Сначала возникло тиканье. Потом часы принялись бить. Он открыл глаза. Почему-то он лежит, привязанный к каким-то доскам, весь в поту. В голове – туман и гудит. Как он сюда попал? Мучительная боль от сломанных ног простреливает все тело. Ладно, боль можно потерпеть, но задерживаться здесь не хотелось бы. Где же выход? Неподалеку в камине дотлевают красные угольки. Людей нет. Он арестован? Тогда пощады ему не видать. Кто его схватил?
Из памяти выплыли образы близких. Отец, мама, жена… то есть бывшая жена. Обрывки воспоминаний о разводе вдруг показались ему чем-то новым. Перед глазами возникло письмо, которое она ему написала, и вот он будто снова сидит на койке в тренировочном центре, читает его. Картины прошлого возникали – и уходили в темную бездну. Он пытался сориентироваться в настоящем, понять, где находится. Кто-то его ощупывал, потом куда-то тащил – это были не воспоминания, а скорее какие-то смутные ощущения. В памяти остались прикосновения, даже запахи, однако картина событий не складывалась. Веки налились тяжестью. Едва успев еще раз оглядеть комнату, он опять погрузился в спасительный сон.
Когда Франка проснулась, день перетекал в вечер. Она села на кровати. В пустом животе заурчало. Мышцы рук и спины совершенно одеревенели. Франка помассировала плечи, чтобы прогнать боль, посмотрела в дверной проем на лежащего в беспамятстве незнакомца. Прислушалась. Никаких звуков, только ветер свистит за окном. Кое-как она заставила себя вылезти из-под одеяла, открыла шкаф, надела простое серое платье. Пол был ледяной, и она натянула толстые шерстяные носки. Медленно-медленно вышла из комнаты, в собственном доме чувствуя себя гостьей. Первое, что она увидела, – ноги с привязанными к ним палками. Раненый не шевелился. И глаз не открывал.
– Эй, вы спите? – прошептала Франка.
Тишина.
Она глубоко вздохнула, попыталась унять сердцебиение. Ладони вспотели.
Короткие каштановые волосы незнакомца еще не просохли. Лицо – небритое, перепачканное. Видимо, он так ни разу и не пошевелился. Франка проверила пульс: нормальный. Выживет. Она принесла из кухни воды и стала поить раненого. Как и в прошлый раз, он закашлялся, расплескал воду, но, кажется, выпил несколько глотков.
Франка встала на колени и принялась разматывать веревку. Проще было бы разрезать… Впрочем, если гость поведет себя плохо, еще пригодится. Наконец веревка упала на пол. Франка отодвинула в сторону парашют и, немного повозившись, отстегнула стропы. Оставался вопрос: что с ним делать? Держать парашют у себя – преступление, за которое попадешь в тюрьму, а то и куда похуже. Сжечь – не оберешься вонючего дыма. Франка решила пока приткнуть его у задней двери.
Теперь предстояло уложить раненого в постель. Перемещать его по дому всего удобнее было на санях, пусть даже они оставляли на полу грязный след. Франка развернула их и потянула в маленькую спальню, где они с Фреди спали детьми. Комнатой уже много лет никто не пользовался. Дверь была открыта, постель заправлена, кругом чистота. Кто же спал здесь последним? Кажется, она сама, а может, Фреди. Франка помнила, как отец относил Фреди в спальню, – задолго до войны, когда тот был еще маленький и отец сам мог за ним ухаживать. До того, как она их бросила… Франка отогнала воспоминания, словно назойливую муху, и сосредоточилась на насущных задачах. Вернулась в гостиную за рюкзаком. Внутри была и гражданская одежда, но ничего подходящего для сна не нашлось. Франке вовсе не хотелось, чтобы незнакомец валялся у нее в доме в одном белье. Она быстро отыскала отцовскую пижаму и халат. Положила на кровать, провела ладонью по мягкой красной ткани халата. Прошлое – на каждом шагу, никуда от него не деться.
