Белые камни и круги на воде - читать онлайн

Глава 2. Любовь и страсть

1

Любовь, о тебе так много написано, что кажется, будто нечего больше добавить.

В детстве совсем о тебе не думала. Ты была везде. Это я сейчас понимаю. Как и фразу «Бог есть любовь». Она не про попытку привлечь к православию. А про то, что вы с богом похожи. Никто точно не знает, как вы выглядите. Вас называют по-разному. Кто-то полностью отдаётся вам, кто-то требует доказательств существования, ищет следы присутствия. Знаю, Любовь, ты появилась раньше меня. Когда мама без УЗИ почувствовала, что родится девочка. Я не искала тебя, ты была данностью, бытием. Все любили меня: мама, папа, братья. Все они были моим миром, миром любви.

Тогда ты была подобно Луне, которая есть, была и точно ещё долго будет.

Мне не нужны были доказательства твоего существования: ты была во всём, что окружало.

О том, что ты разная, я узнала позже.

Мне было девять. Отец давал наставления маме. Объяснял, какая жизнь ожидает нас без него, предостерегал от ошибок, переоформил на маму дом со словами: «Я не хочу, чтобы ты потом занималась бумажной волокитой».

Ему было всего сорок четыре года, ничто не предвещало его ухода. Но он знал, что уйдёт, и хотел о нас позаботиться.

Тогда я поняла, что ты, Любовь, бываешь странно пророческой.

Когда мне было одиннадцать, я жила с бабушкой. Как-то я потянулась за котлеткой, сиротливо лежащей на блюдце в холодильнике. Бабушка не дала её слопать, потому что Света, моя двоюродная сестра, очень любила котлеты, а бабушка очень любила Свету. Света была старше меня и с раннего детства жила с бабушкой.

В тот день я поняла, что ты, Любовь, бываешь неделима, как та котлета.

Когда мне было тринадцать лет, мама продала дом в городе, в котором родилась и выросла. Бросила всё, что нажила, и переехала в другую страну. Поближе к нам, к своим детям. Она хотела, чтобы у нас был дом и мама рядом.

Тогда я поняла, что ты, Любовь, бываешь жертвенной.

Когда в семье случились большие неприятности, многие отвернулись от нас. Но никто не держал зла на тех, кто решил пройти мимо.

И я убедилась, что ты, Любовь, бываешь великодушной и всепрощающей.

В восемнадцать лет я встретила Его. Кажется, Он всё для себя решил. Ты ему помогла. А я ничего не решила. Мне нужно было время, чтобы убедиться, что ты не промахнулась.

Оказалось, что ты, Любовь, бываешь сомневающейся.

Мы вместе уже семнадцать лет. Он редко говорит о тебе. Но мне не нужны слова.

Достаточно того, как он незаметно подходит и неожиданно обнимает меня. Или крепко сжимает мою руку в машине. Как заваривает мой любимый чай и покупает пироженки к кофе. Несмотря на усталость, после работы отгоняет мою машину на мойку. Подслушивает желания и, подобно волшебнику, исполняет их. Читает мальчишкам на ночь. Приглашает меня на свидания.

Разве всё это не говорит о том, что ты, Любовь, настоящая?

И, как дорогой коньяк, со временем становишься лучше.

В двадцать восемь лет, когда я носила под сердцем младшего сына, старший сказал: «Ладно, мама, пусть братик будет. Но пусть он не называет тебя мамой».

Он показал мне, Любовь, что иногда люди хотят заполучить на тебя эксклюзивные права.

Рождение детей изменило меня. Я почувствовала себя целой Вселенной. Когда они были младенцами, не могла насмотреться на них, надышаться ими. Взгляд детей проникал в самую душу, в нём целый океан нежности, какой-то неземной.

Неужели можно так, растворяясь, любить кого-то?

Сыновьям не пришлось доказывать, что ты, Любовь, бываешь безусловной и умеешь преумножаться.

Совсем не обязательно говорить о тебе. Кажется, ты даже не любишь этого. О тебе можно писать письма, петь песни. Ты, как в тайных крестражах, хранишься в улыбках, взглядах, прикосновениях, подарках, звонках. Тебя не надо искать и доказывать.

Ты как бог в высказывании Вольтера: если бы тебя не было, тебя следовало бы выдумать.

2

– Человек рождается один раз? Вы действительно так думаете? Чушь!

Точнее, это правда лишь для тех, кто рождался один раз.

Я родился дважды. Дважды меня рожали женщины, и оба раза – в муках. Про первое физическое рождение ничего рассказывать не буду, а вот про второе…

К двадцати пяти годам я попробовал уже всё. Так мне казалось. Все удовольствия, которые могли прийти в голову неокрепшему мозгу прожигателя жизни, испытаны. Деньги мне тогда давались легко, так же легко и тратились. Так что к тридцати годам я уже почти умер. Пил безбожно, чтобы не думать о бренности и бесполезности жизни. И тут она…

Она спустилась с неба. Чем я был удостоен её любви, не понимаю до сих пор. Два года мук со мной. Я её и гнал от себя, и оскорблял, и обижал, и унижал, а она всё терпела, видимо, потому что любила, видимо, потому что спустилась с неба, чтобы спасти меня. И спасла.

В тридцать два я бросил пить. В тридцать пять моя жизнь приобрела смысл. Я родился. Второй раз. Хочется думать, что навсегда.

Знаете, что плохо со звёздами? Они спускаются на землю не навсегда.

* * *

Не знаю, чем я зацепил этого стареющего мужчину, почему он решил поведать мне эту короткую историю своего второго рождения. Может быть, он рассказывает её всем случайным попутчикам?

