Глава 9. Сходка

Ласковое майское солнце висело в зените, согревая настывшую за зиму столицу и окружавшие ее леса. На полях зеленели озимые, из дальних стран к югу тянулся журавлиный клин.

– Что-то они поздновато, – задрав вверх голову, сказал похожий на шкаф парень в кожаном реглане и с перебитым носом.

– Какая тебе разница, Зверь, – лениво чавкая жвачку, ответил второй в таком же и с золотой цепью с крестом на шее. – Вечно интересуешься разной мудотой.

– Да пошел ты, – опустил тот взгляд и, вынув из кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Оба стояли рядом с черным «Гелендвагеном», справа и слева от которого блестели столь же престижные иномарки. У них тоже переминались с ноги на ногу крепкие, спортивного вида парни, дымя сигаретами и перебрасываясь словами.

Позади автомобилей за вымощенной гранитом площадкой высилось здание помпезного ресторана, чем-то похожее на небольшой замок, с пустыми столиками и опущенными зонтами летнего кафе рядом. Все это окружал негустой сосновый бор, пронизанный солнечными лучами, пахло хвоей.

– Гляди, Матяш, – отщелкнул Зверь в сторону окурок, – сам Костя Могила пожаловал. Чувствую, серьезный сходняк, век воли не видать. Слушай, а ты б хотел быть законником? – покосился на приятеля.

– Не, – выплюнул тот жвачку. – По мне лучше беспредел, у них заморочек много.

Из остановившегося на площадке шестисотого «Мерседеса» с мигалкой вышел охранник, открыл заднюю дверь, и оттуда выбрался рослый, крепкого сложения человек. В костюме от Версаче, ярком галстуке и лакированных туфлях. Что-то сказав охраннику с низким лбом, пошагал ко входу.

Тот сел в машину, и, развернувшись, она встала в ряду других.

На первом этаже ресторана с неработающим баром и картинами русских пейзажистов на стенах гостя встретил метрдотель в накрахмаленной рубашке с бабочкой, угодливо согнулся и сопроводил по мраморной лестнице на второй этаж.

Там, за закрытыми дверьми, у которых бдила охрана, в просторном, с зеркальными окнами зале, за длинным, покрытым белой скатертью столом, сидели на мягких стульях два десятка человек. Все были разного возраста, но имели солидный вид: в добротной одежде, с «ролексами» и «омегами» на запястьях, у многих на пальцах блестели перстни с печатками. Одни тихо переговаривались, другие курили или потягивали минералку из бокалов. С появлением новой персоны разговоры прекратились, а он, приобняв сидевшего справа Деда Хасана, уселся во главе стола.

– Привет честнóй братве, – обвел присутствующих глазами.

– Здорово… привет… и тебе не хворать, – послышалось вразнобой. Из всех собравшихся в зале Могила был одним из самых уважаемых.

Родился он в середине 50-х в городе на Неве, в семье питерских интеллигентов, увлекался вольной борьбой, став кандидатом в мастера спорта. После школы окончил физико-математический техникум и отслужил армию в спортроте.

Когда рухнул Союз, сколотил преступную группу и начал заниматься рэкетом, познакомился с основателем бандитского Петербурга Кудряшом, став его правой рукой. После ряда разборок и войн они подмяли город под себя, Могилу назначили смотрящим. Вскоре он превратился в успешного бизнесмена, организовав целый ряд коммерческих предприятий, в том числе в Златоглавой.

Наиболее авторитетные: Сильвестр, Отарик Глобус и другие – к тому времени безвременно почили, и он поднялся на воровской Олимп.

– Давай начинать, – перебирая янтарные четки в руках, негромко сказал Дед Хасан.

Могила попросил внимания (разговоры стихли), а после сообщил, что нужно обсудить назревшие вопросы.

– Таких в наличии три, – поднял три пальца. – Прекращение разборок, общак и коронование очередного вора. Имеются другие предложения?

