– Раньше прыгал?
– Да!
– Пошел!
Толчок в спину, рывок – и он завис в воздухе. Мимо, вращаясь вокруг оси, стремительно пролетел падающий вертолет. Несколько секунд – и машина, ударившись о землю, раскололась на куски.
Перед ним выпрыгнула девушка, ее купол виднелся ниже. Сверху кто-то начал палить короткими очередями. В кого это? Так, увидел: в духов. Они тоже стреляют. Куда? Черт, да в нас же! Где мой коротыш?
Рядом свистели пули, он никак не мог изготовиться к стрельбе: высокие тополя возле какого-то кишлака закрывали обзор.
Упал набок вблизи разбитой машины. Следом приземлился труп, в кармашке нагрудного подсумка запасной магазин. Вынул и рванул к вертолету. С другой его стороны, как и ожидал, стояла та, что выпрыгнула первой. Она находилась в трансе, экипаж и оставшиеся в вертолете пассажиры были мертвы.
– Беги, спрячься куда-нибудь, сюда идут духи!
– Нас сбили?
– Похоже на то.
– А почему второй борт не улетает?
– Думаю, вызывает «крокодилов»[1].
– Он что, не может сесть и забрать нас?
– Если собьют и его, не заберет никто. Нас просто не найдут. Некому будет наводить подмогу.
– У меня в штабе друг, он полковник.
– Это ты духам расскажешь. Короче, прячься, а я увожу их в горы. Пока буду отбиваться, возможно, за нами прилетят.
– Я с вами.
– Послушай, в туфлях ты далеко не уйдешь, а босой тем более. Даже если найдут, убивать не станут. Ты для них живой товар. К тому же блондинка и молодая.
– Я буду жаловаться в политотдел армии…
– Да хоть богу.
Уцепил ее за шиворот и потащил внутрь корпуса, в обломки, к трупам экипажа.
– Сиди тихо, может, я за тобой и зайду.
Но в горы он сразу не пошел. Обыскав мертвых, нашел гранату и метнулся в сторону кишлака. Как и ожидал, духи шли толпой, не рассредоточившись, уверенные: серьезного сопротивления не будет.
К этим дехканам у него не было ничего личного. Но кто ж виноват, что у них в кишлаке не было футбольного поля, бани или кино и они развлекались тем, что сбивали вертолеты, а с живых неверных спускали шкуры или отрезали головы?
Шедшие к машине совершили две грубые ошибки. Не убили его, когда был в воздухе. Понятно: анаша. И сейчас двигались толпой. Снова анаша. За ошибки придется платить кровью. Он уже третий год здесь и многому научился.
Щелкнув затвором, слился камуфляжем с местностью. Подождал, когда подошли ближе, выдернул кольцо, отпустил чеку и через две секунды швырнул «феньку» прямо в середину толпы. А когда гулко ахнул взрыв, всадил туда несколько очередей и рванул в горы.
Отыскал на скале удобное для стрельбы место и приготовился встретить оставшихся. Осторожности у тех прибавилось: шли цепью, припадая к земле и прячась за камнями. И тут он почувствовал ветер. Оглянувшись, увидел: «крокодил». Зависнув вверху, он пустил серию НУРСов[2]. Ослепительный свет, сатанинский вой, кверху полетели куски тел и одежды.
Второй совершил боевой разворот, а из кабины первого на него смотрел летчик. Затем помахал рукой, чтобы следовал за машиной. Приземлился возле обломков сбитого.
Вниз спасенный несся как на крыльях. Когда добежал, десантники, загрузившие всех погибших, ждали.
– А где девушка?
– Какая?
– Живая!
– Не наблюдали.
Бросился к останкам вертолета и заглянул внутрь. Никого, лишь покореженный металл да запах крови. Обежал вокруг и увидел ее под обломками машины. Схватил за руку, потащил за собой, ругаясь матом.
– Так это ты включила радиомаяк? – спросил стрелок-радист с «крокодила».
– Да, я.
– Не ругай свою бабу, старлей. Она спасла тебе жизнь.
– Да не моя она! – хотел крикнуть и осекся. Раз включила радиомаяк, то и навела вертолеты.
– Как тебя зовут? – отпустил руку.
– Нина. Мне двадцать три, я связистка…
…Длинно затрещал звонок, Орлов открыл глаза и нажал кнопку будильника на прикроватной тумбе.
После возвращения из Афганистана сон иногда всплывал в памяти. Возможно, оттого, что долг так и остался неоплаченным (Нину больше не встречал), а может, еще почему: сознание – материя непонятная.
Со стены напротив смотрела фотография: человек в гимнастерке, с тремя шпалами в петлицах, знаком «Почетный чекист» и двумя орденами Красного Знамени на груди. То был дед, умерший чуть больше года назад и воспитавший его вместо родителей. Когда внуку исполнилось пять лет, отец, военный летчик, разбился на учениях, а мать вскоре вышла за другого.