Мы вышли из автобуса: он – первый, я – через пару человек. Мы больше не разговаривали. Молча пошли по одной дороге в сторону кладбища. Могилка, к которой он шёл, оказалась невдалеке от могилы моих родителей. Я увидел, как он подошёл к могиле. Я увидел потрясающе красивое лицо женщины, выгравированное на памятнике. Я увидел, как его губы что-то шептали. Что-то типа:

– Ну здравствуй, любимая. Здравствуй, звёздочка. Как у тебя здесь всё позарастало-то…

3

С раннего детства, с момента, когда карапузы начинают делать первые шаги, самым главным человеком в жизни маленького Мишутки была его мама. Вот только в её жизни для него места не было.

Нина, или Нинэль, как она сама себя называла, всю жизнь мечтала быть актрисой и буквально грезила о главной роли роковой красотки. В то же время образ девы с младенцем на руках в неполные 20 лет в планы Нинэль не входил, а Мишутка для неё был исключительно результатом неудачной попытки успешно выйти замуж. Замуж так и не позвали, зато появился он, такой ненавистно похожий на несостоявшуюся партию. Материнство тяготило, ведь она, по её собственному разумению, должна была блистать на голубых экранах, желательно – в главной роли, кокетливо улыбаясь в камеру маститого режиссёра.

Даже проходя мимо стеклянных витрин магазинов, Нинэль всегда заглядывалась на себя. Ещё бы, точёная фигура, иссиня-чёрные, как вороново крыло, тугие локоны, ниспадающие на хрупкие белые плечи, притягательные зелёные глаза с малахитовым оттенком, обрамлённые пушистыми ресницами. Её каждый, даже повседневный образ, всегда был продуман до мелочей, от макушки с идеальной укладкой до кончиков пальцев с безупречным педикюром. Несмотря на то, что Нинэль доставались роли отнюдь не главных героинь, даже участие в массовке в каком-нибудь заурядном фильме воспринималось как победа мирового масштаба.

Походы в кино на смотрины себя любимой Нинэль, как правило, совмещала с поисками крепкого мужского плеча, чтобы очередной кавалер сразу увидел, что его спутница – звезда, а значит, вот-вот получит главную роль. И не важно, что в титрах Нинэль никогда не указывали, поскольку ей приходилось довольствоваться исключительно ролью девушки в трамвае или просто «девушки в толпе в жёлтом платье». Главное, что цель была поставлена и все силы брошены на её достижение.

С детства Мишутка привык к отсутствию мамы в своей жизни. Для него обыденным стало засыпать в обнимку с маминой подушкой, вдыхая аромат терпких духов. Не сказать, что он был предоставлен самому себе, ведь с его рождения они жили в коммуналке, в которой ни одна мелочь не останется незамеченной.

Пренебрежительное отношение Нинэль к бытовым обязанностям по уборке общих помещений не сказывалось на отношении соседей к её сынишке. При виде голубоглазого, белокурого малыша, походившего на маленького херувимчика, ни одна соседка Нинэль по коммунальной квартире не оставалась равнодушной и норовила потрепать карапуза за пухлые щёчки. Даже самые склочные дамы, встречая Нинэль с сынишкой в редкие моменты, когда она вспоминала о материнстве, вместо обоснованных претензий на бытовой почве, могли выдавить из себя лишь сюсюканья: «А кто это у нас тут такой хорошенький? Конфетку хочешь?» В такие моменты Нинэль резко одёргивала сына: «Сладкое вредно!», а он и не возражал главной женщине в своей жизни.

Несмотря на мимолётное присутствие мамы в своей жизни, Мишутка очень боялся её потерять, ведь она, по сути, была центром его маленькой вселенной. А однажды даже говорила, что откажется от него. В тот вечер Нинэль забрала его из детского сада, как всегда – самого последнего, и, выслушав от воспитателя упрёки в том, что при живой матери ребёнок растёт сиротой, была взвинченной и готовой взорваться из-за пустяка. Они проходили мимо универмага, в витрине которого стояли детские манекены, безмолвные, белозубые и такие идеальные. День близился к завершению, солнце почти скрылось за горизонтом, Мишутка устал и немного капризничал, на что Нинэль, приподняв бровь и глядя на своё отражение, процедила: «Сейчас сдам тебя обратно в магазин, а себе куплю нового, послушного мальчика!» Эту фразу малыш запомнил на всю жизнь. Не сказать, что она сильно повлияла на его послушание, но в присутствии Нинэль он всегда был кротким и покладистым.

Своё обещание она всё же сдержала: удачно выйдя замуж второй раз, Нинэль обзавелась новым, любимым ребёнком – девочкой, так похожей на неё, оставив Мишутку на попечение матери в 8 лет.

Сколько стоят детские слёзы и есть ли у них цена? Воспоминания об их последней встрече на вокзале врезались в его память на всю оставшуюся жизнь, оставив глубокие, хоть и незримые шрамы на светлой детской душе, погрузив её в темноту. Буднично чмокнув его в щёку, она зашла в вагон, прошла в купе и села у окна. Поезд тронулся, ком подкатывал к горлу Миши, по щекам струились горячие, горькие слёзы. Вырвав из бабушкиной руки детскую ручку, он было бросился вдогонку за поездом, но, пробежав до конца перрона и выбившись из сил, упал, заходясь в рыдании.

Актёрская карьера Нинэль не сложилась, но все свои чаяния и грёзы о голубых экранах и глянцевых журналах она вложила в дочь, свою маленькую копию, плод счастливой семейной жизни.

Мишутка, маленький херувимчик, выросший в белокурого Михаила Владимировича с холодными, равнодушными голубыми глазами, ещё в раннем детстве безответно отдавший всю любовь главной женщине в его жизни – маме, казалось, исчерпал лимит на любовь и больше не умел любить. В каждой новой пассии он искал черты Нинэль, а не находя – разочаровывался, оставаясь верным единственной женщине до последнего вздоха.

4

– Мне некогда! – ты кричала, и я развернулся и поплёлся в комнату.

Надел наушники, и мир ожил. Яркие вспышки на экране, движение, скачки, меняющийся калейдоскоп картинок. Мобы спаунятся, их нет в лаве, но я добираюсь в Нижний мир страйдеров, сажусь в вагонетку, передвигаюсь по лестнице. Есть!