Таких не последовало.

– В таком разе переходим к первому, – продолжил Могила. – На прошлой сходке, четыре года назад, мы вроде решили этот вопрос, но ничего не поменялось. Братва по-прежнему воюет меж собой, ряды редеют, уходят лучшие из нас. В чем дело?

– Земли на всех не хватает, – пробасил кто-то с середины стола.

– Ее как раз хватает, – покосился в ту сторону Дед Хасан. – И того, что на ней имеется для нас. Решение сходняка – закон. Его уважать надо.

– Вот-вот, – поддержал его сидевший напротив средних лет подмосковный вор с погонялом Колючий. – А кто не уважает, поставить на нож. Чтоб было неповадно.

– Ты, что ли, ставить будешь? – хмыкнул низколобый со шрамом на щеке крепыш, сидевший посередине.

– А хоть бы и я, – сузил глаза Колючий, – если сходняк прикажет.

– Кишка у тебя тонка, – оскалился низколобый.

– Не выступай, Басмач! – обернулся к нему седой авторитет с морщинистым лицом. – Не на базаре.

Завязалось обсуждение, длившееся почти час, по которому приняли решение: разборки прекратить, а кто будет уличен в нападениях на своих, лишать жизни. Перешли ко второму вопросу. Он был особым.

Воровской общак существовал с давних пор и изначально служил для оказания помощи (подогрева) тем из них, кто оказался в местах лишения свободы. Менялся мир, менялся криминал, а вместе с этим назначение тайной кассы.

Теперь, помимо изначального, общак использовался для подкупа чиновников, правоохранителей и судей, закупки оружия и иных подобного рода целей, становясь финансовой основой воспроизводства криминала. Как в старые времена, он имелся в нескольких регионах страны, в тайных, особо охраняемых местах, под бдительным надзором специально назначенных смотрящих, в деньгах, золоте и бриллиантах.

Настали новые времена, «железный занавес» упал, преступность становилась интернациональной. Скрываясь от правоохранителей, российские бандиты нередко уезжали за рубеж или отправлялись туда на отдых, где вступали в контакты с местными. И от них узнали, что там общак не лежит мертвым грузом, а давно помещен в банки, где приносит изрядные проценты.

Молодые и более продвинутые решили перенять этот опыт и рубить бабки, не отходя от кассы, но старшие воспротивились. Мол, банк может лопнуть, а его хранилища обыщут менты – и, как говорят, гуляй, Вася. Свои же тайные места более надежные.

Вот и встал на сходке этот вопрос.

Первым по нему высказался седой, осадивший Басмача, смотритель общака европейской части страны, от Москвы до Урала. Кличку он имел Грач и был вором старой закалки. От активных дел отошел, но имел безупречную репутацию, почему и занимался столь важным делом.

– Все это лабуда, – сказал он, блеснув золотой фиксой. – Наплевать и забыть. Так берегли общак наши деды, так должны и мы. А заморская шелупонь не указ, когда они еще по деревьям скакали, на Руси уже был Соловей-разбойник.

– Га-га-га! – загоготали сразу несколько авторитетов.

– Не скажи, – подождав, когда стихнет смех, заявил сидевший напротив, лет тридцати, законник Дока. – Наше бабло лежит абы как, а ихнее работает.

– С работы кони дохнут, Юрок, – наклонился вперед Грач. – Так что лучше не баклань и слушай старших.

Разгорелись жаркие дебаты. Одна часть сходки была за опыт зарубежных коллег, вторая против. В итоге приняли решение: общак ни в какой бизнес не вкладывать, все оставить по-старому.

Осталось рассмотреть последний вопрос, для чего охрана впустила в зал нового человека. Это был угрюмого вида жилистый парень с квадратным подбородком.

– Присаживайся, Боксер, – указал рукой Дед Хасан на поставленный перед сходкой стул.