– Алешку я вам не отдам, – сказал тогда дед. – Подниму сам.
Возражений не последовало. Затем мать с отчимом переехали в Тулу (он был инженером на режимном заводе), а мальчик остался с дедом. Тот уже был в отставке и вплотную занялся воспитанием чада. По утрам оба делали зарядку, затем следовало обливание холодной водой, а после завтрака, состоявшего из молочной каши, бутерброда с колбасой и горячего чая, Иван Ильич (так звали деда) отводил внука в детский сад.
Вечером забирал, и они гуляли в Нескучном саду, среди памятников и деревьев. Дома же часто рассказывал Алешке о своей службе, а по выходным оба навещали Музей революции, цирк на Цветном бульваре и планетарий. А когда мальчишке пришло время идти в школу, дед отдал его в Суворовское училище.
– Настоящий мужчина должен быть офицером и защищать Родину, запомни это, – сказал внуку.
И тот запомнил.
Учился молодой Орлов прилежно, был на хорошем счету, а еще увлекся боксом. Звезд с неба не хватал, но к выпуску имел первый разряд и отменное здоровье.
– Ну, куда думаешь теперь? – поинтересовался Иван Ильич при очередной встрече.
Юноше, обдумывающему житье,
Решающему – сделать бы жизнь с кого,
Скажу не задумываясь —
«Делай ее с товарища Дзержинского»,
– продекламировал кадет строки Маяковского.
– Не ошибся я в тебе, Алексей, – повлажнел глазами дед. – Выбор, прямо скажу, достойный.
При его участии внук получил направление для поступления в Высшую школу КГБ имени Дзержинского, сдал экзамены и был зачислен на факультет военной контрразведки. Закончив его, подал рапорт начальству о распределении в Афганистан. Степан Ильич это решение не одобрил.
– Зря мы туда влезли, – сказал внуку, глядя на того выцветшими глазами. – Это политика, причем не самая умная.
– Нас учили, что интернациональный долг, – не согласился Алексей, – братскому народу.
– Мы никому ничего не должны, – вздохнул старый чекист. – Но коль подал, отступать поздно.
Через неделю был выпуск новоиспеченных лейтенантов, на который пригласили родителей (дед был при полном параде, и по такому случаю приехали мать с мужем, которые их изредка навещали); прощальный ужин в одном из московских ресторанов, отпуск и перелет в Кабул на военно-транспортном самолете с еще несколькими выпускниками.
В Особом отделе 40-й армии их распределили по воинским частям, Алексея направили в Баграм, определив в подразделение разведки КГБ, поскольку он знал пушту[3], отлично стрелял и стал кандидатом в мастера по самбо. Участвуя в различного рода операциях, он получил ранение, а еще орден Красной Звезды и медаль «За отвагу», которыми гордился.
Потом был отозван в Союз, продолжив службу в Особом отделе Таманской дивизии под Москвой, старшим оперуполномоченным. Вскоре КГБ реорганизовали в ФСБ и, обновляя кадровый состав, стали набирать сотрудников с мест. Так Орлов попал в центральный аппарат, где встретился с бывшим командиром, а ныне заместителем директора, который назначил его руководить новым подразделением.
– Доброе утро, Иван Ильич, – взглянул на фото Алексей, встав с кровати, сунул ноги в тапки и прошел в зал, а оттуда на лоджию. Она была просторной и незастекленной. Вдыхая свежий воздух со двора, засаженного деревьями, потянулся, снял висевший на стене пружинный эспандер и сделал десяток махов на выгнутой груди. Повесил, взял стоявший на полу двойник, выполнил несколько жимов, а затем, подбросив вверх с переворотом, в завершение им же перекрестился.
– Хорошо! – бухнул на место и, заправив постель в спальной, направился в ванную. Там, постояв под колючим душем, почистил зубы, растерся махровым полотенцем и зажужжал бритвой. В завершение, налив в ладонь чуть одеколона, похлопал ею по щекам и довольно крякнул.
После моциона занялся завтраком. Включив газ на кухне, наполнил из крана чайник, поставив на горящую конфорку. На вторую определил сковородку, на которой поджарил в масле нарезанную кубиками «докторскую» и вбил пару яиц, тряхнув над ними пару раз из солонки. На застеленный клеенкой стол поставил хлебницу и банку меда. Когда чайник засвистел, а глазунья была готова, с аппетитом очистил тарелку.
Убрав со стола и вымыв посуду, достал из шкафа свежую сорочку и, сняв с плечиков расхожий костюм, оделся, а спустя десять минут выехал со двора на белой «шестерке». Ее внуку, вернувшемуся из Афгана, подарил дед, накопив со своей пенсии.
Утро выдалось погожим, в воздухе серебрилась паутина, с деревьев, кружась, осыпались листья.