Чувствую натяжение штанины, всё сильней и сильней. Нехотя поворачиваюсь. Брат открывает беззвучно рот, что-то лепечет, но скорее уже орёт. Сырость на щеках перемешана с соплями и чем-то коричневым, а широко раскрытые зенки с мокрыми ресницами требуют внимания. Ещё успевает махать руками и дёргать за ткань. А дырка-то всё больше. Когда уже он от меня отстанет? Нехотя сдвигаю уши.

– Чего тебе, мелкий?

Это не мелкий, это медвежонок какой-то. Поднял его на руки, прижал покрепче, поглаживаю, пытаясь успокоить. Пока ревёт, бесполезно пытаться понять, что ему нужно.

Я не помню себя в его возрасте. Три года. Разве мог я быть таким лохматым, сопливым, вредным, капризным? Правильно говорила София Александровна почти на каждом уроке: «Не нужно заменять горькие прилагательные сладкими». Но мне почему-то захотелось, и я мысленно продолжил. Сладко пахнущим пролитым молоком и размазанным шоколадом. Интересно, где он его достал? Неужели залез в верхний шкаф? И когда увидел? Как не свалился?

Нет, я таким точно не был. А каким был? Не в три, позднее. Но мне вдруг вспомнился свет. Смотрю на него и вижу пылинки. Они близко висят в воздухе, но не даются. Я пытаюсь их поймать, а они дразнятся, нарочно рядом, но далеко.

А свет, который должен быть тёплым, мне казался холодным. Я всегда мёрз, до дрожи и пупырышек на руках. Лето, а я в кофте. Соседский мальчишка дразнит заморышем, а я кутаюсь и не могу согреться, даже ответить как следует не могу. Только бессильная ярость комком сидела в груди. Уже потом, дома, представлял себя Каем с осколком в сердце и ждал. Чего? Может, сестрёнку? Или отца? Маму не ждал, она была Снежной королевой. Красивой и такой же далёкой…

5

ПРО РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

Однажды ты родился, а я была звезда. Местного масштаба, на сцене Дома культуры. Накладная коса, наклеенные ресницы, нарумяненные щёки и багрянец губ. Пышная юбка в блёстках и сапожки на каблучке. «Казачок», кадриль, хоровод. И поклонники.

Ты школьник, а у меня любовь-морковь, замужество и дети. Ты поступил в институт, а я начала толстеть. У тебя жена, дети и работа, а я рванула на фитнес.

И здесь судьба нам бросила кость: мы ходили в один спортивный клуб, не зная об этом. Ты тренировал группу по ушу, а я в соседнем зале стройнела. Но не встретились.

Мы сошлись лишь тогда, когда у меня появились внуки. Я попала к тебе на гимнастику. Случайно. Место неудобное, район не мой, рекламы никакой – только сарафанное радио. Но понесло туда неудержимо. И это было первым чудом.

А вторым чудом было моё спасение. Как-то раз я пришла на занятия с больной спиной, но скрыла это. И заклинило. Было так больно, что мечтала лишь об одном: уползти домой и затаиться.

Но ты велел группе продолжать занятие, а мне приказал: «Ложитесь!» Я, кряхтя, развалилась на коврике. Что ты со мной делал, толком не поняла: как-то скручивал и растягивал. Каждую минуту спрашивал: «Больно? Где?» Было больно везде: в спине, в ногах, в ягодицах. Минут через пятнадцать ты скомандовал: «Вставайте!» И я с опаской поднялась на ноги. Боли не было совсем. Я доделала гимнастику, самую сложную её часть.

Оказалось, ты не только тренер, но и реабилитолог – ставишь на ноги тяжёлых пациентов после инсультов и травм. Я решила стать твоей пациенткой заранее, пока не стала «тяжёлой».

Раз в неделю ты делал мне массаж и коррекцию, а потом мы пили чай и не могли наговориться. Я узнала от тебя про восточные премудрости. Про всякие доши, мантры-тантры. Про то, как мысли влияют на состояние тела.

Про то, что смерти нет, а есть переход в другую реальность. Про сексуальную энергию, которую можно использовать не только по прямому назначению, но и для творчества, оздоровления и тантрического влияния на всё живое.

Ты научил доставать радость изнутри и сказал: «Сияй!» И я старалась. Я будто вспомнила, какая я на самом деле, без наносного ила стереотипов. Стало легче общаться бесконфликтно – и с родственниками, и с чужими людьми. Ты вернул мне меня, и это третье чудо.

Поэтому не важно, когда кто родился. Родственные души встречаются. И чудес хватит на всех.

6

Эстер стояла на горбу моста. Под этим самым мостом они впервые поцеловались. Колокольчик в её волосах звенел… Баста, карапузики, кончилися… колокольцы. Она посмотрела вниз, под ноги, на протухшую тёмную Смородину, потом медленно подняла голову – вот она, Луна. Смотрит. Щурится. Дура.

Отвернулась. Пусть в спину смотрит. Эстер перешла на противоположную сторону. Перелезла через ограждение. На этот раз не стала смотреть вниз. Достала из-за пазухи фляжку, в которой булькали пять коньячных звёзд, сглотнула три и прыгнула.

Христиан родился недоношенным. Матери его было слегка за восемнадцать, девочка ещё, ей бы учиться. Отца никто не знал, да и не хотел узнавать. Зачем? А настоящим отцом стал гораздо позже его учитель математики. Стал для него примером Человека, Мужчины, Взрослого. Был тем, кого хотелось слушать. С ним он открыл для себя этот волшебный мир чисел, линий, фигур и знаков. Оглядываясь назад, на свою жизнь, Христиан с трудом понимал, как ему удавалось выживать. Не иначе, есть что-то такое в этой бескрайней вселенной, что помогало ему и оберегало.