Тот пружинистым шагом прошел в центр, уселся и уставился в пространство.

– Кто рекомендует? – обратился к ворам Могила.

– Я, – приподнял руку один, по кличке Кумпол.

– Рассказывай.

– Боксер – правильный вор, чтит наш закон и имеет две ходки. Его братва исправно платит в общак, так что достоин короноваться.

– Вторая рекомендация? – поинтересовался один из сидевших за столом законников.

– Из последней зоны, где Боксер тянул срок, пришла малява от Луки, – неторопливо сказал Колючий. – Вел там себя достойно, в актив не входил, был в отрицалове.

– Может, у кого есть предъявы? – оглядел сходку Могила. Их не оказалось. Тогда самый старый из воров, Грач, торжественно объявил Боксера коронованным и дал наказ чтить воровской закон. На что тот, встав, ответил клятвой.

– Хиляй к нам, – сделал радушный жест Дед Хасан, и Боксер переместился туда вместе со стулом.

– Ну что? – откинулся на спинку своего Могила. – Толковище окончено, прошу участников подкрепиться, чем бог послал.

Все встали и, соблюдая очередность, вышли из зала, направившись по мягкому паласу коридора на открытую веранду. Она тянулась вдоль тыльной части ресторана с видом на сосновый бор, в котором звонко рассыпал дробь дятел.

– Ну, прям как у Репина, «Утро в лесу», – сказал кто-то из авторитетов.

– Какого Репина? Шишкина, тундра, – поправил второй. Слышавшие рассмеялись, а потом все расселись за накрытые столы (каждый на четверых) с холодными закусками и бодрящими напитками. Для начала помянули безвременно усопших, затем выпили за присутствующих, а когда официанты разнесли горячее, возникли разговоры по интересам. Одни вспоминали былые дела и корешей, тянувших срок в зонах, другие бардак в стране, который всем был на руку.

Когда блюда переменили, к столику, за которым сидели Могила с Дедом Хасаном, Грач и еще один законник, подошел человек из охраны, наклонившись, что-то сообщил. Те благосклонно кивнули, страж удалился, а спустя пару минут на веранде возник рослый полноватый человек в светлом костюме и очках в сопровождении еще нескольких, встреченный одобрительным гулом.

– Мир вашему дому, – приложил он к груди руку, группа поднялась на невысокую эстраду. Там, на штанге, висел микрофон, блестели синтезатор с гитарами и ударная установка. Сопровождавшие, взяв инструменты, заняли свои места, а рослый выдернул из держателя микрофон. В воздухе возник негромкий, со звуками флейты проигрыш, а за ним неспешный речитатив:

Весна опять пришла, и лучики тепла

Доверчиво глядят в мое окно,

Опять защемит грудь, и в душу влезет грусть,

По памяти пойдет со мной,

– глубоким баритоном почти проговаривал исполнитель слова песни. Далее последовал столь же задушевный куплет, а после взрывной, набирающий силу припев:

Владимирский централ – ветер северный,

Этапом из Твери – зла немерено,

Лежит на сердце тяжкий груз.

Владимирский централ – ветер северный,

Когда я банковал – жизнь разменяна,

Но не «очко» обычно губит,

А к одиннадцати туз!

Сидевшие за столами внимательно слушали (у нескольких повлажнели глаза), а один, набулькав полный фужер водки, залпом выпил. Когда песня закончилась и стихли последние аккорды, на веранде повисла тишина, сменившаяся бурными аплодисментами. Сидевшие там люди, для которых чужая и своя жизнь была всего лишь мигом, тоже имели чувства.

Несколько часов спустя, когда шар солнца клонился к горизонту, по Кольцевой дороге в пока еще оживленном потоке автомобилей мчались братковские иномарки. На ее ответвлениях отдельные, дав прощальный сигнал, сворачивали, направляясь в свои районы столицы.

Загрузка...