Капитан был грязный и потный. Не помешало бы его вымыть – это как раз проще сделать, пока он без сознания. Франка потрогала наложенные вчера шины. Их придется заменить. Везти его в больницу или к частному доктору – слишком рискованно. Доверять нельзя никому.
А можно ли доверять ему самому? Франка всякого наслушалась о союзниках – участниках антигитлеровской коалиции. Американцев нацистская пропаганда изображала безграмотным сбродом, а британцев – вероломными негодяями, но Франке хватало ума не верить нацистам. Однако встречать солдата союзников лично ей до сих пор не доводилось, а фильмы кинохроники и газетные статьи все же сформировали у нее определенное мнение. Не могла же она игнорировать все, что видела и слышала, пусть даже и не доверяла правительственной пропаганде. К тому же она знала, что сделали с Германией союзники. Они безжалостно бомбили города с мирным населением. Как-то трудновато было считать их избавителями.
У капитана вдруг искривился рот, глазные яблоки под веками завращались. Франка испугалась: того и гляди откроет глаза, а она еще не придумала, что делать или говорить. К счастью, лицо у него разгладилось, и он опять застыл. Проблема отошла на второй план.
Франка отправилась в кухню. В доме царил страшный холод, и герру Графу, или кто он там, придется подождать, пока она разведет огонь. Она разгребла кочергой золу – кочерге этой было, наверное, больше лет, чем самой Франке. Чиркнула спичкой – и кухня озарилась мягким светом. Ей всегда нравилось разводить огонь. Она постояла, глядя, как от лучинок потихоньку занимаются дрова. Удовлетворенная, подошла к буфету. Еды было мало – лишь несколько банок консервированного супа, прочие запасы закончились. А дороги теперь закрыты на много дней – на машине не проехать. В аптечке нашелся пузырек с аспирином. Девять таблеток. Часов на двенадцать ему хватит. Потом понадобится что-нибудь посильней, особенно если снова придется вправлять кости. Франка убрала пузырек в карман. Он звякнул, как погремушка.
Вокруг стола стояли старые деревянные стулья. Франка взяла один, подняла повыше и обрушила на пол. Стул, однако, уцелел. Франка покачала головой, мысленно усмехнулась. Взяла из-под кухонной мойки молоток и отвертки. Через несколько минут у нее в руках были отличные деревяшки, чтобы зафиксировать сломанные ноги хотя бы на время.
Она вернулась в спальню. Незнакомец не двигался. Франке приходилось иметь дело еще и не с такими переломами, но то было в больнице. Срастутся ли кости без иммобилизации? Перспектива самой накладывать гипс Франку не пугала, а вот как добыть его, не вызывая подозрений? Если действовать очень осторожно, наверное, можно купить и гипс, и еду, и морфий… Оставалась другая проблема: как добраться до города, – но ее решение Франка отложила на потом.
Она отвязала от ног незнакомца ветки и сложила у камина – пойдут на дрова. Теперь предстояло самое трудное: снять грязные бриджи и ботинки. Франка принялась развязывать шнурки, внимательно следя за лицом капитана – не больно ли ему? Осторожно потянула за ботинок. Кость сдвинулась, и капитан вскрикнул. Франка даже удивилась, как удивилась бы, задвигайся вдруг брошенная на пол марионетка. Она замерла, думая, что он сейчас очнется. Не очнулся. Сняв ботинок, Франка ощупала ногу. Кость сдвинулась, но лишь слегка, и она опять ее вправила. Сделав глубокий вдох, принялась за другой ботинок. Разрезать шнурки ей не хотелось – обувь могла еще пригодиться. Со второй ногой Франка провозилась минут пять: наученная горьким опытом, она действовала осторожно. Очень медленно сняла носки, – ноги у него распухли и посинели. Бриджи она просто разрезала ножницами, и скоро капитан остался в кальсонах.