Эстер светилась, верещала, она пела! Почти три века она ждала его. Можно, можно, можно ей теперь на Землю? Она согласится на любые условия. Бедность? Запросто. Родиться на другом конце света? Легко. Слабое здоровье? И с этим она справится, лишь бы с ним. Хотя бы несколько лет, зим, мгновений… Хотя бы…

– Рано, – постановил совет.

– Она не готова, – звенели аргументы.

– Ты можешь наблюдать, – говорили они.

Эстер наблюдала. Она научилась менять длину волны, научилась гореть пунктиром и светить инфракрасным. Она могла принимать сигналы. Она рисовала спирали и эллипсоиды, она делала всё, что могла, она Светила ему! Она была с ним!!! Через сотни лет, миллионы километров и обстоятельств они были вместе. Две души, расставшиеся на мгновение.

7

* * *

Вас уверять ни в чём не стану, но знаю точно: влюблённость испытывала к каждому объекту, который горизонты освещал когда-нибудь, о них я напишу…

Сегодня же хочу о безусловной, о той, что в организме только женском поселиться может, но, к сожалению, не всех она тревожит. Мне жаль, что делит странно природа свой ресурс, кого-то обегая стороной.

В кого бы, и когда бы, и как сильно ни была я влюблена, и даже чувство редкое, которое доступно стал вдруг, зовут его Любовь, не может каменным пером на чаше трепыхаться весовой. Не мерять сил ей точно с этой – матерински-безусловно-бесконечно дорогой.

Когда пришла не вдруг в мир плоть от плоти, когда сынок наполнил первым криком жизнь, тогда моя все краски света поглотила, и в тот момент я поняла: встретилась с «мужчиной навсегда».

8

– Пупо-о-о-чек.

Из ладоней выманила хитрый глаз.

– Ку-ку. Меня нет.

– Попочка.

Реснички кругло-загнутые тёпаются промеж перемазанных конфетой пальцев. Пальчики пухлые, перевязочки с голубенькими отсветами.

– Нетю.

Где бы сейчас была я без тебя?

Наверное, в компании заученных ролей и телодвижений.

А я там, где должна быть по праву твоего рождения.

Ползаю на коленках возле большого красного пластикового горшка.

Ты любишь на нём восседать, как герань на выставке.

Пока ты прячешься в своих ладошках, мне дозволяется целовать и пупочек, и полукружья попочки, утрамбованные в горшок.

– Всё.

– По запаху слышу, что всё.

Хохочем обе, вынимая твой зад из плена. Попочка похожа на разгневанного бордового бабуина.

Долгонько мы сегодня высиживали, моя принцесса.

Долгие. Бесконечные минуты подаренного нам счастья.

9

– Это никогда не пройдёт, да? – спросила младшая сестра, наблюдая, как Мари, открыв окно в зиму, провожает взглядом сына до школы.

– Нет, но с этим можно жить.

Сгусток, концентрат из боли, любви и страха. Необузданный, противоречивый, терпкий, лупящий по вискам крик новорождённого.

Мир из принципов, слаженности ежедневных ритуалов, приводимых разумом в рациональный порядок, канул. Взял за руку инстинкт. Древний настолько, что приходилось его вспоминать. Не сидя за утренним кофе или в бессоннице, а по ходу стремительного действия, «апосля», наощупь.

Листва за окном прежняя, кот тот же, а она – нет. В ней родилось огромное по размерам чувство, наполняющее весь привычный мир, разрывающее на атомы и схлопывающее в звезду, в концентрат, состоящий из одного крика новорождённого. Мир безусловной любви.

И этому нет конца, к этому нет инструкций, это никогда не пройдёт. Теперь она каждый день учится жить в неопределённости и страхах. Концентрат ничем не разбавить, не снизить терпкость тесно переплетённых противоречивых молекул. Шагает с завязанными глазами по всегда новой территории, движимая инстинктами предков.

А чувства, как воздушный шарик, надуваются, разрастаются, наполняясь всё новым и новым воздухом с каждым днём рождения сына. И ей не выпустить этот воздушный шарик из рук. Вдыхая в него кислород, она продолжает наполнять его, растить и наблюдать за полётом к звёздам. Держа в руках нить, связующую их.

Однажды ты родился, и я была звезда.

10

1

ТЕОРИЯ ЛЮБВИ

Правильно говорит моя подруга: «Человека надо искать по недостаткам, чтобы они были созвучны с твоими, тогда будет минимум поводов для бытовых ворчаний».

Я рассмеялась, а потом посмотрела на нас с мужем со стороны… А ведь она права!

Я всегда нахожусь в своих мыслях и зачастую после работы не снимаю одежду, а буквально «выхожу» из неё, оставляя на том же месте, и лишь спустя пару часов замечаю это. Как бы я, наверное, ворчала на своих домочадцев, будь я более педантична! А так… Чего ворчать, если сама… А взять нашу кошку! Муж разрешает ей пробовать его еду в тарелке. Кому-то бы стало плохо от этого зрелища, ну а мне – нисколечко.

Люди говорят: «Не отказывайте себе в маленьких удовольствиях, чтобы не потерять вкус к жизни». Пожалуй, это тоже про нас. Возомнить себя королевишной, откинуть в сторону дела и заботы, заварить чай, взять новую книгу, устроиться поудобнее на уютнейшем обнимане. Ой, диване. Погрузиться в новую неизведанную вселенную,

и пусть весь мир подождёт… Муж не потеряет меня, не вырвет из книжных путешествий, он тоже увлекающаяся натура, а значит, если следовать совету подруги, это тоже плюс. Никто из нас не страдает от недостатка внимания: каждый любит занимать себя сам.

Семейное счастье, покой, гармонию не надо охранять, их надо проживать, смакуя

и наслаждаясь. Да, теория моей подруги, безусловно, имеет место быть, но всё же мы находим друг друга по отклику в сердцах, а не по списку недостатков и достоинств.

