за край земли, холодало, и комары вились вокруг. Загасили огонь, что бы не сгореть самим. Была надежда на смолистый лапник, что отпугнёт ночью кровососов. Он деловито приготовил две кучи мягких веток, на одну показал гостье из Франции, на другую сел сам, попробовав присесть. Вроде бы неплохо.
– Спать ложись. Вставать будем рано, идти ещё далеко.
–Хорошо, – жутко произнесла девушка, завернувшись в одеяло.
Федот не мог сразу заснуть, не понимая так всё вышло именно с ним. Отчего так, из -за каприза барчука страдает столько людей? Только звездам и луне, было похоже, что безразличны страдания людей, по крайней мере простых. Да и комарам, видно, только кровь пить,да и барам также. Юноша хлопнул себя по щеке, убивая кровососа, размазав свою кровь с останками носатого. « Не стало комара, и кусать некому, – думал парень, – видно, и с барами так. Не зря в церквях Емелю Пугачёва проклинают. И бог- то, барский, – уныло решил он»
Наконец, прилёг, и спал до рассвета. Спал он крепко, и не увидел он во сне ни Фому, ни сестру свою, ни невесту, Алёну. Открыл глаза- и пропала его спутница, только одеяло на лапнике осталось. Огорчился ли он? Да не, обрадовался. Проще дойти одному. Верно говорят:« Баба с воза – кобыле легче»
Ну, коню, ясно же. Только обрадовался, а услышал песенку, которую тихонько напевала Женевьева. Не русскую, но очень приятную.
– Салю, – поздоровалась она, увидев что юноша уже проснулся.
Поманила его рукой, присесть к уже горевшему костерку. На листьях лопуха лежали раки, да и уже зажарившиеся, пахнувшие просто невероятно, рыбины. Федот не поверил глазам, но девушка оказалась на диво хозяйственной и заботливой.
– Спасибо, – громко сказал юноша, присаживаясь к огню.
Улыбчивая, и видно, хорошо выспавшаяся француженка, после прошедшего страшного дня, положила ему рыбу в миску, задев его лицо своими черными кудрями. Юноша поднял глаза, и тут же отвел от открытого декольте спутницы. Женевьева заулыбалась ещё сильнее, и присела рядом, ловко разделывая запечённую рыбу. Поели отлично, Федот озаботился и принес ворох листьев лопуха, обтереть руки. Непонятливая левица показывала, что-то, помыть руки, но юноша понял, да где ему мыла взять? Песок да зола, вот тебе и крестьянское мыло, Федот показал пример, у девушки лишь широко открылись глаза.
– Это… Le…по французски…Lave Мыть?
– Ну да. Зола отмывает неплохо, песочком потёр посильнее,и и грязи нет. мыло у нас дорогое, для бар да купцов.
– C'est pas possible!Siecle des Limeres! Не может быть, Век Просвещения…– запричитала девушка, – mais voici l'esclavage et la sauvagerie et il n'y meme pas de savon! а здесь- рабство и дикость и нет даже мыла!
– Не понимаю я, что говоришь, – только и смог добавить юноша.