Из частей стула получились отличные шины; ноги теперь были зафиксированы надежно. Потом Франка стащила с раненого китель и бросила в угол. Рубашку тоже сняла без особых затруднений. Осталось переложить его на кровать. К счастью, кровать была низенькая. Франка перетащила капитана прямо на чистые простыни, хотя сам он был не слишком чистый. Ничего, зато он наконец в постели. Глядя на неизвестного человека, лежавшего на ее старой кровати в летнем домике, Франка торжествовала. И хорошо, думала она, что он еще без сознания, – проще будет его помыть. Франке приходилось мыть людей, но не у себя дома и не неведомо кого. Следовало спешить. Меньше всего ей хотелось, чтобы капитан очнулся, пока она его оттирает. Вышло бы крайне неприлично.
– Пора купаться, дружок, – улыбнулась она. – Как прошел день? Не поверишь, что со мной случилось по дороге домой…
Франка говорила тихонько – не дай бог его разбудить. Никакая шутка того не стоит. Она поставила у кровати таз с нагретой водой, вооружилась губкой и аккуратными движениями начала мыть тело.
– Я – представляешь себе? – нашла в снегу человека! В форме люфтваффе, вот как! – Уже несколько дней Франка ни с кем не разговаривала. Поболтать вслух было приятно, пусть и обращалась она к лежащему в забытьи незнакомцу. – Нет, дорогой, я не шучу. Разве может честная немецкая женщина шутить над мужем, когда на русском фронте наши отважные воины рискуют жизнью во славу рейха?
Франка провела рукой по его вымытому лицу.
– Что? Хочешь послушать радио? Мой долг, как хорошей жены, исполнять любую твою прихоть.
Она пошла в гостиную и включила приемник. Немецкие радиостанции, как всегда, передавали замусоренные нацистской пропагандой новости. Производство радиоприемников полностью контролировалось правительством; аппараты принимали только в том диапазоне, в котором вещали разрешенные нацистами станции. Многие, однако, переделывали свои приемники и слушали зарубежные станции. Франка поймала швейцарскую – передавали новую популярную вещь оркестра Томми Дорси. По комнате поплыли звуки джаза. Франка замерла с губкой в руке. Где-то люди сочиняют вот такую музыку, слушают ее, танцуют, живут… Мир, с которым она уже попрощалась, вдруг стал ей не совсем безразличен.
Молча, отдаваясь волнам музыки, Франка домыла раненого.
– Вот и порядок. – Она поставила на тумбочку у кровати пузырек с аспирином и стакан воды. Укрыла капитана и положила ему в ноги грелку. Кто же он такой? Для чего оказался в Шварцвальде? И как сохранить в тайне его здесь пребывание еще целых шесть недель, или сколько там нужно, чтобы срослись кости? И как он поведет себя, когда очнется?
Минуту-другую Франка постояла в дверях, глядя на человека на кровати и слушая музыку. А потом у нее свело от голода живот.
– Завтра будет день. Завтра узнаю, кто ты такой.
Она вышла и заперла дверь на ключ.
Голод оказался сильнее желания искупаться, и она пошла в кухню. Кусочек хлеба сделал бы ее просто счастливой, но хлеб она доела еще раньше, вместе с остатками сыра. Думала тогда, что это ее последняя трапеза.
Пока на плите грелся суп, Франка сидела за столом, смотрела в пространство и соображала, что ей следует купить – для себя и для человека в спальне. Нужно каким-то образом добраться до Фрайбурга – запастись едой, достать гипс, бинты, аспирин и морфий. Это примерно семнадцать километров в один конец. В обычных обстоятельствах можно было доехать на машине, но погода такое простое решение исключала. Франка открыла чуланчик у задней двери. Там, среди старой зимней одежды и другого копившегося годами хлама, лежали в целости и сохранности ее старые лыжи. Последний раз она пользовалась ими лет десять назад, не меньше, когда была жива мама и они приезжали сюда на зиму. Франка взяла их, подержала в руке. Да, только так.