Но как насчёт знаменитого мнения о том, что противоположности притягиваются? Моя степень наивысшего риска: а успею ли я налить чай, пока кипят вареники? Думаю, да! (наливаю…) А-а-а-а, не успеваю, сейчас разварятся (тахикардия, психоз, мысли: «Боже мой, девочка моя, зачем так рисковать, они же вот-вот разварятся!») Всё.

«Отче наш» и «Богородице» я выучила наизусть не во время продолжительной болезни, а когда девяносто-сто километров в час на пассажирском сидении с мужем на мотоцикле каталась.

Я не из тех людей, которых с гордостью показывают по телевизору, потому что они борцы за всё. Сорвала спину на огороде? Частный дом – это не моё, да и огороды в любом размере – тоже. Упала с мотоцикла – с тех пор в зоне его нахождения я оказалась лишь через 3 года, и то потому, что мимо проходила. Адреналинище. Нет, это же не моё. Попала ногой в ямку Чулыма, напугалась, нахлебалась воды – спасибо, нет. Я туда ни ногой, намёки понимаю с первого раза.

Люди разные – я такая. Трудности я расцениваю не как испытание, а как знаки, что мне в другую сторону.

Мой муж совсем другой – не на пятьдесят, а на сто. Рисковый, идёт напролом, упал – встал и пошёл… Туда же. Мы разные. По-разному смотрим на воспитание, крещение, обучение, еду, выборы всего – от президента до кроссовок.

Я словно медвежонок на детской кроватке, а он камень с крутой горы. В одной квартире.

Но есть у нас линии пересечения – одинаковые ценности, схожие мечты, любовь полениться, неисправимый оптимизм и ещё с пяток человеческих качеств, а также дети и ипотека.

Поисковик легко выдаст сотню рецептов счастливых отношений, но главное – в естественном стремлении жить так и с тем, чтобы тебя любили, и встретить взаимно откликающегося тебе человека. Всем сердцем хотеть, чтобы он был счастлив, и получать такое же бережно-внимательное отношение в ответ.

2

Глеб разлепил один глаз. Пахло какой-то забытой и вкусной едой из детства. Над ним стояли люди в жёлтых комбинезонах, а это не сулило ничего хорошего. Но откуда запах? Силясь понять, где он, Глеб попробовал повернуть голову и заглянуть куда-то туда, за эти комбинезоны. Не получилось. Двое подошли к нему и попытались поднять, он отрицательно замотал головой: тело болело и не желало никуда двигаться. Люди что-то говорили, но их слова едким шумом падали на дно его черепушки и разбивались там о что-то острое и холодное. Потом его волокли куда-то, организм не сопротивлялся: просто не мог. Не сегодня. За пазухой спал его ангел-хранитель.

Он спал. Сладко и безмятежно. Даже блохи затихли. И вот в эту его безмятежность стали проникать какие-то запахи, звуки, голоса. Пахло неприятно, звуки были незнакомые, чужие. Хозяин неуклюже двинулся им навстречу. Блохастый покрепче вцепился когтями за свитер, съёжился под толщей одежд: так просто он своего человека не отпустит.

Тамара по второму кругу намылила котейку, он почти не сопротивлялся, все его силы ушли на безуспешную борьбу в первом раунде. «Пусть Васькой будет», – решила Тома. Она попробовала имя на вкус, а блохастый – на слух, и оба остались довольны. Василий, фыркая и потрясая лапами, заковылял в сторону Глеба. Вот же ж, животина вроде бы неразумная, а всё своё понимает. Гигиенические процедуры были закончены, теперь ей предстояло самое тяжкое: звонить родственникам.

Звонили с незнакомого номера, после минутного раздумья Костя ответил…

– Да, это мой отец.

– Давно, не помню точно.

– Нет, мы вместе не живём.

– Я не знаю, где он проживал.

– Раньше да, тут. Это его квартира. Но он сказал, что она ему не нужна.

– И что мне с этим делать?

Вот что за день такой? Вика дала понять, что он ей больше не интересен, тут ещё эта тётка со своими неудобными вопросами об отце. Ну, ушёл он из дома в один прекрасный день, что, как оказалось, даже к лучшему. С таким соседством ни с девчонкой зажечь, ни вечеринку забабахать, к чему это сосуществование?

Вика позвонила матери. Заставила себя позвонить.

– Мам, я у подруги останусь.

– Нет, это не Света. И не Костя.

– Мне не 15 лет, не начинай.

Как обычно, одни и те же вопросы, которые Вика знала назубок.

– Зачем тебе ходить в институт?

– У меня всё хорошо. И учёба. И остальное тоже.

– Ну всё, мне пора, меня ждут уже.

Вика сидела на лавочке во дворе и размазывала сапогом мокрый снег. Вот бы в неё Артёмка втюрился, у которого батя шишка какая-то.

Артём помогал матери с приготовлением ужина. Ему нравилось заботиться о ней, видеть свет в её глазах. А отец… Он давно уже перешёл в разряд номинальных родственников. А как у него карьера в гору пошла, так вообще. Другое дело Глеб. Мировой мужик, они с ним как-то сразу поладили. Глеба восстановили на работе, и сегодня профессор математики выступал с докладом. И они собирались отпраздновать это в узком семейном кругу. Тамара вбежала домой запыхавшаяся, раскрасневшаяся и счастливая. Васька тут же принялся рыжей бесконечностью крендельки свои наматывать хозяйке на ноги, намекая на безотлагательную потребность в любви, ласке и кильке. Как минимум.

3

Туманно… Влад приоткрыл окно спальни. Двор в млечном одеянии был похож на небесную страну.

Вдохнув невидимой свежести, мужчина резко захлопнул окно, задвинул шторы и с головой укутался в бирюзовый плед.

Запах сандала с нотками мандарина унёс в глубь воспоминаний.

Прошлой осенью всё было иначе.

И это иначе тюкало в голове рухнувшими надеждами.

«Зачем только меня встретил этот мир 32 года назад? Зачем так сладко и нежно укачивали самые любимые на свете руки, прижимая к сердцу, и тёплыми слезами орошали мои щёки глубокие глаза? Зачем слова лились, как родниковая вода, чистейшим вкусом ложась в самые отдалённые уголки души? Чтобы сейчас я остался вдали от тебя, где-то на другом краю света, будто в неизвестности…

Испытание, посланное судьбой, для чего так рано?»

Влад сердцем уже сотый раз отстукивал знакомый монолог.

«А ведь я только этим сейчас живу и держусь из последних сил…»

Дремота накрыла его, уставшего и одинокого. Шёл 10-й день без неё…

«Маленький мой малыш, мой сыночек, моя радость, мой котёнок, мой самый-самый лучший и родной, как же сильно я тебя люблю», – мать гладила белокурые кудряшки и готова была зацеловывать без конца своего непоседу.

Хотелось объять этот новый мир, укрыть от всего-всего плохого и всегда оберегать.

Время, как быстро ты уносишь самое ценное и важное. Оставь хотя бы шлейф воспоминаний и ощущение наполненности от самых светлых чувств, которые нам так всем необходимы.

4

За полдня, что они порознь занимались делами, у неё скопилось столько всего. Столько накопилось ему рассказать.

Он приехал чуть за полночь, торопился, позвонил, спросил, что ей привезти по пути вкусненького. А она вкусненькое для него ещё днем купила. И представляла, как они будут пить листовой с лимоном и хворостом, делиться впечатлениями остатка уже почти вчерашнего дня.

Так и уснула, минут за семь до ключа в двери, перечисляя в дрёме, чем будет перебивать его за чаем.

Прохладная рука тихонечко вложила её ладонь в свою. «Люблю тебя, – шепнул и выключил фоновый. – Ешь. Молись. Люби».

Утром добавилось поводов – столько нерассказанного: и как уснула под фильм, и про сон предебильный. А он – как ехал со встречи с друзьями, и что все магазины в округе закрыты были, и что чай без неё не стал.

И не чай был вовсе, а кофе уже, по случаю утра.

Так и жили.

5

Шаг. Ещё шаг. Поворот. Ритмичный пробег и резкий выгиб назад. Стремительные движения сменялись плавными и текучими. Гибкость танцора завораживала. Я отстукивала ритм и не могла отвести глаз. Мерцающие огни и движение светового луча увеличивали напряжение. Темп нарастал и ускорялся. Наконец последние скрипичные аккорды разнеслись по залу, и звук оборвался. Обессиленное тело моего кумира упало на сцену и замерло. Погасли огни.

Казалось, и меня покинули силы. Насколько было высоко напряжение последних минут, настолько оглушительной оказалась тишина, пока зал не взорвался аплодисментами.

Выступления Генри всегда проходили при аншлаге. Его почитали, фанаты организовывали клубы, треки с танцевальными номерами крутили в первых строчках хит-парадов. Я обожала этого танцора и, когда он приезжал в наш город, ходила на все его выступления.

Каждый раз после концерта у выхода из филармонии Генри поджидали толпы поклонников. Я не присоединялась к толпе: всегда считала это бесполезным. Толкаться, чтобы мельком увидеть обычного человека, выходящего из здания и садящегося в машину, надеясь на мимолётный взгляд? Нет, это не по мне.

Так я думала. Но не в этот раз. Выступление настолько на меня подействовало, что я и не заметила, как оказалась у служебного входа. Они с плакатами и телефонами были готовы кинуться к своему кумиру. Громко переговаривались, делились впечатлениями. От толпы до меня долетали восторженные возгласы: «Ты видела, видела, как он?..»

Дверь открылась, и из неё вышли охранники, оттесняя людей и освобождая проход. А затем показался он, Генри. Не блестящий солист, но всё тот же высокий, гибкий, с откинутой вправо чёлкой, молодой мужчина. Мешковатые штаны свободного кроя, рубаха навыпуск. Он покорял не только на сцене. Задорная улыбка, взмах рукой, и он стремительно идёт к автомобилю.

Фанаты, не теряя времени, бросились вперёд, пытались перекричать друг друга, просили автограф, трясли плакатами. Но грозная охрана выполняла свою работу и близко никого не подпускала.

Я стояла в стороне, смотрела на Генри и ждала. Чего? Не знаю. Может, того, что он посмотрит в мою сторону и будет сражён низким ростом и невзрачной внешностью? Увидит мой тоскливый, полный обожания взгляд, и подойдёт? А может, коснётся подбородка, поднимет мою низко опущенную голову и подушечкой большого пальца проведёт по губам?

Я удивлялась своим наивным мыслям, но ничего не могла поделать. Они кружились в голове, и я словно бы продолжала видеть танец Генри.

Можно ли любить кого-то больше, чем себя, или это лишь потребность быть нужной? Вопросы возникали, застревали, проносились, не останавливаясь, как музыка и её танец.

6

СОНЕТ О ЛЮБВИ

1

Жила-была девочка. И почему-то родилась она с убеждением, что её не любят.

– Ах так, – подумала девочка. – Обойдусь и без вашей любви, но вам покажу, как надо любить. Уж я-то знаю.

Только себя девочка любить не разрешала. Раз её не любят, значит, она плохая. Недостойна. Пусть других любят, а ей и так хорошо.

Шли годы. Девочка часто смотрела на любовь киношных героев и для себя решила: если уж любить, то непременно надо выйти замуж и нарожать кучу детей. Вот тогда они никуда не денутся и станут её любить. И для её любви найдётся место. Вот как она всех залюбит, заобнимает, зацелует.

Свадьба, муж, первенец. Всё сбылось. И начала девочка любить мужа, как только она умела. Одежду стирала, ботиночки мыла, пирожки пекла, уют создавала, на заре вставала, на работу провожала, хлебом-солью с работы встречала.