Неся лыжи, она вернулась в кухню. Суп уже нагрелся. Франка перелила его в миску и съела за несколько секунд. Эта еда лишь раздразнила голод. Она разогрела другую банку, пообещав себе, что обязательно восполнит запас.
После второй миски супа ей стало лучше, зато теперь не давала покоя пропахшая пóтом грязная одежда. Греть на плитке воду – а для мытья ее понадобится немало, – дело утомительное, но Франка представила, как она сейчас пахнет, – и решилась. Поставила на плиту котелок и две большие кастрюли и стала ждать, пока вода закипит. Помня, что в доме посторонний, пусть он даже лежит без движения, Франка закрыла дверь и только потом разделась. Облачившись в халат, прошла в ванную и тоже тщательно закрыла дверь. Горящие свечи придавали комнатке уютный вид, но все портил недостаток воды. Вожделенное купание свелось к сидению в почти пустой ванне и оттиранию себя мочалкой. Вылезать было очень холодно. Франка схватила полотенце и принялась яростно растираться, чтобы не замерзнуть. Наконец, сухая и одетая в халат, она подошла к зеркалу, чего не делала уже несколько дней. Светлые волосы липли к шее, глаза покраснели, под ними легли темные круги. Франка водила по волосам расческой, морщась от боли, – так сильно они спутались.
Почему-то она вспомнила герра Беркеля и его сына Даниэля, красивого юношу, члена гитлерюгенда – нацистской молодежной организации. Она увлеклась им, когда состояла в Союзе немецких девушек. Все ее подруги туда вступали. То был обязательный этап в жизни. Не вступишь в организацию – ты либо слабак, либо индивидуалист. И дорога тебе в изгои.
На Франку вдруг накатила паника. С чего она взяла, что Беркель ее не заметил? Может, как раз заметил и уже сообщил в гестапо? Это, конечно, маловероятно, но когда никому нельзя доверять, ошибки обходятся дорого.
Темнело; Франка зажгла в кухне и спальне свечи, а в гостиной – керосиновую лампу. Взглянула на гостя – он спал.
Франка пошла в спальню, но, хотя ей страшно хотелось спать, опять оделась. В любой момент могли появиться гестаповцы – а тут у нее непонятно кто. Спрятать его в доме – ну, найдут на несколько минут позже. А прятать снаружи, на холоде – не в том он состоянии. Прокручивая в голове самые ужасные – и вполне реальные – варианты развития событий, Франка пошла в маленькую спальню. Да, здесь тоже опасно, особенно когда она уйдет в город. Вот в углу его военная форма. Если он и вправду служит в люфтваффе – а это маловероятно, – наденет ее, когда захочет. А вот если он британец или американец, что более правдоподобно, то присутствие военной формы только скорее приведет к расстрелу. Нужно ее спрятать…
Франка топнула, и пол отозвался гулкой пустотой. Она принесла из кухни ящик с инструментами и убрала с пола циновку.
Поднять половицы – и получится отличный тайник. Только сначала придется передвинуть кровать. Франка протолкала ее через всю комнату, причем раненый так и не проснулся.
Она вставила в щель с торца половицы гвоздодер и стала давить. Чертова доска, хоть и не сразу, поддалась. Франка вытащила ее и прислонила к стене. Под половицей открылся небольшой проем. Там было грязно, и оттуда тянуло холодом, но если вычистить и настелить одеял, получится вполне терпимо. Франка принялась за соседнюю доску, прикидывая, сколько их всего придется поднять, чтобы уместился человек. Лучше бы поменьше, иначе будет слишком заметно.
Размышления Франки прервал донесшийся с кровати кашель. От неожиданности она уронила гвоздодер – прямо в подпол. Гость открыл глаза и сел на постели. Лицо его исказила гримаса боли. Он зажмурился, снова открыл глаза и повернулся к Франке, замершей в молчании. Взгляд у него затуманился от боли.
– Вы кто? Зачем вы меня здесь держите? – спросил он на отличном немецком языке.