И чем сильнее любила, тем чаще муж из дома бежал. А девочка ещё пуще старалась, чтобы мужу угодить. Только он от неё уворачивался, от разговоров уши закрывал и за дверь выскальзывал. Догоняла его девочка угрозами и мольбами: «Я тебя люблю, а ты… Бежишь от меня…» Ничего муж не отвечал. Слушал молча и бежал ещё быстрее. Душно ему было от такой любви.

И дети от неё бежали. А девочка всё равно их догоняла, бежала за ними, бежала, ничего вокруг не видя.

А потом взяла и упала. Неожиданно так упала. И бежать больше не смогла. Заболела. Да так сильно, что испугалась за жизнь свою. Обернулась она назад. Глядит и не понимает, кто это там, в её обличии. Как будто и не она.

И поняла девочка, что не любила она вовсе, а пыталась заслужить любовь. Только любовь и ценность не заслуживают, а выдают с правом рождения. Просто так. Без заслуг и подвигов.

И заплакала девочка горько. Потому что была равнодушна и жестока к тому, кто любил её безмерно. Предавала самого близкого человека – себя.

Обняла она себя руками за плечи. Прижала крепко-крепко, как только могла: «Прости милая, я так долго искала любовь в других. Отдавала её, но не видела, как сильно в ней нуждаешься ты. Мне очень, очень жаль. Я люблю тебя с первых секунд, как только ты зародилась в животе у мамы. Я благодарю тебя за то, что ты – это ты, и мне другой не надо. И я всегда, слышишь? Всегда и до последних дней буду тебя любить».

И стала девочка счастливее. И перестала она бежать за мужем, а он вдруг остановился и не хочет больше уходить. Увидела она, что такое настоящая любовь, и стала наполнять ею себя. И разбилось её кривое идеальное зеркало жизни. И обрадовалась девочка, потому что реальный мир намного интереснее придуманного. Мир, где самый главный герой и любимый человек – это ты. По праву своего рождения.

2

Алиса иногда тайком заглядывала на её страничку. Чтобы почувствовать, каково это. Каково ей жить её. Жизнь, которую она не живёт.

Та не выставляла там фоток сына. Наверное, чтобы не сглазили. Не выставляла их совместные: счастье ведь тишину любит (последнее Алиса слышала его голосом). Так, редкие посты без описания. Да и что описывать? Та гордо несла имя домашнего халата и такого знакомого кухонного стола.

Снимки с прошлых поездок загорелых, фотошопом удлинённых ног, ярких коктейлей с подругами на берегу моря и непосредственной счастливой улыбки та удалила. Наснимала однотипных у окна, в его квартире. Как бы напоминая задним планом: а мы вместе. Самой себе. Или Алисе. А может, теперь и следующей. Та удалила все «до», будто до встречи с ним и не жила. Почерком его.

Нет, Алиса вовсе не следила за их жизнью. Общие знакомые, да и только, непрошено спешили озвучить, как он всё так же, отправляя её с ребёнком за город, контролирует каждый шаг по телефону. Не разрешает выкладывать общее фото в соцсети. Так и не сделал предложения, хоть их сыну уже два. Вечно всем недоволен.

И Алиса знала почему. И та тоже знала. Хоть и не признавалась в этом. Ведь все же думают: «Вот со мной всё будет иначе. Всё будет по-другому. Я не они, меня-то он любит…»

Алиса не судила, она и сама когда-то, три года назад…

– Где ты была? Я звонил сто раз! Включай видео, чтобы я видел, где ты!

– Ты вечно гнала меня, уделяла мне мало времени. Вечно у тебя работа, работа! У тебя кто-то есть, скажи честно? Теперь понимаешь, откуда взялась другая?

– Почему ты не отпускал меня? – уставшим полутоном спрашивала тогда Алиса.

– Потому что люблю, люблю, потому что ты единственная такая! Всю жизнь мне испортила! – ором орёт, расплёскивая любовные слюни на воротничок менеджерского наряда.

– Тогда почему не женился? Не переехал почему? Шесть лет! – мозг судорожно пытался понять непростое.

– Потому что у тебя вечно всё не так, как у людей! Только работа, работа! Да ещё сын твой! У тебя кто-то был, скажи честно?

У Алисы тогда кто-то был – сын. И работа, работа.

И вот виноватая во всём Алиса поняла, откуда другая взялась. Увидела перед собой его охмелевшее бурными эмоциями лицо и довольство собственным замысловатым раскладом.

И кольцо.

– Давай начнём всё заново, как в фильмах. Выходи за меня! – падает театрально на колени.

Но тут Алиса без аплодисментов, без оваций, дорого заплатив за скверное представление, услышала эхо своего эгоистичного крика: «Нет!» – и удалилась со спектакля.

И как бы ни раздирала тогда её боль предательства, как бы ни толкал её дух презрительного соперничества, как бы ни представляла жизни она, подсев на его тридцать четыре пропущенных ещё до будильника, – «Нет!».

Шагая в будущее без доверия, на сцену, где фальшивят в каждом акте, в быт, который разбавляют впопыхах сколоченные склоки. «В чувствах из терпкой ревности, неистовой злости и презрения нет места любви», – думала Алиса. Шагая в будущее, чтобы сохранить перед окружением картину сложившегося мира их «пары», в будущее, где из страха причинить боль близким собственной болью непрерывно надо носить маску жертвы «любви ради», она отступила.

Алиса выбрала себя.

Опустошённую, неуверенную, сломленную предательством, одуренную осознанием произошедшего. Ходила дворами тенью, боясь встречи со знакомыми. Ей казалось, что все вокруг тычут пальцем: «Вон, это Алиса! И как за столько лет не смогла догадаться! Он ведь и не особо-то скрывал, на другом конце вытворяя всё то же. Гений. Коллекционер».

Психопат.

А можно было тихонечко… Замять. И ничего не случилось вроде. Тычущие тоже в пушкУ. У всех бывает. Сама виновата.

На третьи сутки сын в постель принёс жаркое. Через три месяца распустилась сирень. А через три года они купили квартиру.

– Женщина моя, ты создана для прекрасного, режь сырок, – нежно целует в мятую щёку у завтрака.

– Милая, не буду отвлекать звонками, напиши, когда заехать за тобой. Сгоняем в лес, попьём чаю. Я купил твой любимый, с чабрецом.

– Для меня самое прекрасное – это видеть, как ты улыбаешься. Я счастлив тогда.

Всё та же работа, работа. И взрослый уже сын. И новый дом, наполненный здоровой любовью, теплом и запахом нового человека. Новые, они дирижируют, монтируют, творят собственную реальность изо дня в день.

Режиссёры.

И вот, чтобы понять, от чего отказалась, иногда Алиса тайком заглядывала на её страничку. Смотрела, какую жизнь она сейчас не живёт. И громко говорила себе: «Спасибо!» За то, что три года назад, отступив, выбрала себя.

3

Испытывая чувство разочарования, внутренней обиды и горечи, Сергей часто замыкался в себе, ощущая одиночество, не находя отклика в людях в ответ на доброту и помощь.

Молодой, высокий, спортивный, немного сутулый, он всегда заботился о близких, друзьях, помогал по поводу и просто так, надеясь на любовь, внимание и благодарность в ответ. Увы, не случалось.

Одиночество, захватившее Сергея, заставляло задавать вопрос: «Почему люди меня не любят, даже от близких не чувствуется тепла?» Получалось, одинокий человек одинок во всём.

Как-то в сентябре Сергей поехал с друзьями за грибами в соседнюю область.

Раньше его дед часто водил внука в лес, научил разбираться в грибах – отличать настоящие от поганок. Набрав корзину белых, подосиновиков, лисичек, парень не заметил, как оказался в глухой чаще леса.

На ауканье, увы, никто, кроме эха, не отзывался, телефонная связь отсутствовала. Сергей сел около дерева, прислонился к нему, вспоминая слова деда: «Деревья помогают при усталости».

И скоро, действительно, Сергей почувствовал, что ему становится легче, приятнее, стал рассказывать дереву о переживаниях.

Внезапно он увидел перед собой симпатичного старичка, похожего на большой белый гриб. Старик посмотрел на мужчину с доброй, отеческой улыбкой и спросил:

– А себя ты любишь? Есть у тебя чувство любви к себе?

– Я же люблю всех и всё вокруг, – ответил Сергей. – Разве этого мало?

– Полюби себя – любовь изнутри притянет к тебе людей. Изменись полностью, – посоветовал старичок.

– В каком смысле? – заинтересовался мужчина.

– Догадайся сам, – улыбнулся дед и пропал.

– Серёжа, Серёжа, – раздались голоса совсем неподалёку. Из чащи появились друзья.

– Заблудился немного, присел отдохнуть и задремал, – сказал Сергей.

Друзья удивились количеству собранных грибов. Сев в машину, Сергей посмотрелся в зеркало и увидел унылого, серого типа в очочках с нелепой причёской.

«Я люблю себя, – мысленно прошептал парень отражению. – Полюблю себя ещё больше, сделаю всё, чтобы мне стало хорошо».

Придя на работу в понедельник, он с удовольствием наблюдал, как сотрудники его отдела спрашивали друг друга:

– Серёга не звонил? Он никогда не опаздывает.

– Привет всем, – улыбаясь, сказал Сергей.

Коллеги удивлённо смотрели на стоящего перед ними человека: красивая, модная стрижка на слегка осветлённых волосах, стильные очки, классный серо-голубой свитер, прекрасно сочетавшийся с тёмно-синими брюками и серыми ботинками.

– Супер! – окружили его девушки. – Серёга, ты влюбился?

– Да, в себя, – с лёгкой улыбкой ответил мужчина.

Каждое утро Сергей повторял, что любит себя. Теперь он постоянно испытывал интерес к своей персоне со стороны окружающих, чувствовал, что к нему относятся с симпатией и с благодарностью принимают от него помощь и поддержку.

Друзья и коллеги говорили, что любят и ценят парня за искренность, отзывчивость, красоту души.

А Сергей мысленно благодарил старичка-боровичка, то ли привидевшегося ему, то ли приснившегося, но давшего важный совет: «Чтобы люди любили тебя, полюби сначала себя».

4

– Ну как ты?

– Да хреново.

– Не вернулся ОН?

– Нет. Вчера к психологу сходила. Целый час вдалбливал мне: «Полюбите себя, полюбите себя…» Странно это. Я понимаю любовь к мужчине, родителям, детям. Но любовь к себе, по-моему, – это что-то вроде психологического онанизма.

– Вот ты загнула! Онанизм – это что? Это действие, чтоб себя утешить. Разовое. А любовь – это что? Чувство. Любовь к себе – это как неиссякаемый свет, которым ты наполнена и которым делишься. Чем больше отдаёшь, тем больше возвращается. Ну вот как солнышко: оно же светит всем одинаково, и меньше света не становится. Себя не любишь, – где возьмёшь любовь для других?

– Но я же люблю ЕГО! Сильно люблю. Умираю просто.

– А это точно любовь? Если боишься его потерять, то это привязанность. А если ревнуешь, то это чувство собственности. Эгоизм.

– Фу, какая ты. А эгоизм, кстати, – это же как раз любовь к себе?

– Ну, не совсем. Эгоизм – это когда ты заботишься только о своей пользе. Себя ценишь, а на других оттаптываешься.

– Загрузила ты меня, подруга. Что ж мне делать-то?

– Перестать от НЕГО зависеть. Чтоб и с НИМ хорошо, и без НЕГО неплохо.

– Разве так бывает, когда любишь?

– А это зависит от того, кого больше любишь: себя или другого.

– Тебя люблю, утешительница моя. Давай выпьем за нас, красивых и умных.

– …а также любящих и любимых!